Танец злобного гения

Андрей крутил в руках карандаш, который сам когда-то сделал. В действительности это было много лет назад, еще на пике славы Короля и шута. Кто-то из фанатов в шутку подарил им огромный карандаш, больше напоминавший палку. Около полуметра в длину. Парни тогда долго откалывали неприличные шуточки в адрес попытавшегося отличиться фаната, а Князь меж тем от автобусного безделья сел этот подарок разрисовывать. Да так увлекся, что карандаш превратился в настоящее произведение искусства – на самом верху красовалась беззубая физиономия Горшка, выглядевшая почти как улыбка Чеширского кота, чуть ниже – сам Андрей, словно атлант, в некотором роде «подпиравший» лохматую физиономию друга, а еще ниже – персонажи их сказок: лесник, Демьян, конюх… Михе тогда настолько запала в душу эта работа, что он все пытался выцыганить ее у Князя, но тот уперся, хотя никаких видимых причин для подобной жадности не было. Так карандаш и осел у него, где-то завалялся, куда-то закатился. Про него все забыли. С тех пор и переезжали, и переставляли мебель, и Князь ни разу не вспоминал про него, а тут вдруг на поди – будто бы сам выкатился из-под шкафа да и замер у ног Андрея. И привлек его внимание странным персонажем, нарисованным в самом низу, практически у грифеля: там ютилась крошечная фигурка в черном плаще и накинутом на голову капюшоне. Фигурка одиноко стояла среди каких-то невнятных зеленых зарослей и, подняв голову, наблюдала за происходящим над ней весельем. И было в ней при этом что-то откровенно угрожающее. Точнее, эту угрозу Князь почувствовал только сейчас, после всех произошедших событий. Он сидел, крутил в пальцах карандаш и отчаянно пытался вспомнить, кого же он изобразил в этом персонаже. И не мог. Он помнил, как выводил улыбку Горшка и свои сильные ладони, упиравшиеся тому в щеки. Он помнил каждую кружившуюся над Демьяном муху, каждую пару волчьих глаз, неотрывно смотрящих на гостя лесника, и аппетитно капавший жир с усов жующих мясо мужиков. А эта фигура совершенно вылетела у него из головы. Да, он узнал свой авторский почерк – фигуру в плаще определенно нарисовал он и было это где-то в начале нулевых, точный год теперь не вспомнит никто. Но… что если убийца видел этот карандаш, внимательно его изучил и сделал какие-то выводы? Или это просто паранойя, как и с текстами в книгах? Теоретически Шубиной про карандаш мог рассказать Каспер, но случай тот произошел еще при Мыши, задолго до появления Ришко. Господи, да причем тут Шубина вообще?! Князь отбросил карандаш в сторону и изо всех сил стиснул пальцами виски. Никто, с кем он пытался обсудить происходящее, ничем не смог ему помочь. От каждого он получал какие-то странные откровения или шизофренические выводы, но никакой конкретной пользы. Никакой попытки вырулить в конструктивное русло. Ни Балу, ни Каспер, ни Реник. Ни даже Горшок, который поначалу вроде бы ринулся в бой, а потом вдруг резко сдулся и пошел на попятный. Никто. Кроме… Шубиной. Снова она. Снова, черт побери, эта вездесущая Шубина. Все-таки, видимо, им не избежать очередного разговора, но пока Андрей решил его отложить и все же немного развеяться. У него еще оставались Оля с Лехой и Татьяна Ивановна, но вдову он трогать не хотел, ей и так сейчас тяжко, Леха слишком себе на уме и вряд ли будет сотрудничать, а любой разговор с мамой Горшеневых неизменно заканчивается одами старшему сыну и очередным просмотром детских альбомов. Не этого сейчас нужно было Князю. Андрей открыл сайт с афишей ближайших концертов и долго смотрел на надпись «КУКРЫНИКСЫ» напротив сегодняшней даты. Потом решительно щелкнул по кнопке «купить билет» и… назад пути не было. В Питере Леха выступал нечасто, хоть это и казалось несколько странным. Лет десять назад Князь уже бывал на его концерте вместе с Михой, но тогда они так дико напились, что Андрей в упор не помнил ни сетлиста, ни реакцию толпы, ни свои собственные впечатления от увиденного. Лехино творчество никогда его не трогало. Да, он считал его довольно сильным мелодистом, но все-таки мелодия мелодии рознь. Горшок всегда писал светлое, жизнеутверждающее, и сказки Князя не диссонировали с этой музыкой, а наоборот вступали в яркую гармоничную связь, сливаясь в итоге в единое целое. С мелодиями Горшенева младшего у него бы так не вышло. Князь даже как-то на спор попробовал написать текст к одной из Лехиных мелодий – кажется, это были «Ясные дни». Он намеренно не стал слушать исходник с текстом, включил минус, тот ему в целом понравился и даже чем-то напомнил Михин почерк, но дело застопорилось. Он смог выжать из себя только пару строк, а нормальной полноценной сказки так и не родилось. В тот же день Миха принес ему уже свою мелодию, и Дагон родился моментально. Буквально по щелчку. Леха был мрачным, молчаливым. Вечно философствующим, любящим много выпить. Смотрящим на них снизу вверх – неизменно, хотя Горшок делал все, чтобы сгладить пропасть между Королем и шутом и Кукрами. Но пропасть эта лишь росла и ширилась. За все эти годы Князю так и не удалось найти подход к угрюмому пацаненку себе на уме. Впрочем, у Михи с братом отношения тоже не сложились. Не то чтобы они враждовали – они даже толком и не ссорились никогда. Но и дружбы особой за ними не водилось. Так, блеклые отношения двух чужих людей, которые по странному стечению обстоятельств родились у одних родителей. В тот день Леха играл акустику, а Князь отправился на концерт с целью, которую он пытался скрыть даже от самого себя. Он не хотел никаких разговоров и планировал забуриться куда-нибудь подальше, чтобы никто из толпы не мог узнать его, не сообщил бы о его приходе Лехе. Чтобы не возникло так не нужной ему сейчас шумихи… Чтобы Князь мог спокойно посмотреть в эти знакомые, почти родные уже глаза, послушать этот до боли впившийся ему в память голос. И просто пофантазировать. Просто на секунду представить, что все произошедшее – лишь страшный сон. Что он проснется, и везде будут афиши Короля и шута. Что Горшок снова польет его грязью в очередном интервью, а потом выпьет, позвонит, попросит прощения, они встретятся и все постепенно наладится и станет как раньше. Это обязательно произойдет. Не может не произойти – как запах мандаринов на Новый год, как первые кроссовки, как их первая совместная песня. Все это повторится. Стоит лишь пойти и посмотреть в глаза Лехи. Не в глаза странного призрака, регулярно являвшегося Князю и, вероятно, служившего симптомом приближающейся шизы, а в глаза живого и настоящего. Плоть от плоти. Войдя в зал, он забился в дальний темный угол, накинул на голову капюшон толстовки (про себя отмечая теперешнее свое сходство с тем персонажем на карандаше и убийцей Горшка одновременно) и наблюдал, как у сцены скапливается толпа. Леха опоздал всего-то минут на двадцать, мило улыбнулся, выйдя на сцену и тут же запел. Князь не знал его репертуара и пожалел, что хотя бы бегло не ознакомился с ним перед тем, как идти на концерт, чтобы хотя бы иметь представление, на что он собирается потратить два часа жизни. Но потом отбросил сожаления, провалившись в родные карие глаза, на долгие мгновения забыв, кому они на самом деле принадлежат. Из забытья его вырвали слова, и он не сразу понял, кому они принадлежат. Просто фраза показалась ему вдруг странно созвучной: Да, такие времена: Твой мир хрустальный и живой — Здесь не нужен никому такой. Чуть откроешь двери, чтоб впустить печаль — Соберутся звери, а ведь жаль, жаль. Всё ушло в гранитный, беспощадный ум, И нужды не видно для моих струн. Князь замер, вслушиваясь в кольнувший его сознание текст, и не верил своим ушам: это тот самый Леха? Тот самый молчаливый мальчишка у них на барабанах, который глупо хихикал на каждую их пошлую шутку, а потом вдруг неожиданно ушел, чтобы создать свою группу – вот такую вот сложную, малопонятную, с такими удивительными текстами, так вдруг отозвавшимися в душе Князя. Душе, полной горечи и недоверия самой себе. А песни все звучали одна за другой, не дожидаясь, пока Князь привыкнет, освоится с предыдущей. Осознает, что это поет Леха, а не кто-то неведомый, мудрый, постигший все тайны этого мира. Говорят это миф, и никто не сказал: «Любовь чиста». Говорят этот мир, никуда не ведет и жизнь пуста. Говорят это мы, расшатали себя до крайних чувств. Говорят это мы, все придумали, прогоняя грусть. Это придумали мы… А разве не так? Разве не мы создали этот мир, полный удивительных, непостижимых существ? И кто теперь скажет, что это ложь, что это сказка? Ложь? Нет. Сказка? Возможно. Да. Тысячу раз да. Мы создали этот сказочный мир, прогоняя грусть, населили его разными диковинными тварями, да и сами в нем поселились. Навсегда. Князь стоял там в толпе, а мысли его скакали галопом. Но песни Лехи мчались еще быстрее. Красной лентой собрана жизнь. Встать за кем-то? Лучше встать перед ним! Откажешься от роли такой — героем не быть, Отмажешься от жизни такой — вором быть! Слова ударили Андрея буквально наотмашь. А разве не то же самое случилось в их жизни? Разве нет его собственной вины в произошедшем? Разве не остался бы Горшок в живых, существуй Король и шут дальше? Разве не перетерпел бы Князь, пока Миха наиграется в Тодда и вернется к их старым добрым сказкам? А теперь есть только это – несуществующий герой из Лехиной песни, которым тот будто бы попрекал Андрея. Он до боли в скулах стиснул зубы и опустил лицо, уже не смотря Горшеневу в глаза, а только слушая. Сердце мое здесь. Где подо льдом сокрыты все мечты и желания. Брошенное на дно. Сердце твое здесь. Бьется так часто всем назло твоим обещаниям. Все повтори за мной. Дыши как можно дольше, не сдавайся! Иди за мной по краю, не пугайся! И рук замерзших бережным дыханием Согрей и стань моим очарованием! Князь слушал эти строки и вспоминал ужасную сцену в крематории: Реник болтает по телефону, договариваясь о концертах, а в гробу лежит мерзлое, только что из морга, тело Михи, и через минуту оно уже будет плавиться в жаре печи, согревающем своим бережным дыханием замерзшие руки Горшка. Каждая пропетая фраза кричала об этой сцене, и Князь почувствовал, как по щекам катятся слезы каждая размером с арктическую льдину. Так ли то, что он в песнях по миру летал, Так ли то, что он стены ломал? Так ли то, что имел, то не знал и не ждал Так ли сам в себе все наказал? То ли стало свободней ему от игры, То ли стало свободней играть. И закроется книга его, и сгорит, Только нам его строк не догнать. Князь стоял как вкопанный, в ужасе вслушиваясь в низкое тяжелое стаккато Алексея. Эти песни будто были написаны про них с Горшком – про их жизнь, про их разлад, про уход Андрея и отчаяние Михи… Про его смерть, наконец. Про так и брошенного на постели и не дочитанного Гамлета… Так ли то, что от жизни про нас все узнал, Так ли то, что он нам предсказал? А сорвался на чем-то и стал тосковать. Так ли то, что нам мук не понять? Так ли то, что он смог, опираясь на жесть, Взаперти свое сердце обнять? Так ли то, что здесь место для этого есть, Так ли то, что вообще что-то есть? Так ли то, что вообще что-то есть? Фраза ударила в самое солнечное сплетение. А ведь и правда – существует ли вокруг вообще хоть что-то? Или мир этот столь же призрачен, как и тот сказочный, что они создали с Горшком да так и забросили, увлекшись каждой своей индивидуальной амбицией, казавшейся тогда важнее общего целого? И где этот мир сейчас? Как живет он без своих создателей? Какими иллюзиями кормится? Кто вдыхает в него надежду и свет? А, может, вот этот зал, эти люди, Леха на сцене и сам Князь в зале – это и есть их творение? Может, реального мира вовсе не существует и никогда не существовало, а есть одна их выдумка, так уродливо и нелепо развернувшаяся и ударившая их драконьим хвостом прямо по макушкам? Князь насилу достоял до конца программы, уже едва разбирая тексты оставшихся песен, уже не поднимая глаз на Леху, вжавшись в стену, слившись с ней в единое целое. И как только группа ушла со сцены, он ринулся к выходу. Но толпа затерла его, не давая ступить, пришлось выждать несколько томительных минут. Когда он все-таки сумел вырваться наружу, то у самого выхода, у урны, вокруг которой сбилась кучка курившего народу, нос к носу столкнулся с Гусевым. Тот тут же сграбастал Андрея в объятия, и вырваться было уже просто невозможно. Через пять минут они ввалились в гримерку, где восседал уставший и потный Леха, глушивший коньяк прямо из бутылки. - Оооо, какие люди! – радостно протянул он, завидев на пороге Князя. - Вот, Лех, на концерт к нам приходил, а в гримерку идти отказывался, представляешь? - А чего так? Андрюх, да ты садись. Я сейчас отдышусь немного, в себя приду да и домой поеду. Князь плюхнулся на лавку рядом с Лехой и завороженно уставился на него: теперь этот человек мало напоминал того, кто со сцены произносил такие громкие и емкие откровения, что самого Андрея пробрало до самых глубин. В последнее время Горшенев младший пристрастился к выпивке и по этой части не уступал старшему брату. Татьяна Ивановна даже забеспокоилась, что и со вторым сыном произойдет неладное, но никак воспрепятствовать происходящему не могла, полностью положившись на силу и авторитет Аллы. - Классные у тебя песни, Леха, - Андрей протянул ему ладонь для рукопожатия. – Честные, глубокие. Жалею, что раньше с твоим творчеством толком не познакомился. - А сейчас чего вдруг? – Леха прищурился и сунул ему бутылку, но Князь лишь покачал головой. – По Михе соскучился и решил хоть таким образом реализовать свою тягу? Андрей поднял глаза: он шутит или и вправду проявляет чудеса проницательности? Отвечать не стал, вместо этого окинул взглядом гримерку, ища новую тему для перевода разговора в другое русло. И тут заметил то, что заставило его задрожать с головы до ног: прямо рядом с Лехой – с другой стороны лавки – лежал небольшой томик в черной обложке. - Читаешь? – заикаясь, спросил Князь, кивая на книгу. - А, это? Да, «Фауст» Гете. Подумываю вот тоже что-нибудь вроде рок-оперы на эту тему замутить. Великая вещь, скажу я тебе. Я, правда, пока только начал, до середины еще даже не добрался, а уже в полном восторге. Гете – гений. А роль Мефистофеля словно бы для меня написана, - и Леха хохотнул, вновь прикладываясь к бутылке. – Правда, мне какое-то издание косячное попалось, одни ошибки, - он вытер рукавом мокрые губы. Андрей насторожился. - Ошибки? - Ага. Думал, пора дичайших книжных опечаток давно миновала, ан нет. И издание вроде неплохое, одно из лучших в стране, а все равно недоглядели. - Что там за ошибки такие? – все внутри Андрея похолодело. – И что за издательство? - Да АСТ, кажется, - произнес Леха, взял книгу. – О, редакция Шубиной. Андрей, не дослушав, вырвал книгу у него из рук и принялся лихорадочно листать. - Что там за ошибки, а? Где? На какой странице?! - Да погоди, чего ты завелся-то так? – Леха наклонился к дрожавшему от возбуждения Князю, отлистал книгу на несколько страниц назад и ткнул пальцем в строфу: - Вот здесь в сцене Вальпургиевой ночи, где Фауст встречается с Маргаритой и хочет освободить ее из темницы. Там она должна ему поведать о том, как убила их ребенка, а она что говорит? - Усыпила я до смерти мужа, И погиб он мне на беду. И на сердце лишь вечная стужа, Я покоя теперь не найду. - Ну что это за бред, а? Там должно было быть совсем иначе, я в интернете нагуглил. Какой еще муж? У нее никакого мужа не было, убила она свою дочь и позволила Фаусту отравить ее мать. Там вот как должно быть, - он ткнул в экран смартфона и зачитал: - Усыпила я до смерти мать, Дочь свою утопила в пруду. Бог думал ее нам на счастье дать, А дал нам на беду. Андрей отложил книгу в сторону и приблизил лицо к Лехе, ощущая его пьяное дыхание: - Леш, скажи, ты вообще знаком с этой Шубиной? Ну которая в своих книгах такие грубые ошибки ляпает? - Не то чтобы очень… Точнее… ну я из телека в последнее время только канал Культура жалую, а она там частенько появляется. Вот и примелькалась. А недавно увидел ее на своем концерте и просто обалдел. Никак не ожидал, что такая интеллигентная, интеллектуальная женщина может заинтересоваться молодежной музыкой. - Она была у тебя на концерте?! – Андрей нахмурился, снова беря книгу и бессистемно листая ее, словно бы ища ответы на свои бесконечные вопросы. - Прикинь? Стояла где-то ряду в третьем. Одна пришла. Я сразу ее узнал и так очумел, что текст песни напрочь забыл. И выглядела она при этом в тему. Оделась как и нужно на концерт готик-рока – в длинной черной блузе. Издалека и за балахон можно было бы принять… - Балахон?! – снова перебил его Князь. – И капюшон у нее был? - Капюшон? Зачем? Нет, никакого капюшона. Только маска. - Маска? Какая еще маска? - Да обычная медицинская. Только черного цвета, что меня несколько смутило. Может, болела и не хотела никого заражать. А, может, сама боялась в толпе заразиться. Может, это ее первый в жизни рок-концерт был, вот и готовилась так тщательно, чтобы в полной мере соответствовать. Впрочем, она вела себя довольно тихо, один раз только телефон достала, сделала снимок – вспышкой меня ослепила даже на мгновение – и на этом все. Я хотел ее после концерта найти и пообщаться, даже ребят послал отлавливать ее у выхода, но, судя по всему, она ушла чуть раньше, еще до окончания, потому что мы ее так и не нашли. Очень жаль, умный человек. Может быть, по Фаусту мне бы рекомендации дала… - А это когда было? Ну концерт этот твой? - Да где-то за неделю до Мишиной смерти, - Алексей покачал головой и затих, глядя в одну точку на противоположной стене. Князь снова потянулся за книгой, лихорадочно открыл ее на последних страницах. Год издания значился 2013. - Ты ее когда купил? – потряс он томиком прямо перед лицом Лехи. - Да весной где-то. Она только вышла, свежая совсем. Андрей задумчиво цокнул языком, потер лоб ладонью и вернул книгу Лехе. Все нити постепенно стягивались к Шубиной. Только в чем заключалась ее странная цель? Убедить каждого из участников событий в том, что виновен кто-то из ближнего круга Михи? Ренику внушили, что виноват Алексей, Алексею – что Горшка убила Ольга, а Князю подкинули целых две версии – Балу и Ренегата. Впрочем, вариант с Балу стал скорее собственной додумкой Князя. Вполне возможно, шубинский Порфирий Петрович с самого начала указывал на одного только Леонтьева. Леонтьев, Алексей, Ольга… Кажется, Шубина во время одного из их разговоров намекнула на то, что убийц и вправду может быть несколько. И то, что в плаще на экране промелькнул всего один, не значит ровным счетом ничего. Ольга могла отпереть заранее дверь, а кто-то из этих двоих… только ведь они по росту и комплекции никак не подходят. Да и к черту это все! Книги отпечатаны задолго до смерти Михи. Только вот если варианты с исправленным текстом существуют всего в одном экземпляре, как они, черт возьми, попали конкретно им в руки? И тут опять на передний план выходит Балу, порекомендовавший ему тот пресловутый бутик! - Лех, - по некотором размышлении выдал Андрей, - а ты где купил этого Фауста? Тот нахмурил лоб, вспоминая. - Кажется, в каком-то небольшом магазинчике в Москве. - Не на Кузнецком мосту случайно? – с горечью в голосе уже даже не спросил, а утвердительно произнес Князь. - Кажется, да. А что такое? Ты тоже там закупаешься? - Да, неплохой книжный бутик. Мне его Балу порекомендовал. - О, да он знаток! – усмехнулся Леха. – Я тоже по его наводке туда попал. Очередной удар в солнечное сплетение. Шубина, Балу… Что их может связывать? Посвящать Леху во все перипетии уже не хотелось. Князь благополучно пережил тот период, когда в нем билось отчаянное желание обсудить все происходящее с каждым встречным – вплоть до того, что даже Шубину вовлек, на тот момент, правда, еще не подозревая о ее причастности к убийству. Сейчас лишние беседы на эту тему его только тяготили – да и, кроме того, нельзя знать наверняка, кто из ближнего круга действительно имеет отношение к смерти Михи, а посему… Он и так слишком много наболтал в последнее время. Теперь ни Лехе, ни Оле, ни кому-либо еще он не скажет больше ни слова. - Вообще, Фауст – и вправду монументальная вещь, - продолжал Леха, не обращая внимания, слушает ли его Князь, интересно ли ему все это. – Разумеется, краткое содержание все мы пробегали в школе, и тогда мне это казалось полной глупостью. Вот Стругацкие – это да, сила! А чего тут какие-то средневековые разборки на предмет того, куда безумного ученого отправлять – в рай или в ад? Да за все его проделки ему без всякого сомнения положен ад, разве не так? Ты с этим не согласен? - Не знаю, - рассеянно бросил Андрей, думая о своем, но Леху и это не смутило. - Вот если так посмотреть: с одной стороны Фауст всю свою жизнь преданно служил науке и пытался улучшить жизнь человечества. Благородная цель? А то как же! Жизнь-то всего человечества благодаря его стараниям лучше-то, может, конечно, и стала, но вот жизнь одного конкретного маленького человека – Маргариты – была сломана все теми же стараниями все того же великого Фауста. И вот мы имеем на одной чаше весов все человечество, а на другой – одну только маленькую Грэтхен. И как решает эту дилемму Гете? Ну, разумеется, в пользу человечества! Ведь миллиард – это больше одного, верно? Семеро одного не ждут и все такое, да? А вот Достоевский при этом практически через сто лет после выхода этой драмы заявил прямо противоположное: не стоит вселенская гармония слезинки одного замученного ребенка. Не стоит и все тут. И вот как ты считаешь, кто из этих двоих прав? На чью сторону ты бы встал – Гете или Федора Михайловича? - А? Что? – встрепенулся Князь, осознавая, что Леха пытается вести с ним беседу о высоких материях, а к этому он сейчас явно был не готов. – Я не знаю, Леш. Это слишком сложный вопрос, - обтекаемо попытался ответить Андрей, чтобы открыто не демонстрировать своего нежелания погружаться во все это. – И думаю, объективно правильного ответа на него быть не может. Каждая из сторон найдет нужные аргументы для обоснования своей позиции. - Да, но сам-то ты при этом что думаешь? – настаивал Леха. Андрей развернулся к нему всем корпусом, наклонился вперед и без пауз выдал: - Лех, чего ты от меня хочешь? У меня несколько недель назад погиб лучший друг. И, вероятно, так или иначе по моей вине. Я сожрал себя за это без остатка, а ты хочешь вывести меня на разговор о том, что важнее – человечество или невинное дитя? Миха – вот мое невинное дитя, которое уже пострадало. Что мне за дело до всего человечества? Горшенев младший тяжело вздохнул, достал из кармана пачку сигарет и сунул одну Князю, невзирая на попытки того отказаться. Закурил, выпуская дым в сторону и медленно, едва ли не по слогам ответил: - В смерти Михи виноватых слишком много. Если я сейчас начну перечислять, то не закончу и к вечеру. По сути каждого фаната можно вносить в этот список – каждого, кто лил масло в огонь его гордыни, называя его главным гением в группе, единственным, на ком группа эта держится, провоцируя его тем самым все активнее унижать тебя, низводить твой поступок до подлого предательства, в то время как это была просто попытка сохранить себя и продолжать самореализовываться в выбранном русле. Если бы хоть кто-нибудь в ту пору подал голос разума, сказал бы Михе, что он творит дичь, что личная обида от расставания с лучшим другом не дает ему карт-бланш на поливание этого друга грязью, возможно, он бы одумался. Но ему такого не сказал тогда никто: ни я, ни родители, ни Оля, ни тем более группа. А фанаты только поддакивали, подзуживали его, накручивали все больше, чтобы он продолжал нести свою ересь, все сильнее отдаляясь от тебя. Андрюх, в этой трагедии виновными следует считать либо вообще всех, кто хоть как-то связан с Королем и шутом, либо вообще никого. Это просто случайность. Миха довел свой организм до финальной точки, за которую переступить у него уже не хватило сил и здоровья. Столько лет ему было отмерено в жизни, их он и прожил на всю катушку. Жалеть ему, наверное, и правда не о чем. Он горел сильно и ярко, ему можно только позавидовать. - Позавидовать?! Леха, что ты несешь? Умереть в расцвете лет… Сколько он еще мог успеть сделать! - Он ничего бы не сделал без тебя, - сухо отрезал Леха, туша окурок прямо об лавку, где уже красовалось несколько похожих черных пятнышек. – И ты знаешь это не хуже меня. За эти два года, прошедшие с вашего расставания, он не написал ничего. Весь ТОДД от и до был создан, когда ты еще был с ним. А с июля 2011 – ноль. Зеро. Я это знаю от Реника, поскольку Миха его бесконечно теребил, чтобы тот пошевелился и начал сочинять. И Саша даже чего-то смог выдать, но Михе ничего не нравилось. Он был в отчаянии и не знал, как ему дальше действовать. И его бесило, что ты потихоньку выбираешься из болота, он хотел, чтобы ты окончательно там погряз, осознал бесплодность своих попыток подняться в одиночку и смиренно вернулся в Король и шут. Тебя бы простили, разумеется, для виду немного покочевряжившись, а спустя неделю все бы забыли этот печальный эпизод с твоим уходом, и жизнь потекла бы своим чередом. Уверен, вы даже смогли бы договориться о зонах ответственности: Миха продолжал бы на стороне гнать свои рок-оперы, даже позволил бы тебе и твое сольное делать с барского-то плеча, но лучшее все равно бы пришлось отдавать в Король и шут. Его смерть – это трагическое стечение обстоятельств. Винить тут по-крупному некого. Я ведь даже самого себя могу с легкостью внести в самое начало этого списка мнимых убийц. Первым номером бы обозначил. Ибо кому как не мне выгодна смерть брата? - Не пори чушь, - отмахнулся Князь. – Я куда больше имею с этого. Все фанаты теперь ломанутся ко мне, ты-то тут причем? - Андрюх, давай откровенно. Твоя группа существует всего два года. Вы едва-едва начали хоть как-то отбивать расходы. У тебя постоянная текучка в штате музыкантов. Понятное дело, что твое имя на слуху у всей рок-тусовки, но Миха за эти два года сделал все, чтобы Король и шут начал ассоциироваться только с его персоной, и переломить это будет стоить тебе чудовищных усилий, особенно теперь, когда его не стало, и фанаты его канонизировали и вознесли на престол величайших гениев человечества. А моя скромная группа коптит это небо уже давненько. Нас знают если не все, то очень многие. И уж, по крайней мере, наше с Михой родство давно стало притчей во языцех. Наш голос постоянно путают, я постоянно выслушиваю восторженные вопли о том, как мы с ним похожи, а сейчас еще меня начали засыпать просьбами сыграть что-нибудь из Михиного репертуара – ну чтобы послушать песню в почти первозданном виде. Конечно, как он, я не спою, у меня своя манера, но у нас схожие обертона, мы оба баритоны… если не шибко вслушиваться, можно даже и спутать. А ты, Андрюх, как ни пытайся, под Миху закосить не сможешь. И вот смотри какая ситуация… Кукрыниксы мои столько лет на сцене, а дальше крупных клубов дело не идет. Ни одного стадиона мы никогда не соберем, в этом я себе отдаю полный отчет, поскольку понимаю, что музыка моя – не мейнстрим, не массовая то есть. И я смиренно склоняю голову перед славой своего брата, до которой мне не допрыгнуть никогда. И тут судьба подкидывает мне нежданный подарок: смерть этого самого брата. К кому фанаты побегут за утешением в такой ситуации? Ко мне, Андрюх – по уже озвученным мною выше причинам: мой голос слишком похож на Михин, а кто в действительности написал все эти песни, им плевать. Они хотят слышать их в исполнении Горшка. И они это получат. Именно поэтому себя я и ставлю на первое место в списке лиц, имевших самый очевидный мотив для убийства Михи. Я тебе больше скажу. Я подумываю распустить группу. - В смысле? – брови Князя взлетели вверх. – Зачем? - Я ведь сейчас единственный Горшенев остался. Угадай, что будет думать толпа, когда увидит на афише эту фамилию? – и Леха горько усмехнулся. - Ты это серьезно? – покачал головой Князь. - И да, и нет. На самом деле, причина, разумеется, не в этом. Не только в этом. Но со стороны это будет выглядеть именно так, поэтому я заранее готов публично признаться в своей хитрости, расчетливости и чего еще там?.. - Лех, это полный бред. Ты же понимаешь это не хуже меня. Все это гребаный бред! – он стукнул кулаком по лавке и тихо завыл. - Все бред, Андрюх, это так. Я это к тому, что моей вины во всей истории не меньше, чем твоей, а, пожалуй, что и больше. Но в глобальном смысле не виноват тут никто. Просто это жизнь, Андрюха. Вот такая вот паршивая жизнь, которую я временами просто ненавижу. Я ненавижу период вырастания и взросления, когда ты больше уже не можешь просто кататься с братом на санках с горы, а должен искать какую-то работу, с кем-то строить семью, заводить детей, помогать уже им обретать свое место в жизни. А та горка, те санки и даже тот брат остаются в далеком прошлом, и ты ничего не можешь сделать, чтобы вернуть это. Даже если бы Миха был сейчас жив, и мы бы отправились с ним кататься с горки на больших санках… это все уже не то. Нет той горки, нет тех санок, нет того Михи, да и меня того больше нет, как бы я ни хотел снова стать им. Голова забита ерундой, сущей херней, и нет больше той простой радости, когда ты не чувствуешь время, не думаешь о нем и никуда не спешишь. Ничего этого больше нет. А дальше будет только хуже – старость, болезни, слабость, апатия. Ты из дома не захочешь выходить, не то что бежать на какую-то там горку. А в этом кто виноват, Андрюх? - Бог? - А ты в него веришь? Нет, серьезно? Андрей задумался, вспоминая регулярно являющегося ему Миху, и просто пожал плечами. - А я уверен, что никаких богов не существует. Либо это какие-то глупые, ленивые и равнодушные существа. Ничем иным просто невозможно объяснить весь тот ужас, что творится в нашем мире. Князь медленно поднялся, понимая, что нужно валить прямо сейчас, пока Леха не утащил его в такие глубины житейской философии, откуда выбраться он сможет только через неделю и то с оглушительным похмельем. - Леш, спасибо тебе за увлекательную беседу. Давно с такой пользой не проводил время. Если вдруг объявится на горизонте Шубина, свистни, а? - Договорились, - ответил Леха и пожал протянутую ладонь. Через пару минут Князь уже вдыхал прохладный ночной воздух, освежая мозги после диспута в гримерке. Хотя он был больше похож на затяжной монолог, не требующий слушателей. Судя по году издания «Преступления и наказания», преступление эта доблестная мадам планировала давно. Чем ей мог до такой степени насолить Горшок, что она все это задумала и даже умудрилась провернуть так, что все приняли случившееся за банальный передоз или сердечную недостаточность? И каким боком ко всему этому примазался Балу? Теперь, по крайней мере, было ясно, откуда взялась чрезвычайная проницательность этой поразительной мадам. И Князь возвращался домой, напевая: - Предательски паршив ваш силуэт, мадам Жоржетт!

* * *

В тот день Балу явился на репетицию позже обычного, долго мялся на пороге, а потом, так и не подойдя к своему микрофону, просто и тихо брякнул: - Пойду я, пацаны. Мы все уже обговорили еще две недели назад, не буду отнимать у вас время. - Шурик, ну ты чего, погоди, - подбежал к нему Горшок, хлопая по плечу. – Останься, я прошу тебя. Машка ушла, теперь вот ты… и кто у нас остается? - Да вас целых пятеро! Этого разве мало? Реника на бас поставите. У него по ходу и правда получается лучше меня… - Не трогай его, - подошел Князь и положил руку Михе на плечо. – Решил, значит, решил. Значит, все обдумал. Если за эти две недели так и не передумал, значит, решение окончательное. Мы все обговорили, все всё понимают. Спасибо тебе, Шурик, за все. С тобой было классно, - и развернулся, возвращаясь к своему микрофону. - Да погоди ты! – махнул рукой Горшок. – Какое там классно! То у нас две гитары было, а теперь одна, если Реника на бас ставить. Это мы на концерте тяжеляк не сможем вдарить как надо! - Басуху пустите в записи, делов-то, - пожал плечами Балу Он стоял в дверном проеме – такой худенький и жалкий, платиновые волосы его растрепались и неопрятными лохмами свисали на лицо. На мгновение Андрей почувствовал укол совести за все то, что они с Михой высказали Балу эти две пресловутые недели назад, но потом сам себя одернул: по-другому уже было просто никак. - Балу, нет, постой! Давай еще обсудим! – продолжал напирать Горшок. - Да чего тут обсуждать? Я плохо играю на басухе, вы хотите урезать мою ставку, я все понимаю. Это мое решение, Мих. По-другому уже не будет. Кончился тот Король и шут, который был моей жизнью. Началась коммерция и погоня за статусностью, а я этого не люблю. Да и меня Ира давно в Штаты зовет. Вот, будет повод ответить ей, наконец, согласием. - Отпусти его, - снова подал голос Князь. – С басистом мы решим вопрос. Пусть идет. Иди, Саш, я с ним поговорю. Иди, - сделал он акцент на последнем слове. Балу кивнул, подмигнул ему и прикрыл за собой дверь. Горшок тут же налетел на Князя: - Ну вот и что теперь? Мы херово с ним поступили, так нельзя! Он же друг мой со школы еще! А я его за что попер?! - Мих, он и правда плохо играет на басухе. Ты ж сам постоянно жаловался. И совершенствоваться не желает. Не нужно ему это. Вот мы и решили вопрос полюбовно. Его никто не увольнял, это была исключительно его добрая воля. - Мне не нравится все происходящее, - покачал головой Миха. – Вообще не нравится. Мы остались без скрипки. Теперь еще и без баса. Хотим улучшать звук, а только людей начали терять! - Эм, - тихо подал вдруг голос откуда-то из угла Реник. – Я вот, кстати, тоже собирался вам сказать, а сейчас как раз удобный случай подвернулся… Дело в том, что… - Только вот давай без этого! – рявкнул Миха. – Ты тоже что ли собрался уходить?! - Да ну, бред какой-то, - буркнул Князь. - После смерти отца куча косяков в делах осталась. Некому этим заняться кроме меня. Я, разумеется, могу пробовать приезжать сюда периодически и как-то в записях участвовать, но вот с концертами уже никак не получится. - И когда ты планировал нам об этом сообщить?! – взревел Горшок, буквально нависая над Реником, который, хоть и превосходил его размерами, но в это мгновение странно съежился, уменьшившись раза в полтора. - Да вот со дня на день… - И когда ты валишь? Тоже прямо сейчас?! - Недели через две. Еще успеем несколько песен записать! - К черту все! – рявкнул Миха. – Теперь еще и гитариста нет! Да нам надо новую группу набирать в таком случае. - Погоди, Мих, не кипешуй, - тяжелая ладонь Андрея снова легла ему на плечо. – Скрипача я нам найду. Можно сказать, что уже нашел, на днях приведу его на прослушивание. На гитаре пока один Яшка постоит, а с басом разберемся. Уж подыщем кого-нибудь. - Ага, Корчемного переманим. Как думаешь, Марат согласится? – и как-то нервно заржал. Ришко появился в студии уже после ухода Ренегата. Вел себя тихо, можно даже сказать – услужливо, но в границы свои вторгаться не позволял. Четко выполнял работу, но расспросы о личном отвергал и хихикать и травить байки вместе со всеми отказывался. Как музыканта, Горшок оценил его сразу и дал Князю, который и привел в группу Каспера, свое безоговорочное добро. Ему лишь не понравилось, как особняком держался Ришко и с каким благоговением смотрел на Князя – не как на добродетеля, не как на начальника, не как на покровителя. Как на друга и очень близкого человека. Вот что-то такое неприятное сверкало в темных глазах этого щуплого человечка, и с той же самой минуты Миха его невзлюбил, невзирая даже на то, что на скрипке он пиликал значительно профессиональнее Мыши. А потом на репетицию не пришел и Князь. Сначала посещал их через раз, отбрехиваясь тем, что репетируют не его песни, а по поводу текстов он свою роль уже выполнил. Потом стал приходить еще реже, предпочитая тратить это время на написание новых стихов, мелодий, на создание новых рисунков. Горшок полыхнул через три недели. Он тогда ворвался прямо в квартиру Андрея, выхватил у него из рук лист, на котором тот записывал аккорды к новой песне, смял его и вышвырнул в окно. Потом плюхнулся рядом на софу: - А теперь давай поговорим. Почему ты не пришел уже на пятую репу подряд, а? Дружочек твой как штык является, а ты у нас где бродишь? - Мих, я вокал к своим песням записал, бэки записал. Что еще от меня требуется? – и Князь с каменным спокойствием на лице вырвал из блокнота новый лист и принялся восстанавливать аккорды, закончившие свой век в кустах под его окном. - Ну не знаю. Может, это наша с тобой общая группа и неплохо бы послушать общее мнение по той или иной песне, а? Может, ты хочешь какие-то риффы добавить, поменять вступление там, отработать концертные жесты? - Мих, ты не лезешь в мою работу, я не лезу в твою… - Да нет у нас моей и твоей работы! – закричал Горшок. – У нас с тобой одно общее дело. И если мы будем шарахаться по углам, деля его на твое и мое, то все, группы больше нет, а есть два сольных проекта в составе Короля и шута! И тогда правы те мудаки, что нас бесконечно мурыжат своими тупыми вопросами: кто из вас король, а кто шут! – противным голосом проскрипел Миха, имитируя вопросы журналистов. – Ну король-то у нас понятно кто, да. Короли же сами к своей свите не являются! – Горшок обвел рукой комнату Андрея. – Это шутам приходится бегать вокруг своих повелителей и ублажать их, - он картинно поклонился, затем поморщился и отвернулся. Ему была явно неприятна вся эта ситуация. - Мих, я в полной мере доверяю твоему музыкальному чутью. Уж свои песни ты сделаешь лучше меня. Тут мои советы не требуются. - Требуются! – еще громче завопил Горшок. – Мне требуются твои советы! Я хочу, чтобы ты сидел там рядом со мной и ругался, отстаивая свою позицию, доказывая, что этот рифак – говно, надо сделать так и сяк. Что Яша – безрукий мудак, а я безголосое чмо! Что Пор не попадает в такт и его давно пора уволить! - Охренеть сотрудничество! – хохотнул Князь. - Тогда я знал бы, что тебе НЕ.ВСЕ.РАВНО! Понимаешь? Что тебе все это нужно, что ты хочешь группе развития. Я бы, может, и послал тебя тогда нахер с твоими этими… как их… поползновениями, но я бы знал, что не одному мне все это нужно! Что я тут бля не один! Что у меня есть ты и ты всегда меня или поддержишь или тоже пошлешь нахер, но будешь при этом переживать за ОБ-ЩЕ-Е ДЕ-ЛО! Усек, да? А не как щас. Когда ты там свою Любовь негодяя записывал, ты в студии ночевал. А щас мы такой сильный альбом написали, осталось его только записать, а ты саботируешь запись! - Мих, я зато кучу новых песен сочинил, давай я тебе их сыграю, а? - Для кого сочинил? – нахмурился Горшок. – Опять для себя? Или для группы?! - Ну если не возьмешь на альбом, придется еще один сольник выпускать, а что делать, - пожал плечами Андрей. – Не могу я в стол годами работать. Я хочу показать свои труды людям. В глазах Горшка в тот момент читалось осознание правоты Андрея, но отчаянное, почти детское нежелание правоту эту признать и в чем-то подчиниться ей. Вместо этого он выпалил нечто вообще уж странное и не относящееся к делу: - На репы ходить у тебя времени нет, а после реп с дружком своим тусить у тебя времени вагон! - Это ты о чем? – нахмурился Андрей. - Да не притворяйся, я видел, как ты Каспера своего с репы встречал на своей тачке, и вы с ним погнали в клубешник, а там до ночи тусили и песни со сцены распевали с твоего же сольника! – ткнул ему Миха пальцем буквально в лицо. - Погоди, Мих, ты чо, следил что ль за нами?! - Вот! За нами! – Горшок торжествующе поднял указательный палец вверх. - Ну поехали в клуб, потусили, делов-то. Каспер – клевый парень, разве нет? На скрипке жарит круче Мыши. Чего ты на него-то взъелся? - А то! – зарычал Миха. – Что ты мне в тот день по телефону наплел? Что плохо себя чувствуешь, поэтому на репу не придешь! А когда я выходил с репы, то увидел, как Каспер твой любимый к тебе в тачку запрыгивает. Вот оно, значит, думаю, как болеет-то мой Княже. Поеду-ка я, думаю, прослежу за ними, в какую больницу они там направляются. Взял такси и… - Миха, ну ты даешь, - рассмеялся Князь. – Ну и что дальше? Ты и в клуб за нами поперся? - А как бы я еще узнал, что вы там на сцене вытворяли? Велел таксисту гнать за твоей машиной. В клуб пробрался, стараясь, чтобы вы меня не заметили. И торчал там до самого его закрытия. Вы уже свалили, а я все там сидел, девок клеил. - Очень вовремя, счастливый молодожен, - покачал Князь головой, вспоминая слова Оли, сказанные ему накануне свадьбы. - Вас толпа быстро раскусила. Точнее тебя одного. Попросили тут же на сцену, спихнули тамошнего дешевого диджея, водрузили тебя и устроили стол заказов. А ты и рад стараться! Потащил за собой Ришко, тот скрипочку свою достал, и устроили импровизированное шоу. И при этом ни одной песни Шутов не спели! Ни одной! - Да ладно врать-то, - примирительно проворчал Князь. – Прыгну со скалы играли, Куклу колдуна, Месть Гарри, с акустического несколько вещей… - Ни Лесника, ничего такого! – продолжал вопить Горшок. - Какой Лесник, Мих? Это же твоя песня! – изумился Князь. - Это НАША песня, придурок! – Горшок схватил его за плечи и затряс. – И я хочу, чтобы ты пел ее, когда тебя вот так вот выдирают из толпы! Я хочу, чтобы толпа знала, что ты из Короля и шута, а не сам по себе свои сольные песенки гонишь! - Погоди, Мих, ты чего, боишься, что я из группы что ли уйду? – догадался вдруг о причине столь внезапного психа Андрей. - А ты хотел бы? – совсем тихо и робко спросил Горшок. - Пока нет. Пока меня все устраивает. С чего мне уходить? - ПОКА?! – Горшок шумно выдохнул и рухнул на софу, запуская пальцы в волосы. – ПОКА! И долго будет длиться это вот «ПОКА»? Ты хоть примерные сроки мне обозначь, ну чтобы я знал, к чему готовиться-то. Кандидатуру на замену подыскал там и все такое… Андрей, повинуясь внезапному порыву, навис над другом всем телом, прижимая его запястья к софе: - Я повторяю: пока меня все УСТРАИВАЕТ, - делая ударение именно на последнем слове. – И если все дальше пойдет так, как идет сейчас, то я буду время от времени выпускать сольники, но на общую картину в Шутах это никак не повлияет, слышишь меня? – и опустил лицо еще ниже, почти касаясь губами носа Горшка. Тот часто и испуганно заморгал, немного приподнялся и коснулся губами щеки Князя, а потом прошептал: - Вы были с Каспером тогда чертовски пьяны и здорово отжигали на сцене. Мне понравилось. Я даже сам там подпевал во весь голос из своего темного угла… Князь улыбнулся и тоже поцеловал Горшка в щеку: - Так по какому поводу весь этот псих? - Я хотел сам с тобой куда-нибудь сходить в тот день, а ты сказался больным, - насупился Миха. – Но при этом пошел в клуб с этим Каспером своим. Вообще, когда он появился в твоей жизни, все изменилось. Ты сразу сольник начал записывать, на репы ходить перестал, ко мне почти не приходишь… - повернул лицо набок, подставляя взгляду Андрея свою тонкую бледную шею. Руки у обоих немилосердно затекли, но никто из них не сдвинулся ни на сантиметр, продолжая занимать свои неудобные позы – один, нависая над другим, другой – покорно простираясь под ним. - Он классно играет на скрипке. Он хорошо чувствует твою музыку и придумывает офигенные вариации на тему твоих мелодий. Его бэки звучат куда лучше на твоих песнях, чем на моих… и вообще… - Что вообще? – улыбнулся Князь, не сводя взгляда с бегающих от страха и смущения глаз Горшка. - Ты теперь только с ним тусить что ли собрался? – выпалил Горшок, вдруг отпихивая Князя и резко поднимаясь. – Мы все по боку? - Ох, шут ты мой любимый, - прошептал Андрей, прижимая все еще ершившегося Горшка к себе. – Знаешь, - погладил он его по волосам, а тот не отстранился, лишь замер, как крохотный зверек в ладони большого и сильного человека, - а пошли-ка в клуб прямо сейчас, а? И без всяких там Касперов, а? - Пойдем! – вскочил Миха и побежал в прихожую обуваться. Они забурились в первый попавшийся им клуб – грязный и душный. В толпе их почему-то никто не узнал, и они просто скакали всю ночь, орали песни, которые в обычной обстановке вызывали кровотечение из их ушей. Миха стащил футболку, размахивал ей в воздухе, наскакивал на Князя, а тот не сводил взгляда со счастливого Горшка, а в висках его стучали слова Оли, которые с тех самых пор Князь вспоминал практически каждый день. Горшок все скакал, и Андрей чувствовал его разгоряченное тело, прижатое к себе, и не отстранялся, но и не делал шагов навстречу, лишь прыгал рядом, отвечая улыбкой на улыбку. А потом Горшок, перевозбужденный этими безумными танцами куда сильнее, чем выпитым, в порыве очередного прыжка прижался губами к губам Князя, да так и замер, и сердце его билось буквально в паре сантиметров от сердца Князя. И Андрей ответил. Плюнул на все условности, предрассудки, на то, что они никогда не будут все это обсуждать и дальше этих горячечных поцелуев раз в год по праздникам дело не зайдет никогда, плюнул на все, отбросил все и просто ответил, перехватывая инициативу. Горшок тут же вытянулся в струну, замер, словно бы не веря собственным ощущениям, и Князь почувствовал, как в паху обоих набухло и затвердело невыносимое желание. Черт побери, я что, бисексуал? – впервые за все эти годы промелькнуло вдруг в сознании Андрея, и он сделал шаг назад, вытирая пот со лба. Горшок стоял там, и даже сквозь грудную клетку Андрей словно бы видел его сходившее с ума от бешеного ритма сердце. Он вернулся, обнял друга, погладил его по влажной спине и прошептал: - Пойдем домой. Кажется, на сегодня хватит. Горшок кивнул и громко сглотнул. Ни у кого из них так и не возникло желания обсуждать все происходящее. В такси ехали вместе, но молча. Изредка переглядывались, Горшок весело подмигивал Князю и смело водил пальцами по его бедру, а Андрей закусывал губу и отворачивался, но руку его не отбрасывал. У дома Горшка вылезли оба, и, когда машина такси скрылась за поворотом, Князь прижал друга к стене, но целовать не стал, просто долго и напряженно смотрел ему в глаза. - Я хотел сказать: не мы, а я, - хрипло выдавил вдруг Горшок. - Что? – не понял Князь. - Я имел тогда в виду, что тебе по боку не все мы, а только я, - еще тише добавил он, а в ответ Андрей рассмеялся. - Глупый мой шут… Любимый… - и прижал друга к груди. В этот момент из окна выглянула Ольга, будто бы услышав голоса внизу, и долго наблюдала за тем, как двое парней стояли у парадной и просто молча обнимались. А потом задернула штору, выключила свет и скрылась в спальне.