Бегущий за своей судьбой | Краснокожий первомай, рентгены дикие

      Ванечка фыркает, резким и четким движением снося очередной твари голову. Парень выдыхает, берет воздух вновь и оборачивается на Евстигнеева, который работал где-то позади него. Легкая улыбка при виде любимого человека как причина работать дальше и не сдаваться, пускай и хочется. Отсюда, кажется, бежать уже некуда. Его судьба точно здесь — Светло ловко поймал ее в ежовые рукавицы еще в школе, чему был очень доволен.       Сложно рассуждать о прошлом, когда настоящее забирает большее количество мыслей и рассуждений. Тут уже не цель дожить до завтра — хотя бы этот день выжить, вернуться в койку и заснуть в теплых объятьях любимого человека. Ванечка по сути своей человек тревожный — загнать себя в ловушку мыслей мог легко. А Евстигнеев легко его оттуда доставал каждый раз, когда видел, что партнер вновь себя закрыл в переживаниях. — После этого патруля я потребую двойную порцию обеда, — смеется Светло, а после взглядом пробегается по останкам вокруг них. — Глянь, можно взять что-нибудь для Жени.       Евстигнеев подходит ближе, а после, ловко стягивая перчатку, садится, параллельно доставая все нужное из поясной сумки. — Вспомнил, как ты лягушек на биологии резал, — вдруг говорит Ванечка, усмехаясь. Евстигнеев удивленно брови вскидывает, поднимая взгляд на того. — Когда ж ты успел? Половину уроков со Славиком прогуливали.       Светло средний палец тому показывает, а после, подходя ближе, склоняется, дабы того поцеловать в губы. Любил он Евстигнеева неимоверно — кажется, он лишь сейчас в полной мере осознал, как же дорожит этим человеком. Не сможет ведь, если случится что-то. Будет пытаться вытащить, биться до последнего вздоха — ради Вани он пожертвует всем. Буквально всем.       А Федя пожертвует всем ради Коли. Федя пожертвует кровью, собой, лишь бы Ромадов смог справиться с недугом, который уже постепенно поражал его изнутри. Игнатьев думает об этом, пока напротив сидящий Рома просматривает чертежи станции.       Иногда для того, чтобы понять, как ты дорожишь, нужно оказаться в крайне опасных обстоятельствах. Нужно почувствовать холод смерти, объятья, в которые костлявая утягивает тебя со спины. Федя не был на такой грани, зато видел многих, кто были. И Мирон видел. И все они видели. И все они понимают, что ни капли незащищены от этого.       Тишину, изредко нарушаемую шуршанием бумаг, нарушает крик — настоящий вой боли. Игнатьев слышит, как со своей койки спрыгивает Женя, сам, собственно, действует аналогично: встает резко и отправляется по коридорам к дальним комнатам. Раньше были своего рода кладовые, теперь — два медицинских кабинета, собранные буквально из говна и палок.       Муродшоева оказывается там быстрее — когда приходит Федя, она лишь останавливает его рукой. Очередной крик заставляет резко вздрогнуть обоих. — Все в порядке. Идет борьба вируса и его организма, — девушка переводит взгляд на Игнатьева, а после чуть отходит, позволяя тому заглянуть в щелку двери. Коля кривит лицо в очередном приступе спазма и вновь кричит, окончательно срывая голосовые связки. Федя чувствует раздирающую боль где-то внутри. — Пообещай мне, что он выберется, — Федя смотрит в чужие глаза, пускай где-то внутри и понимает, что Женя никакой гарантии дать не может. Случай со Славой вообще считается удачным экспериментом. А потому никто не знает, как пойдет ситуация сейчас. — Федь. Я обещаю сделать все, что будет в силах медицины. Но не думай, что результат может быть только положительным. Готовься ко всем исходам.

***

      Припять — город, некогда полный людьми, сейчас стоял, замерев в том злополучном 86-м. Чернобыльская Атомная электростанция отключена уже несколько лет, правда слежка за обстановкой здесь все еще была — люди будто на уровне подсознания ожидали очередного взрыва, либо резкого повышения уровня радиации. Говорят, что даже сейчас реактор, скрытый саркофагом, продолжает дышать, излучая запретные частицы. — И я вас приветствую, Серафим Владимирович, — Викторов, на собственное удивление, сохраняет спокойствие и субординацию даже сейчас. Поднимается, чтобы руку пожать своему, вроде как, товарищу, а после вновь усаживается на кресло и осматривает уже обоих. — В любом случае эти твари уже получили свое излучение. Даже если бы организацию отправки туда группы оформили быстрее, то они бы все равно ее получили, — Серафим спокойными шагами проходит в кабинет и садится на один из стульев, ловя взгляд Глеба и отвечая ему усмешкой. — Че сейчас это мусолить, а? Нам нужно действовать здесь и сейчас. А здесь и сейчас мы имеем группу людей, которая отправлена в Чернобыль даже без процента информации о том, что там сейчас, — Викторов, прожигая взглядом стол, вдруг переводит взгляд на Каргинова. — У нас есть связь с ними? — Связь имеется, договоренность об отчетах каждые два дня. Нам будет звонить их лидер, — Каргинов выдыхает, поджимает губы, а после несколько удивленно вскидывает брови, когда телефон на столе дает о себе знать входящим вызовом. — Я вас оставлю, товарищи, — мужчина встает и вместе с трубкой удаляется, в тот момент как Серафим переводит взгляд на Викторова. — Поднялся ты, Глеб, ничего не скажешь. От простого инженера до представителя Министерства, кажется, слишком много шагов нужно сделать, не так ли? — Сидорин усмехается. — Не твое собачье дело, Серафим, — холодный взгляд карих глаз направлен в светлые глаза напротив. Викторов усмехается уголком губ. — Меня больше пугает наличие тебя здесь. Помню, как же тяжело тебе далось окончание университета. — И все-таки оба мы здесь. А Чернобыль вновь локальная проблема, — Сидорин автоматом пытается сгладить углы, понимая, что если сорвется, то будет плохо обоим. Так было в их совместном прошлом, так, определенно, будет и сейчас. Думая об этом, Сим уже несколько раз успел пожалеть, что вообще приехал сегодня сюда. — История циклична. Это единственное высказывание Каргинова, с которым я бы согласился, — и Глеб пока — ключевое слово — ведется на эти сглаживания, решаясь не лезть так глубоко сразу. Можно подождать, а после вновь сцепиться — кажется, Викторов даже соскучился по этому. Лишь совсем малость.

***

— Центр и правая сторона улицы, их там около двух десятков! — Слава тараторит в рацию, а после, убрав ее в карман, бежит, старательно пытаясь удержаться на льду и не упасть лицом в снег. Дыхание уже давно сбито, некогда больная рука ощутимо так пульсирует. Страх окутывает слишком быстро и резко — Карелин не особо ловит этого момента.       Здание заброшенного супермаркета становится убежищем: Слава вбегает туда и бежит между стеллажами, около определенного все-таки обмякая на пол. Вдох глубокий, выдох. Парень прикрывает глаза и прислушивается. — Бу!       Слава дергается от резкого появления своего товарища, почти вскрикивает, лишь в нужный момент успевая сдержать крик. Парень опирается одной рукой на пол и выдыхает резко, фокусируя взгляд на призрачном силуэте рядом. — Слышишь их животные рыки? Они такие… жалкие, — Марк смотрит куда-то за плечо Славы. — Неужели твои друзья тебя не спасут?       «Не успеют» — первая мысль, которая возникает в голове Славы. По словам Мирона, они сейчас в более северной части города, откуда до супермаркета минут двадцать быстрой ходьбы. Карелин хмурится, сглатывает ком в горле, а после тянет руку к пистолету в кобуре. Всего два патрона. Охуенный конец дня, ничего не скажешь. — Не советую палить бездумно, — Марк осматривает чужой пистолет, кидает краткий взгляд в глаза Славы, а после пропадает. Карелин громко так выругивается и резко поднимается на ноги. А вот и начало настоящего выживания. Где ему придется положиться только на себя.