Танец злобного гения

Андрей сидел в каком-то коматозе, не ощущая ни собственного тела, оставаясь глухим к биению своего же сердца, к хаотичным движениям рук, то хватавшихся за лицо, то лихорадочно ерошивших волосы. Он отказывался верить в увиденное и, хоть на экране теперь не происходило уже ничего, виднелась лишь часть лежавшего на полу тела, он продолжал упорно всматриваться, надеясь, что это чья-то глупая шутка, жестокий розыгрыш, и вот сейчас все разрешится, и он узнает, наконец, правду. Потому что та правда, которая открылась полминуты назад, была непереносимой, непостижимой. - Андрюх, - теребил его Реник не в силах достучаться до разума выпавшего из реальности Князя, - это что, шутка такая? Ты меня так разыграть решил что ли? Что это было? А Андрей только мотал головой и едва слышно бормотал: - Не может быть, этого не может быть. Не верю! – вскричал, наконец, он, вскочил со стула и выбежал из комнаты, ногой выбил входную дверь, не утруждая себя попытками просто ее открыть, и помчался вниз по лестнице, а вслед ему неслись крики Реника: - Всё равно же все об этом узнают рано или поздно! Андрюх, лучше расскажи мне прямо сейчас обо всем, я никому тебя не сдам, клянусь! А Князь бежал вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступени, а в клетке мозга его металась всего одна хлесткая мысль: «Как такое возможно?!» Он выбежал на улицу и очень долго мчался по мостовой наугад, не соображая, в какой стороне дом, да и не стремясь туда попасть, пока не выдохся и не свалился на ближайший газон, чтобы отдышаться и привести мысли в порядок. Как бы то ни было, во всем необходимо было разобраться, и глупые эмоции в таком деле могут только помешать. Итак, что мы имеем? – принялся рассуждать Андрей, лежа на газоне лицом в траве. – Науськивателем оказался я, и это факт, который оспорить трудно. Как такое в принципе могло произойти? Ну, во-первых, это может быть видеомонтаж или что-то в этом роде – вклеили в самый последний кадр мое лицо да и дело с концом. Надо попробовать самому разобраться в этом, художник, я или нет, в конце концов! Во-вторых, если окажется, что это не вклейка и не монтаж, значит, я действовал либо под гипнозом, либо под наркотой. И оба варианта надо также проверить. Что снова возвращает меня к гребаному расследованию! Черт его дери! Надо обойти и опросить всех гипнотизеров Питера. Надо узнать, какой наркотик способен захватить сознание человека на некоторое время, а затем полностью стереть из его памяти совершенное им в момент потери контроля над собой… От таких рассуждений стало немного легче. Да, на экране по-прежнему было его лицо, но это говорило лишь о том, что кто-то хотел его подставить. И ему фантастически повезло, что камера не попала ментам в руки. Если только Реник не… Он тут же достал телефон и набрал номер Леонтьева: - Саш, ты это… не говори пока никому. Я пробью видео на склейку и монтаж, а потом ну… может, я под наркотой какой был, а? – беспомощно добавил Андрей, осознавая, что Ренику подобное говорить точно не следовало. - Андрюх, я все понимаю, - на удивление покорно откликнулся Леонтьев. – Если бы это действительно был ты, тебе не было бы смысла втягивать во всю эту историю меня, Леху, Аллу. А ты своими расследованиями бесконечными кучу народу перетормошил. Глупое поведение для настоящего преступника, не находишь? Помощь нужна? - Я обращусь, если потребуется, - с благодарностью в голосе еле выдавил из себя Андрей. – Спасибо тебе, - и сбросил звонок. В первые же минуты изучения видео уже дома Князь понял, что никакой склейкой и монтажом тут даже и не пахнет. Либо ее делали мастера такого высокого класса, который не снился даже Голливуду: несмотря на плохое качество самой картинки, швы, разница текстур, светотень хоть чем-то да выдали бы работу мастера, но нет, на видео был самый настоящий Андрей Князев в самых натуральных предложенных обстоятельствах. И теперь предстояла еще более сложная работа – выяснить, как он там оказался. Он помнил весь день 19 июля практически поминутно: как отвозил Алиску в садик с утра, как потом заскочил в студию записать вокал к одной из песен готовившегося к выходу альбома. Потом сразу домой, обед, скучные новости по телевизору, попытки что-то сочинить, мысли «а не позвонить ли Горшку» и, наконец, звонок от Оли со страшным известием. Андрей не мог припомнить ни минуты, когда бы он не был чем-то занят. Ни единой потерянной в памяти минуты. Ударили по голове, когда он выходил из машины, что-то вкололи, нацепили плащ и отвезли к Михиному дому? Или сперва загипнотизировали, а потом отвезли? Или просто загипнотизировали без всякой наркоты? Но кто это мог быть? Опять Шубина? Мысли лихорадочно крутились вокруг этого нового ужасающего факта, заглушая самую болезненную, звенящую пока только на периферии, но уже грозившую захватить разум и вытеснить из него остатки здравомыслия: «Я убил лучшего друга! Как мне теперь с этим жить?» И чем активнее он вращал в голове мысли о наркотике и гипнозе, тем надсаднее звучала эта неприятная мысль, постепенно принимая странные формы: а что, если никакого гипноза не было? Что если со мной случилось временное помутнение рассудка? Что если я сделал это по собственной воле, а потом просто забыл обо всем ну как в «Сердце ангела»? Что если я сошел с ума от всего этого бесконечного психологического прессинга и решил уничтожить его причину?! Не прошло и часа, как только этот вопрос и звенел оглушительным писком в его окончательно одуревшем сознании. Ведь не зря он с самого начала открыто признавался и себе, и всем прочим, что смерть Михи наиболее выгодна ему самому. Что никто так не выиграл с его смертью. Он не мог вспомнить, чтобы нечто подобное приходило ему в голову в период яростных атак на него фанатов Короля и шута, но нервы уже тогда были на пределе, и что если… Вот это самое «что если» не давало ему покоя, сводило с ума. Но Шубина, Шубина! – пытался сопротивляться здравый смысл и тут же с пренебрежением отбрасывался в сторону. А что Шубина? Подзуживание в книгах, с какой бы целью оно не осуществлялось, не доказывает вообще ничего, а вот лицо на камере в момент смерти… Только если коварная Шубина не предусмотрела и это и не подсыпала ему в чай наркоту, не наняла гипнотизера… Вся история походила на какое-то безумие, какой-то шизофренический клубок дикостей и противоречий, распутать который под силу было, пожалуй, одному только Шерлоку Холмсу. Андрей устало рухнул на диван, массируя виски. Ну даже если допустить факт того, что он действительно в сердцах нашептал Михе про суицид. Но он же, в конце концов, шприц ему в вену не втыкал! Он текст в Гамлете не менял! Все равно тут что-то не сходилось, была какая-то нестыковка. Как говорил Пуаро: отсутствовал важный элемент мозаики, без которого сложить ее никак не получалось. Чего-то Андрей по-прежнему не знал, даже если допустить, что его никто не травил наркотой и не гипнотизировал, а он нашептал все Михе по доброй воле. Эти размышления не позволяли ему окончательно скатиться в полное отчаяние, но и Агате рассказывать обо всем он пока не собирался. Хотел еще раз все как следует обдумать, отменил все ближайшие репетиции и на следующий день остался дома. Как назло, Миха больше не появлялся: наверняка предчувствия не обманули его, он исчез, как только появилась хоть какая-то ясность в расследовании. А Андрею так хотелось обсудить это сейчас с ним, пусть и пришлось бы во всем открыто признаться, если уж сам Горшок и правда забыл все, что происходило с ним в последние часы жизни. Признаться, покаяться и помириться уже окончательно и бесповоротно. Да, ушел, да, завидовал, да, хотел избавиться, да, нашептал. Андрей раз за разом повторял эту фразу про себя, и сам не заметив, как постепенно губы начали шевелиться, и фраза эта стала звучать уже вслух – сперва едва слышно, шепотом, но каждый раз все громче и громче, пока, наконец, он не проорал ее куда-то в потолок. - Да, Миха, это сделал я! Слышишь меня?! Тебя убил твой лучший друг! Ну пусть не убил, а довел до самоубийства. Ну пусть не он один, а вместе с Шубиной, но самого факта это не отменяло. Горшка убил Князь. Точка. Ничего другого история не потерпит, только эту жесточайшую правду, вынести которую ему было не под силу. Остаток дня он пролежал на кровати лицом к стене, водя пальцем по обоям и бездумно шепча: «Я убил тебя, я убил тебя, я убил тебя…» Кажется, звонил телефон. Кажется, кто-то звонил, а затем и стучал в дверь. Когда пришла Агата, она не стала допытываться в чем дело, а лишь приготовила ему горячий чай с бутербродами, погладила по голове и поцеловала в лоб. Жена умела не лезть под кожу, и он был ей за это благодарен. Будь сейчас Миха, он бы придумал выход из этой, казалось, неразрешимой ситуации. У Михи всегда про запас была куча идей, пусть большинство из них и абсолютно бредовых. А Андрей мог лишь водить пальцем по обоям и думать, думать, как сообщить обо всем Горшку. Он должен знать. Ну, разумеется, одно вполне логичное решение пришлое ему в голову практически сразу, но он тут же в ужасе отверг его. Но, по сути, и действительно был лишь один способ поговорить с уже умершим, если не считать, конечно, глупостей вроде спиритизма – отправиться туда самому. Вот только обратного пути не было, ему пришлось бы распрощаться с семьей, друзьями, творчеством, вообще всей жизнью – и все это только ради того, чтобы покаяться перед Горшком? Цель, безусловно, возвышенная и благородная, вот только стоит ли оно того? Оценит ли эту жертву сам Горшок? Не отвернется ли от Князя после такого признания? Ну, допустим, Андрей осознавал, что за содеянное – пусть даже называть это простым нашептыванием – жалости сам он не заслуживает, но вот только чем провинились Дианка с Алисой и Агата, мама, ребята из его группы, наконец? Нет, это слишком простое и, как ни странно, слишком жестокое и эгоистичное решение. Требовалось найти другое. И тут ему вспомнился последний прочитанный им абзац из «Преступления и наказания», где его постепенно подводили к той же самой мысли – умри, искупи свою вину, ты заслуживаешь смерти и ничего более. Андрей медленно поднялся, дотянулся до книги, раскрыл ее на заложенном месте и вновь перечитал тот кусок. А затем еще и еще. После примерно десятого прочтения мысли в голове потекли совсем в ином русле. Ну, в конце концов, чего такого потеряют его дочери и жена с мамой в случае его смерти? У него имеются неплохие накопления, и все они достанутся близким родственникам. Да, он не сможет больше зарабатывать концертами, но уже написанное им все равно продолжит приносить его наследникам солидный доход. Король и шут – дорогой бренд, только благодаря ему Князь сумел выжить первые несколько месяцев после ухода из группы. Андрей не вполне отдавал себе отчет, что происходит в его голове, словно бы разумом овладела чья-то посторонняя сила. Словно бы Шубина, вещавшая со страниц «Преступления и наказания», вселилась ему в мозг и перекроила там все по своему усмотрению. Его также ни капли не смутило, как методично он принялся за поиск веревки или кабеля, как выдирал из потолка люстру, взобравшись на стол, освобождая крюк, как методично водил куском влажного мыла с запахом розы по найденному походному канату, как ловко соорудил петлю, закрепил его на крюке, а другой конец привязал к дверному ограничителю на полу… Потом спокойно взобрался на стол, предварительно поставив на него небольшую пластмассовую табуреточку, встал на нее и набросил на шею петлю. За всеми этими действиями Князь наблюдал даже не со стороны, а откуда-то из другой реальности, где сам он был героем книги или фильма, и сознание его, не смевшее протестовать против всего происходящего, именно так его и воспринимало – смерть героя художественного произведения мало кого способна выбить из равновесия до какой-то ощутимой степени. Тем более такого обычного спокойного человека, как Андрей Князев. Петля затянута потуже, он встал на табуретке поудобнее, потом двинулся к ее краю, чтобы затем оттолкнуть ее в сторону… и в этот самый момент раздался звонок мобильного. Андрей чертыхнулся, ощущая, как сознание постепенно возвращается в дурное тело, и скосил взгляд в сторону телефона. На экране высветился номер Шубиной, и он, не до конца пока еще осознавая, от чего его уберег этот нечаянный, но пришедшийся странно вовремя звонок, скинул с шеи петлю, столкнул на пол табуретку и, опустившись на колени, прижал телефон к уху: - Слушаю. - Андрей Сергеевич, приветствую, - вкрадчивым голосом пропела Шубина, но в интонации ее тем не менее слышались едва уловимые нотки беспокойства. Которые Князь, впрочем, проигнорировал ввиду того, что до него начало постепенно доходить его положение. Он с ужасом посмотрел на мотавшуюся вверху петлю, на валявшуюся на полу табуретку, инстинктивно потер шею, словно бы уже ощутил давление на нее веревки, и тяжело сглотнул. - Не отвлекаю? – в голосе Шубиной ему почудилась издевка. Ну да полно, откуда она могла знать, от чего только что отвлекла и спасла его. - Что случилось? – прохрипел Андрей, ощущая резкий прилив благодарности к этой в целом весьма неприятной тетке. - Хотела обсудить с вами издание ваших стихов. Вы обдумали мое предложение? Дело выгодное. Будет дорогая бумага, эксклюзивная обложка, авторские иллюстрации, автографы с пожеланиями… соглашайтесь, Андрей Сергеевич. - Если честно, я не думал об этом. Не до того было, - не стал врать и увиливать Князь. - Полагаю, столь разумному человеку и не потребуется слишком много времени на принятие столь простого и выгодного решения. В конце концов, что вы теряете? Не переживайте, со сроками предоставления материалов торопить вас не будем. Прямо сейчас мне хотелось бы обговорить лишь их примерный объем. Плюс количество листов и тираж… Или я позвонила не вовремя? Я могу перезвонить завтра, когда вы будете готовы ответить на эти чисто технические вопросы… Тем более, что у нашего издательства уже есть опыт работы с вашими, если можно так выразиться, персонажами. - В каком смысле? – непонимающе нахмурился Андрей. – Что-то не припомню никакого сотрудничества с вами. - Это был настолько незначительный эпизод, что мы не стали вас беспокоить и связались только с РАО, чтобы иметь возможность использовать одно лишь название вашей песни «Писатель Гудвин». - Так. И…? – торопил ее Андрей. - Сюжет вашей песни показался нам очень интересным. Ведь по сути любой творец хотел бы стать таким Гудвином, чтобы иметь возможность своими произведениями менять реальность. Вы, конечно, слегка упростили, но сама идея великолепна! И мы решили ее позаимствовать и не так давно издали свою собственную Книгу Гудвина. - Книгу Гудвина? Это еще что за зверь? - Да, по сути, простой блокнот. Просто красиво и грамотно оформленный – в виде толстой книги с хорошей бархатной обложкой и состаренной бумагой. И к ней прилагается инструкция, в которой и рассказывается про вашего писателя Гудвина и про шанс того, кто приобретет книгу эту, воспользоваться чудесным даром Гудвина и намечтать себе судьбу. Или что-нибудь попроще. Технология проста: открываете книгу и пишете на ее страницах все, о чем мечтается. И это непременно сбудется. Ну, так, по крайней мере, нам обещал сам Андрей Князев, создав своего писателя Гудвина, - и Шубина усмехнулась. - Да это же просто развод, - скептически помотал головой Андрей. - Люди хотят верить в сказку, поэтому книга раскупается с опережением плана. Думаю, скоро тираж придется допечатывать. Я и для себя такую приобрела. Ну а что, если сбудется, а? – и снова хитрая ухмылка. – Продается во всех крупных книжных магазинах. В том же Буквоеде, например, - и в динамике повисло загадочное молчание. - Спасибо за информацию, Елена Данииловна, - наконец, ответил Князь. – Я обязательно свяжусь с вами в ближайшие дни, и мы обсудим тираж и количество страниц. Думаю, к тому моменту я успею подобрать материал, который готов буду выпустить на бумаге. Всего доброго, - и тут же бросил трубку, а сам спрыгнул со стола и отправился искать адрес этого Буквоеда. Книга Гудвина стоила почти тысячу, хотя и вправду представляла собой очень дорогую эксклюзивно оформленную записную книжку. На обложке из темно-коричневого бархата выбита была золоченая надпись «КНИГА ГУДВИНА». Больше ни одного слова, ни единой буквы во всей «книге» Андрею найти не удалось. Даже информация о тираже и издательстве прилагалась на отдельном сопроводительном листе, там же рассказывалась история писателя Гудвина и описывалось предназначение книги: исполнять мечты и желания. Стоит только описать их в книге достаточно живо и правдоподобно, как это непременно должно было произойти. Ведь только писатель Гудвин обладал уникальным даром воплощать фантазии и теперь готов был поделиться им с каждым. Князь усмехнулся, провел пальцем по золотому обрезу и отправился к кассе. Конечно, вся эта затея с книгой смотрелась со стороны несусветной глупостью, но альтернативу Андрей уже почти испробовал, и ему не захотелось повторения. Морок сгинул, пелена спала с глаз, и теперь он бы, наверное, уже не смог с прежним хладнокровием снова вскарабкаться на стол и накинуть на шею петлю. Перед уходом в Буквоед Андрей предусмотрительно замел все следы на случай, если Агата вернется раньше обычного, но не решился начать писать в книгу сразу же по приходе. Он отдавал себе отчет, что это всего лишь маркетинговый ход, реализация его глупой детской фантазии о том, чтобы его собственные персонажи могли шагнуть в жизнь со страниц исписанных школьных тетрадей, но все равно в сердце странно екало будто бы в предвкушении. Руки дошли только за полночь, когда его девчонки улеглись, а Князь заперся в своей комнате, достал из сумки книгу, раскрыл ее на первой странице и любовно огладил пальцами приятную на ощупь текстуру. Ну, разумеется, это не сработает, он даже не сомневался, но выговориться требовалось, а уж потом утром он снова возьмется за дело со свежей головой. Он пойдет в полицию и покажет им записи с камеры. Он заставит их проверить его на полиграфе. Он сдаст им Шубину и все ее художества. Он пойдет до конца. В любом случае, это лучше мыла и веревки. А пока… пока он расскажет обо всем Михе хотя бы так – на страницах книги, которую когда-то сам и выдумал. Он взял ручку… и его прорвало. Он писал несколько часов подряд и остановился только к рассвету. Писал, как хочет снова встретиться с ним, как скучает, как ощущает чудовищное чувство вины. Как завидовал Горшку всю свою жизнь, но вместе с тем хотел опекать и спасать. Как безмерно любил его, но в любовь всегда закрадывалось глупое соперничество. Что не мог не уйти, и, если бы ему пришлось прожить жизнь заново, он бы все равно ушел, поскольку ощущал потребность творить в одиночку, идти своим путем. Что, наверное, в глубине души и правда желал Михе смерти, но для него самого сюрпризом стала та дурацкая запись. Что он бы многое отдал, только чтобы оказаться сейчас рядом и во всем покаяться. Что любит, любит, любит и просит прислать ему хоть одну мелодию оттуда… если Горшок все еще может писать, а то он говорил в те их встречи, что уже не может. Спрашивал, как он там устроился и где он там вообще. Есть ли там рай, ад или что-то совсем иное? Писал про Шубину и ее книги. Про признание Реника, про признание Оли накануне свадьбы. И про то, что его личный персональный рай – это раннее утро у тихого заросшего пруда вдали от какой бы то ни было цивилизации. Небо только подернулось первыми всполохами рассвета, неподалеку в лесу выводят свои последние ночные трели соловьи. По воде бежит робкая едва ощутимая рябь, заливчато заходятся лягушки, трава влажная от росы, а на берегу сидят они вдвоем – Горшок и Князь. Сидят и молчат, понимая друг друга без слов. Когда ночная тьма и вправду начала выцветать, сменяясь предутренней серостью, Андрей поставил, наконец, точку и окинул быстрым взглядом исписанные мелким убористым почерком десять листов. Лихо он развернулся. Перечитывать не захотел – написанное на эмоциях вряд ли представляло из себя читабельный удобоваримый текст. Потом захлопнул книгу и отправился спать, положив ее себе под подушку. Но стоило ему только закрыть глаза, как он ощутил, что что-то не так. Что-то изменилось – и в ощущениях, и в положении его тела: вокруг было чертовски холодно, и, кажется, он больше не лежал.

* * *

Андрей заметил, что стоит посреди улицы без шапки и перчаток, он чудовищно замерз и держит в руках веревку. Как? Опять веревка? Он зажмурился, потер глаза кулаком и снова открыл их. Прямо перед ним стоял незнакомый молодой мужчина в черной полумаске и темном плаще, а прямо у их ног на земле лежал и изумленно хлопал глазами… Горшок собственной персоной. Он был несколько странно и старомодно одет и сам явно мало что понимал. Андрей наклонился и протянул ему руку: - Ты чего, Мих, с тобой все в порядке? – и только потом уже оглянулся, сразу понимая, что никогда прежде не был в этом городе. Все здесь было непривычным, и Андрей даже не смог бы сформулировать, что именно его смущало: одежда прохожих? Или что вместо машин по мостовой двигались экипажи, запряженные лошадьми? Или, что главное, здесь с ним был Горшок – такой же, как прежде: торчащие иглами волосы, беззубый оскал, безумный взгляд. И, невзирая на мявшегося тут же поблизости незнакомца, Миха, не раздумывая, напрыгнул на Андрея и заключил его в объятия. - Ура! Наконец-то! Андрюха! Ура! – вопил он, никак не объясняя своего поведения. – Наконец-то! - Погоди, погоди, - насилу отцепил его от себя Князь. – Может, хоть ты мне объяснишь, что происходит? Меня угаром накрыло? Вроде не употреблял ничего. Или ты мне снишься? Впервые чот вижу насколько реалистичный сон. А это еще кто? – и окинул взглядом одинокую фигуру в плаще и маске. - Ричард Гордон, - торжественно вымолвила фигура и протянула Андрею тонкую красивую ладонь для рукопожатия. – Насколько я понимаю, книга Гудвина сработала, и все стало на свои места? Отлично. Предлагаю где-нибудь уединиться подальше от этой… - он обвел рукой мостовую со снующими туда-сюда экипажами, - суеты и нормально все обсудить. Знаю, у вас масса вопросов. Видимо, кроме меня, отвечать на них некому. Что несколько странно, не правда ли, мсье Сказочник? – и Гордон почтительно склонился. Андрей нахмурился, ощущая шевеление удивительно знакомых, но будто бы совсем чужих воспоминаний. - Так это как же выходит, - влез Горшок. – Все это время за мной гонялся… ты сам?! – а вот его воспоминания, казалось, сложились вдруг в единое целое, и он осознал произошедшее и ужаснулся ему. - Я сам ничего не понимаю, Мих, - растерянно развел руками Андрей. - Не спешите, Микаэль, вы все узнаете в свое время. Андерсу необходимо прийти в себя. Вам этот процесс дался гораздо легче в силу некоторых особенностей: дело в том, что Сказочник все еще жив, ему сложнее принять случившееся. Так что вы ответите на мое предложение уединиться и все обсудить? - Куда пойдем? – с готовностью отозвался Горшок. - А это решать нашему Сказочнику, - и Гордон усмехнулся. – В его воле перенести нас куда угодно. Да хоть в свой особняк. Правда, Андерс? – снова почтительный поклон. Князь нахмурился. Чужеродные воспоминания опять зашевелились в его голове, и он, едва понимая, что делает, щелкнул у лица пальцами. В следующее мгновение все трое уже стояли в роскошно убранном помещении, где приятно потрескивал камин, а на стенах виднелись яркие фрески, в которых Андрей с изумлением узнал собственные рисунки. Он побрел вдоль стены, рассматривая каждый из них, а Горшок тем временем плюхнулся на диван. Кажется, ему-то все это стало уже привычным. - Ты знаешь, где мы? – спросил Андрей, поворачиваясь. - Припоминаю. Теперь, наконец-то, в голове все прояснилось, а до этого ходил, будто в тумане. Выходит, Сказочником был ты? А я чувствовал, что что-то здесь не то, - и хитро прищурился. Князь медленно пересек комнату, пытаясь сосредоточиться, привести в порядок хаотичные мысли, разбросанные по двум полушариям: одно все это время продолжало жить жизнью Андрея Князева, а второе будто бы пробуждалось от долгого сна и заново осознавало себя Сказочником Андерсом – создателем этого причудливого мира лесников, клоунов, колдунов и леших. Он вернулся к дивану, опустился рядом с Михой и принялся массировать пальцами виски. - Я могу начать рассказ за вас, пока вы вспоминаете. Это процесс не слишком быстрый, - улыбнулся Гордон, по-прежнему не снимавший маски. - Постой, - перебил его Миха, который как раз словно бы моментально очнулся и снова стал собой прежним, - а ты-то вообще кто такой и откуда так лихо соображаешь? Мы тебя знаем? Пасся возле нас все это время, дурачка из себя корчил, а теперь вдруг с видом этого как его… - ударил себя указательным пальцем по лбу и нахмурился, пытаясь вспомнить имя. - Вы, вероятно, имеете в виду Эркюля Пуаро, Микаэль? – губы Гордона растянулись в надменной улыбке. - Да, он! Всю книгу строит из себя дурачка, глупые вопросы задает, а в конце собирает всех подозреваемых и выкладывает карты. У тебя поди в рукаве-то сам джокер припасен, да? Как же, Джокер, ты хитер… - напел Горшок, ероша волосы и нервно смеясь. - Если вы позволите мне начать, я все объясню в свое время. Да, если угодно, в этой истории мою роль вполне можно сравнить с ролью великого сыщика. С одной лишь разницей – мне многое было известно с самого начала. Возможно, не все, но очень многое. Итак… думаю, никому из вас нет нужды объяснять, что это за место и как мы все сюда угодили? - Ну я-то помер, допустим, - снова перебил Гордона Горшок. – А это что-то вроде рая что ли? Хм, странноватый рай. Хотя… в самый раз для панка, - и громко заржал. Князь не выдержал и присоединился. - Это не рай, Миха, - покачал он головой, отсмеявшись. – И я не совсем понимаю, как ты вообще мог сюда попасть. Это, собственно, и есть то, за что ты все это время принимал этот мир – творение моих рук. Точнее, моей фантазии. Помнишь, я писал тебе, что хотел бы, чтобы мое творчество меняло жизни людей, могло принимать осязаемые формы? Так вот, кажется, это произошло. Я, сам того не подозревая, уже в ту самую минуту, как писал тебе то пресловутое письмо из армии, начал творить это место, которое заселил всей столь любимой тобой нечистью. - Постой-ка, - пробормотал Горшок, соображая. – Дай сообразить. Лесник, сосед-леший, возвращение колдуна, воспоминания о былой любви, Фред… - и тут хлопнул себя по лбу. – Я все понял! Я же все это время жил в мире наших с тобой песен! Но как я-то сюда попал? - Наверное, так же, как и я, - пожал плечами Андрей, не поднимая глаз на Гордона. – Я создал этот мир, но не мог просто так оставить его на произвол судьбы, я должен был приглядывать за ним, а потому и заселился сюда сам. Правда, я пока не вполне понимаю технологию… - Технологию вы тоже придумали сами, мсье Сказочник, - почтительно поклонился Гордон. – И называется она отражениями – да-да, речь о той самой песне. Здесь все это время жило ваше отражение, которое обладало вашими свойствами характера, вашими привязанностями. По сути, вы вырезали из него только одну функцию – собственную память. Чтобы не было конфликта двух историй, их наложения друг на друга. Чтобы здесь Сказочник не ощущал себя частью выдуманного мира, а мог и сам в полной мере поверить во все происходящее. - Это поэтому я здесь в зеркалах не отражался? – нахмурился Князь. - У отражения не может быть отражения. Иронично, - и Гордон наклонил голову словно бы с издевкой. – Что касается Микаэля, то после своей безвременной кончины, - Гордон выждал деликатную паузу, а затем продолжил, - он мог попасть только сюда. Никакой рай или даже ад для таких случаев не предусмотрен. Он был столь глубоко погружен в ваше творчество, мсье Андерс, что жил в нем долгие годы всем своим разумом. А после смерти его существо совершенно естественным образом потянулось сюда – в единственное знакомое ему место, где он мог обрести покой. - Но покоя я не обрел, - протянул Горшок. – Мотался, как говно в проруби, между этим миром и тем своим реальным. Что это за фигня была такая? - А вот здесь, господа, мне придется напомнить вам 2009 год и запись альбома «Театр демона»… - Так, стоп! – Горшок ударил ладонью по кожаному подлокотнику дивана. – Откуда ты все это знаешь? Насколько мне известно, ты персонаж этого мира. Ричард Гордон – я помню эту нашу песню. А ты шастаешь тут и втираешь даже Андрюхе – создателю всего этого – что тут вообще происходит! Как такое возможно? - Если я буду перескакивать с темы на тему, мы так никогда и не доберемся до финала, а мне хотелось бы побыстрее закончить с этим и оставить вас одних. Думаю, мсье Сказочник не для того писал всю ночь свою исповедь в Книге Гудвина, чтобы еще несколько часов провести в наших бессмысленных диспутах. Позвольте мне довершить свой рассказ, а потом я отвечу на все ваши вопросы. - Речь о песне «Танец злобного гения», так ведь? – Князь сощурился, словно бы его в одно мгновение вдруг осенило, и суть происходящего постепенно начала доходить до его сознания. – Кажется, именно после ее написания вся эта заваруха и началась. Все, я понял! Я сразу после этого сел читать «Преступление и наказание», и понеслось! Черт побери, так, выходит, во всем виноват я? - И да, и нет, - покачал головой Гордон. – Как создатель этого самого «злобного гения» вы, разумеется, невольно несете ответственность за все, что случилось впоследствии. Но, с другой стороны, когда он творил все свои пакости, мы не можем с уверенностью утверждать, что вы отдавали себе отчет… - Джекилл и Хайд! – перебил его Князь. – Я понял! - Именно, мсье Сказочник. Именно! Не просто так вы подкинули Микаэлю идею с этой повестью Стивенсона. Вы сами подспудно осознавали, что происходит, и хотели тем самым раскрыть глаза и ему, да и самому себе заодно. - Хотелось бы напомнить, ребята, - встрял Горшок, - что вы здесь не одни такие умные. Есть еще и дурак я. И мне хотелось бы получить свои объяснения. - Как я сказал уже ранее, - тут же продолжил свою монотонную речь Гордон, - после создания этого мира Сказочник населял его персонажами своих произведений. И каждый новый персонаж обретал здесь свое пристанище. Но когда на свет появился злобный гений, персонаж… - А, я понял! – снова хлопнул по подлокотнику Миха. - … это был принципиально новый тип героя. Не такой, как все прежние черти и гоблины. Поскольку сам создатель наделил его уникальными свойствами существования в нескольких мирах одновременно – в мире реальном и мире вымышленном. Так началась история проказ и пакостей злобного гения – будем называть его именно так. И все бы ничего, если бы мсье Андерс – разумеется, невольно, не вполне понимая, что за этим последует – не наделил его некоторыми свойствами собственной личности. Например, своей внешностью, пристрастием к литературе. - Проказливость и тяга к розыгрышам – это от Михи, - буркнул Князь, сжимая лицо между ладоней в ужасе от содеянного. - И вот эта вот, по сути, новая ипостась вас обоих с внешностью Сказочника и непоседливым нутром Микаэля отправилась бродить по всем доступным ей мирам в поисках приключений. Он прыгал на страницы книг и перемешивал в них текст по собственному усмотрению. Он мчался сюда и здесь разыгрывал из себя то Сказочника, то загадочного преследователя, а потом он… - Стоп! – снова перебил его Горшок. – В каком смысле он разыгрывал из себя Сказочника? - В том же, в каком Хайд разыгрывал из себя Джекилла, - мрачно произнес Князь. – Он был второй ипостасью меня и, по сути, даже тебя. Вырывался из нас подчас, как черт из табакерки, когда ему это было нужно, а потом снова прятался, отправляясь гулять в книги или… в реальный мир. Погоди, погоди… - прошептал Андрей, снова напряженно массируя виски. – Так та запись, та физиономия в камере… - Работа гения, ну разумеется, - снисходительно улыбнулся Гордон. – По сути, именно он и организовал смерть Микаэля. То есть, в некотором роде, это сделали вы оба, - и Гордон развел руками. - Класс, - с восхищением протянул Миха. – Я всегда чувствовал, что умру как-нибудь по-особенному. И вуаля. Настоящие панки и уходят по-панковски. Как тебе такое, Курт Кобейн?! – и счастливо захохотал. - Но не будем забегать вперед, если мы хотим понять, что же на самом деле произошло с вами и с группой. Злобный гений, безусловно, здорово вам напакостил, но, поскольку он был всего лишь ипостасью, то в полной мере всего лишь выражал ваши потайные мысли и сокровенные желания. Когда он подсказывал Андрею уйти из Короля и шута, то озвучивал его собственный давний порыв. Скажите, Сказочник, разве вы сами не стремились уйти в сольное плавание? Князь опустил голову под насмешливым взглядом Гордона и – полным ужаса – Горшка. - Ну, конечно! – охнул Миха. – Я так и знал! Я всегда это знал! – и принялся отчаянно царапать ногтями обивку дивана. - А вам, господин артист, гений тоже подкинул вашу давнишнюю страстишку – желание блеснуть на сцене актерскими талантами. Создать что-нибудь великое, чтобы войти в историю не просто как дурачок из Короля и шута. Утереть, наконец, нос этому авторишке детских сказочек – Князеву. Разве нет, а? Миха заскрежетал зубами, но все же медленно кивнул. - Ну так а что тогда обижаться на проказника, который всего лишь высвобождал ваши потайные стремления, которые вы снаружи – ради приличия, ради дружбы или чего-то еще старались подавлять. Мсье Леонтьеву он подсказал науськать вас друг против друга, так разве ж и все время до этого тот и не занимался примерно тем же самым? Так какова в том вина конкретно гения? - Замысел и преступление – сильно разные вещи, - нахмурившись, изрек Андрей. - Не, Андрюх, он прав, - хмуро помотал головой Миха. – Нас же не принуждали ко всему этому. Просто подсказывали, намекали, подогревали наше самолюбие, гнев, тщеславие… но при этом всё проделали мы сами – сами поругались, сами разошлись. Парня твоего винить не за что. Да, он развлекся, но мы-то могли бы и не вестись на его шутейки. А мы клюнули и своими же собственными руками… - Горшок не договорил, уронив голову на руки. Плечи его затряслись. - А если он прав, - едва найдя в себе силы, выдавил Князь, - получается, я и правда желал тебе смерти? - А вы ведь никого не убивали, мсье Андерс, - снисходительно улыбнулся Гордон. – Да, у вас бродили в голове мысли, что вот если бы Микаэля не стало, вам было бы значительно проще строить карьеру, но мысли эти были настолько эфемерными, что, даже воплотившись в виде науськиваний гения, дальше науськиваний не пошли. Вы решились уйти из группы, но об убийстве друга всерьез и не помышляли. Именно поэтому смерть господина артиста – целиком его собственных рук дело. Да, безусловно, гений прискакал сюда, предчувствуя возможность поразвлечься. И ему не нужны были ключи, чтобы войти внутрь, он же не человек из плоти и крови, понимаете, да? Он незримо стоял за плечом Микаэля, нашептывая ему, что жизни его грош цена, что никому он не нужен, и после смерти никто о нем не вспомнит, но шприц достал и вколол себе в вену героин сам Микаэль. И да, судмедэксперты уже выдали свое заключение: смерть произошла не от передозировки, а от сердечного приступа. Она была в любом случае вопросом времени, и гений в этом плане лишь устроил пляски на костях и не более того. Он умер бы и без гения за плечом. - Это правда, - кивнул Горшок. – Сердце у меня давненько барахлило, да я внимания не обращал. Ну иногда корвалолу жахну и дальше копчу небо. - Если бы я не ушел тогда из группы, ничего бы этого не было, - упрямо твердил Князь. - Да брось, Андрюх, я и до твоего ухода уже разваливался по частям. Я ж не Кит Ричардс и не Оззи, здоровье у меня не то. - Он все верно говорит, - кивнул Гордон. – Гений развлекался и мелко пакостил, устроил настоящее шоу со своими плясками, но главные беды в своей жизни вы сотворили своими собственными руками. - Это в любом случае так и есть, - буркнул Князь. – Гений же был частью нас самих. Мы и говно творили, мы же и веселились, наблюдая за пожаром. - А уже после свершившейся трагедии он решил продолжить развлекаться и играл на вашем чувстве вины. И попал-таки в самую точку. - Даже расследование меня вынудил начать. Совершенно бесполезное и бессмысленное, - Андрей запустил пальцы в волосы и шумно выдохнул, откидывая голову на спинку дивана. – Бред какой-то. Зато мечта блин сбылась – влиять творчеством на реальную жизнь! Повлиял бля! - Но гений при этом, хоть и был в некотором роде Хайдом, а все равно в глубине души осознавал, что подтолкнул вас к трагедии и сделал обоих глубоко несчастными. И в итоге веселье его обернулось только драмой и слезами. Такой исход его тоже не устроил. И вот тогда он решил все исправить – ну по мере своих сил и возможностей. - Исправить? – насторожился Миха. - Воскрешать мертвых он, разумеется, не мог. Но вот его дар путешествовать между мирами сослужил и ему, и, следовательно, вам обоим неплохую службу. Именно благодаря усилиям злобного гения Микаэлю пришлось несколько задержаться на этой грешной земле. Гений буквально выдирал его сознание из сказочного мира, забирая с собой в мир живых, чтобы тоскующий Андерс мог еще раз пообщаться с другом. - Так, постой, - перебил Гордона Горшок. – Выдирал – это как? Попытками убить меня? Хочешь сказать, что это он так воскресить меня там пытался, убивая здесь? - В некотором роде, - сделал неопределенный жест Гордон. – Убивать вас он не хотел и не собирался. Целью его было всего лишь поставить вас на грань жизни и смерти здесь, чтобы бессмертная душа смогла оказаться там, где ее ждали. Получалось у него все это неважно: надолго на земле призрак Микаэля задержаться все равно не мог, а в этом сказочном мире в результате этих бесконечных скачков между мирами тот окончательно лишился памяти о своем прошлом и понимания того, кто он такой. Счастья это не прибавило никому, и гений под конец уже сам все это осознал и отчаялся что-то исправить. - Дошло до дуралея, что заигрался, ага, - закивал Миха. - Андерса чувство вины практически загнало в петлю, Микаэль лишен памяти и живет в постоянном страхе, Сказочник начинает что-то подозревать и поэтому прячется от своего друга, ведь он понимает, что не в состоянии контролировать свою вторую ипостась, цель странных поступков которой ему опять же неясна. Все загнаны в угол и несчастны. А проказник так хотел всего лишь повеселиться. Когда же он увидел, что Андрей настроен всерьез покончить с собой, вот тут-то он не на шутку и испугался: если Сказочника не станет, что будет с ним самим? На то, что он продолжит независимое существование в уже созданном сказочном мире, рассчитывать гений не мог – риск был слишком велик. Вот тогда-то он и постучался в мои двери, - Гордон галантно улыбнулся и выдержал театральную паузу, рассчитывая, вероятно, на шквал вопросов. Горшок его не разочаровал. - Твои двери? Ты о чем это? - Пора, вероятно, представиться и сбросить маски. - В прошлый раз это кончилось плохо, - покачал головой Князь, но останавливать Гордона не стал. Тот снял черную бархатную полумаску, взъерошил волосы, и перед взором Горшка и Князя предстала женщина. Высокая, с несколько грубоватыми для дамы чертами лица и низковатым голосом, но все же женщина. Отвесила очередной поклон и продолжала выдерживать мхатовскую паузу. - Кажется, я знаю, кто это, - пробормотал Андрей. – Вы, конечно, внешне мало похожи на нее, вы гораздо моложе, но… это ведь сказочный мир, так? Здесь мы сами вольны выбирать себе личину, разумеется, если мы не простые персонажи. Именно так вы выглядели лет сорок назад, я прав? Но… как? - Так, стоп! – рявкнул Горшок. – Вы опять, ребята, на своей волне. Ты кто, красотка? – повернулся он к Гордону, если его, конечно, отныне можно было так называть. – И почему все это время корчила из себя мужика? - Шубина это, Мих. Так ведь, Елена Данииловна? – решил все же для верности уточнить Андрей. – Именитый редактор, через чьи руки проходит едва ли не большинство современной литературы. Только вот ума не приложу… - Как я очутилась здесь, в вашем мире, так, Андрей Сергеевич? – риторика Гордона моментально изменилась, и, несмотря на то, что в этих обстоятельствах Шубина была совершенно непохожа на себя настоящую, Князь сразу узнал ее по тягучей властной манере речи. – Ну вы же сами только что меня отрекомендовали как опытного редактора с обширной кхм… писательской картотекой. Кому же еще попадать в ваши авторские фантазийные миры, как не нам? Если хотите знать, побывать в мире каждого литератора – мой священный долг. Иначе какой же я редактор? Я же ведь не орфографию с пунктуацией правлю, я даю рекомендации по исправлению общей сюжетной канвы. Советую одних персонажей убрать, а других – выдвинуть на передний план. Как иначе я буду делать это, если не познакомлюсь с миром творца изнутри? О, сколько я таких миров повидала на своем веку! Под сколькими личинами скрывалась! Обычно я делаю это, принимая облик одного из персонажей – высматриваю, вынюхиваю, проникаюсь историей. Мне хватает нескольких дней, чтобы иметь возможность подрихтовать книгу. Но в вашем случае пришлось задержаться… - Мою книгу вы не издавали, Елена Данииловна, - задумчиво осадил ее Князь. - Да, какая-то гнилая отмаза, - согласно закивал Горшок. – Андро никаких книг не писал и к вам за советами не обращался, но вы тем не менее… - Ну ладно, я в некотором роде заинтересовалась происходящим. Появление конкурента в виде злобного гения не ускользнуло от моего внимания. И если мне потребовались долгие годы, чтобы освоить этот талант – погружаться в мир фантазий автора, то конкурент мой, казалось, рожден был с этим даром. Я захотела узнать, в чем тут дело, и проследила за ним. Он и привел меня сюда. Поначалу я хотела лишь осмотреться, а потом собиралась тихонько покинуть ваш мир, не привлекая особого внимания… - Ага, и для этих целей – непривлечения всеобщего внимания – вы сняли самый пафосный замок в округе, созвали всех девиц на самый скандальный бал, охмурили самую красивую и богатую невесту города… - Не смогла удержаться, - усмехнулась Шубина. – Да и вы приняли все за чистую монету, поверили в то, что я ваш персонаж, таинственный колдун, связанный дьявольским контрактом. Пришлось немного подыграть. По вашей же собственной воле персонаж этот, в чью шкуру мне пришлось влезть, прячет свою истинную личину под маской. Стоит снять ее – и тайне конец, а до той поры можешь выдавать себя за кого угодно, и это будет правдой, но… только пока на тебе маска. Но по ходу все равно пришлось импровизировать, это ведь сказочный мир, а я-то вполне реальный персонаж с куда более широким спектром возможностей. Не могла же невеста Микаэля увидеть под маской женское лицо. Особенно после давешней жаркой ночи. Пожалуй, это шокировало бы ее похлеще черта. - Куда уж сильнее! – встрял Миха. – Она и так скончалась от этой выходки. Шутка ли – узнать, что твой возлюбленный – сам сатана! - Уж лучше сатана, чем хитрющая баба, тут Шубина права, - заявил Андрей. – В любви к сатане есть какая-то кроха романтики и жертвенности. А вот узнать, что твой возлюбленный – пожилая дама ну или пусть даже привлекательная молодая особа – на романтику не тянет вовсе. Ну ладно, Анфи была всего лишь персонажем, ее нетрудно воскресить, если это потребуется. Но зачем же вы, Елена Данииловна, вообще стали выдавать себя за мужчину? - Хотелось подобраться к гению – то есть, к вам, Сказочник – поближе, не привлекая при этом излишнего внимания к своей персоне. Колдунами и прочей нечистью вас уж точно не удивить, а вот крутящаяся поблизости дама странного вида могла бы вызвать ненужные вопросы. Алонс и так едва не раскусил меня. Пришлось покупать его молчание. - И как скоро вы сумели понять, что происходит? - Да практически сразу. Но у меня была фора: я уже заранее знала, кто вы такой. Не догадывалась о ваших целях, но примерная схема поведения была мне ясна. А цели стали понятны чуть позже, когда вы сами явились ко мне с «Преступлением и наказанием» и попросили разобраться, что произошло с текстом. - Каким же образом вы их поняли? – нахмурился Андрей. – Я же не рассказывал вам о том, что меня посещает призрак Михи. - А этого было и не нужно. Я поняла достаточно: Сказочник пытается каким-то образом подействовать на Микаэля там, чтобы что-то изменить здесь. Учитывая тот факт, что здесь, в нашем мире Михаил не так давно умер, связь показалась мне очевидной. Вы хотели что-то исправить, вероятно, ощущая вину за произошедшее. Что именно – меня не интересовало, это ваши с ним дела, меня касалось только лишь происходящее в мире фантазий. Я наблюдала за вами, я училась у вас, но, откровенно признаться, так ничему и не научилась, увы. Наверное, потому что я не творец. Я по-прежнему смогу и дальше путешествовать по сказочным мирам их создателей, но не смогу влиять на происходящее там, не смогу оттуда что-то вещать сюда. - Так естественно! – подал голос Миха. – Мир-то не ваш, а его. Только он и может все это провернуть. - Вы правы, Михаил Юрьевич, - кротко согласилась Шубина. – Могу похвастаться лишь тем, что гению удавалось действовать только через книги, выпускавшиеся моей редакцией. Так ему, вероятно, было проще – почва мной уже была разработана и подготовлена… - Не только, - перебил ее Князь. – Гамлет, которого перед смертью читал Горшок, была издана совсем другими людьми. - Да? – без тени разочарования или хотя бы изумления в голосе произнесла Шубина. – Вы быстро учитесь, Андрей Сергеевич, я вас поздравляю. Я искренне рада за вас и ваше творение. Редактор не может не радоваться успехам творцов, - и в интонациях ее и правда не слышалось ни капли лицемерия. Впрочем, мы несколько уклонились от темы. Когда гений понял, что вам, Андрей Сергеевич, а, соответственно, и ему угрожает опасность в виде самоубийства, а на вас он подействовать на тот момент не мог уже никак, вот тогда он бросился за помощью к единственному человеку, кто сразу бы понял, чего ему нужно, и принялся бы действовать, а не бездумно пялиться в текст. В тот день я вычитывала очередную скучную рукопись, и гений принялся в ней проказничать, меняя текст по собственному разумению. Намекал на то, что вы приняли страшное решение, и вам надо как-то помочь прекратить все эти терзания и дать возможность увидеться с другом через Книгу Гудвина. Да, идея была не моя, ее подсказал мне он, я лишь вспомнила, что когда-то что-то подобное уже однажды издавалось нашей редакцией… - Дивное совпадение, - с сомнением покачал головой Андрей. – А если бы такой книги не существовало? - Уверена, что гений – то есть, вы сам, Андрей Сергеевич – сумел бы подыскать другой способ привести Сказочника в чувство, заставив его понять, что вы с ним и с гением суть одно неразделимое целое, временно не осознающее себя таковым и расколовшееся на три сознания, мнившие себя разными личностями. Лишь слияние вас воедино могло исправить ситуацию, а для этого вас необходимо было поместить сюда – в мир, где вы имели возможность встретиться с Михаилом и поговорить, наконец, по душам. С Михаилом, который также некоторое время разорван был на две не осознающие себя субличности, и только благодаря книге Гудвина воссоединившийся, наконец, с самим собой. Вы все сделали сами, Андрей Сергеевич – ведь и Гудвина этого пресловутого вы когда-то сами сочинили. Вам нужна была лишь крошечная помощь со стороны, малюсенький толчок, и все стало на свои места. И мне осталось лишь пожелать вам удачи и откланяться. Надеюсь, у вас больше не осталось ко мне вопросов? Я старая женщина и нуждаюсь в отдыхе… У Князя с Горшком вопросов этих была еще целая куча, но им больше не хотелось задавать их и бесконечно обсуждать роль Шубиной во всей этой истории. Пусть это останется на ее совести: в конце концов, у дамы появилась возможность повеселиться на старости лет. Как ее можно осуждать за это? И, когда Гордон-Шубина вежливо и даже несколько подобострастно поклонилась, словно бы спрашивая разрешения удалиться, Андрей едва заметно кивнул, отпуская ее. Уже у порога, держась за ручку двери, она вдруг развернулась и тихо произнесла: - А поговорить вы можете где угодно. Совсем необязательно делать это здесь. Вспомните, что вы написали в Книге Гудвина, - затем тепло улыбнулась и скрылась за дверью.