Танец злобного гения

Ключи от дома Ольга дала ему без лишних вопросов. Сама она там появляться в ближайшие месяцы не планировала, желая отойти от шока и как-то привыкнуть к факту того, что Миши больше нет. Андрей же ни к чему привыкать не собирался и вообще старался поменьше думать обо всем произошедшем. Действие спасало от мыслей и приносило желанное забвение, поэтому он и действовал. Фотография раскрытой книги его ничуть не удивила. Ну Гамлет и Гамлет. Он где-то уже краем уха слышал, что Мишка подумывал напроситься в какой-нибудь театр сыграть Гамлета или поставить очередную рок-оперу с собой в главной роли. Глупо было верить в игры собственного перепившего мозга, но осмотреть квартиру все равно не мешало. Хотя бы просто проверить, действительно ли Мишкина заначка с герычем опустошена. Не мешало бы конечно спросить его еще во время того предрассветного разговора, где он хранил заветную дозу на черный день, но в тот момент Князь даже и не думал о том, что сразу как только Горшок перешагнет порог его дома и растворится в утреннем тумане, как пары алкоголя, он тут же решит мчать к нему домой искать хоть какие-то улики пребывания на месте посторонних. А еще глупее было рассчитывать на то, что следователи и криминалисты, прочесавшие дом Горшеневых накануне, могли что-то упустить из виду. Они упустили, а вот Князь-то точно это заметит! Нет, на это Андрей и вовсе не рассчитывал, а когда брал у Ольги ключи, единственной его целью было просто побыть в том доме. Присесть на так и не заправленную кровать, потрогать корешки книг, полистать того самого Гамлета, подышать одним с Мишкой воздухом, наконец. Дом Горшок приобрел в чрезвычайно неудобном месте – прямо возле железнодорожных путей – в очередной раз проявив свою полную непрактичность. Если бы они с Князем тогда общались и все было бы как прежде, тот не позволил бы ему совершить подобную глупость, помог бы выбрать более подходящее для жизни жилище… Шагая по рельсам, Андрей ощутил, как предательски колко стало на сердце: впервые в жизни он идет домой к лучшему другу, прекрасно зная, что его там нет и никогда больше не будет. Немного успокаивала лишь мысль о том, что в этом доме он раньше не бывал, в нем не было каких-то их с Мишкой общих уголков, просиженных вдвоем кресел, пролежанных диванов, пробитых грифами гитар стен, протертых тапками полов… Все там было абсолютно новое, стерильное и полностью свободное от Князя. От подобных рассуждений на душе становилось и легче, и тяжелее одновременно: легче от того, что ничто из старой жизни не причинит ему боль, вызвав горько-сладкие воспоминания, а тяжелее – потому что у Мишки впервые за долгие годы появилось что-то отдельное от Князя, что-то свое, никак с Князем не связанное. Что у него был свой мир без Князя, дом, где Князь никогда не бывал, и при этом Мишка смел в этом доме жить и считать это чужое для Князя место своим домом. От этих нелегких путанных мыслей Андрей едва не повредился рассудком, пока нашел крыльцо и вставил ключ в замок. В доме пахло грязью, депрессией и наркотой. Было заметно, что Оля приходила редко, и что хозяйством в основном заведовал сам Горшок, а уж как он это хозяйство вел, Князю было известно лучше любой его супруги. Супруги, впрочем, попытались обставить жилье со вкусом и, вероятно, даже неплохо вложились в ремонт, но в целом все равно обстановка выглядела какой-то неопрятной, неухоженной, словно предназначалась не для комфортной жизни, а для исполнения роли перевалочной базы. Горшок и вправду вести быт совершенно не умел и, невзирая на образование и некоторый опыт, в ремонте тоже соображал весьма слабо, а Оля, из-за ссоры почти год бывавшая тут редкими наездами, существенно повлиять на ситуацию не могла. Ходили слухи, что у Миши в этот период появилась новая пассия, но вот водил ли он ее к себе или таскался с ней по гостиницам – этого Андрей не знал. Хотя, судя по откровенно холостяцкому виду этой двухэтажной берлоги, он жил здесь совсем один и отчаянно нуждался в помощи с налаживанием быта. Помощи, которую ему так никто и не смог оказать. Князь постарался поменьше озираться и рванул сразу наверх в спальню, где, судя по полицейским отчетам, и было найдено тело. Те жуткие фотографии так и стояли у Андрея перед глазами. Он был бы рад забыть их и всегда помнить друга тем юным стройным парнем из 90х с всклокоченными волосами и отсутствующими передними зубами. Помнить его живым, веселым и не унывающим ни от какого передоза. Но, к несчастью, приходилось иметь дело с синюшным раздутым трупом сорока лет, который как-то резко поседел и перестал быть похож на прежнего Мишу. Спальня оформлена и обставлена была совсем уж нелепо: на полу ламинат странного ржавого цвета, по виду напоминавший скорее обычный кафель. Стены оклеены дешевыми обоями кричащей расцветки родом прямиком из лихих 90х. Два кресла – столь же ржавые и нелепые, как и ламинат. И кровать со сползшим на пол постельным бельем, купленным еще, вероятно, бабушкой Горшка и доставшимся ему по наследству. Оля ни к чему тут не притронулась со вчерашнего вечера. По ее словам, она успела только войти в комнату и, увидев мужа на полу, тут же набрала телефон скорой, которая и констатировала смерть. К ее приходу трупное окоченение уже успело наступить. Официально в бумагах полиция записала смерть от удара головой об пол в результате передозировки сильнодействующими веществами. Найденные возле трупа пачку сигарет (Миша и после смерти отчаянно продолжал ее сжимать), ложку и шприц конфисковали, все остальное оставили нетронутым. И первым делом Андрей подошел к кровати и с удовлетворением отметил, что Гамлет так и лежал на самом ее краю корешком вверх. Он взял книгу и обратил внимание, что она была открыта как раз на знаменитом монологе героя «Быть или не быть». Миша, видимо, предпочитал перевод Пастернака всем прочим. Андрей присел на краешек кровати и попытался вчитаться в текст, но уже спустя несколько томительных минут сама атмосфера произошедшего накануне отвлекла его, заставив отложить томик в сторону. За неимением закладки он загнул страницу, на которой остановился Миша, убрал книгу в сумку и принялся осматривать комнату внимательнее. Рядом с креслами стоял книжный шкаф, забитый в основном откровенно подростковой литературой и философскими трактатами на любой вкус. Мишка любил читать все подряд, и конкретных фаворитов у него не было. Тут же валялись и его старые диски, привезенные сюда еще с Ржевки, и вот как раз на них Князь решил не сосредотачиваться. Он пришел сюда не рыдать и не ностальгировать. Ему надо было выяснить, откуда взялась доза, сам ли Миша вколол ее себе или… или… Забирая у Оли ключи, Андрей как бы вскользь поинтересовался, в курсе ли она, где муж хранил наркоту на случай срыва. Она лишь пожала плечами: в такие вопросы тот ее никогда не посвящал, и она могла только предположить самые стандартные места для поисков – за зеркалом в ванной, в книжном шкафу в виде врезки в какой-нибудь книге. Но ничем конкретным порадовать она Андрея не могла. Он встал и открыл окно, чтобы хоть немного выветрить дурной запах из помещения: криминалистов эта деталь, вероятно, нисколько не смутила. Да, запах этот все еще принадлежал Мишке, словно он был все еще жив и просто вышел покурить на балкон, но именно поэтому Андрей и устроил сквозняк: кругом и так каждая вещь кричала о том, кто ее хозяин, добивать себя запахом он не собирался, он пришел сюда с вполне конкретной целью и должен был ее достичь. А порыдать он успеет и потом, когда найдет заначку. За зеркалом, как и ожидалось, ничего не было. Голливудские фильмы смотрели все, и это укрытие первым приходило в голову, наверное, буквально каждому. Андрею вообще даже не с первой попытки удалось снять его. За ним была обычная глухая стена, обложенная кафелем. А вот с книгами ситуация обстояла куда сложнее: их была масса, и копаться в каждой, выискивая пресловутую закладку, показалось Андрею немыслимым. Он бесцельно побродил по комнате, прикидывая в уме, в какой из книг могла теоретически оказаться заначка. Вероятно, это должно быть не шибко значимое для Горшка произведение, которое не жалко было пустить под нож. Но при этом в достаточной степени запоминающееся, чтобы схватить его с полки, не задумываясь о названии и авторе. Покопошившись немного в Стругацких, Князь вдруг улыбнулся, заметив на одной из полок – как раз на уровне плеч – протяни руку и возьми – «Преступление и наказание» Достоевского. Вспомнился их давешний пылкий спор, и Андрей вынул книгу из плотного ряда ее соседок. Середина и вправду была аккуратна взрезана ножом для бумаги, но внутри было пусто. Что это могло означать? Что тут и правда хранилась заначка, и Горшок опустошил ее как раз вчера? Или укрытие было старым и давно не использовалось по назначению? Вторая мысль показалась Андрею более вероятной, поскольку книга была покрыта толстым слоем пыли – ее давно не трогали, никаких отпечатков пальцев на темной обложке не наблюдалось. Если здесь когда и хранили наркоту, времена эти миновали много месяцев назад. Он убрал книгу назад и почесал переносицу, вновь задумчиво блуждая взглядом по комнате. Из-под подушки виднелось что-то яркое – совсем крошечный уголок, но Андрей, как художник, выцепил его из общей атмосферы ржавчины и тут же ринулся к смятой постели, поднял подушку да так и замер над увиденным, понимая, что вот сейчас слезы точно задушат его, спастись не было ни малейшего шанса. Под подушкой скрывался небольшой рисунок фломастерами на тетрадном листе. Это был один из ранних вариантов шутов, которых Князь набрасывал в ранние годы бесконечное количество, прежде чем они остановились на том самом – с раскрытыми ладонями и в нелепом колпаке. Многие из тех вариантов уже не сохранились, часть все еще валялась где-то у Князя, а что-то осталось у Мишки. В годы «Короля и шута» они никогда не вспоминали про те ранние работы, хватало других забот, а после ухода Андрей в сердцах хотел выбросить весь старый хлам. Остановила Агата, резонно заметила, что псих у него пройдет, а жалеть о содеянном он потом будет всю жизнь. И порекомендовала совершать такие поступки на трезвую и холодную голову. А когда он остыл, то выбрасывать ничего и правда уже не захотелось. Как, впрочем, и пересматривать, вздыхая о прошедшей юности. Лежало оно там где-то на антресолях, пылилось да и Дагон с ним. А вот Мишка, судя по всему, относился к их общему прошлому с куда большим трепетом. Князь взял свой старый рисунок и в очередной раз заметил, насколько шут был похож на Мишу. На него походили все до одного шуты, выходившие из-под пера Князя, как бы он подчас не старался изобразить их с другим обликом, но этот, как припомнилось Андрею, рисовался конкретно и именно с Горшка. Тот тогда много дурачился и кривлялся, и Князю пришло в голову зарисовать эти рожицы – просто на память. О символах будущей группы даже и не думалось, как, собственно, и о самой группе. Так и вышел на бумаге выкидывающий нелепые коленца Миха, а валяющийся рядом цветной колпак с колокольчиками дополнял образ. Ставил, так сказать, точку в вопросе о том, кто был изображен на рисунке. Более того – он располагался на переднем плане, а Миха кривлялся где-то там, ближе к дальнему краю рисунка. На нем даже толком не разобрать было одежду, виднелась лишь беззубая улыбка и всклокоченные волосы. Сам Миха тогда рисунок этот оценил очень высоко. Если точнее, он тут же конфисковал его у Князя и прыгал с ним буквально несколько дней, показывая каждому встречному. Вот, дескать, как друг меня изобразил. Зацените: я шут! Я король шутов! Андрей улыбнулся этому накатившему внезапно воспоминанию о нечаянном рождении названия будущей группы, точнее переименования ее из безликой Конторы. Он любовно разгладил и так совершенно не смятый рисунок, что показалось ему удивительным: прошло столько лет, он лежал под подушкой и, судя по всему, оказался там не впервые, но при этом оставался довольно гладким и совсем не выцветшим. Миха… берег его? Хранил в какой-нибудь книге и лишь изредка доставал, чтобы полюбоваться? Да ну, чушь, - Князь тряхнул головой, развеивая фантазийный морок, вернулся к книжному шкафу, вновь достал «Преступление и наказание», убрал в него рисунок, а саму книгу спрятал в сумку. Раз Горшок так трепетно относился к его художественному прошлому, может, стоило поискать заначку где-то в этом направлении? И Князь снова окинул взглядом спальню, прикидывая, где могли храниться его старые рисунки – из тех, что остались у Горшка. Вряд ли он унес их куда-то за пределы спальни – судя по тому, что здесь были свалены и его любимые книги, и все диски Шутов, Sex Pistols, Misfits и прочих его кумиров: Миха явно предпочитал находиться среди привычного и родного. А рисунок, вероятно, казался роднее всех прочих, раз именно его сунул под подушку Миха. А еще смущала его гладкость… ни единого залома, загиба… Для хранения в книге обычного формата он все равно был явно великоват – края неизменно выглядывали бы наружу, пылились, трепались… А крупных книг альбомного типа в спальне не наблюдалось – ни словарей, ни сборников репродукций живописи… Андрей обошел комнату раз десять, прокручивая в голове образы подушки и лежавшего под ней рисунка. И в этот момент его осенило. Он подошел к кровати, сдернул на пол постельное белье и приподнял матрас. Прямо под ним на фанерном основании лежали рисунки – все, что Горшок умудрился собрать за годы их дружбы. Андрей и сам не ожидал, что их окажется так много – фанерное основание двуспальной кровати было завалено ими в несколько слоев. Андрею стоило немалых усилий достать матрас из остова кровати и оттащить к двери. А потом он встал на колени и принялся методично перебирать рисунки, стараясь не задерживаться взглядом на каждом в отдельности, чтобы опять же не терять времени. Потом он их все сгребет в одну кучу и заберет домой, а сейчас нужно было искать заначку. Не искать, а просто найти ее, черт побери! Пакетик валялся в самом низу под нагромождением рисунков и не сразу попался Князю на глаза. Горшок приберег от силы пару доз, что, конечно, выглядело несколько странным для его-то уровня зависимости. Впрочем, он в любой момент мог набрать кого нужно, и ему бы привезли все на дом в лучшем виде. Пакетик был совсем маленьким, но вот уже на нем – в отличие от книги Достоевского – отчетливо виднелись следы недавнего использования: жирные отпечатки пальцев, налипший на стенки тонкий слой порошка, часть которого явно ссыпали. Ему хватило там как раз примерно на одну дозу. С таким-то количеством о передозировке не могло идти и речи. Значит, все-таки сам. Ну кому бы еще пришло на ум копаться под его матрасом в поисках дозы? Хотели бы передознуть, притащили бы с собой да соблазнили. Или вкололи бы силой. Сам… а чего ты хотел, Андрей? Чтобы та нечаянная белочка вдруг оказалась реальностью? Чтобы пришедший к тебе в ночи Горшок вдруг оказался самым настоящим призраком, а не пьяным коньячным глюком? Размечтался. Ты же сам не веришь в загробный мир, вот тебе и доказательство. Князь со злостью шарахнул кулаком по фанерке. Оставлять порошок он не стал, пошел и спустил его в унитаз вместе с пакетиком. Пусть для всех останется тайной, где Миха хранил свои заначки. Раз уж о них не знала даже Оля… Потом аккуратно переложил все рисунки в пакет, найденный на кухне, с трудом взгромоздил матрас обратно и постарался сохранить прежнюю небрежность при заправке кровати – намеренно не разглаживал простыню, не расправлял одеяло, чтобы все осталось так, как было еще при жизни Михи. Покончив со всем, он присел на краешек кровати и еще раз окинул взглядом комнату. О чем думал Горшок, когда колол себе дозу? Поговаривали, он развязал еще пару лет назад – сразу после ухода Андрея, поэтому по сути ничего удивительного в таком поведении не было. Ну не выдержало сердце даже обычной дозы, потерял сознание, упал и расшиб лоб о… ламинат? Андрей нахмурился, упал на колени и принялся ощупывать пол. Ламинат как ламинат. При падении с высоты человеческого роста череп об него расшибешь вряд ли. Но судя по заключению криминалиста, именно это падение послужило одной из причин смерти. Вкупе с больным сердцем, разумеется. Вот если бы помощь пришла чуть раньше, если бы Оля пришла не вечером, а утром. Если бы рядом был Князь… Андрей в отчаянии рухнул на кровать, зарылся носом в подушку, набросил на себя одеяло, пытаясь пропитаться знакомым запахом пота и не совсем чистого тела, который прежде бывало раздражал его, а сейчас вызвал лишь волну воспоминаний о гастрольной жизни, о совместных гостиничных номерах, в которых подчас приходилось делить общую постель. И рядом сопела безмятежная физиономия Михи, и от него вот ровно так же разило потом, и Князь толкал его в бок и требовал идти в душ, а тот ворчал и отбивался… Сколько он пролежал на той постели, он и сам не знал. В какой-то момент ему даже удалось заснуть. Разбудил все тот же запах. Сквозь сон Андрей не сразу вспомнил, где он и что происходит, смущал лишь бивший в ноздри запах пота: - Горшок! – рявкнул он, лениво переворачиваясь на другой бок. – А ну-ка марш в душ или иди спать на полу! Меня опять твоя вонь разбудила! – и лишь проговорив все это, Андрей вдруг осознал, где и почему он находится. Приподнялся на локтях, потер лоб и помотал головой. Он бы многое сейчас отдал, чтобы Горшок просто обматерил его и продолжил дрыхнуть дальше, как раньше, а не ответил кромешной тишиной и своим полным отсутствием не только здесь, а вообще где бы то ни было. Нет, надо срочно отсюда уходить, пока он еще не нашел тут какой-нибудь алкоголь и не устроил глобальную пьянку на месте смерти друга. Он достал телефон, отлистал на фото, высланное Олей, прикинул по расположению мебели, где могло лежать тело, снова встал на колени и приложил ладонь к тому месту на полу, где располагалась голова его друга, прикрыл глаза. - Прощай, Миха, - пробормотал он. – И… прости, если сможешь. Я не думал, что все так выйдет. Я думал, все у нас будет нормально со временем. Ты найдешь себе нового автора, я более-менее встану на ноги. Начнем общаться, а там, может, попустит тебя с твоими проектами и можно будет снова возродить Шутов! Миха, я же не знал бля, что тебе так херово! Ты бы хоть раз сказал мне об этом! Хоть намекнул бы! – он шарахнул кулаком как раз по тому самому месту на полу, словно бы в попытке заехать уже умершему другу в челюсть. – Почему ты вел себя как последний придурок! Я что, догадываться должен был о твоей боли и обиде? – но тут же понуро опустил голову и сам себе кивнул. – Хотя да, должен был. Я же все видел, я все понимал, но надеялся, что тебя отпустит, что ты перестанешь злиться, что мы со временем восстановим наши отношения. Наши отношения, черт побери! – буквально заорал Андрей. – Какие еще нахер отношения! Ааааааааа!!! Черт побери, как же меня все это бесит! – и он замолотил кулаками по ламинату, а он отдавался глухим гулом. – Так, все, - быстро взял он себя в руки, - надо валить, Андрюха. Больше здесь делать нечего, иначе ты разнесешь ему весь дом, а Оле с Сашей еще жить тут. И он схватил пакет, сумку и пулей слетел вниз по лестнице к выходу. Запер дом, сбежал с крыльца, уже отошел даже на несколько шагов к забору, как вдруг решил оглянуться и попрощаться с домом в последний раз. Поднял взгляд на окна спальни, как раз выходившие на железную дорогу, и в этот миг солнечный зайчик, отраженный от какой-то гладкой зеркальной поверхности, попал ему прямо в глаза. Андрей зажмурился, поднял ладонь ко лбу и с удивлением принялся присматриваться, что же это могло быть. И через пару минут взгляд его выцепил крохотное стеклышко как раз на уровне второго этажа возле окон спальни. Если бы не солнце, он бы никогда не заметил эту малюсенькую камеру, по цвету сливавшуюся с мрачноватым оттенком дома. Хм, так у них все это время висела камера? Интересно, в рабочем ли она состоянии. И почему Оля ничего не сказала про нее следакам? Андрей тут же набрал ее номер. Ответила она не сразу: - Князев, ну что тебе опять нужно? – в голосе ее слышались недавние, еще не просохшие слезы. - Оль, я вижу, у вас камера на доме стояла. Она работает? - Вроде да. Ну, по крайней мере, лично я ее не отключала. А Мишке уже на все похер было. Он поди и забыл про нее. - А ты почему криминалистам про нее не сказала? Нужно же запись проверить. Вдруг там что-то эдакое? - Что там эдакого может быть? – удивилась Оля. – Камера всего одна, висит над входом. Ну нам ее максимально замаскировали, конечно, так сразу и не заметишь, но она там есть. Вот если бы Мишку убили, от нее был бы толк, а так… что она покажет? Пустое крыльцо и пустой двор? Никаких следов пребывания посторонних в доме криминалисты не обнаружили. Андрей, он сам себя прикончил! Сам, понимаешь? - Понимаю. А как запись-то посмотреть можно? - Иди к черту, Князев! – рявкнула она и бросила трубку. - Ну ладно, - пробормотал он себе под нос. – Значит, сам поищу. Если там пусто, значит, пусто. Сам, значит, сам. Я же не спорю, так? Я же просто проверить хочу все, что могу. В конце концов, Гамлет-то у нас сошелся, да? Он же читал его? Читал. Ну вот и запись с камеры проверить надо, - бубнел он, отпирая дверь и возвращаясь назад. Камеру и вправду установили очень грамотно – никаких проводов, ничего, что могло бы выдать ее присутствие в доме. Он побегал по дому в поисках компьютера, отыскал всего один в крошечном подвальном помещении, оборудованном под импровизированную студию. Там были хаотично разбросаны гитары, стояла пепельница, забитая до отказа, а компьютер был включен, но, разумеется, запаролен. Князь когда-то сам учил Горшка ставить пароль на личную технику и вот, подорвался на собственной же мине. Впрочем, долго думать не пришлось: по части паролей Миха обычно не фантазировал, так и сейчас выбрал самое простое и дорогое сердцу – день рождения дочери. Князь покопошился на дисках некоторое время, прежде чем нашел папку с записями с камеры. В них хранилась информация примерно за месяц, потом она автоматически удалялась из папок – такие настройки установил сам Горшок. Вероятно, он не думал, что ему потребуются километровые архивы записей. Дрожащими пальцами Князь кликнул по вчерашнему видео, вспоминая, какое же время смерти огласил судмедэксперт. Кажется, что-то около полудня. Князь поставил запись на прокрутку с тройной скоростью, отмотал на шесть утра и твердо решил досмотреть часов до трех дня. Займет это никак не меньше трех часов, поэтому он приготовился ждать, взял валявшуюся тут же сигарету и спички, закурил. В глубине души он прекрасно понимал, что на записи ничего не будет, что смерть Михи – нелепая случайность и только, искать тут преступный след – в высшей степени глупо. Но он просто должен был убедиться, и никаких других способов у него не было. Шесть утра, семь, восемь, девять… На записи не было звука, но, судя по всему, Миха уже скорее всего проснулся, шарахается по квартире, ищет бухло. Пока еще с книгой в руках. Что заставило его уколоться прямо при прочтении монолога Гамлета? Он решил, что так сможет лучше вжиться в роль? Принц датский ведь и сам был не вполне нормальным парнем, так кому же и играть его, как не еще одному ненормальному парню? Погибнуть во время репетиции роли Гамлета – что может быть круче для панка? Андрей усмехнулся своим мыслям, но тут по экрану промелькнула какая-то тень, он поперхнулся и тут же нажал на паузу, отмотал назад на пятнадцать минут, поставил полуторную скорость и принялся напряженно всматриваться в изображение. Но уже через полминуты отшвырнул недокуренную сигарету и шлепнул по пробелу, останавливая запись. Вот он! На экране возникла темная фигура, с ног до головы закутанная в плащ. Лицо ее скрывалось под широким капюшоном. Князь отмотал запись еще чуть назад, чтобы проследить, когда незнакомец проник на территорию двора, но тот словно бы вынырнул из кустов сирени возле входной двери. Получается, он перемахнул через забор где-то подальше от радиуса видеосъемки? Впрочем, камеры фигуру явно не заботили, она даже не попыталась поискать их над дверью, а просто взяла и вошла внутрь. Было это около половины десятого утра, за два с половиной часа до смерти Горшка. Он что, жил с незапертой дверью? Ждал возвращения Оли? Но у Оли были ключи. Или он просто кого-то ждал, а поэтому отпер замок? И вот этот кто-то явился – просто скользнул в открытую дверь да и все. Кто это мог быть? Дилер? Укутанный в плащ? Князь, ты много на своем веку таких дилеров повидал? Хотя маскировка по сути-то идеальная – даже пол не рассмотреть, не то что какие-то иные отличительные особенности. Андрей поставил запись на перемотку с двойной скоростью и снова уставился в экран. Надо было понять, во сколько эта таинственная личность покинула дом Горшка. Успел ли он к тому моменту словить приход или нет. Человек в плаще задержался в доме надолго. И в следующий раз входная дверь открылась уже только в половине первого – полчаса спустя после ориентировочно установленной смерти Михи. И снова фигура просто выскользнула и скрылась в боковых кустах. И ни намека на то, кто бы это мог быть. Князь достал флэшку и перекинул запись себе, чтобы дома еще раз изучить ее в спокойной обстановке. Потом до кучи закинул и все остальные за месяц – вдруг эта личность была здесь уже не впервые. Вот тут-то и приходилось посетовать на то, что Миха не хранил архивов. Князь бы поднял всю историю съемок, отследил бы каждого гребаного посетителя и время его прихода… Значит, кто-то все-таки приходил. И не просто вызвал у Горшка приступ гнева или депрессии, что выразилось потом в новой дозе героина, а лично проследил, чтобы Миша укололся, лично пощупал пульс и, удостоверившись, что хозяин дома ушел в мир иной, и сам улизнул. Только вот почему-то гость этот халатно упустил из виду камеру. Не мог даже предположить, что Горшок заботится о собственной безопасности? Особенно с тех пор, как Оля ушла и забрала с собой маленькую Сашу. В этом странном деле количество вопросов росло пропорционально времени, потраченному на размышления – чем больше думаешь, тем больше нестыковок. Или человек в плаще был так уверен в собственной конспирации, что наплевал на камеру? И кто вообще был этим посетителем, кому Горшок приветственно отпер дверь еще, вероятно, едва ли не с ночи? Андрей почесал переносицу. Стоит ли идти с этим материалом к ментам или попробовать пока самому во всем разобраться, чтобы не спугнуть вероятного преступника? Для начала предстояло просто пережить похороны, а уж потом браться за дело. Возможно, убийца тоже придет бросить горсть земли на могилу того, кого он туда так успешно определил.