Танец злобного гения

Стоило ему переступить порог квартиры, как он уже знал, кто ждет его там. Миха вышел в коридор, пряча ладони под мышками и усмехнулся, склонив голову набок: - Я соскучился, - брякнул он и беззубо улыбнулся. - А я, кажется, знаю, кто тебя убил, - Андрей разулся, скинул куртку и заключил друга в объятия. – По-прежнему не желаешь обсуждать это? - Валяй, - махнул рукой Горшок. – Если ты все выяснил, вряд ли у меня получится задержаться. Ты снова все обрываешь сам. Прямо как тогда, - и губы его скривились в горькой ухмылке. - Правда, я пока ума не приложу, зачем ей это нужно. И все-таки… ты знаешь редактора Шубину? Миха пожал плечами и покачал головой. - Вот и я понять не могу, в чем мотив. Но всё, буквально всё указывает на нее. - Хотя фамилия знакомая, - нахмурился Горшок. – Где-то я ее слышал. - Да она уйму книг издала. В какую ни ткни – непременно из ее редакции вышла. - А ну-ка покажи-ка мне ее фото, - насторожился Горшок. Андрей отыскал подходящее в планшете. Миха нахмурился. - Лицо кажется знакомым, но вот так вот сразу припомнить не могу. А с чего ты взял, что убийца – именно она? - Она по книгам подсказки раскидала. Причем именно по тем, что потом попали в руки ко мне, Ренику, Лехе, даже Оле! И в каждой такой подсказке намек на твоего убийцу или еще что-нибудь мерзкое. Мне она пыталась внушить, что убийца – Балу, а потом вдруг переобулась и указала на Реника. Реника науськала против Лехи, Леху – против Оли. Оле начала внушать, что дескать она тебе изменяла и что даже Сашенька ваша не от тебя, обвиняя Олю в том, что ей как никому другому выгодна твоя смерть. Одним словом, навела такую тень на такой плетень, что у нас у всех поначалу просто голова кругом пошла. Я подозревал всех разом, думал, это какой-то преступный заговор, пока не осознал, что все это дело рук одного человека – Шубиной. Ведь все книги, где спрятаны были эти подсказки, издавались именно ее редакцией. - Погоди, что-то я ни черта не пойму. Что за подсказки такие? - Да словно бы текст в книге местами изменен. Сходу и не поймешь отличия от оригинала. Но стоит вчитаться внимательнее… - Постой-постой, - перебил его Горшок, - что-то я такое припоминаю. Со мной такое тоже, кажется, случалось. Вот ты сказал сейчас, и я понял. Тогда не доходило. Думал, что опечатки такие, странные и загадочные совпадения. На судьбу даже списал все, а потому… черт! – и он стукнул себя кулаком в лоб. – Черт! - Мих, ты чего? – насторожился Князь. - Шубина, говоришь? Помнишь, незадолго до твоего ухода я Стругацких читал? «Трудно быть богом». - Смутно, - покачал головой Андрей. - А ну-ка давай вбей в поисковик обложку. Поищем, кто издал именно ту версию. Не ехать же сейчас ко мне. Через несколько минут поисков Горшок, наконец, ткнул пальцем в экран, найдя нужную обложку. Ни один из них не удивился, когда выяснилось, что и эта книга была издана в АСТ и вышла под редакцией Елены Данииловны. - Ну а что с того-то? – заинтересовался Андрей. – Там тоже с текстом было что-то не то? - Именно. Тогда я не понял, в чем дело. Говорю же: на судьбу списал. На озарение. На знак, наконец. А сейчас, когда ты про подсказки речь завел… А ну-ка найди в интернете текст этой повести. Я тогда много раз перечитывал те абзацы, все глазам своим поверить не мог. Так что, думаю, что смогу вспомнить, где и что было изменено. Спустя четверть часа Горшок принялся читать вслух самым замогильным из всех своих голосов: – Скажите мне, мой друг! – произнес барон, вытирая замасленные руки о край плаща. – Скажите, благородные доны! С каких пор в столице его величества короля нашего повелось так, что потомки древнейших родов Империи шагу не могут ступить, чтобы не натолкнуться на всяких там обедневших князей, художников и сказочников?! Безденежные доны переглянулись и стали отодвигаться. Горшок покосился в угол, где сидели серые. Там перестали пить и глядели на барона. – Я вам скажу, в чем дело, благородные доны, – продолжал барон Пампа. – Это все потому, что вы здесь перетрусили. Вы их терпите потому, что боитесь. Вот ты боишься! – заорал он, уставясь на Горшка. – Трусы! – рявкнул барон. Усы его встали дыбом. Но от Горшка толку было мало. Ему явно не хотелось драться, ему хотелось выпить и закусить. Тогда барон перекинул ногу через лавку, забрал в кулак правый ус и, вперив взгляд в угол, где сидели серые офицеры, заявил: – А вот я ни черта не боюсь! Я бью княжескую сволочь, как только она мне попадается! - Когда, ты говоришь, ты это начал читать? – перебил его Князь. - Да в процессе записи Театра демона. Точно день не вспомню, но уже после того, как мне предложили заняться Тоддом. Ты ведь видишь, да, что тут пытались до меня донести? - Рассорить нас пыталась хитрая тварь, - процедил Андрей. – И ей это удалось, черт побери! Ужасно обидно, думал Горшок. Если меня сейчас убьют, эти его примитивные байки из склепа будут последним, что я вижу в своей жизни. Только внезапность. Меня спасет внезапность. Меня и Тодда. Улучить момент и внезапно напасть вместе с Тоддом. Захватить врасплох, не дать ему раскрыть рта, не дать победить меня, мне совершенно незачем продолжать идти в его фарватере. - Я когда тут слово «Тодд» увидел, просто обомлел, - оторвался от чтения Горшок. – Подумал, что мне сама судьба знак подает этой опечаткой. И даже не попытался выяснить, что там в оригинале. Может, так звали одного из героев. А, может, его звали Тобб, и то была опечатка, но видел бы ты, как воодушевлен я был в тот момент! Бля, да кто же она такая, что все это сумела провернуть, а?! – и шарахнул кулаком по столу. – Впрочем, и это еще не все. Был там еще один кусок. Погоди-ка, дай найду. Хм. Вот. Он слышал, как штурмовик нерешительно топчется сзади, и вдруг поймал себя на мысли о том, что оскорбительные словечки и небрежные жесты получаются у него рефлекторно, что он уже не играет фронтмена хамло, распевающего сказочки, а в значительной степени стал им. Он представил себя таким в большой жизни, и ему стало мерзко и стыдно. Почему? Что со мной произошло? Куда исчезло воспитанное и взлелеянное с детства уважение и доверие к себе подобным, к человеку, к замечательному существу, называемому «человек»? Куда делась любовь к высокому искусству, театру? А ведь мне уже ничто не поможет, подумал он с ужасом. Ведь я же Князя по-настоящему ненавижу и презираю… Не жалею, нет – ненавижу и презираю. Я могу сколько угодно оправдывать его тупость и ограниченность, его самодовольство и равнодушие, но я теперь отчетливо вижу, что это мой враг, враг всего, что я люблю, враг моих друзей, враг того, что я считаю самым святым. И ненавижу я его не теоретически, не как соперника и автора песен, которые мне уже осточертели, а его самого, его как личность. Ненавижу его слюнявую морду, вонь его немытого тела, его слепую веру, его злобу ко всему, что выходит за пределы половых отправлений и выпивки. Вот он топчется, этот недоумок, который возомнил себя лидером группы и думает о себе невесть что, мечтает сместить меня и самому занять мое место, и никак не может сообразить, что есть искусство, что такое писать музыку, каково это – творить великое, а не басенки свои пошлые. И он махнет на все рукой, вернется в свою нишу, сунет в пасть ком жевательной коры и будет чавкать, пуская слюни и причмокивая. И ничего на свете он не хочет знать, и ни о чем на свете он не хочет думать. Думать! Да, конечно, его психология запутанней и рефлексы сложней обезьяны, но мысли его подобны вот этим пропахшим аммиаком коридорам туалета, и он совершенно уже невыразимо гнусен – страшный творческий преступник и бессовестный паук. Я пришел сюда любить людей, помочь им разогнуться, увидеть небо. Нет, я плохой фронтмен, подумал он с раскаянием. Я никуда не годный лидер группы. И когда это я успел провалиться в трясину? Разве бог имеет право на какое-нибудь чувство, кроме жалости? Нет, пора покончить со всем этим! И в этот самый миг Князь вдруг вспомнил, что и ему попадалось нечто похожее в тексте «Преступления и наказания», которое он сел читать, когда работал над Танцем. Ему стало по-настоящему страшно. - Да она дьявол! – взревел Миха. – Что ей нужно от нас? Она же даже незнакома с нами! - Со мной знакома, - покачал головой Андрей. – Я пытался припереть ее к стенке, но это бессмысленная затея, она не сознается и переводит стрелки. Вещает какой-то бред о сказочных мирах. Зубы заговаривает, одним словом. Предъявить нам ей нечего. Но мы теперь хотя бы знаем, это уже хорошо. - Ничего подобного! Мы по-прежнему не знаем, как она проникла в мой дом и как убедила меня передознуться. Да, я был на наркоте и не скрываю этого, но не помню, чтобы хотел умереть. И никакого особенного депрессняка тоже не припоминаю. Вот разве что… - он поднял глаза на Князя и густо покраснел. – Из-за тебя, - добавил он немного погодя. – Но я надеялся на примирение! – тут же с жаром продолжил он. – Мы ведь уже навострили лыжи в этом направлении, разве нет? Мы хорошо пообщались на Окнах. Я думал, сдохну от счастья, когда увидел тебя у входа в палатку. - Да? А по тебе этого было совсем незаметно, - усмехнулся Князь. – Обнимал меня, а сам на Фридмана пялился. Ну куда это годится? - Да я не знал куда себя деть от смущения, Андрюх, - потупил взгляд Горшок. – Хотел задушить тебя в объятиях, но как-то боязно было на публике это делать. Да и непонятно особо еще было, что мне светит. Вернешься ты в группу или мы будем просто мирно общаться. - Ты умеешь мирно общаться, Мих, это факт! – рассмеялся Андрей. – Ты бы не удержался и ляпнул бы что-нибудь на публике, как пить дать! - Ладно, проехали, Андро, - махнул тот рукой, - не хочу сейчас сраться и выяснять, кто из нас круче, кто как себя вел и почему. Я тебе вот что скажу. Ты позвони Оле и убеди ее отдать тебе записи с резервной камеры. Там можно рассмотреть лицо. Только так ты сможешь прижать эту мымру. - Резервная камера? – изумился Князь. – Что ж ты раньше-то молчал?! - Да, откровенно говоря, это больше мои догадки, чем факты. Просто когда мы с Олей ругались, она в запале брякнула, что поставит запасную камеру в моей комнате, чтобы следить за моим состоянием, если я вдруг прогоню ее. Я и без передозов тогда чудил будь здоров. - Это правда. И что, установила она ее? - Понятия не имею, - пожал тот плечами. – Я никогда об этом не задумывался и не вспоминал даже. Вот до нынешнего момента. Зная Олю, ее упорство в попытках вернуть меня на путь исправления… я убежден, что камера наверняка где-то имеется. Приходил ко мне как-то Леха в мое отсутствие. С какими-то подозрительными типами. Всякое может быть. Только… - Что? - Ну… найди возможность просмотреть содержимое без нее, хорошо? Я не хочу, чтобы она знала об убийстве. - Думаешь, ей будет легче осознавать, что ты сделал это сам? Да и если мы прижмем Шубину, все равно дело дойдет до суда, и Оля неизбежно узнает правду. Так какой смысл?.. - Просто… если эта камера над окном в мою комнату, то… там наверняка запечатлено… ну… - он осекся. - Понял, - не стал допытываться Князь. – Я все понял. Попробую провернуть это в обход Оли. Ей и вправду не нужно этого видеть. Странно только, что она до сих пор сама… - Она не станет. Зная ее… ей это слишком мучительно. Я бы не хотел причинять ей эту боль. Ты сможешь, ты мужик, ты мой лучший друг, а она… Андрей сцепил зубы и натянул самую безмятежную из всех своих улыбок. Друг. Самый лучший друг. Ну что ж, нужно оправдывать это почетное звание. - Знаешь, для начала я попробую поискать камеру сам, а уж в крайнем случае… - Да-да, - кивнул Горшок и улыбнулся. – Если вдруг больше не увидимся, то… прощай что ли. Андрей подошел к нему, обнял, утыкаясь носом в шею. - Надеюсь, ты мне не мерещишься. - А вот я в этом совсем не уверен, - угрюмо пробормотал Горшок и отвернулся, отпихивая Князя. – Иди. Прямо сейчас иди. Иди! – в отчаянии закричал он и вцепился в волосы, скрючившись над столом. Андрей с силой сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и отправился в прихожую обуваться. Когда перед самым выходом он напоследок заглянул в комнату, Горшка там уже не было. Первым делом он тщательно осмотрел дом снаружи, но не заметил никаких признаков камеры. Потом принялся рыскать внутри, изучая каждый квадратный метр помещения. Впрочем, если Оля не хотела злить вспыльчивого супруга, она могла запрятать ее куда угодно, тут нужна целая группа опытных сыщиков, чтобы найти крохотный глазок скрытой камеры. В спальне все оставалось по-прежнему: очевидно, с того самого рокового дня там так никто и не удосужился убраться. Князь подозревал, что никто даже и не приходил туда, кроме него самого. Постель была все так же беспорядочно разобрана, на ней все так же корешком вверх лежал «Гамлет». Андрей тщательно осмотрел комнату, сосредоточившись на тех местах, что могли дать наилучший ракурс, но безуспешно. Вероятно, Оля забыла воплотить свою угрозу в жизнь. Либо сделала это столь хитроумно, что у него не хватало фантазии предположить, где же прячется приборчик. Андрей устало плюхнулся на кровать, снова взял в руки книгу, снова уткнулся взглядом в знаменитый монолог Гамлета и на этот раз взгляд его непроизвольно скользнул чуть ниже по тексту… да так и замер, уткнувшись в странно знакомое слово, никак не могущее быть здесь. Сердце забилось чаще, Андрей стиснул книгу в пальцах и принялся вчитываться в каждое слово. Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль Смиряться под ударами Андро, Иль надо оказать сопротивленье И в смертной схватке с целым морем бед Покончить с ними? Умереть. Забыться И знать, что этим обрываешь цепь Сердечных мук и тысячи лишений, Присущих телу. Это ли не цель Желанная? Скончаться. Сном забыться. Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ. Какие сны в том смертном сне приснятся, Когда покров к Андрею чувства снят? Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет Несчастьям нашим жизнь на столько лет. А то кто снес бы униженья века, Андрея равнодушие ко мне, Заносчивость, отринутое чувство, Его способность жить и без меня, Насмешки князевской дружины надо мною, Когда так просто сводит все концы Укол шприца! Кто бы согласился, Кряхтя, под ношей жизненной плестись, Когда бы неизвестность после смерти, Боязнь страны, откуда ни один Не возвращался, не склоняла воли Мириться лучше со знакомым злом, Чем бегством к незнакомому стремиться! Так всех нас в трусов превращает мысль И вянет, как цветок, решимость наша В бесплодье умственного тупика. Так погибают замыслы с размахом, Вначале обещавшие успех, От долгих отлагательств. Но довольно! Андрей! О радость! Помяни Мои грехи в своих молитвах, Княже. Он перечитал монолог еще и еще раз, каждый раз натыкаясь на одни и те же слова – Андрей, Княже, укол шприца… Выходит, Шубина дотянулась и до Михи в тот самый роковой день! Уже чисто по инерции Князь поспешно отлистал страницы до самого конца и долго изучал надпись: «издательство Иностранная литература, редактор – Спицина В.Б.» И ни слова о Шубиной, Вагриусе и АСТ. Ни намека.

* * *

- Уходишь все-таки? – голос Горшка звучал странно хрипло, и сердце Андрея на мгновение дрогнуло. - Мы же уже все обсудили, Мих. Покантуюсь пока так. Если на больших концертах понадоблюсь – позовете. В туры не поеду, извини. А в крупных городах – всегда рад. Как я могу уйти из своего же детища, а? - Это мое детище! – взревел вдруг Миха, соскакивая со стула и нависая над как-то даже съежившимся Князем. – Я создал группу с нуля! Тебя взяли уже в готовый коллектив! - Который назывался Контора. И что вы там пели, не напомнишь?! – парировал Андрей. – Может, тогда и название старое вернешь? Ну чтобы совсем честно было. И шута моего с афиш уберешь? - Забирай своего шута к чертям! – рычал Горшок. – А название… к нему и я руку приложил, не забывай об этом! В песнях не только текст есть, но и музыка вообще-то! - Ой, Мих, да оставайся Королем и шутом, я что, против что ли? Только не ори так. Тем более, если я с вами буду периодически выступать. Странно будет делать это в составе Конторы, а? – и усмехнулся. – Хотя… мы же можем договориться, что название Король и шут используем, только когда играем вместе, а в остальное время… - Поздно, Андрей, - устало бросил Горшок, как-то быстро сдувшись. – Ты сделал свой выбор. Время вспять уже не направишь. Будущего у нас с тобой больше нет. Осталось только прошлое. Ну, по крайней мере, для меня. Я остался таким, как прежде, а вот ты… - Э, нет, это у меня ничего не изменилось, а вот ты со своим Тоддом… - Это всего лишь очередной проект! – снова взвился Миха. – Сегодня один, завтра другой! Нас с тобой что, только тексты песен твоих что ли связывают?! Тебе самому-то не надоело двадцать лет петь одно и то же? Пора меняться, пора расти! - Да мы все это уже проходили, Мих. И с каннибализмом этим – чем тебе «Ели мясо мужики» не угодили? И с трагичной любовью – «Невеста палача», наконец! Тебе там трагизма не хватает что ли? Так я могу еще что-нибудь покруче сбацать! - Сбацай, Андрюх! Это не тексты, - Горшок швырнул ему в лицо кипу листков, - это какая-то мура несусветная. Сразу видно, что детский поэт писал. Чушь полная, я не могу это петь! Напиши что-нибудь другое, а? Я уже даже не прошу тебя судью этого паршивого сыграть, ну хоть драматургом-то выступи, а? Я заплачу. Король и шут тебе заплатит, - он весь как-то сник, сгорбился и поморщился, словно бы эта просьба стоила ему чудовищных усилий. - А кто на каждом углу вещал, какой Князь плохой текстовик? – укоризненно покачал головой Андрей. – Вот ты давеча сказал мне: «Поздно, Андрей», а я отвечаю: «Поздно, Горшок». Ты тоже свой выбор сделал. Тебе налево, мне направо, на одной тропе нам не быть. - Тьфу, как поэтично, - сплюнул прямо на пол Миха. – Напиши об этом песню. - Я кажусь тебе романтичным? Это не так, - покачал головой Андрей. – Да ты и лучше меня знаешь, что если я вдруг напишу об этом песню, то получится какой-нибудь трэш. - Хотел бы я это услышать, - усмехнулся Горшок. – Ладно, проваливай, - махнул он рукой. – Выяснили. Будет концерт в Москве, может, позовем. - И на том спасибо, - пожал плечами Князь и тихо вышел из студии, где кроме них в тот момент не было больше никого. Объявлять об уходе не стал ни один из них: была пока неясность со столичными концертами, да и фанов огорошивать не хотелось. К тому моменту, как в квартире Андрея раздался звонок Леонтьева, с Горшком они не общались уже больше трех месяцев. - Планируется концерт в Юбилейном, - без предисловий начал Реник. – Назови свои условия участия. - Хм, а давно ли ты стал парламентером? – усмехнулся Князь. – Я поговорю с Михой на эту тему. - Не стоит, он не будет это обсуждать, - оборвал его мысль Реник. – О концертах теперь договариваюсь я. - С чего бы вдруг? - У Михи тяжелый творческий процесс. Он вживается в Суини Тодда, лишние нервотрепки ему точно ни к чему. - Даты какие? - 16е. - Э, не. О таких вещах заранее надо предупреждать, у меня тур как раз в этих числах будет. Да и порепетировать всей группой не мешало бы, четыре месяца почти не играли вместе. Хоть пару раз надо бы пробежаться по программе, сет определить. - Его уже определили, репетиции прошли. Вклинишься как-нибудь. Не впервой же. - Слушай, Леонтьев, ты не охамел ли? – взвился Князь. - И тур свой отменить тебе труда не составит. Сколько там к тебе человек приходит? 50? 100? Да тебе от этих туров одни убытки. А тут многотысячный концерт. Перенеси тур свой – бабла заработаешь, плохо что ли? - Значит, так. Ничего отменять и переносить я не стану. Это вам придется отменять концерт в Юбилейном, - Князь чувствовал биение крови в ушах, когда чеканил этот приговор. - Ты прекрасно понимаешь, что никто этого делать не станет. Концерт мы сыграем – с тобой или без тебя. - Я все же позвоню Михе… - Не стоит. Он скажет тебе то же самое, только куда менее вежливо. - Слушай, Саш… - осторожно начал Андрей, - ты ведь из-за того случая, да, ну разошелся-то так сейчас, а? - Всего доброго, - процедил в ответ Леонтьев и бросил трубку. - Прекрасно, - прорычал Андрей коротким гудкам. – Играйте свой концерт. И уже на следующий день в прессе появилось официальное заявление Князя о выходе из Короля и шута. Подспудно он ждал звонка Михи, но вместо него – не позвонила, возникла на пороге Оля. Глаза ее были красны от слез. Она проковыляла мимо очумевшего от такого поворота дел Андрея и рухнула на диван в гостиной, не дожидаясь приглашения сесть. - Он опять развязал, - только и сказала она и тут же разрыдалась. – Все усилия прахом! Он опять развязал! – и воздела руки кверху. – Ты же поговоришь с ним, да? – она вдруг рухнула на колени, вцепилась пальцами в руки Князя и вся затряслась. – Поговоришь, да? Ты же убедишь его бросить это дело, а? - Давно? – сухо поинтересовался Андрей. - Не знаю, - помотала она головой, громко всхлипывая. – Я еще с лета замечать что-то такое начала, но он виду не подавал, а сегодня пришел из студии под кайфом и ничего не говорит, огрызается только, а руки исколоты… - и уткнулась лбом в пол, царапая ногтями ковер. - Так, ну ладно. Поднимайся давай и поехали. Его надо в чувство привести. Он не отрубился? - Не знаю. Я как только увидела его таким, сразу сюда прибежала. Я давно его таким не видела! – и она снова завыла. Андрей довел Олю до машины, и они погнали к новому Михиному дому. Вот только еще по дороге раздался звонок от Татьяны Ивановны: Горшок был у нее и явно в полном невменозе. Андрей отвез Олю домой, предпочтя разбираться с другом один на один. Тем более, что неизвестно было, как именно Горшок отреагирует на его появление. В отличие от Оли, Татьяна Ивановна не проронила ни слезинки и выглядела неприступной крепостью, когда распахнула дверь перед Андреем. - Зря ты пришел, - покачала она головой, не желая пускать его внутрь. – Миша только-только успокоился. Вряд ли он будет рад тебя видеть. Ты же отдаешь себе отчет, почему он это сотворил с собой? - Поэтому я и здесь, - тихо, но твердо произнес Князь. – На пару слов буквально, пожалуйста. Я не буду лезть в ваш воспитательный процесс. Да и кто я такой, в конце концов. - Действительно, - язвительно бросила Татьяна Ивановна, тем не менее, отступая в сторону. Князь вошел, тщательно вытер ботинки и прямо так, не разуваясь, прошагал в старую спальню братьев Горшеневых. Горшок лежал на кровати лицом к стене и, казалось, спал. По крайней мере, он никак не отреагировал на появление друга. Князь сел на краешек и опустил ладонь ему на спину. - Мих, - прошептал он, медленно поглаживая его, - все же было решено еще летом. Мы же все обсудили. Это был вопрос времени. Да и вы… все равно играли без меня. Горшок молчал и не двигался, но Андрей отчего-то был уверен, что тот не спит и слышит каждое слово. - Мих, я не хочу с тобой ссориться. Почему мы не можем разойтись по-человечески? Тот вдруг дернул плечом и резко подскочил: - По-человечески?! – прорычал он. Зрачки его были чудовищно расширены. – По-человечески, ты говоришь?! Когда мы с тобой в последний раз общались, не подскажешь? Еще летом? Это ты называешь по-человечески?! Это ты называешь дружбой?! - Я писал альбом, ездил в тур… - попытался оправдаться Андрей, но и сам знал, насколько нелепо выглядят эти оправдания. Раньше им ничто не мешало созваниваться каждый день, а сейчас произнести суровую правду он оказался не в силах. - Так и скажи, что хер на меня клал, - Горшок изо всех сил ударил кулаком в стену. – У вас там с Каспером теперь своя шайка-лейка! - Как и у вас с Ренегатом, - примирительно выдал Князь. – Ты ведь даже о концерте сам не захотел со мной договариваться, а его подослал. - Если бы ты отказал… одним словом, так было проще, - буркнул Горшок, пряча глаза. - Само собой. А я просто официально объявил о том, что и так все давно знали. И мы с тобой в первую очередь. - Черт побери, да не хочу я ничего такого знать! – заорал Горшок. – Ты должен вернуться и точка! Ты меня предал, слышишь?! - Я не вернусь, Мих, - тихо произнес Князь, сжимая его плечи и пытаясь заглянуть в глаза. – Но это не повод снова садиться на иглу, так ведь? Об Оле с Сашкой подумай. - Только о них и думаю, - проворчал он и скривился. - Ну вот и славно. Больше черного не будет? Обещаешь? - Убирайся, - тихо произнес Горшок. – Мое здоровье и моя жизнь отныне не твоя забота. И ультиматумы ты мне теперь не можешь больше ставить. Тебе просто нечего предложить мне взамен! - Это правда. И все же… Мих, никому не станет лучше, если ты угробишь себя. - Проваливай, говорю же! – и он изо всех сил оттолкнул Андрея так, что тот свалился с кровати и больно ударился об пол затылком. На мгновение во взгляде Горшка мелькнуло беспокойство, и он бросился было помогать Князю встать, но, осознав, что с тем все в порядке, снова запрыгнул на кровать и отвернулся к стене. - Устал от меня, да? – уже подходя к дверям, услышал Андрей. – Думаешь, я не понимаю, почему ты пропал с радаров? Понял, не дурак. Поэтому и из группы свалил. Тодд ведь ни при чем, так? Это только повод. Князь молчал, не зная, что ответить. - Ладно, вали. Считай, что выяснили все. Можешь говорить обо мне в прессе что угодно. Даю полный карт бланш. - Я не ты. - А со своей стороны обязуюсь помалкивать! – с вызовом крикнул Горшок. - Не надо мне таких громких обещаний, тем более, что ты их все равно не выполнишь. Лучше с черным завяжи, толку больше будет. И… береги себя. Пожалуйста, - Андрей вышел из комнаты, чувствуя на себе болезненный взгляд карих глаз с расширенными зрачками.