Хороший солдат

      Ведро ледяной воды рассеяло темноту, но не избавило от боли. Голоса, знакомые и нет, били по перепонкам, заставляя морщиться. После трехдневных пыток тело ныло, особенно треснувшие ребра. Бланж делал вид, что в полном порядке, но нойманновская встряска повлекла целый перечень последствий, большинство из которых, за исключением новенького костюма, оказалось неблагоприятным. Кровь, которую Бланж время от времени выхаркивал вместо со слюной, точно была дурным знаком: или внутренние органы превратились в отбивную, или дело в тех же ребрах.       Плевать.       Бланж думал, что даже в таком состоянии справится с Теодорой и ее щенком Фридрихом. Кто же мог предугадать, что мерзавка обзаведется цепным псом?       Лоуренса, который повсюду следовал за Теодорой, Бланж приметил еще на торговой площади. Благо, с собой был нож. Приложить к шее, развязать язык и перерезать глотку, бросив тело в вонючей подворотне. Или не убивать? Зависело от того, как Лоуренс себя поведет и что скажет. Нож Бланж, помнится, достал и успел пустить немного крови. А потом? Что потом?..       «Курва, — догадался Бланж, вспомнив фразу про неосмотрительность, проблеянную на французском, прежде чем его угораздило провалиться в отключку. — Чем она меня? Кирпичом? Арматурой? Где я? И почему руки не слушаются?»       — Вы, наверное, думаете, где вы находитесь и как тут оказались? О нет, даже не трудитесь встать, вы надежно привязаны к стулу. Будете кричать — вам вставят в рот кляп, так что в ваших же интересах говорить с придыханием.       Бланж с трудом поднял голову, и его чуть не вывернуло от того, как очаровательно Теодора улыбалась. На ней было платье из серой шерсти, которое чрезвычайно шло к ее бледности. Никаких украшений Бланж не заметил, но это не помешало некстати подумать, что Теодора хороша собой. Не в пример его жене, которая с началом войны выплакала все глаза.       — И вы, наверное, уже поняли, что это не наш с доктором дом. Не бойтесь, хозяева нам не помешают. И не надейтесь, что кто-то придет спасать вас, месье Бланж. Вы чуть не убили моего друга. Теперь вы просто обязаны ответить, какого черта следите за мной? Нет, это второстепенный вопрос. Первостепенно другое: где обещанная бомба? И будет ли она вообще? Или вы просто блефовали?       — Перед тем как он ответит, — Бланж заметил Лоуренса, на шее которого алела свежая царапина, — хочу востребовать извинения.       Звонкая пощечина усилила шум в голове. Бланж инстинктивно зажмурился. Когда боль от шлепка прошла и Лоуренс перевел дух, кивнув на брошенное Теодорой «полегчало?», Бланж сплюнул подступившую слюну вместе со сгустком крови.       — Ты так сильно ударил его?       — Не тревожьтесь, это подарочек от Нойманна. Ну помните, когда меня пытали из-за вас? — кисло усмехнулся Бланж и насилу задрал подбородок. — Не сочтите за дерзость, что тычу вас, как нашкодившего пса, в лужу мочи, мадмуазель Эйвери. Просто хотел прояснить сие недоразумение. Честный господин не должен пасть жертвой несправедливых обвинений.       — Может, не будете паясничать? Где бомба, Бланж? Вы просто припугнули меня или всерьез намерены устроить теракт?       — Ах, бомба… Мадмуазель Эйвери, вы задаете странные вопросы. Разве, когда мы давеча говорили с вами, вы не поняли, насколько серьезны мои намерения? Судя по тому, что вы привязали меня к стулу этой веревкой, — Бланж попытался дернуться, но путы не позволили, — вы мне вполне поверили, не так ли?       — Повторяю: где бомба?       — Явно не у меня. Большего сказать не могу. Беспокоитесь за своего Фридриха?       — Тео, думаю, мне лучше все-таки ударить его пару раз, — Лоуренса аж передернуло, стоило в разговоре всплыть имени ненавистного немца.       — Успокойся, кровопролитие пока ни к чему. Бланж, послушайте, как бы парадоксально это ни звучало, но я желаю вам только добра.       — Да уж, парадокс, — Бланж нервно рассмеялся.       — Просто скажите, почему следите за мной. Личная месть? Воля подполья? Или… Нойманн?       — Вы думаете, он послал меня, чтобы убить вас? Или нет, чтобы заставить вступить с ним в интимную связь?       — Я сейчас его придушу… — Лоуренс страшно побагровел.       — Выйди, если не можешь держать себя в руках, я сама справлюсь.       Эту фразу Бланж не понял, так как она была произнесена по-английски, но перекосившееся лицо Лоуренса говорило само за себя.       — Не исключаю подобной вероятности. Скажите, что вы думаете о Франции? Она союзник Бельгии или волк, прикидывающийся овцой?       Брови Бланжа поползли вверх.       — Причем тут Франция? Но если желаете знать мое мнение, я бы перерезал всех французов, ровно как и немцев. И пускай мы говорим на одном языке! Из-за них моей страны больше нет.       — А вас не заботит, что не Франция развязала войну?       — Какая разница кто: Франция, Германия, Россия? Я не вчера родился, мадмуазель, и знаю, что война бы все равно случилась. Кому-то просто надо было сделать первый ход. Германии достались черные фигуры. У Антанты, соответственно, белые, и она якобы обороняется. А мы? Что делать нам, не имеющим фигур? Бельгия — нейтральная держава. Нейтральная! Забавно, что все забыли об этом, но помнят и соблюдают всякие союзнические договоры. Память правителей, оказывается, крайне выборочна. Но к чему вопрос? Вряд ли вы интересуетесь моими политическими взглядами.       — Наоборот, это может быть полезно для моих статей. Но вы правы, я спросила с определенной целью. Так уж и быть, скажу напрямик: Нойманн велел достать доказательства моей связи с французской разведкой?       Бланж вдруг расхохотался, как добрый и простодушный мальчик.       — Ну у вас и теории, такого я не ждал. Нет, мадмуазель, на сделку с Нойманном я не пошел. Скажу больше: он не просил меня ни о каких услугах с тех пор, как мы расстались в столовой. Поэтому, собственно, я и был уверен, что вы с ним спите. И уверен по-прежнему. Иначе почему?       — Потому что он охреневшая сволочь, устроившая нам игры разума. Такая же, как ты, Бланж.       — А у вас не такой хороший французский, как у мадмуазель Эйвери. Видно, что языки не ваш конек. Полагаю, месье Баркли, верно? Я бы пожал вам руку, но, увы, крепко привязан к стулу.       — Слава богу, мне не нужны Иудины поцелуи. И мой французский в сто раз лучше твоего английского.       — Что правда, то правда, — Бланж ухмыльнулся глазами. — Из всех уроков, которые давали в гимназии, больше всего ненавидел именно английский.       — И все-таки ты спросил у меня, на кого я работаю. Как же там было… англикан или американ? — Лоуренс искусно передразнил Бланжа вплоть до деталей его произношения. — Как-то не вписывается в твою версию.       — Ах, это. Хотел убедиться, что имею честь говорить с самим месье Баркли! Вы же не только верный друг мадмуазель Эйвери, но и журналист с мировым именем! Вдруг обознался!       — А ты со всеми знакомишься, угрожая ножом?       — Только с иностранцами, у вас особенные манеры.       — Что думаешь? — прошептал Лоуренс по-английски, встревоженно поглядывая на Бланжа.       — Ты о том, верю ли я ему? Нет, конечно. Но если принять его рассказ за истину, то выходит, что Нойманн тут ни при чем. Тогда это либо сопротивление, либо Бланж. Если он растрепал своим, что я любовница Нойманна, — Теодора произнесла это словосочетание, сделав кавычки пальцами, — то они вполне могли решить, что вот он — шанс расквитаться с палачом и диктатором. Бомба решит проблему быстро и почти безболезненно. Заодно с Нойманном уберут несколько солдат — чем не заманчивая идея?       — И американскую журналистку, которая не боится вещать правду.       — Жертвы их не интересуют. Это же террористы. Цель всегда оправдывает средства.       — Простите, товарищи, — Бланж деликатно втиснулся в беседу. — Не считаете, что говорить при ком-то на незнакомом ему языке слегка неприлично? Особенно если беседа затягивается. Я никоим образом не хочу сказать, что вы невежи, просто смею заметить, что было бы правильнее вести разговоры на францу…       — Заткнись и молчи, пока не спросят, — Лоуренс в гробу видел пресловутую вежливость. — Точнее, отвечай на мой вопрос: бомба — это твоя собственная идея или у тебя есть пособники?       — А что, месье Баркли, беспокоитесь за соперника?       — Беспокоюсь за твои жизнь и здоровье, придурок.       — Вы не можете вести диалог… конструктивнее? — Теодоре было стыдно и за того, и за другого. — Бланж, отвечайте.       — А если нет, что тогда?       — В этом случае нам придется прибегнуть к пыткам. Я против насильственных методов, поэтому начнем с вашей милой жены. Как потенциальная любовница Нойманна нашепчу ему на ушко, что мадам Бланж укрывает в доме повстанцев, избежавших наказания за сентябрьские погромы. А дети подрабатывают связистами, доставляя весточки по сетям сопротивления в городе.       — Вы не посмеете, — Бланж уткнулся в потолок и блаженно улыбнулся. — Да и я вам вроде говорил, что готов пожертвовать всем.       — Вот мы это и проверим. Лоуренс, — Теодора серьезно взглянула на мужчину. — Я к Нойманну, жди здесь. Пока меня не будет, не смей даже пальцем его тронуть, понял? Я против насилия. Не нашими руками.       — Так вот вы какая, мадмуазель Эйвери. Распоследняя дрянь.       — А ну-ка повтори? — Лоуренс не выдержал и схватил Бланжа за грудки.       — Дрянь, сука, продажная шлюха, генеральская подстилка. Дальше?       — Лоуренс, не надо.       — Но, Тео, он ведь…       — В целом он прав. Да, я дрянь и сука, но все из-за того, что вы, месье Бланж, не оставили мне иного выбора. Я ведь тоже хочу жить и хочу, чтобы жили дорогие мне люди.       — Тот солдатик, да? Под которого ты легла.       — Да, прежде всего Фридрих. Ваших жену и детей мне очень жаль. Прошу простить, если сможете. Если нет — ладно, как-нибудь переживу.       — Да ты притворяешься. Кишка тонка.       — Если вы так уверены, то почему выпучили глаза и говорите едва ли не с пеной у рта? Значит, не так уж вам все равно. Вы любите жену и детей.       — В отличие от тебя, я не предатель.       — А если станете им, спасете близких. Вам решать. Нойманн, как вы убедились на собственной шкуре, обожает играть в тир. С детишками будет особенно интересно. Здорово, наверное, стрелять по живым мишеням. А женушка… Зависит от того, красива она или нет. Даже не знаю, что лучше. Если красивая, может, подольше протянет.       Теодора ухмыльнулась, обнажив ровный ряд белых зубов. У Лоуренса вспотела спина от того, насколько убедительными показались угрозы.       Бланжа проняло.       — Что тебе нужно от меня? Бомба? Бомба у наших, мне ее пока не дали! Я должен был завербовать или тебя, или твоего Фридриха, шантажируя вас жизнями друг друга! Если наш агент ты, местом теракта стал бы особняк Нойманна. Если же твой Фридрих, то склад или офицерские казармы.       — То есть вам без разницы, что подрывать?       — Главное — посеять страх и смуту, — горячо заверил Бланж. — Мы не идиоты, и мы понимаем, что сила не на нашей стороне. Но, качая лодку раз за разом, можно раскачать ее так, что она перевернется.       — Вы не боитесь расплаты?       — Смотря про что речь. Смерти? Нет, не боюсь. А если ты про высший суд, то наше дело правое. Господь простит нам все грехи, потому что мы проливаем кровь, чтобы вновь стать свободными.       — А как же подставить левую щеку и все такое?       — Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и будут вам мерить.       — Матфей? Да вы полны противоречий. Но спасибо за сотрудничество. Осталось придумать, что делать с вашей информацией.       — А что тут можно сделать? Против вас куча людей.       — Всегда можно найти какой-то выход, месье Бланж, даже если он идет в разрез с некоторыми убеждениями.       Теодора кивнула Лоуренсу, точно ожидала получить его подтверждение. Лоуренс мотнул головой с заметным запозданием.       — Ты бы действительно пошла к Нойманну? — спросил он, когда они удалились к окну. — И навешала бы ему на уши весь этот бред?       — Почему бред? Уверена, все именно так и обстоит. Семья Бланжа, скорее всего, помогает разыскиваемым повстанцам. Почему смотришь на меня с такой укоризной? Сам говорил про сделку с совестью.       — И что теперь делать — после признания Бланжа?       — У нас есть только один вариант. Мы его уже обговаривали.       — Нойманн? Так выходит, Бланж зря признался…       — По возможности я постараюсь выгородить его и его семью.       — Неужели нет другого, менее кровавого решения?       — А ты быстро меняешь стороны, Лоуренс.       — Я просто не доверяю Бланжу и еще меньше доверяю Нойманну. Ну скажем мы ему и что дальше? Он может с легкостью обвинить тебя в соучастии. И потом, Тео, я не хочу вашей встречи.       — Опять за старое?       — Не пойми меня неправильно. Я же вижу, — Лоуренс коснулся женской ладони, и Теодора нервно дернулась. — Одно упоминание его имени приводит тебя в ужас. Ты правда была готова спать с ним?       — Это был единственный способ сохранить Фридриху и Бланжу жизни. Они пострадали только из-за меня — из-за его влечения ко мне. Я была настроена решительно, успела стянуть штаны…       — Не продолжай, не надо, — Лоуренс заключил Теодору в объятия.       Тринадцать фунтов? Сейчас она показалась значительно худее — как маленькая девочка, нуждающаяся в любви и защите.       — Не пойму только, почему отпустил. Не верю, что в нем есть хоть что-то человеческое. Он измывается над бельгийцами, измывается над собственными солдатами. Нет, я решительно не понимаю…       — Ты и не должна. Не думай об этом.       — Я почти пожалела, что приехала в Бельгию, — продолжила Теодора шепотом. — Но потом поняла, что все не зря. Останься я в Калифорнии, не встретила бы ни тебя, ни Джона, ни Йоке, ни Фридриха. А эти встречи значат для меня очень много. И мне невыносимо больно от мысли, что от вас останется так мало. Ведь все, что вы мне можете дать, — это воспоминания. А вдруг кого-то завтра не станет или мы потеряем связь?       — Не знаю насчет нас с Йоке и Джоном, но твоего Фридриха рано или поздно призовут. И что тогда? Твои действия? Писать письма и ждать?       — Да.       Быстрота и готовность ответа поразили Лоуренса до глубины души. Он порывисто отпрянул и нашел на лице Теодоры глаза, опущенные вниз в грусти и… смирении? Похоже, она давно приняла решение.       — Можно последний вопрос? Почему именно Фридрих?       — Потому что чистый, добрый и отличается от всех, кого я знаю. У него тяжелая жизнь, но он не озлобился и не ожесточился, а продолжает источать свет. Таких людей единицы. И он — единственный, от кого… А впрочем, неважно. Просто я люблю его.       Люблю, люблю… Это простое слово несколько раз отозвалось в голове Лоуренса. Получается, он проиграл, шансов больше нет. Пора смириться и двигаться дальше.       Лоуренс вымученно улыбнулся, для чего-то кивнул аж два раза. Серо-голубые глаза сверкнули прощальными слезами, ни одна из которых, конечно, не скатилась по щеке. Как в тот раз, когда они решили остаться друзьями. Сегодня, кажется, даже больнее. Тогда теплилась надежда — сейчас и надежды не было.       — Бланж, скажите еще кое-что: как много людей знает о приезде Лоуренса?       — Я никому не говорил: не успел. Но слухи распространяются быстро. Скоро узнает весь город.       — Это нам на руку, воспользуемся твоим временным инкогнито. А вы, — Теодора повернулась к пленнику. — Посидите здесь, пока все не разрешится. Только попробуйте что-нибудь выкинуть.       — Что вы, мадмуазель, я тише воды ниже тра…       Договорить ему не дал Лоуренс, беспардонно заткнув рот кляпом, сооруженным из отсыревших тряпок. Глаза Бланжа сверкнули ненавистью, так как отныне высказать свое «фи» бельгиец мог только взглядом.       — У нас два пути: предупредить Нойманна о готовящемся теракте или не предупреждать и попытаться предотвратить его самим, но шансы практически нулевые, — Теодора повесила хлюпкий замок на брошенный дом, где остался пленник, чтобы казалось, что дверь до сих пор заперта. — Ни один мне не нравится, но нам нужно решить. Третьего варианта нет.       — С Нойманном мы рискуем, без него тоже. С террористами не договоришься. В случае Бланжа силовой перевес был на нашей стороне. Но маленькой компанией против организованной группы…       — Знаешь, я передумала. Не хочу сотрудничать с Нойманном. Лучше умру, чем спасу его гнилую шкуру.       — И что тогда? Переговоры с мятежниками?       — Не знаю, надо все обдумать. Пойдем домой, Джон обещал заглянуть в обед. Может, он что-нибудь предложит.       — Нам лучше держаться на расстоянии. Я буду сзади.       — Это ты верно. Главное — не отставай, заблудишься еще.       Когда они пришли, бельгийка со злым лицом накрывала на стол. Пахло свежим хлебом, рыбной похлебкой и яблочным пирогом. Загадочная полуулыбка сменилась гримасой из разряда «так это вы, какая жалость». Некоторым людям не нужно что-то говорить, чтобы продемонстрировать непочтение.       — Laissez-nous aujourd'hui, — Теодора присела в кресло и выразительно уставилась на бельгийку.       — Je ne peux pas partir tant que je n'ai pas fait mon travail.       — J'insiste. Vous nous empêcherez.       «Переспать с твоим американским любовником? Не смеши, я могу заткнуть уши», — бельгийке невыносимо захотелось поставить зазнавшуюся журналистку на место, но она стерпела. Вытерев руки кухонным полотенцем, язвительно склонила голову в подобии поклона и засеменила к дверям столовой.       — По-моему все женщины в Льеже тебя ненавидят, — как только бельгийка скрылась из виду, Лоуренс не отказал себе в шутке.       — Просто они не понимают меня или боятся понять. Времена, когда женщина была кухаркой, уборщицей и плантацией по производству детей, прошли.       — Ты точно все с «Секретами домохозяйки»? Статья с таким названием произвела бы революцию среди женщин. Может, после книги о Джоне тебе стоит написать что-то биографическое? О тяжелой жизни женщины-корреспондента в оккупированной Бельгии, например?       — Я подумаю, — Теодора сдержанно улыбнулась. — А Джона все нет…       Именно на этой фразе входная дверь открылась. В томном журчании голоса бельгийки, не успевшей набросить пальто, проскользнул спокойный баритон доктора. «Яблочный пирог под полотенцем в кухне. Съешьте кусочек. Это старинный рецепт. Обещаю, не пожалеете!» «Да-да, обязательно». Замочная скважина повернулась три раза.       — Как успехи? — спросил Джон, всем своим видом являя олицетворение усталости.       — Бланж у нас. Точнее, не здесь, но полностью в вашей власти. Сознался, что идея с бомбой — изобретение коллективного разума сопротивленцев, — Теодора беспечно пожала плечами.       — Дурные новости.       — Но мы не вполне ему верим, хотя и прижали к стенке. Садись, выглядишь помято, — Лоуренс указал на свободный стул. — Давайте поедим и уже потом будем думать. На голодный желудок котелок плохо варит, да и мадмуазель кухарка очень настаивала на своем легендарном яблочном пироге…       — Джон прямо нарасхват!       — Это утомительно.       — Когда-нибудь ты устанешь отбиваться от женщин и уедешь туда, где одни мужчины! Например, в мужской монастырь. Ладно, давайте есть, — Теодора сняла с супа крышку, и запах рыбы сделался сильнее, перебив даже сладкий аромат запеченного теста. — Все будут суп?       Ели молча. К хлебу, хотя он был теплым, мягким и сбитым, так и не притронулись. От пирога отрезали треть и разделили еще на три куска, заварив травяного чаю. Пирог и впрямь удался. Джон, слывший любителем сладкого, полностью оправдал слухи, когда отрезал второй кусок.       — Так что, господа, делать будем? Тео сказала, что не хочет обращаться к Нойманну, и видит бог, я сам этого не хочу. Но есть ли другой выход?       — Не верю, что говорю это, — Джон отнял от губ чашку. — Но сообщить Нойманну — самое верное решение. Нас всего четверо, и, даже имея на своей стороне Бланжа, мы ничего не можем им противопоставить.       — Да уж, вы оба правы, но я так не хочу быть в долгу у этой гниды, — процедила Теодора бледными, как от холода, губами.       — Это он будет у тебя в долгу. Ты спасаешь его от смерти. Джон, как дела в госпитале? — Лоуренс громко поставил чашку на блюдце. — Узнал что-нибудь стоящее?       — С чего вы взяли, что бельгийцы станут откровенничать со мной? — черные брови доктора сошлись у переносицы. — Но кое-что, правда, есть. Одна медсестра созналась, что таскает лекарства и бинты на дом и в нерабочее время оказывает помощь тем, кто не может прийти в госпиталь. Я это давно подозревал: запасы истощаются слишком быстро. Думаю, она не одна такая.       — А под Нойманна копает множество людей. Все будут только рады, если он окочурится, — Лоуренс нахмурился. — Предлагаю компромисс. Давайте все же попытаемся переговорить с мятежниками. Вдруг удастся склонить их в свою сторону и найти какое-нибудь половинчатое решение, которое устроит всех? Не знаю, выясним расписание смены караульных на складе или в доме главных немецких шишек, имена, информацию о дальнейших планах захватчиков. На крайняк я готов отдать автомобиль, если он нужен для осуществления освободительных целей.       — С автомобилем повремени, тебе нужно на чем-то вернуться.       Лоуренс открыл рот, чтобы заметить, что один никуда не поедет, но был без лишних слов заткнут раздраженным взглядом Теодоры.       — Не скажу, что это блестящий план, да и на план вообще не похоже, но ладно, пускай так. Лучше, чем идти к Нойманну и спасать его шкуру. Джон, что за медсестра? Знаешь ее адрес? Хотя нет, не будем ее вмешивать. Давайте заглянем к жене Бланжа. Она живо отведет нас, куда надо, если припугнуть ее жизнью мужа.       — С каких пор ты стала такой… идущей напролом? — Лоуренсу потребовалось время, чтобы подобрать верные слова.       — С тех пор, как меня стали ставить перед заведомо обреченным выбором. Не хочу жертв. Меньшее зло во избежание большего.       — Большее — это ты про Нойманна?       — Большее — это про смерти тех, кто мне дорог.       Лоуренс не знал, что ответить. Джон прервал тишину первым, поднявшись из-за стола:       — Времени в обрез? Если так, нельзя больше медлить. Мне пора в госпиталь. Что вы намерены делать с Бланжем?       — Пока посидит на замке, там — посмотрим, — Теодора мрачно улыбнулась, вспомнив собачонку, привязанную к цепи отцом Мадлен и Габриэля. — Это сейчас меньшая из забот. Хотя нам стоит его навестить. Заберем кепку, чтобы усилить эффект для мадам Бланж.       — А если она будет отнекиваться, пообещаем принести ухо мужа? — съязвил Лоуренс.       — А что, отличная идея. Без шуток, мне жаль мадам Бланж, к тому же она совсем недавно родила, но… это самый бескровный вариант.       — К несчастью, я с тобой полностью согласен.       — Что ж, тогда встретимся вечером, — Джон поочередно оглядел собравшихся. — Будьте осторожнее и, желательно, никого больше не похищайте.       — Не могу обещать. Из нас с Тео получился убойный дуэт!       Улицы города встретили чужаков тягостным нагромождением серых, потрепанных домишек, вонью помоев, недоверием немцев, несших караул, и тревожным гвалтом неперелетных птиц.       — Ты явно не на это рассчитывал, когда ехал в Льеж, так ведь? — спросила Теодора, когда они завернули в какой-то узкий и темный проулок, чтобы иметь возможность идти вместе, не привлекая внимания.       — В моих лучших мечтах мы уже на полпути к Химворду, — Лоуренс растянул губы в нескладной улыбке. — Но некоторые мечты навсегда останутся мечтами.       — Не некоторые — большинство. Таков удел мечтателей — разбитое корыто.       — Ты начинаешь меня пугать. Раньше в тебе этого не было. Ты была, как бы это сказать… мягче и оптимистичнее.       — Что ж, — Теодора повела плечами. — Привыкай к новой версии меня. А вот и дом Бланжа. Окна зашторены. Ничего, у его жены грудной ребенок, должна быть дома. Пистолет у тебя?       — У меня, но… ты что, хочешь угрожать ей пистолетом?       — Нет, но нужно иметь вариант про запас.       «Что бы сказал твой драгоценный Фридрих, узнав, что ты готова наставить оружие на беззащитную женщину, чтобы защитить его?» «Фридрих должен понимать, что борьба требует жертв. Совсем не замарав рук, победителем не выйти», — мысленно ответила Теодора, настраиваясь на неизбежное — игру в Нойманна. Как бы ни было мерзко облачаться в его личину, иных вариантов выиграть партию в шахматы — Бланж подкинул толковую аналогию — не оставалось.       — Мадам Бланж, — по вытянувшемся в испуге бледному, но миловидному лицу бельгийки Теодора поняла: она знает, что с мужем что-то случилось.       — Мари, возьми Агату, Жана и Луи и идите на кухню. Мари! — мадам Бланж строго нахмурилась, повторив имя старшей дочери, и тут ребенок у нее на руках издал приглушенный крик, проснувшись. — Простите, тяжело управиться с такой оравой, когда на тебе младенец и весь дом. Мадмуазель Эйвери, верно? А вас я не знаю, месье, но рада встрече.       Лоуренс кивнул, неловко глядя то на младенца, то на бельгийку. Мадам Бланж была младше Теодоры, но уже имела пятерых детей: восьмилетнюю Мари, шестилетнюю Агату, четырехлетнего Жана, двухлетнего Луи и малыша по имени Леон, которого родила месяц назад при пособничестве доктора Робертса. Красивая, с добрым лицом, блестящим от усердия лбом, выплаканными карими глазами и густой светло-русой косой, лежащей на плече, она являла идеал крестьянки. Пышная, раздавшаяся в ширь, но не лишившаяся при этом притягательности, хотя и печальная, Феличе рисковала пасть очередной жертвой Нойманна. Страшно представить, какая участь ждет детей.       — Верно, это мой друг, Лоуренс Баркли.       — Месье Баркли? Феличе Бланж, — женщина обернулась за полотенцем и, наспех вытерев красные руки, протянула одну Лоуренсу, который, оторопев, вместо рукопожатия коснулся губами тыльной стороны ладони. — Ах, простите, не думала!..       Лоуренс и сам слегка смутился, так как его приветствие шло вразрез с целью визита.       — Это вы простите. Я… то есть мы… пришли к вам, чтобы попросить о содействии. Дело в том, что…       — Ваш муж у нас. Отведите нас к месту, где собираются его дружки из сопротивления. Не сделаете этого — мне придется обратиться за помощью к генерал-лейтенанту Нойманну, и тогда и вам, и вашему мужу, и его товарищам придется ой как несладко.       Не успела Феличе открыть рот, как Теодора добавила:       — Времени на раздумья у вас нет. Решайте прямо сейчас.       Бельгийка вздохнула, кажется, ни капли ни изумившись. Карие глаза бегло скользнули по лицу Лоуренса; тот тотчас содрогнулся, испытав странную вину перед женщиной, которую видит в первый и, возможно, последний раз.       — Я не предательница, мадмуазель Эйвери.       — Но вы хорошая жена, верно? Не зря изъясняетесь словами своего собственного мужа.       — Хорошо, но я не могу оставить детей.       — По-моему, ваша старшенькая Мари неплохо справляется. Мадам Бланж, — Теодора резко помрачнела, понизив голос на несколько октав. — Я не шучу.       Лоуренс вытащил кепку, которую все это время держал в левой руке за спиной. Феличе не потребовалось приглядываться, чтобы признать убор мужа.       — Что с Эмилем? Он в порядке?       — Пока вы сотрудничаете с нами, ему ничего не угрожает.       — Мари! Мари! Солнышко, милая, — Феличе ласково коснулась светлой макушки девочки, вбежавшей в прихожую. — Я отойду ненадолго. Проследи тут за всем, ладно? Я быстро, обещаю.       Мари кивнула и, странно осмотрев гостей, бросилась обратно к братьям и сестрам.       — Идемте, тут недалеко. Месье Баркли, спрячьте ваш пистолет, — Феличе давно разглядела рукоять, выглядывающую из-под пиджака. — Я пойду с вами добровольно, только верните мне моего мужа.       — Обещаю.       Феличе вряд ли поверила словам Теодоры, но ей не оставалось ничего, кроме как принять их за истину.