Только за смертью начнётся настоящая жизнь

Ласка замирает на пороге и долго молчит, не решаясь сделать шаг – вздыхает наконец и мимо пустых бутылок скользит в комнату. Сколько бы не убиралась, а их всё равно каждый раз будто ещё больше становится – на колени у подножия дивана садится, здороваясь с тишиной. Пётр, с тех самых пор, как Многогранник рухнул, ещё больше пить начал. Он лишь слегка голову на звук поворачивает, даже не пытаясь подняться, но Ласка по мимолётной тени, промелькнувшей во взгляде, понимает – узнал её. – Знаешь, – Ласка прерывается на мгновение, вздыхая надрывно – заплачет вот-вот будто, – мне говорят, что мне не нужно сюда ходить. К тебе. Она ждёт немного, будто ожидая ответа, но он лишь молчит. Пётр уже давно перестал ей отвечать – лишь иногда в его мутных от твирина глазах проглядывается что-то похожее на мысль, но и она быстро растворяется в небытие. Ласке достаточно и этого, её собеседники всегда немногословны – она и так их понимает. – Матушка, – Ласка запинается слегка, не отучилась даже за столько лет её не «госпожой» величать, – в ужасе была, что я всё ещё прихожу сюда. Дома запереть грозилась – как маленькую. Она недопитую бутылку из руки аккуратно забирает, в сторону оставляя – грустно опускает глаза. Ласка слышала накануне, как в городе шептаться начали: «дочка коменданта-то к Стаматину вечерами ходить зачастила!». Увидели её, как бы она от глаз чужих не пряталась, да Катерине доложили – Ласка не злится совсем, но понять не может. Разве худо кому от этого – почему людям так интересно то, что и не касается их вовсе? – Капелла даже говорит… Говорит, что не на тебя мне нужно смотреть, не тебе заботу отдавать всю, для другого сберечь, для подходящего. Я скоро полноправной Хозяйкой стану, мне подле себя кто-то другой нужен. Она мне сказала даже – уже знает, кто бы это мог быть. Раньше Ласке думалось, что Капелла, должно быть, всё на свете знает – она хорошей слишком, мудрой не по годам всегда была, с ней и спорить никогда не хотелось. Но сейчас они обе старше стали, и, хоть Ласка любит её всё так же, она теперь тоже видит больше – бездумно доверять каждому слову Капеллы всё трудней. От этого на сердце тяжело, но ведь они скоро друг другу равными станут – разве теперь должна Ласка её слушаться во всём? – Зачем они так, не понимаю. Разве смогу я о ком-то другом заботиться? – Мотает головой, самой себе отвечая. Капелла о мыслях её знает, – Ласка чувствует, как чуть воздух подрагивает, когда они с ней вдвоём – но пока молчит, лишь смотрит чуть пристальней. Осторожнее – не как раньше. – Когда потянусь к нему навстречу – разве не ошпарит меня его бурлящая кровь? Коснусь его руками – не обожжёт ли его могильным холодом? – Она лицо ладонью ловит, к себе разворачивая, – улыбается мягко. – Разве будут милы ему мои колыбельные, поймёт он о чём я пою? Она подымается чуть, по лбу его губами мажет, глаза прикрывая. Дыхание у него слабое совсем, прерывистое, пропадёт вот-вот будто, она щёки его мокрые гладит, напевая тихо – оно чуть выравнивается, успокаиваясь. – Закуёт он меня в объятия, и за биением его сердца ничего я не услышу больше… – Губы его твирином отдают, чуть дурманя – Ласка пьянеет от них, вовсе забываясь. На языке вкус знакомый, – кровавая твирь, от неё всегда разум чуть плавится – она носом об кожу трётся, глубже запах вдыхая. Ласка знает – он всегда чуть больше пьёт, когда чувствует, – в доме воздух чуть холоднее становится, слаще на вкус, и тени ближе подбираются, за движением каждым следя, - что она к нему собирается. К бутылке прикладывается – будто так сбежать выйдет. – Не смогу я, не смогу ни с кем быть, кого бы мне Капелла не предложила. Она ведь вовсе не понимает меня… Никто не понимает, они ведь все другие совсем – живые. Ласка его запястье к себе тянет и затянувшимся ранам утешения шепчет – она каждым шрам помнит, с нежностью пальцем проводит. Пётр уже давно себе кровь не пускает – Ласка рада этому очень. Наконец он понял, что не поможет. – И без тебя я разве смогу? Сколько бы он не пытался, боль – уже не уйдёт. А Ласка – никогда на тот свет не отпустит. – У тебя же руки – прямо как у меня. Холодные. Как нам быть – если не вместе?