Только за смертью начнётся настоящая жизнь

– И где ты умудряешься каждый раз? И на руке тоже что ли! – У Спички лицо серьёзное, когда он щурится, разглядывая царапины. Совсем как у взрослого. И голос такой же, суровый, журящий – ну прямо настоящий доктор, не отличить. – А это что исколото? – Ничего, – буркает Мишка, вырывая руку. Чуть обиженно поджимает губы – сам уговорил её, завидев свежую ранку на ноге, сам на стул усадил, обещая, что быстро всё сделает, а теперь ерунду говорит всякую. Руки зачем-то рассматривает, глупые вопросы задавая, а у неё может дела важные есть ещё. Торопиться надо. А он вот так – от Бураха или от доктора этого столичного понабрался что ли? – Ладно-ладно, давай сюда ногу свою, – он вздыхает и над коленкой склоняется. – Ты что там шьёшь целыми днями? Раз иголки достала где-то, то и напёрсток бы хоть тоже обменяла. Или вон, у Бураха взяла бы. – Ему, наверное, нужнее, – после длинной паузы отвечает. Морщится, чуть дёргаясь, когда Спичка чем-то мажет ранку, но терпит – и боль, и поток возмущений – нужнее ему, ну-ну, он на заводе раз в сто лет появляется-то. и не заметит пропажи даже! – Спички тоже. Он ведь это всё, наверное, из добрых чувств – и ранки мажет, и ругает, и на молчание её ещё больше ворчит. Мишка знает – Спичка хороший и не виноват совсем, что ему и не объяснить ничего. Не расскажешь ему, почему шить ей каждый день приходится, почему напёрсток на новую катушку ниток обменять пришлось и от чего прошлые так быстро закончились, и зачем ей каждый день по городу и по степи бегать приходится – не поймёт. Но ему и не обязательно – он и без понимания всегда готов помочь. – Молодец ты какая, вытерпела! – Он наконец улыбается, с колен вставая. – А раньше убегала сразу. Привыкла теперь что ли? Мишка молчит и чуть погодя кивает, но думает сама, что нет. Конечно не привыкла. Но ей кажется, что ей нужно быть – выглядеть хотя бы – сильней рядом с ними. Со Спичкой и Бурахом. Если рядом тоже хочется быть – нужно на них походить. Так ей кажется правильнее. Спичка, сколько она его помнит, вечно сам в порезах – то по городу бегает, то по складам лазает, то он от Пёсиголовцев получает, то от Ноткиных ребят, теперь вот по заводу шастает. Чинит, ломает, ищет что-то – пока Бураха нет, с машиной этой странной в углу что-то делает. Царапины у него неглубокие всегда, а синяков почти и нет – и он не жалуется никогда. На ушибы свои даже внимания не обращает. И не мажет ничем. Мишка думает, что ей надо узнать, как и чем эти царапки надо мазать. Тогда сможет Спичку лечить – как он её. А у Бураха синяков много. Когда она первый раз его увидела – всё лицо в них было, били его тогда сильно, ей думалось, что насовсем ушибут. Или заколют – видела, как в одной из рук мелькнул нож. А он – на ногах дальше стоял, будто и не страшно ему было, не больно. И Мишка знает – сейчас его также бьют сильно. По телу у него краски разливаются – желтый перетекает в лиловый, зелёный рядом растекается по всему боку, они синеют, ноют. И ран у него тоже много – хорошо, что не каждый день появляются. Они у него не такие, как у Спички – глубже, страшнее, но они совсем ничего не значат. Мишка знает – они все быстро заживут. И шрамов почти даже не останется. Пока она рассматривает мазки йода, – вокруг коленки солнышко расположилось с лучами длинными-предлинными – Спичка роется в шкафу, а когда она уже со стула спрыгивает, собираясь уйти, в руку что-то суёт. – На, держи! У него там их пару штук, пока точно не схватится, а если что – так обратно принесёшь, – на ладони блестит совсем новый напёрсток. – И может останешься тут всё же? Мишка головой качает. – Мне нужно куколку найти. Обнаруживается куколка чуть позже, когда Мишка уже устаёт её искать, в вагончике. Она, бедная, в угол забилась дальний, в темноту самую, внутрь свернулась, будто что-то пряча. Мишка аккуратно переворачивает её на спину и тихо – чуть испугано – вздыхает. – И вот где ты так? Где ходила? – Мишка торопливо из-под матраса иголку с нитками достаёт и на колени садится. По краям раны ласково пальцем ведёт и хмурится, глаза щуря, пытаясь выглядеть как можно более серьёзной. – Теперь живот придётся заново зашивать.