Памяти жертвам депрессии

      — Вад, ну ëбаный в рот, ну я уже не знаю как этому рыжему чёрту с рогами сдавать! Пересдача, бля. Какое плохое зло я тебе сделал, господин Разумовский?!       Олег расхаживал по заваленной обыденными студенческими вещами комнате общежития МГУ уже битые полчаса. За это время его состояние прошло уже две фазы: гнев и отрицание. Оставались ещё торг, депрессия, и вот тогда, и только тогда, Олег поймёт, что всё и этом мире закономерно — против физики и Разумовского Сергея Дмитриевича не попрëшь.       Вадим лениво крутил зубочистку меж зубов и агрессивно, как старый препод с новым «хаджетом», клацал по клавиатуре ноутбука. Что он там каждый раз так яро печатал, было не ясно, но очевидно то, что с таким рвением он печатал явно не курсовую и не долги преподу по истории ещё с прошлого семестра. Хотя… Чёрт его знает, этого Вадима. У него такая хитрющая рожа, что Олег мысленно бы не удивился, если бы долги тому самому нуферзьнутузяра-Дагбаеву он отдавал натурой. «Ну а чë, разве он плох собой?» — каждый раз проносилось в голове Волкова и быстро уносилось, разбиваясь о мысль: «Ну а чё, Олежик, был бы ты по умнее, глядишь бы не сдавал с позором какую-то физику второй раз».       — Лежа, сладкий, давай ты эти сцены ревности позднего пубертата будешь в другой день устраивать, м? Все спать хотят, вон соседи уже возятся недовольно.       — Да я бля не понимаю, какого хрена он ко мне приебался?       — Вот, Олег! В правильном русле мыслишь! При-е-бал-ся! Бинго! — Вадим взбудораженно скинул ноутбук с колен и иронично похлопал в ладоши.       Олег на секунду остановил свою циркуляцию воздуха по комнате из одного угла в другой и застыл так, будто ему сказали, что в Мавзолее лежит Егор Летов.       — В-смыс-ле?       — Олег, ёпта, тебя чё не учил батя, что нужно смотреть между строк и «нет» это скрытое «да»? Ах, точно. Ну ладно, не серчай на старика Вадима. Лучше вводи свой мозговой штурм в нужную линию фронта и придумывай как эту рыжую бестию уломать.       — Ты совсем кони двинул? Але, он препод мой. Какое ещё «уломать»? — Волков отчаянно помахал руками перед носом Вадика, думая, что тот порет горячку. Но нет. Если бы.       — Вот видишь, уже не наш, а «мой». Признайся, Олег, ты на него фапал ещё с первого курса, когда сбегал из столовки, потому что «обозе Селгей Дмитлич он меня навелное ненавидит за пролитый кофе в аляляля Кулон знает какого сентября». Ну что, мои теории наконец подтвердились? Слушай дядю Вадю, и будет тебе хлеб с маслом.       — Вад, ты конченый.       — Не, Олеж, это ты двинулся на своём физике. Пора кончать, — парень заиграл бровями и состроил такую смазливую физиономию, что хоть сейчас вешай на доску «Гордость ВУЗа».       — Лучше бы помог как человек, а то только зубоскалишь…       — Да говорю тебе! Ты ему отрапортовал на год вперёд на зачёте. Ему не нехуй делать, ему не хватает крепкой мужской… руки. Этой термодинамикой он уже по горло сыт, ему бы чего другого в горло.       — Вадим, бля. Держись, сука!       Олег кинулся на друга, молниеносно прихватив пуховую подушку, сшибая всё на своём пути. Словно скиф и мандалорец бились они до устали, пока не ударила о земь птица ясная, не упала с неба звезда одинокая. То бишь соседи, со звуком «Э-э! Завязывайте» постучали по тонкой гипсокартоновой стене с обоями из розовых бабочек и плакатов Леди Гаги.       — Ну мы с тобой не договорили, Владлена Сизифовна.       — Ну посмотрим, кто ещё тут не договорил.       — Так, всё. Завязываем. Я пошёл учить, объявляю ночь тишины.       — Ты в курсе, что нормальные пацаны учат ночью матан? Эх, ты. Всё в тебе ненормально, Олежик. И Серëня твой туда же.       Со звуком отдалённо похожим на «иди в жопу», Олег удалился к своей половине комнаты, если их комнату вообще было логично делить. Вадькины гантели, например, занимали достойное место под кроватью вместе со всем остальным барахлом, но всегда от чего-то валялись как полоса препятствий. Вместе с ними были раскиданы вещи на стуле и спинке кровати, тубусы с плакатами от Пчëлкиной, слетевшая полка на которой ранее бесполезно как пятая нога возвышались тома Истории Древних Шумеров и нычки в виде сотенных в Достоевском. Всё это напоминало то ли артхаус, то ли просто хаос в российских декорациях с запахом столовских беляшей и абрикосового компота.       В целом, Вадим был как этот самый абрикосовый компот. Вот вроде вкусно, а потом задумаешься о возможных Валериках и Аркашах в своём стакане, становится как-то не по себе. Ведь Вадим постоянно выбрасывал какой-то апперкот в сторону Волкова. И не то чтобы без ехидства.       Следующий час Волков со скуки покорно провёл в обществе конспектов и учебников, с духовым сопровождением звуков бубнежа. Где-то на фоне отдалённо слышалась Леди Гага в наушниках Вадима. Но цель есть. Цель надо выполнять. И главная цель для Олега — Разумовский. Ну то есть физика. Конечно физика, что же ещё. Да блять…       Конечно, Олег не придавал большого значения пошлым юморескам товарища, но. Но… Вот это ëбаное «но». Вечно так, всё портит. И Волков призадумался на несколько минут: а может реально, этот рыжий хрен чего-то хочет от него за гранью учебной этики? «Да ну нахер. Не, ну он красивый конечно. Так, стоп! СТОП. Красивый? Олег, приём! Земля, я Юпитер. Как слышно? Красивый… Ну, Олежик. Ты попал».       — Что, Волчара, ты невесел, буйну голову повесил? Кабы был ты по-страшней, слёз не лил бы в сто ручьей.       — Ручьёв.       — Смысл ты уловил.       — Ну и чё ты хочешь, а?       — Хочу пожелать тебе счастья в личной жизни и разработанного к завтрему плана, — Вад хлопнул по спине парня и кинул такой неоднозначный взгляд, какой можно было бы достойно ставить на первое место среди всех неоднозначных вадькиных взглядов.       — Думаешь, стоит?       — Думаю, что, если весь мир встанет против тебя, у него всё равно встанет на тебя.       Ржач Вадима было не остановить. И Волков уже стал думать, что будь что будет. Может и прав этот Вадик. Не первый день таки на свете живёт, может и понял чего. Олегу, как видимо, весь мир решил дружно не объяснять какую-то заведомо известную истину. Вот если бы жизнь Олега Волкова так же хорошо складывалась, как уравнение диссоциации.

***

      Утро наступило на хвост Волкова неожиданно и противоестественно, с болезненным гулом в голове и ломящим как у дедана телом.       «И куда ты собрался с таким набором? Разве что прямиком в пансионат. А что, там тоже куча дедов, половина из которых физики и математики. А главное: никакого Разумовского, » — роилось в голове под шум плескающейся воды в раковине. Олег ради приличия даже побрился сегодня, что говорить о бодрящем душе. Хотя душ выполнял больше энергетические функции, чем гигиенические и эстетические. Ну может хоть так получится отделаться от липкого ожидания в середине груди? Да, как же.       Сказать что Олег сильно переживал нельзя, но… Но его жизнь перевернулась по всем канонам мелодрам на «до» и «после». Хотя что произошло между этими двумя точками в отрезке «ëбаный в рот пересдача» — непонятно. Одному лишь Вадиму известно…       Не то чтобы Разумовский был до тремора в коленках привлекательным. Ну, мужик как мужик, ничего особенного. Но волосы эти рыжие, которые он постоянно смахивает, крутит. Руки какие-то странные, будто со снежной присыпью сверху, острый птичий кончик носа. И пачка сигарет, которую он будто пытается убрать с глаз студентов подальше, хотя всем известно, что он пропадает в курилке перед парами. И заходит всё время как дым, несётся неуловимо, свежо и одуряюще для такой катастрофически тесной аудитории.       Белые аэрподсы в тонких розовых хрящах ушей: а что оттуда играет? Вот и Олегу было бы интересно узнать, что там у него. Внутри, за ушной раковиной. В голове.

***

      Волков всегда шёл последним на экзамен. Он никогда не знал, почему так получается, что он последний. Он не боялся, не нервничал, не трясся перед преподами, просто всё время пропускал остальных вперёд. И всё это время выполнял функцию группы поддержки и жилетки, если что-то пошло не так. На то он и Олег Волков, что ещё сказать. Но, как говорил великий, тот, кто никуда не торопится — везде успевает. Вот и Олег, похоже, перенял эту временную концепцию и стоическое глубокомыслие. Но физика жестока и это время всё же летит вперёд. Летит со свистом и обрывается грохотом двери аудитории, когда Олег понимает, что этаж опустел, что он последний здесь.       Олег смотрит по сторонам: тихо, только ветерок гуляет по этажу, на соседних чуть шумно, а здесь — светло и тихо. Он глубоко выдыхает и делает шаг навстречу двери, дёргает ручку.       — Добрый день, Сергей Дмитриевич.       — Кому как, — резко одëрнул тот, но в голосе слышались нотки игры.       Олег хмыкнул про себя и тут же решил выдать не менее саркастично прекрасный комментарий:       — Знаете, у вас на двери не хватает таблички «Дальше бога нет, есть только Сергей Дмитриевич».       — Мне, с высоты своего Олимпа, не удел до таких мелочей. А у вас, как я погляжу, было достаточно времени, чтобы подготовить речь?       — Времени никогда не бывает достаточно или слишком мало. Время — очень метафизическая концепция.       — Если вы мне так же будете отвечать билет, то будьте уверены — второй пересдачи может и не быть. Вас с распростёртыми объятиями будет ждать военкомат, учитывая вашу физическую подготовку, — Разумовский как-то сомнительно кротко наклонил голову и стрельнул своим лисьим взглядом на студента.       Олег стал увлекаться этим интеллектуальным дрочевом всё больше и больше. И чем дальше, тем притяжение сильнее, тем больше движение заряженных частиц в их телах и тем ярче искрит перед глазами. Из этой электрически-магнитной пелены Волкова выдернуло резкое:       — Тяните билет.       А дальше всё скомкалось, сместилось в единый центр, где-то в груди. И ничего больше, кроме этой сердцевины, не оставалось. Олег вроде и говорил по делу, всё чётко, всё как надо. Тема о притяжении… Или об электричестве… Ну, о чëм-то таком, чем Олег даже не старался забить голову, ведь слова сами лезли изо рта. Рвались как на амбразуру к Олимпу или к чему-то на него слишком похожему. Рыжему и лучистому, ослепляющему.       Спустя долгие, мучительные минуты Олег стал ослаблять свой взгляд, плавился под осенним солнцем из окна и входил в новое агрегатное состояние Олега Волкова — мягкий сплав из чувств и мыслей об одном человеке впереди себя. Разумовский всё время блуждал глазами: где-то на потолке, по столу, своим бумагам и кромке электронных часов. И, сколько бы он не блуждал, ответ на вопрос «А зачем здесь, собственно, этот Олег Волков?» был ясен как солнце над Ниццей.       Он лежал на поверхности жидкого металла — на Олеге. Вот такой простой и понятный. Солнечный зайчик мёртвого Солнца. Струящийся в несколько ничего не значащих слов. Ведь словами никогда не скажешь всё, что чувствуешь, не приблизишься к себе, только лишь дальше отодвинешься, поставишь рамки и границы букв, ярлыки предложений.       Сергей перевёл фокус глаз на Волкова и, о боже, он же никогда вот так не смотрел на него — живого, говорящего, думающего, чувствующего. Будто раньше этот Олег был каким-то совершенно другим, чужим, неважным. Очередное лицо в аудитории, просто набор букв в фамилии, знаки зачётной книжки или докладов. Издалека он был странным, манящим, подразумевающим что-то. Всегда сидел на последних рядах с этим своим друганом Вадиком. «Вадик-хуядик» — внезапно ворвалось в нейроны мозга это забавное сочетание слов. Ну не ревнует же Серёга его, нет? «Вадик, выпей лимонадик. Ну всё, приехали…»       Не в силах больше поддаваться соблазну этих рифм на Вадика, Серёжа перевёл взгляд на говорящего. Волков от этого немного заробел и были слышны сбивчивые нотки в голосе.       — Достаточно. Знаете, Олег, физика жестока, — процедил Сергей, на последнем слове растянув губы в ухмылке чеширского кота.       — Что вы имеете ввиду?       — Может, физика жестока…       Сергей обошёл кафедру и встал напротив Олега, устанавливая дистанцию. Волков смотрел на него своими серыми широко раскрытыми глазами и чаще дышал. Олег это чувствовал, а Серёжа это знал.       — Только химия права, — тонкая рука с белыми бабочками пигмента опустилась на плечо Волкова в чёрной водолазке. Всё остановилось. И время. Сергей наклонился и, судрожно переминая пальцы на ключице под тканью, прижался губами к губам Олега. Мягко, так спокойно и медленно. Было такое чувство, что Олегу вливают в рот мягкий тугой металл — медь. Не больно, не неприятно, а до тремора вдавливающе, настойчиво и чутко.       Олег ответил, толкая язык и проводя по кромке зубов. Железный сплав Волкова растëкся по рту, опускаясь в горло и лёгкие, наполняя щекотливой тяжестью грудь. Сергей отстранился, переводя дух, и Олег в эту секунду успел встать. Волков обхватил парня за талию в мягкой белой рубашке и усадил на парту.       «О, нет. Кажется, я падаю… » Сердце Серëжи стучало бешено и Олег прислонился головой с взъерошенными прядями к сердцу под одеждой.       — Т-с-с, тише, — Олег ткнулся носом в ключицу и вдохнул так, словно это его предпоследний вдох. Серёжа сидел, ссутулившись, скользил руками по фигуре Волкова и пряди его огненных волос щекотали лицо. И сердце. Знаете, есть такое чувство, когда ты ещё не понял что влюбился, но уже при каждом движении рядом сердце пропускает один удар и где-то в солнечном сплетении жужжит майский жук.       Олег обхватывал талию и ребра, целовал ключицы. Совсем мило, по-девчачьи Серёжа расстегнул несколько пуговиц рубашки так, что она опустилась с плеч до локтей. Олег целовал плечи в веснушках и контур обкусанных губ. Серёжа был мягким, податливым, осторожным. На лекциях это было почти незаметно: Разумовский всегда уверенный, резкий, требовательный. А тут появилась какая-то новая грань, которая никому больше недоступна.       Серёжа по-кошачьи уткнулся в грудь Олегу и открыл для себя что-то новое: под его водолазкой. Непонимающим взглядом он обвёл лицо Олега и тот достал из-под ворота тёплый железный клык. Глаза Серёжи расширились и по уголкам поползли искорки удивления.       — Олег, это что, волчий клык?       — Да, — Волков мягко улыбнулся и коснулся спадающей рыжей пряди.       — Лав-лав, я металл и ты металл, а вместе мы сплав, — протянул Серёжа и переливчато засмеялся.       Олег засмеялся тоже, своим вкрадчивым низким голосом, и прижался к Серому ещё сильнее, вплавляясь до самых костей, чтобы ничего не потерять и не упустить отныне.