октябрь, 2000 год
Побег из замка Волан-де-Морта
Расцветая синими ветвями под бледно-серой кожей шеи, заклятие пронзило тело Драко. Мышцы стягивали конечности, превращая вампира в чёрный ком человеческого крика. Непосильное терпению количество запахов осаждали его. — С ним человек! — крикнул волшебник верхом на волке. Лапы, разрывая когтями землю, окружали и угрожали ударами, будто сам Тёмный лорд сносил с небес головы бездарных демонов. Глумливый лай и рычание, как испуганные призрачные птицы, разносились среди ночи и обожженных костей тощего леса. Малфой не хотел этого. Он не хотел чувствовать то, что чувствовал теперь навсегда — ядовитую жажду в горле, тишину под рёбрами и ненасытную пасть вместо мира. В спине распустилась последняя ветвь заклятия. Боль быстро слабела и уносила его с собой в неизвестность. «Наконец-то, — подумал Драко. — Если смерть всегда была такой простой, то мне не стоило бояться».***
Шея со скрипом и хрустом подняла голову вампира. Похоже кто-то передумал его убивать. Малфой вернулся в сознание и в осознание того, что его смерть не могла быть такой лёгкой. Стоило только допустить мысли о муках после жизни, тут же плечо инстинктивно попыталось спрятать шею. Руки оказались прикованы цепью к стулу. Шрам от укуса остался без защиты, напоминая едва заметным холодом на тонкой коже, насколько человек в нём невнимателен и слаб. Драко обернулся назад. За спиной никого не было, только деревянная стена в половине метра от него. Комната находилась под землей: глухие стены, низкий потолок, запах сырости и затхлого подсолнуха. В конце комнаты во тьме Малфой различил продавленные ступеньки, которые вели наверх. Слабый звон цепи обогатил пустоту вокруг. Трещины на коже шеи срослись, и демон почувствовал мнимую целостность и уверенность. Тело крепко выдерживало прямые удары и давление, как скорлупа яйца. Но стоило действовать точечно и резко, как оболочка крошилась на беззащитные остатки жизни. Драко не спешил сбегать. Он хотел побыть наедине с молчаливым и прохладным забвением. Возможно, ничто и никто о нём не вспомнит, тогда плоть превратится в камень, и он умрёт без боли и огня. Пламя преследовало его по пятам. Тяжёлая дверца наверху распахнулась, и вниз, как непослушный пёс, сбежал холодный ветер, раздражая вампира людскими ароматами. Лестницу озарил красно-жёлтый свет факела. Ярко-голубая точка Люмоса приблизилась к пленнику. Свет, как старательный ученик, разрезал глаза вампира на куски, тщетно пытаясь раздобыть больше сока для напитка смерти. Драко крепко зажмурился и постарался сдержать инстинктивный вздох. Удушье не помогло. Вампир почуял и теперь знал: перед ним взрослая женщина, на лестнице двое парней. Удачная глупость или искусная пытка запеклась на их избитых кулаках и смешалась с грязными волосами. Она, как дурман, манила Малфоя сорваться. Ведьма с зажжённым Люмосом наколдовала себе стул и села напротив. Безжалостный свет представил изношенную временем Нимфадору. Цепь замерла и притихла вместе с Драко. — Тебя поймали с живым человеком, — начала она допрос. — Почему он жив? Демон прятал глаза в тени. — Ты не успел его убить? Медленно, но верно колючий панцирь жажды разрезал глотку. Разбухал и сдавливал желудок, пищевод и лёгкие изнутри. Голод расслаблял мышцы сжатой челюсти вампира, плавно поглощая человека в сон. — Ты сбежал один? Сросшиеся губы разорвались с тихим и одиноким поцелуем, слегка обнажая зубы. Драко будто языком мог чувствовать соблазнительные запахи крадущейся смерти. — Знаешь, как пробраться в замок? Добыча совсем близко. Под носом. Тварь внутри не шевелила человеческое тело, не рисковала отпугнуть жертву. Ей нужен был лишь один точный рывок. — Твой отец, — теряла терпение Тонкс. — Малфой, где он? Люциус отправил тебя сюда? Клыки наполнились тупым и предвкушающим томлением. — Тебе стоит отвечать на вопросы, если не хочешь сгореть заживо. Рывок. Вспышка света отбросила вампира назад. Его лоб ударился о магический щит Протего. На Тонкс из угла с бездонно-чёрными глазами зашипело скованное и обессиленное существо.***
1 марта, 2003 год
Хижина Ордена
Пожалуй, одна из самых длинных ночей в его новой жизни. Одна из, но не первая. Ледяные пальцы остужали стекло бутылки с кровью. Боль потрескивала в горле, как дрова в растопленном камине. После обморока Уизли все члены Ордена забыли о себе и позаботились о других. Римус закрылся в своём кабинете вместе с Джинни и Роном. В хижине витал призрачный шёпот того, кто пытался держать себя в руках и не отчаиваться, а то был каждый человек. Луна оцепенела и следила за вампиром сверху вниз. За окном во дворе волновалась трава, изредка переливаясь перламутром перьев. Палец стуком ногтя по стеклу начал отсчитывать мгновения. Малфой желал, чтобы сегодня была его последняя ночь в Ордене. — Где труп? — Извини? Вампир осторожно откупорил пробку стеклянной бутылки и отвернулся от окна на возмущенную Гермиону. — Где труп Гарри? Джинни третью неделю здесь, и всё это время у неё были очки Гарри, — она поставила поднос с пустыми чашками на стол и отбросила осколки стёкл. — А я ещё не понимала, какого… Какого чёрта ты ещё не выпил? — сбилась она с мысли, заметив полную бутылку в его руках. — Растягиваю удовольствие, — Малфой только смочил губы и оттопыренным пальцем указал на людей в гостиной, запах которых вынужденно терпел. Дети поникли и без интереса искали пижаму в комоде. Рядом с ними на корточках сидела Тонкс. Она жестом позвала Гермиону и указала на стопку одежды на кресле. Густые и вяжущие язык капли крови растаяли во рту, даруя считанные минуты сил. Гермиона кивнула на просьбу и отвернулась, чтобы также, как и он, но по-своему, набраться терпения перед неприятной встречей. Он не шевелился, чтобы не спугнуть их краткое уединение на кухне. Грейнджер подняла на него взгляд и насторожилась. Он этого ждал. Гермионе было намного легче существовать, когда Малфой не находился так близко — на расстоянии вытянутой руки. Кровь под кожей холодела и словно вспоминала, каково это, когда он присутствовал внутри, когда дарил её телу преступный и недозволенный жизнью покой. Прядь волос у её лица качнулась вперёд за мгновение до. Слева с хрипом распечаталась дверь в кабинет Люпина. Блеклая Джинни не успела выйти, как Нимфадора тут же приобняла её за плечи и повела к дивану, строго стрельнув глазами в Грейнджер, а затем на терпеливо ожидающую стопку одежды. Драко, запоминая и коллекционируя каждое сомнение Гермионы, оторвал от неё взгляд. А Рон у двери впустую проклинал и презирал Малфоя. Эти двое копили подозрения, обоюдно притворяясь товарищами для спокойствия других. — Рональд, — предупреждая в последний раз, из кабинета поторопил Римус. — Отправляйся на дежурство. — Конечно, профессор, — не прерывая невидимую дуэль ответил Уизли и, распахнув дверь, уступил дорогу Малфою. Если бы Рону было дозволено, то он прямо сейчас не упустил бы возможность оторвать вампиру голову. Жестоко, быстро, без доказательств. Вместо этого он проводил Драко под скрип человеческих зубов. Малфой остановился прямо у лица Уизли, проверяя один приказ и наслаждаясь выполнением другого. Терпеть запах оборотня было проще простого. То было лишь недовольство собачей вонью, а не изъедающее плоть проклятье. — Парни! — гаркнул и угомонил их безмолвные провокации Люпин. Молодой оборотень прервал поединок первым. Оба участника остались недовольны. Драко проследил за Роном до выхода из хижины и сделал второй глоток крови за эту ночь.***
Гермиона кинула узкие джинсы в корзину с грязным бельём и достала из шкафа нечто похожее на брезентовую палатку. — Превосходно. Макушки сосен, как остроконечные кисти, впитывали чернила ночи. Тьма во дворе слабела, но звёзды ещё не гасли. Огоньки в пеньках вздрагивали из-за резкого шага Грейнджер. Сырые следы волчьих лап на земле подсказали, куда отошла Лаванда, чтобы перевоплотиться в человека. За деревьями и высокой травой, у края первого барьера обнажённое женское тело искрилось каплями влаги. Круглые плечи и мягкая спина отражали бледно-голубой свет свидетельницы. Золотистые кудри захватили в кулак и завязали в густой хвост на затылке. Волосы лезли в лицо и мешали Лаванде в поисках. Серый кроссовок чуть не наступил на её волшебную палочку. — Стой! — успела спасти свою припрятанную собственность Браун. Гермиона остановила ногу в воздухе, подобрала палочку и передала её вместе с одеждой Лаванде. — Спасибо. Как она? — М? — не успела уйти Грейнджер. — Джинни? — А, никак. — Это не мои штаны, — удивилась Лаванда, разворачивая мужской комбинезон для рыбалки. Гермиона с напускным недоумением пожала плечами и ещё раз попыталась сбежать из общества доброжелательной подруги. — Гермиона… Гермиона? — В чём дело? — нетерпеливо развернулась Грейнджер. — Я хотела спросить, как ты и… — Как я? Лаванда. Мой друг мёртв. — Я знаю, но… — Но? У тебя есть повод для оптимизма? Наш единственный шанс на победу — умер. И похоже, что зря. И забавно как! Сгорел в лесу, как загнанный в тупик олень. Из-за своего эгоизма и вечного страдания за всех и за всё, он отдался им прямо в руки! — Гермиона рукавом вытерла холодный пот на висках и скулах. Браун не перебивала, зная по рассказам Рона, что это могло сделать только хуже. — О боги… Все беды принадлежали только ему одному. Мы вместе с Гарри не могли закончить войну, а без него что у нас вообще получится? — Я знаю, — удерживая в узде своё беспокойство, приговаривала Лаванда. — Сейчас мы должны заставлять себя не думать об этом, иначе проиграем окончательно. Ты должна… — Ни хрена я тебе не должна, Браун. Лаванда прикусила язык, но её глаза расстреляли лицо Гермионы. — Мне — нет, — отрубила она с плеча. — Рон будет держаться. Возьмёт всё на себя, по-другому и быть не может. Но он не переживёт этого. Если у него и получится закончить войну будучи живым, то сразу после он умрёт из-за всего того, что взвалит на себя сейчас. Ты должна, — Лаванда сделала угрожающий шаг вперёд, и Грейнджер непроизвольно подняла подбородок, чтобы не позволить ей смотреть на неё сверху вниз. — Должна взять всю свою злость, ревность, гордость. Истерики! Свои псевдо-исследования и засунуть их себе в задницу, — Гермиону изнутри лихорадочно одолевала ярость. Она бы всё сейчас могла отдать за смелость отвесить волчице пощёчину. Вместо этого её челюсти давили презрение между зубов. — Ты должна поддерживать его. Если этого не будешь делать ты, то это сделаю я. Не собираюсь просто смотреть на то, как он себя гробит. Всё чаще и чаще Гермиона проклинала себя за ту ночь. Не отпусти она руку Рона, то сейчас некогда надоедливое и глупое недоразумение не учило бы её жизни. Оно бы погибло в гнилой пасти Сивого и не беспокоило бы её сомнительный покой все последующие годы. Из-за жара волчьей крови дыхание Лаванды обжигало лицо Грейнджер. Обе не отступали, но волчица брала верх ростом и моральным превосходством. — Куда ты пошла? — не теряя ни грамма злости спросила Грейнджер. — Проверю Джинни и Рона. — За барьером чары устарели. — Так обнови их! Входная дверь хижины ударилась о заснувшее кресло на веранде. Рон был не в духе. — Браун, обнови чары, — достаточно заметно передала задание Гермиона. Уизли, немного опешив от внешнего вида одной и неожиданного требования другой, спустился с веранды во двор. Лаванда не ответила, но на прощание, как это делают вратари после поражения, сжала кулак и показала оттопыренный палец. Однако не средний, а большой. Намёк и натянутая улыбка в комбинезоне скрылись в тени дома. Грейнджер плевать хотела, что Браун думала на самом деле. Сейчас её волновал только он. Она подбежала к Рону и крепко обняла его за шею. Объятия окунули его обратно в бездонную бочку войны, из которой он ненадолго вынырнул, пытаясь понять, почему они с Гарри так и не сходили на рыбалку. К носу прижалось мягкое плечо. Её волосы, шея и свитер пахли срубленным деревом и сладким виноградом. Рон и Гермиона одинаково тяжело выдохнули. Им стало чуть легче оставаться в живых. Уизли почувствовал, что Грейнджер дрожала и прижал её к себе сильнее, чтобы согреть и спрятать от беды, одиночества и холода. Он и не успел подумать, каково сейчас ей. — Что сказал Люпин? — она влажными и прохладными пальцами пригладила ему лоб и скулы. — Он мне не верит. Говорит, я ослеп, — Уизли вновь нахмурился и пробежал глазами по лесу за первым барьером, словно ответ был вырезан на коре каждого дерева, а видел его лишь он. — Ты мне веришь? — он посмотрел Гермионе в глаза. Она приоткрыла рот и не ответила сразу, что означало: ответ его не устроит. — Прекрасно… — Рон, просто… В этом нет логики. Зачем Малфою убивать Гарри? Да и как бы он это сделал? Драко был в замке, а Гарри на перевале. Это буквально два противоположных конца графства. — Я понять не могу, вы все забыли, кем он был в начале войны? — Рон прекратил объятия. Из-за прохлады, её сомнений, усталости и туго бьющегося сердца ночь для него тяжелела. Кружила, угнетала и медленно ложилась на плечи. — В школе Гарри также не верили, что этот упырь стал Пожирателем смерти, и что в итоге? — В итоге Гарри сам голосовал за то, чтобы Орден пощадил Малфоя, — парировала Грейнджер и натянула рукава, чтобы согреть руки. — Он уже больше трёх лет служит нам. Прямо под носом у Сам-Знаешь-Кого. Какой ему толк убивать Гарри? — Ты не понимаешь… — Да, ты прав. Я не понимаю, — она скрестила руки и начала ходить взад-вперёд, из-за чего Рона стало подташнивать. — Я не понимаю, почему ты так уверен в его виновности. Я не понимаю, как вообще умер Гарри. Я не понимаю, если Гарри был на перевале, то при чём тут Малфой, — на этих словах она проследила за его глазами. — Может, я чего-то не знаю? Рон… А ты мне веришь? Уизли, опираясь на одну ногу, глазами искал ягоды терпения и сил под ногами. Немного помолчав, он ответил ей прямо в лицо. — Гарри был в замке, — он давно избегал этого разговора. Рон надеялся, что не ему придётся ей всё объяснять, а если и ему, то хотя бы не в одиночку. — Поэтому я думаю… — Идиоты, — Гермиона сначала прижала пальцы ко лбу, остужая свой гнев, но через мгновение они сжали корни волос, чтобы немедленно отыскать или хотя бы заметить причину этого слабоумного поступка. — Он хотел закончить войну. — Как?! Один? Против армии магов-вампиров? Вы на тренировках едва с Малфоем справлялись, что говорить про Пожирателей в замке? Люди в дуэлях погибают десятками, потому что мы не можем опередить вампиров. Боже, о чём вы думали?! Рон? — Гермиона замолчала... И поняла, что не предвидела худшее. — Рон, не… Гарри был вторым человеком в Ордене, который изо всех сил пытался остановить бойню и ужас. Но похоже, что напоследок он опередил Грейнджер. — Он хотел закончить войну, — повторил Рон, оправдывая друга и понимая, что она нашла ответ. — Ты не мог ему этого позволить. — Я не позволял. Он поставил нас перед фактом... — Нас? — Меня и Джинни. До этой ночи Гермиона думала, что очки у Джинни — это сентиментальность, символ, обещание, просто старая вещь, которую она сохранила для сердца, что угодно, но не последнее, что осталось от человека. — Его обратил Малфой? — Нет, насколько мне известно. — А кто? — Гарри не сказал, — этот факт кажется раздражал его так же сильно, как разозлил Гермиону. — Безумец. — Не говори так, — грубо сказал Уизли и засунул руки в карманы джинс, морально готовя себя к тому вопросу, который по-хорошему должен был давно задать. — А как ещё мне говорить, Рон? — Грейнджер вздрогнула и перетерпела мороз под кожей. — Он рискнул всеми нами. Почему мне не сказали? Если уж он решил стать вампиром и броситься в пекло, то почему мне не… Я же… Я ведь могла бы… — Он перестал доверять. Ты изменилась. Стала подозрительной, нервной и нетерпеливой. И я всё думал, что это только из-за войны, но… — Он боялся произнести остальные слова вслух, ведь тогда они необратимо станут реальностью. И они больше не смогут этого не замечать. — Это ты будто обезумела. Почему ты носишься с ним?! — Я пытаюсь нас спасти, Рон, — удивилась его словам и сильнее прежнего разозлись Грейнджер. Кто-то без устали раздувал в ней едкий огонь. — Если я найду способ вернуть вампира обратно в человека, то мы одним разом сможем выиграть войну. Лишить силы всю его армию и убить в конце концов! Конечно, я с ним ношусь. Малфой единственный… — Гарри видел вас. Он заметил, что она на мгновение растерялась. — Разумеется, он видел нас. Малфой — мой доброволец, — не сбавляла темпа она. — Мы и половины бы не знали, если бы не его случай, — Гермиона выговаривала каждую согласную и изредка шипела, сжимая зубы. — Нет, — у Рона не было пути назад. Он глубоко вздохнул и плечи его словно поправили лямки громоздкой ноши на спине. — После обращения Гарри видел не так, как привыкли видеть мы, Гермиона. И он видел вас, — Уизли посмотрел ей в глаза, чтобы узнать ответ как можно раньше. Чтобы поскорее разделаться со всем этим, чтобы забыть разговор и сжечь эту ночь дотла. Он хотел знать, что зря боялся. — Ничего не ответишь? — Я понятия не имею, что он мог увидеть, — Гермиона замерла на месте. — Хочешь, чтобы я оправдалась за галлюцинацию? За сочувствие к человеку? Что я могу тебе ответить, если ничего не было. Я ничего не делала. — А он? — Рон молил её об искре, чтобы сжечь всё это. Ему показалось, что она испугалась и ещё больше оцепенела. — Это, — Уизли показал пальцем на её сжатые кулаки и искусанные губы, — меня и пугает… Гарри сказал, что он в тебе. Что ты думаешь о нём, — он с трудом произносил мысли вслух. — Я правда… Я правда хочу понимать это не так, как понимаю. Хочу, чтобы он ошибался. Но твоё рвение защищать… — костяшки пальцев хрустнули из-за его сжатого кулака. Он старался говорить сдержано и не кричать о своей боли в горле. — Эти взгляды! И… — Рон, это ложь, — Гермиона сорвалась к нему, поймала щетинистую челюсть и заглянула в ясно-голубые глаза, которые месяц за месяцем утопали в черепе под хмурыми бровями. — Ты слышишь в словах Гарри то, чего нет. Малфой для меня только доброволец. Я каждый день, каждую минуту хочу только того, чтобы это прекратилось… Чтобы мы с тобой ужинали в хижине каждый вечер. Чтобы мы увидели, как Тедди закончит Хогвартс, — она роняла мечты между их губами, умоляя забрать её ценности взамен на то, чтобы он остался. — У меня больше нет сил терпеть войну. Я просто хочу, чтобы это закончилось. Малфой только доброволец. Проект, работа, мой долг, только ключ к тому, чтобы всё это остановилось навсегда… Ничего не было… — Я верю тебе, — кивнул Рон и устоял на ногах, когда он вновь обняла его шею. — Иначе бы убил его, — она никак не ответила на его слова. Хотя раньше обязательно бы напомнила о ценности жизни любого. Уизли хотел бы на этом и закончить: она с ним, а больше ему ничего не нужно. Однако теперь он обязан был проверять всё. — Но почему он думает о тебе? Рон отстранился и попытался заглянуть ей в лицо. — Не хочу быть идиотом, Гермиона, — он аккуратно, как набирают воду из ручья, приложил ладони к её лицу и приподнял подбородок. — Если этот кусок трупа позволил себе хоть что-то думать не с пустого места, то я должен знать. Грейнджер мёрзла и тело её снова поддалось мелкой дрожи. Лучше она осмелится сейчас. Признается ему наконец, и быть может, им обоим будет намного легче всё это вынести. Возможно, это их шанс спасти уцелевшее и самое важное. — Он… Перед помолвкой он поцеловал меня, — рискнула быть честной Гермиона. Оказалось, прежде она не видела ярость. Ту, которая хранит молчание и изнутри сжигает заживо. Томливые голубые глаза мгновенно превратились в бледно-голубой острый лёд. Будто кто-то сзади стянул с Рона покрывало из тени. Лоб, уши и даже волосы сползли к затылку. Кажется, Грейнджер до сих пор была цела, только потому что Уизли не первый год был оборотнем: — И всё. Я не хотела, чтобы ты разозлился. Он просто запутался. Сам не понял, что сделал. Это было один раз. По глупости. Случайно, — зря затараторила она. Её торопливые оправдания раздували тщательно закопанное пламя. В Уизли тлел лесной пожар. Он отпустил её, начал дышать по счёту и задерживать вдох, чтобы не выйти из себя. Один выдох проскочил с рычанием, тогда Грейнджер прижала руки к груди и заставила себя молча ждать. Рон собрался с мыслями. — Если бы Малфой солгал или что-нибудь скрыл, ты бы мне сказала. Верно? — он развернулся на испуганное молчание и потребовал ответа. — Верно? — Да, — вздрогнула Грейнджер. — У него есть дар? — Что… — У него есть дар, Гермиона? — Нет, — она ответила тихо и на одном выдохе. Никогда раньше он так не кричал на неё, даже когда носил крестраж на шее. Она чувствовала и признавала вину. Вздрагивала и тряслась за свою жизнь, как покалеченная и измотанная погоней лань. Сердце обронило смелость где-то в лесу. Теперь оно могло только биться, а не бороться. — Рон… — Гермиона шагнула вперёд. — Мне нужно… — он остановил её рукой. Не позволил подойти ближе и сказать что-либо ещё. — Мне нужно на дежурство и… побыть одному. Уизли сжимал слова между губ. Он быстро ушёл по тропинке на холм в дом на дереве, из которого члены Ордена приглядывали за местностью вокруг. Надежды, что он действительно ослеп из-за своей ревности, разрушились. Рон не ошибался, его сердце видело вещи яснее, чем разум. А внутренний голос теперь увереннее кричал о том, что враг рядом. Только вот всё вокруг говорило об обратном. У Малфоя, возможно, были причины избавиться от Уизли, но нет от Поттера. Война Волан-де-Морта изуродовала жизнь Драко так же, как и остальным. Он хотел покончить с ней не меньше Рона, Гермионы или Гарри. Вокруг потемнело. Лонгум Люмэн в пеньках предчувствовал скорое солнце и медленно угасал. Холод и мандраж добрались до костей. Изо рта Гермионы вырвался всхлип, как последнее, что в ней осталось из мыслей. Рон ушёл и сбросил на её плечи тяжёлую ночь. Лаванда бесшумно отпустила ветки кустов смородины.***
Большой глоток подогрел аппетит. Драко подумал, до чего же ему не повезло с кровью этой ночью. Она мелко крошилась на языке, вязала рот и насыщала только вполсилы. Кабинетом Люпина служила небольшая комната в углу хижины. Узкие окна будто случайно остались под потолком во время строильства. Обветшалые книги, толстые папки, сшитые документы и бесконечные письма сидели друг на друге повсюду: на широком подоконнике слева от входа, на столе в центре, вдоль деревянных тусклых стен и даже возле низкого камина справа. Последние стопки обречённо ждали забвения перед огнём. — Не лезь к нему. Рону сложно. Сегодня полная луна и вдобавок… такие известия, — Римус отодвинул стул и сел за стол, поправляя уставшую и редкую чёлку на лбу. — Похоже, что Тёмный Лорд и Вольтури к чему-то вас готовят, раз балуют Пожирателей десертом в виде детей. Люпин открыл старый неподатливый ящик и взял оттуда мешочек папирос. Драко, всё ещё ощущая вязкость сегодняшней порции, также достал свои из кармана мантии. Оборотень чиркнул об стол длинной спичкой. — Не думаю, что это так, — Малфой угостился огнём после Римуса. — Скорее, просто других людей не было. Серые и красные клубни дыма столкнулись в кабинете, проявляя изрезанный тенями ветвей свет луны под прогнувшимся потолком. Драконья кровь бесполезно смочила горло вампира. Пресный, будто тёплая вода, вкус мгновенно рассеялся во рту. — А я думаю, он почувствовал смерть Гарри, — Римус не медлил, между слов курил глубоко и быстро. — Думаю, теперь он по-настоящему хочет покончить со всем этим. Красно-чёрные глаза следили за Люпином. Их встречи и разговоры наедине больше не напоминали допросы или профилактику после занятий. Однако и на равных они с Драко до сих пор не говорили. Третий глоток для проклятья. — Не присваивай свои желания другим, Люпин. А то мы плохо кончим. Римус, прищурившись, взглянул на него и выдохнул дым последней затяжки. — Гермиона сказала, ты был очень голоден, когда привёл ребёнка, — бычок тщательно измяли в каменной пепельнице на краю стола. — Не перестаёшь удивлять. — Когда мы уходим? — поторопил разговор и встречу Малфой, желая не терять контроль над своими силами. — Для начала мы проведем похороны, переведём последних людей через перевал и только потом будем думать о том, как нам уйти. — Похороны? Разве от Поттера что-то осталось? — Драко об ладонь потушил папиросу и скрутил кончик для следующего раза. Багровый пепел скользил и высыхал между пальцев, быстро превращаясь в пыль. — Это не имеет значения. Мы упокоим его душу, — нахмурился и обозначил своё решение Римус. Невзрачная папка с картами неожиданно потребовала к себе внимание. — Упокоим… А разве души вампиров не прокляты навечно? — он сделал четвёртый глоток. Со дна бутылки подлетели свернутые сгустки. Судя по молчанию и внимательному перечитыванию заметок, вопрос Малфоя не услышали, тогда он спросил ещё раз: — Ты мне доверяешь, Люпин. — Доверяю. Хотел бы, чтоб мне так доверяли, — Римус хлопнул обложкой папки и закурил вторую папиросу. Дым в комнате ненадолго приглушил их беседу и размыл очертания предметов. Карты и время молчали перед ними. Устами людей говорила только война. Она теряла вкус к крови и томила в гнетущем котле живых. — Давно Поттер стал вампиром? — чувствуя упадок сил, спросил Малфой. — Около месяца назад, — сломленный голос и хрип последних сил не ожидал и сам Римус. Он без стараний потушил окурок в каменной усыпальнице. — Почему они не сказали Грейнджер? — Полагаю, по той же причине, что тебе или мне — мы бы его отговорили, — ответил Люпин с разочарованной улыбкой. Долгая ночь выжимала из него последние капли сил. Драко редко испытывал к Римусу сочувствие, потому что ему казалось, что для его бывшего профессора измученная жизнь и погони в порядке вещей. — Могу сразу отправиться на перевал, — Малфой встал на ноги, намереваясь подвести итог встречи. Его не интересовал покой и благополучие Люпина. — Нет, ты вернешься в замок. — Зачем? — Нужно проверить змею. — Нагайну? Она мертва, — заметив резкий взгляд из-под морщинистого лба, вампир добавил. — Слышал, когда уводил мальчишку. — И не сообщил? — претензиям и интонациям в голосе пригодились бы терпение и такт. Но Римус слишком устал, чтобы быть дипломатичным. — Не знал, что это важно. — Ха! Драко, всё, что ты можешь узнать о Реддле — важно. Ты, чёрт возьми, должен докладывать нам обо всём! — стол подпрыгнул из-за коленей Люпина. Оборотень резко встал и ударил ладонями о ковёр из документов. Переждав небольшую бурю внутри, он наконец заключил: — Убедись, что её больше нет рядом с ним или где-либо ещё в замке. — Где-либо ещё в замке? — Драко напрасно понадеялся, что ему послышалось. — Точно узнать о змее, к которой только смертников подпускают? Люпин, за кого ты меня держишь? У меня нет таких полномочий, доступа или вообще даже связей! — Сделай, что можешь, — спокойнее, но сквозь зубы ответил оборотень. — Я сделал, — Малфой заставил обратить на него внимание и прижал к столу безымянную папку, которую хотел убрать на другое место Римус. — Я хочу уйти. Сейчас. — Ты ещё нужен нам здесь, Драко, — профессор кивнул головой, пытаясь призвать оппонента к благоразумию и жертвенности. — Это действительно важно. Война закончится в ближайшее время, и без Гарри последние дни станут для нас решающими. Мы нуждаемся в любой информации. Особенно сейчас. Бутылка в холодных руках вампира заметно полегчала за долгую ночь, и он берёг для неё последние глотки. — Ладно, — отступил было Драко. — Но я ведь могу уйти? Люпин, меня пропустят? — Буду честен с тобой, я ещё не получил ответа, — сказал Римус. Признание было бы ответственным и мужественным для вожака Армии оборотней, если бы он не был в тупике из-за прямого вопроса. — У нас договор, — зашипел и не принимал отказа Малфой. — Я уверен, Министерство Франции учтёт твой вклад в победу. — Тогда почему нет ответа?! — Бюрократия, собрания, голосования и бесконечные дебаты в принятии решений. Вот почему! Они консервативны, медленно реагируют, не представляют, что здесь в полной мере происходит. Англия и война для них только на бумаге. На вот этих чёртовых клочках пергамента! Пока перед ними лично феникс не сгорит, они не поверят в его бессмертие, — Римус снова терял самообладание. Оборотень выдохнул жалкую порцию гнева и продолжил, не поднимая головы. — В решении вопросов есть приоритеты, Драко. И твой пока просто не рассматривался… Всему своё время. Но они ответят, я уверен. Малфой понимал, что ему однажды повезло и что для него остался только один выход из войны — через перевал и во Францию. Он терпел, служил и верил, что вот-вот сможет уйти. Но каждый раз вампира оставляли, убеждая и позволяя злиться. В Ордене это делали все: через крики, слёзы и сломанную мебель помогали друг другу переживать несправедливость и ярость. Драко по началу презирал подобную слабость, но позже не смог игнорировать её эффективность. Ведь он оставался. — Дай мне слово, — попросил Малфой полую, но хотя бы сознательную, подпись чести. — Даю тебе слово, что сделаю всё, чтобы ты смог пройти перевал, — пообещал ему Римус не то как профессор, не то как отец. Его преданности делу и семье, — а к членам Ордена Люпин только так и относился — трудно было противостоять. Он убеждал, воодушевлял и обычно всегда выполнял обещания. Даже несмотря на то, что они стоили ему жизни после войны. Драко молча принял ответ и ушёл к двери, разгоняя тусклый дым. — Значит, узнать о змее, и всё? — И человек, — напомнил о его еженедельной порции и об их старом договоре Римус. — Да, это… Это разумеется. Дверь кабинета распечаталась и прохрапела на всю хижину. А Люпина наконец придавило к полу уединение. Он рухнул назад в кресло, на несколько минут позволяя себе мысленно разрушиться на изуродованные куски человека. На кухне и в гостиной погасили свет. За окном едва светало. Пряный запах людей смешался с солёными нотками дров в большом камине. Перед очагом на диване сидела Джинни. Драко обошёл кресла, взболтал кровь в бутылки до однородной консистенции и сел на второй, менее удобный, диван напротив Уизли. Она, не моргая, грела глаза и руки у огня. Её покрасневшие и опухшие веки на сегодня выплакали всё, что могли. Пальцы крепко держали очки за чёрные проволочные дужки. Джинни не починила стёкла. Они, разбитые, безмолвно проклинали пламя за хозяина и за любимого. Гостиную встревожил резкий звук зажжённой спички. Малфой закурил. Неожиданно для него в рот и нос проник сладковатый дым. Тело вампира ощутило драконью кровь. Драко наблюдал за Уизли, ожидая, что она заметит его и что-нибудь скажет. Разозлиться, снова заплачет, возможно, попытается ударить его или обвинить в убийстве, как её брат. Он ожидал внимания в первую очередь для себя и в последнюю для неё. Легче лёгкого было подставить плечо и скрыть корысть в подложенной подушке сена. Из её спальни в противоположном от кабинета углу хижины вышла Нимфадора и тут же стрельнула глазами в Малфоя. — Ребёнок? — горьким, как сухой мускат, шёпотом предъявила она своё негодование. — Это Вольтури, Тонкс. Им плевать, кого скармливать Пожирателям, — багровый дым упал на пол. — Ты должен был привести его раньше, — Нимфадора обошла диван и подошла к Джинни. — Я выбрался как только смог, — наблюдая за Уизли, ответил Драко. — Джинни, родная? Пойдём спать. Я подготовила постель, — Тонкс заправила ей длинную прядь за ухо и нежно пригладила макушку. Уизли впервые моргнула и кивнула, медленно вставая на ноги. Драко за спиной почувствовал движение и услышал, как скрипнули доски пола. — Коннелл, Тедди, чу! Почему встали? — Нимфадора отпустила плечи Джинни и отбежала в коридор, прогоняя мальчишек обратно в постель. Вязкая кровь освежила горло, объединившись с медно-томатным привкусом папирос. — Уизли, — остановил Драко качающееся и безразлично шагающее в свою комнату тело. Она обернулась. — Не вини себя. Джинни ничего не ответила. Только замерла на пару секунд, по привычке ища подвох. Когда и этому не нашла смысл, отвернулась и зашла в безобидную темноту. Уложив мальчишек, Тонкс вернулась к большому камину. Малфой поймал её за руку и осторожно подтянул к себе. — На случай, если Коннеллу будут сниться кошмары, — он, как секрет, вложил в её ладонь перевязанный пучок валерианы. — Спасибо, — Нимфадора из вежливости попыталась скрыть удивление, а Драко несколько секунд не сводил с неё глаз, словно брал обещание, что об этой заботе с его стороны никто не узнает. Он отпустил её запястье, взял бутылку с дивана и направился к выходу. Любая его инициатива или помощь удивляла её, но каждый раз Тонкс всё больше убеждалась, что они поверили ему не зря. Она, недолго провожая Драко взглядом, положила пучок в карман и ушла к Джинни. Веранду и стену починили чары. Только деревянная Хвосторога осталась без помощи. Её хвост и голова отдельно от тела ждали утра в промокшей траве. За углом хижины ветер развивал пряные кудри Гермионы. Она сидела на ступеньке и грела руки у рта, изредка покусывая ногти. Малфой тихо подошёл сзади, оглядывая двор и лес. Кроме неё, всё живое вокруг сосредоточено тратило время на сон. Где-то через час пламя поцелует горизонт. Бутылка в левой руке ударилась о стекло раскрытых дверей. Грейнджер испугалась и обернулась на звук. Маленькое квадратное окошко осталось целым, как и десятки его близнецов. Веранда книжной комнаты — излюбленная Орденом часть дома. Здесь она была шире и выходила на мирную неиспользованную в войне поляну. Летом, когда выдавались особенно тёплые ночи, двери-окна не закрывали, пропуская внутрь хвойный дух и слабый ветер. В те редкие часы могло показаться, что ничего не происходило и не будет происходить, кроме восхода и заката солнца в лесу. Сейчас комната пахла сырой землёй и холодным крепким чаем, таким, из-за которого страницы навсегда темнеют. Гермиона не называла это место библиотекой или её кабинетом. Язык не поворачивался. Она впускала сюда всех и после первого года войны перестала следить за порядком, оправдывая это тем, что ни она, ни магия не могли уследить за проделками Тедди. Грейнджер отстранилась от заваленных тумбочек, трёхногого стола у стены, плетёных кресел, забывшего своё настоящее лицо ковра на полу и тонны книг, которые помнили ценное людям, но не бесценное миру. Драко прислушался и проверил дом: все стихли. Отворачиваясь от сумрака хижины, он сделал небольшой глоток крови. Гермиона встала на ноги и, одной рукой опираясь на балку, ожидала его. Её волосы у лица растрепались. Они напоминали извилистые узоры обезвоженного песчаного берега реки. Им не хватало влаги, чтобы вновь заструиться вдоль тонкой кожи. Губы потрескались и, не успев зажить, вновь претерпели сдирающие кожу укусы тревоги. Она вздрагивала, как осенняя замёрзшая ветвь на ветру. Он терпеть не мог видеть её такой. Выкинув во двор пробку от бутылки, он едва заметно предложил ей правую руку. Веки Гермионы опустились, а предвкушающий вдох будто ещё больше осушил уголки её губ. Драко не двигался и не торопил, позволяя ей сорваться в одиночку. Он поймал сломленный взгляд, прежде чем она схватила его ладонь. Холодные пальцы переплелись в удушливой хватке. Она жадно сжала его дар обеими руками и, на секунды проваливаясь в пустое и безымянное, задержала дыхание. Перед глазами замерла тёмно-красная пелена. Она видела, как слабые ясно-жёлтые лучи проникали внутрь. Тело перестало болеть даже там, где не было чувств. От кончиков пальцев к плечу, к шеи и, проливаясь вниз, в грудь, в сердце и живот проскользила шёлковая вода. Вены иллюзии набухали и, как игрушечные реки, извивалась под кожей. Они согревали мышцы и кости, как солнечный свет. Преступный самообман окружал и обнимал всё то, что было измучено и изранено до такой степени, что не могло иметь имени. Грейнджер опустила напряжённые плечи и расслабилась. Драко всегда наблюдал за ней в первые минуты, представляя каково ей сейчас из-за него. Гермиона тонула в блаженном молоке покоя и, когда чаша внутри переполнилась, из её уст выпорхнул по-настоящему бесценный в жизни выдох. Малфой всегда жалел, что такой трепетный и напитанный поцелуй улетал впустую. Он клялся себе, что однажды каждый такой момент полностью будет принадлежать только ему одному. Её дыхание восстановилось и она, обретая землю под ногами, уронила голову ему на грудь. Он не отказал себе в удовольствие прижаться губами и подбородком к волосам на макушке и медленно вдохнуть сладкую душу. В горле заискрилась жажда. Не сильно, но достаточно, чтобы через несколько минут пожалеть. Они случайно нашли мгновение между днём и ночью, когда ничего, кроме них самих, не происходило. Драко молчал и запоминал. Гермиона, поправив крепко прижатые пальцы в их замке, устало помотала головой. Она уже привычно разочаровывалась и признавала слабость в себе. Казнила свою жизнь заранее, но его руку не отпускала. Почувствовав себя спокойней и счастливей, Грейнджер подняла голову и рискнула задать вопрос: — Драко… Это сделал ты? Кожа всё ещё была сухой и шелушилась у крыльев её носа и во внешних уголках глаз. Покой мнимо наполнял её изнутри, но не даровал жизни снаружи. Малфой не терял возможности рассмотреть глаза Гермионы: карий и почти бурый, как земля, узкий ободок пустыни окружил широко раскрытую бездну. — Грейнджер, я не убивал его, — он сжал её ладонь покрепче, собираясь с силами. Утомлённые плечи приподнялись и тихонько обрадовались. Она горько улыбнулась, получив загаданную правду. Драко ослабел и взглянул вниз на их руки: — Ты хотела остановиться. Она могла бы передумать и отказать, но сегодня он надеялся на её мужество. Гермиона на миг будто не поверила и глазами поискала сомнения на его бледном лице. Но, постепенно теряя тепло и источник покоя из своих рук, она согласилась и отпустила. Разрыв, мгновение, когда их последние клетки кожи прерывали контакт, был нежеланным. Едкий и поглощающий всё тело импульс стрелял в обоих. Грейнджер и Малфой резко вдохнули, но вампир сделал это не из-за кратковременной вспышки боли, а из-за дивного аромата юной крови. — Эдвард, я вроде учил тебя, как прятаться от вампиров, — заметил детей Драко. Тедди и Коннелл перестали прятаться за углом. — Тебе стоит и друга научить. Мальчики смотрели на них обеспокоенными глазами. Тедди одновременно хмурил брови не по возрасту. Он понимал то, чего не должен был понимать ребёнок в пять лет. Коннелл стоял за ним и щипал себе кожу на руках. Ждал, когда его новый друг что-то спросит. — Гермиона, я хочу знать правду, — решительно попросил её Тедди. — Мы умрём? — Нет, ни за что, — Грейнджер перед таким взглядом бросала саму себя и могла целиком принадлежать только ему. — Я жизнь отдам, чтобы вы уцелели. Она держала за руки Тедди и глядела только на него, хоть и говорила про обоих. Её тон голоса и серьёзность ответа больше взволновали мальчиков. Драко выпил последний глоток густой, как сироп, крови, и обошёл лунатиков, намереваясь помочь им заснуть в уходящей и в грядущих ночах. — А за её жизнь вампир отдаст свою, — Малфой присел за их спинами и, приподняв бровь, задал вопрос Эдварду. — А вампиры? — Бессмертны, — отгадал и утешил сам себя Тедди. — В яблочко, — Драко поставил на пол пустую бутылку и положил руки на маленькие плечи детей, почти обнимая их. — Вам не о чем беспокоиться, мальчики. Все четверо обменялись надеждами, взглядами и теми улыбками, которые они могли себе позволить в ту долгую и чёрную ночь.***
Изнутри барьеры мерцали и изредка искажали небо и лес из-за хищных птиц, как искривлённое жидкое стекло. В первые годы войны дом на дереве использовали для дозора и для временного укрытия. Колдовство защитных чар с большим радиусом требовало много внимания и не меньше времени. Члены Ордена следили и делали всё, чтобы хижина от начала её существования и до конца войны оставалась в абсолютной секретности и безопасности. Они спрятали свой дом на клочке земли прямо под тенью огня войны. В дали, где сгинула линия горизонта, утренний туман обтекал надкусанный донжон замка Конисбро — крайняя от Лондона крепость упырей, убийц и смерти. Рону хотелось прямо сейчас сбежать туда, сбить ноги и лапы в кровь, лишь бы измотать плоть каждого в своих клыках. Люпин отправил Уизли на дежурство, чтобы тот перевёл дух, взвесил и обдумал свои подозрения наедине с собой. Римус судил по себе и знал, что из-за ликантропии не все первые эмоции, чувства и мысли исходили от человека. Он учил Рона и Лаванду отличать свои истинные мотивы от животной интуиции волка. Они научились этому. Однако Уизли всем нутром ощущал, что волк сегодня прав. Он вспоминал и прокручивал в голове воспоминания, которые хранили хоть что-нибудь о Малфое. Плен, допросы, тренировки, те многочисленные дни, когда он был одним из них — всё это не поддавалось немедленному анализу, и Рона это бесило до голода в зубах. Ему просто хотелось вцепиться в зло и разорвать его мясо на ошмётки. Рону был нужен сон и холодный рассудок. Но разве на это было время? А вдруг он упускает победу прямо сейчас? Что будет, если он проиграет войну? Уизли не мог угомонить себя и не мог заснуть из-за себя. Оборотень запомнил тот урок навсегда: как только он сомкнёт глаза, вампир пошевелится. Что будет, если он проиграет её? На винтовой лестнице вдоль ствола дерева послышались скрип и шаги. — Что будешь первым? — выглянула из дыры в полу Лаванда и подняла вверх руки со стеклянными бутылочками. — Сегодня в нашем пабе нечто горькое, но необходимое жизни, — она подошла к Рону и поставила на узкий подоконник окна тёмно-зелёный бутылёк с зельем Тикуне. — И нечто пенистое, сладкое и даже хрустящее, — с улыбкой разыграла сценку Браун и поставила рядом домашнее светлое пиво. Обычно он поддерживал будничный юмор Лаванды или хотя бы высмеивал своё ребяческое чувство стыда за неё, чему она только радовалась. Смех вместе с ним помогал ей верить, что завтра будет послезавтра. Его губы уголками дёрнулись вверх и медленно, как падающее на дно сгнившее дерево, опустились вниз. Рон снова посмотрел в окно. Глупые дурачества не сработали сегодня. Может быть, ей стоило остаться в комбинезоне? Тогда могла бы отвлечь его выдуманной историей и забавным внешним видом. Браун открутила порционную крышку, налила в неё половину зелья себе и протянула бутылку со второй половиной ему: — За Гарри, — тихо произнесла Лаванда. Уизли взял бутылку и приподнял её. Он постарался подбодрить подругу и на прощание пообещать другу, что всё будет хорошо: — За Гарри. Травянистая и густая горечь не всегда поддавалась первому глотку. Субстанция во рту напоминала тающего слизня. Они залпом съели остатки зелья, сперва проглотив жидкий осадок. Слова, произнесённые вслух, окаменели в реальности и упали в бочку войны, вновь ужасая оставшихся на берегу брызгами крови. Теперь его и вправду больше нет. Волк швырнул бутылку вниз. Стекло разбилось о валуны. Где-то за ослепшим небосклоном засияли первые лучи солнца. Туман и облака начинали белеть. — Рон, если тебе что-нибудь понадобится… — Лав, прекрати это повторять. Уроки Римуса не подсказали, кто именно огрызнулся в ответ. Рон выдохнул накопившийся внутри жар и, кажется впервые за всю ночь, расслабил лицо. Он знал, что Лаванда наверняка понимает его состояние, поэтому сказал только: — Спасибо. — Тебе нужно поспать, — сразу забыла она и погладила его по плечу. — У меня дежурство, — совсем чуть-чуть подурачился Рон и закатил глаза, смеясь над бесполезностью этого занятия. После того, как хижину спрятали три барьера, в дозоре не было смысла. — Ну, я всегда найду время посмотреть на звёзды, — глянула на небо Лаванда и открыла себе пиво, надавив на стеклянный шарик в горлышке. — Думаю, полчаса у тебя есть. Уизли, ухмыляясь, покачал головой, как бы говоря, что её шутка про звёзды утром почти безнадёжна. — Хорошо, только полчаса, — он отходил к гамакам в углу и указательным пальцем заколдовывал её на честность. — Разбуди меня. Браун пригубила светлого домашнего и помахала Рону пустыми обещаниями, радуясь, что уговорила его наконец отдохнуть. Вязанный гамак отдавал сыростью и пылью. Чтобы не мучаться природой, Рон стянул покрывало со стула и залез на качающуюся кровать. За его спиной стальные звенья потеряли равновесие и одна за одной, с ритмичным железным грохотом, упали на пол. Уизли развернулся. На него смотрел призрак прошлого — стул, на котором они держали Малфоя. Не успел оборотень сомкнуть глаза, как вампир зашевелился.***
октябрь, 2000 год
Первая ночь в Ордене
— Держи его! — А я чем занимаюсь, Гарри? — рявкнул Рон, придавливая всем телом Малфоя к земле. Вампир толкал плечами, рвался к добыче, шипел и, как удав, извивался под тяжестью оборотня. — Да угомонись ты, придурок! В те минуты от человека в том существе ничего не было. Поттер и Уизли в третий раз пытались вразумить Драко, заставить остановиться и хоть что-нибудь сказать. Им не помогли ни оглушающие, ни жалящие или даже ни проклинающие заклинания. Магия слабо действовала. Оно не теряло сил, не прекращало жить и желать. Плохо получалось обуздать тварь болью и боем, и тогда они решили накормить её. — Малфой! — звон и ощутимый удар заложил уши. Гарри приставил палочку к своему горлу. На удивление, как оказалось, всех троих, это сработало. Поттер откупорил кожаную сумку-бутылку. — Это животная кровь, — широко раскрытые чёрные глаза сфокусировались на нём. Невозможно было определить: сейчас внимала жажда или разум. — Я дам тебе выпить. Тебе должно полегчать. Гарри старался говорить кратко и доходчиво. Он не понимал, насколько Малфой сейчас не в себе. Волшебной палочкой целясь в вампира, парень медленно подходил к проклятому пленнику. — Только пошевелись, и клянусь, убью тебя, — Рон, не слезая со спины, схватил Драко за нижнюю челюсть и сжал ему волосы на затылке, чтобы контролировать движения головы. Из положения лёжа на животе, с перевязанными цепью руками за спиной и с насильно задранной вверх головой, Малфой не мечтал выбраться. Он только хотел, чтобы Гарри подошёл ближе и на мгновение ошибся, обнажив запястье. Нос неконтролируемо вдохнул запах человека. Он смешался с вонью оборотня и ещё с чем-то пресным и навязчивым. Боль в горле ослабла и тело позволило Поттеру подойти. Драко подумал, что это могла быть совершено новая уловка его проклятья. Неожиданно спрятаться где-то внутри, чтобы найти дно и оттолкнуться вперёд с новой силой. Деревянное грубое горлышко бутылки протянули ко рту. Вниз полилась неприступная кровь. Живительная влага наполнила рот. Она переполняла, стекала из уголков губ, залечивала раны, трещины и царапины внутри. Топила презираемое и позволяла жить. — Легче? — спросил Поттер. Малфой, кашляя и глотая пойманные капли, качнул головой, насколько это было возможно в хватке Рона. — Хорошо… Давай, — скомандовал Гарри другу. Драко успел пожалеть. — Этернум Пакс! Глухота захватила тело. Земля врезала в лицо, а боль в спине вновь утащила разум в неизвестность. Пока вампир терял сознание и зрение, он успел увидеть, как оборотень отпустил его и отошёл к выходу, как человек обратно закидывал на плечо бутылку с кровью и как в углах комнаты расцвели бутоны тьмы. — Тонкс? — позвал голос. — Готово… — Хорошо, — вдруг согласилось что-то пряное вблизи. — Гермиона и Римус вернутся утром… Отнесите его наверх.