Бегущий за своей судьбой | Краснокожий первомай, рентгены дикие

— Самолёт до Киева, потом по автобусам и поедем к самой станции. Самолёт у нас во второй половине дня, до него вы можете собрать остатки вещей и убедиться в том, что взяли все нужное, — Фёдоров мерными шагами меряет территорию комнаты, а после замирает и переводит взгляд на ребят. — Я не могу дать вам сроков, дат, когда мы вернёмся. Это командировка бессрочная. — Попрощайтесь с городом. Таким, каким вы видите его сейчас, вы его больше не увидите. Пока мы будем работать там, здесь территорию будут зачищать военные, — Женя продолжает чужой монолог, своими словами пытаясь вселить в ребят хотя бы процент позитива и положительных мыслей.       Вряд ли, конечно, в их ситуации таковые в целом могли бы быть. Фёдоров старательно выстраивал в голове планы работы уже там, на месте; Слава думал о том, что вернутся они сюда другими людьми. Великая и отважная восьмёрка — может быть, даже в учебниках истории отметят. Для будущего поколения-то. Это казалось маленькой детской мечтой — чтобы кому-то пришлось зубрить твою фамилию, имя и заслуги перед собственным Отечеством.       Сделать что-то такое, вернее, пойти на такие жертвы во имя собственной Родины может не каждый. Кому-то может банально не хватить смелости поставить собственное существование на кон. Пожертвовать самым дорогим — жизнью, чтобы смогли жить после тебя.       Для кого-то Чернобыль всегда был сказкой со страниц энциклопедий, былиной, рассказанной в документальных фильмах. Атомоград — Припять, принял на себя большую дозу радиации. И ведь эвакуацию провели не сразу — несколько дней люди и дети вдыхали это, переносили на себе и отравляли собственный организм. — Очистительную профилактику проводим каждый раз, после патрулей не смеем соваться на станцию, пока не смыли с себя все остатки дряни, — Фёдоров внимательно смотрит на семерых человек, выстроившихся перед автобусом в никуда. — Там огромное количество радиоактивно опасных объектов. Соблюдаем все меры безопасности и помним, что лучевая болезнь не просто былина. Вполне реальная херня. Поняли? — Так точно, товарищ капитан! — Мирон улыбается уголком губ, а после даёт приказ садиться в автобус.       В 86-м первый удар приняла на себя Припять — Мирон помнит, как читал об этом и слушал рассказы, дабы составить качественный доклад для собственного класса. Слушать и читать — одно, находиться непосредственно на месте — другое. Тут царила атмосфера полной безысходности и страха, а Припять так и вовсе ощущалась городом, который до сих пор жил правилами распавшегося Союза.       Страх. Именно это овладевало людьми. Паника и желание скорее сбежать, пускай и на несколько дней — как думали они тогда — спасти себя и свои семьи. Почти все из тех, кто покинул свои дома, так и не вернулись в свои квартиры. Припять стала заложником ситуации и природы — именно она главенствовала здесь сейчас. Человек уже давно тут был никем — ровно после того момента, как позволил мирному атому нарушить все. — Четвёртый энергоблок сейчас закрыт саркофагом, так что радиация оттуда не распространяется. Остальные блоки станции работают в штатном режиме, а на станции работают люди. Сегодня, как и до конца нашего пребывания, здесь, ночевать нам придётся именно на стации. Говорит Фёдоров полушёпотом, а после переводит взгляд на Славу, который, будто ребёнок малый, почти с открытым ртом оглядывал пространство из окна. Снег валил лёгкими хлопьями — Мирон думает о том, что ухудшение погоды, определённо, легче им не сделает.       Декабрь в целом был достаточно морозным — последний раз такую температуру в этот месяц года Фёдоров помнил ещё из далёкого детства. Там он был ещё мальчишкой, которого до пять лет почти не трогали регламентами жизни военного. Тогда можно было бегать от снежинок, иногда ловя их языком, за что, конечно же, получать нагоняй от матери. Тогда можно было быть ребёнком — созданием, за которого все, преимущественно, решают родители.       Со временем ответственность, определённо, растёт. Но думал ли Фёдоров, что в тридцать с хвостиком лет обязан будет зачищать Чернобыль от зомби? Нет, не думал. Честно говоря, Мирон никогда так далеко в своих мыслях не заходил.       Но он не причитал — воспитан был так. Оказавшись здесь, уже на месте, Мирон думал лишь о том, как правильно построить свою работу здесь. Как сделать так, чтобы вся их операция прошла меньшими жертвами. — Ребят, сделайте это, — Фёдоров оборачивается на водителя — женщину в очках, у которой за плечами, определённо, парочка разводов и детей штук одиннадцать. Преувеличено, конечно, но следы мирской жизни были у неё на лице. Как и очки замысловатой формы — зрение, видимо, стало подводить.       Фёдоров салютует ей двумя пальцами, а после выходит из автобуса на улицу, где ребята уже достали все сумки и, в целом, были готовы отправляться дальше. Автобус за их спиной разворачивается и уезжает — последний шанс всё обернуть вспять отпал в эту же секунду. Теперь уже ничего не поменять. Ну, если только в лучшую сторону — именно такие планы были у них.