Наше время

БАРТИМЕУС

Мне нравилось наблюдать за Птолемеем. Чем больше я рассказывал ему о том, что мне удалось увидеть своими глазами, прислуживая тому или иному волшебнику, тем ярче сияли его глаза. Сегодня он в очередной раз вел свои записи, восседая на подстилке в ворохе папируса, а я настолько погрузился в воспоминания, что, сам того не замечая, расплылся по комнате густым туманом. Поначалу египтянин этого не заметил, однако, когда клубы тумана заполнили все помещение, ему-таки пришлось обратить на это внимание. — Рехит, такими темпами я скоро не буду видеть, что пишу, — укоризненно заметил Птолемей. — Прости, — коротко отозвался я и туман рассеялся. — Спасибо, — мальчик расплылся в искренней улыбке, и я в очередной раз подивился тому, как ему удалось отнестись к ситуации с такой беззаботностью, будучи волшебником в этом жестоком мире. — А теперь продолжим, если ты не против. Он никогда не мог долго сердиться, просто не умел. Даже когда его избалованный братец в очередной раз позволял себе насмехаться над ним, Птолемей лишь безмятежно улыбался и продолжать делать то, «что должно», как он сам говорил. Одержимость идеей о сотрудничестве людей и духов заставляла восхищаться им и ужасала меня одновременно. Я знал, что ни к чему хорошему его это не приведет, я прекрасно понимал это, но… Он зажег во мне искорку надежды, совсем крошечную, однако, этого было достаточно, чтобы я помогал ему во всем даже без приказов. Мне хотелось выполнять его просьбы — и это было удивительно. Я уже давно знал, что привязался. Я осознал, что считаю его своим другом. Мы жили, как и прежде. Птолемей работал над книгой намного дольше, чем планировалось, а я делал, что хотел — гулял по городу и за его пределами, много летал. И почему-то чувствовал себя странно. Боль от пребывания на Земле была, но совсем не та, что раньше. А еще мне казалось, что события разворачиваются не таким образом, каким должны. Мы чудом спаслись из храма, который окружили духи, призванные наемниками для убийства, и с тех пор пошла-поехала какая-то чертовщина. Кузен будто забыл все свои обиды и перестал обращать на нас внимание. Хотя до этого я был убежден, что надо драть когти подальше от этого места. Опасность резко перестала нависать над нами грозным коршуном. При этом я был уверен на все сто, что мы не избежим гибели. Картина вырисовывалось какой-то нереальной, дико нелогичной. Мне представлялось, что Птолемей… не должен был выжить. И вот на этом моменте я старательно отгонял подобные мысли. Мы живы. Не надо лишних самокопаний и ныряний в колодец моих пяти тысячелетних тревог. Есть египетский мальчишка и свободный, как никогда, джинн… Я застыл и, спустя секунду, одернул себя. Мне же три тысячи лет, а не пять. Старею, что ли? Нежное, бархатное касание прошлось по шерстке льва, в которого втягивался оставшийся туман. — Ты сегодня слишком задумчив, мой дорогой Рехит, — Птолемей погладил льва, а потом аккуратно заправил прядь своих волос за ухо. Он опять показал, насколько женственной являлась его натура, но если раньше это было моим поводом для неудачных насмешек, то сейчас я наблюдал в этом недюжинное изящество. Я редко за все свои годы видел людей, которые были бы такими же легкими, грациозными и одновременно необыкновенно мужественными. Еще одна волна восхищения прокатилась по моей сущности. — Странно себя чувствую, не более, — я повернул голову в его сторону, но не отвел взгляд от пола. — Знаешь, меня почему-то не покидают мысли о том, что то, что происходит сейчас, не такое, какое должно быть. И что мы находимся не тут, а где-то ещё. Птолемей нахмурился. — Я не понимаю, что ты хочешь сказать. Мы посидели немного в тишине. Солнце осветило часть пола из песчаного камня, совсем рядом с моими лапами и худыми ступнями мальчишки. В этой странной, туманной маре моя бдительность была усыплена. Мысли о дорогом и близком мне затмили тревогу. Рядом мой первый и единственный друг, я могу протянуть лапу и дотронуться. Мы можем поболтать. Я снова могу любоваться его таким необычным, но родным языком тела. Поудивляться, как такой неприметный, помешанный на науках мальчик может любить общаться с другими людьми. — Как насчёт прогулки, Рехит? Душный воздух Александрии уже начал сменяться лёгкими дуновениями ветра. На небо словно покрывалом накинули приятную, медленно темнеющую голубизну. Горели факелы, на улицу выбежали играть дети, взрослые заканчивали работу, кто-то уже начал пить. Ну как тут не выпить: вода в Ниле необычайно поднялась. В ближайшее время ожидались посевы и хороший урожай. А еще эти пунцовые рожи, праздно волочащие ноги к другим пьяницам. Я принял облик высокого юноши, на вид немного старше своего друга. Мы с Птолемеем невольно завели беседу о других мирах. Поначалу я смотрел на мальчика с довольно большим сомнением, но постепенно эта философская тема меня увлекла. Очень уж хотелось попытаться развеять эти бредни. — Друг мой, если бы существовало что-то, кроме Иного места, тебе не кажется, что мы бы обязательно об этом узнали? Даже волшебники древности успели узнать только о нас. А об остальных мирах? Нет. И почему же? — Ты не понимаешь, — качал головой Птолемей, взглядом выискивая прилавок с анчоусовым хлебом. — Люди не задумывались даже о вашей природе, что уж говорить о других мирах? — мы завернули, чтобы пройти по одной из крайних улочек. Солнце уже опустилось за горизонт. — Мало кто из ученых-волшебников вообще задавался этим вопросом, не то чтобы попытался приблизиться к ответу. Да и ты… и я, — волшебник зажмурился, вспоминая то, что не видел никто из людей, вновь пытаясь пересмотреть наш мир, — не видели ничего, кроме Иного места. Так откуда нам ведать об этом? Мы прошли к улочке, где продавали еду. Я закатил глаза, увидев, как Птолемей потек слюной. Нечего было до последнего себя голодом морить, от исследований и отдыхать нужно. Заиграла музыка. В нише около одной из стен молодой парень достал флейту, старик с седыми, но пока не поредевшими волосами вытащил из дома раскрашенный тамбурин. Люди, что проходили мимо улицы, начали хлопать в такт и подбадривать музыкантов хлопками. Какая-то девочка, лет пяти, совсем нагая, выбежала из собравшейся вокруг толпы и припустилась танцевать. На неё умильно поглядывали остальные. Даже я сам, не контролируя себя, начал делать ритмичные хлопки. Спустя некоторое время я оглянулся в поисках Птолемея. Желтоватый огонь факелов бросал на его лицо лоскуты света, а сам он вел оживленную беседу у стены противоположного дома в кругу женщин. Если бы это был другой парень, то я бы допустил, что он флиртует. Но это был Птолемей, которого я знаю. Среди женского пола он чувствовал себя спокойнее и уютнее. А еще он постоянно находил повод поболтать. Вот уже шепчутся и смеются о чем-то. Мальчишка вдруг посмотрел на меня, прикрывая половину своего лица хлебом. Я махнул ему рукой, дамы захихикали. Наконец наговорившись вдоволь, Птолемей с донельзя довольным лицом вернулся ко мне. Мы вместе продолжили мирно наслаждаться музыкой и даже не заметили, как на Землю опустилась ночь. Я поймал себя на мысли, что действительно чувствую себя по-настоящему счастливым здесь, в этом пыльном, чарующем городе, рядом с Птолемеем. Осознание того, что впереди у нас еще целая вечность, грело душу. Настоящий рай для нас обоих. — Думаю, нам пора, — внезапно вынырнув из собственных размышлений о чем-то, неведомом мне, произнес египтянин. Я разочарованно вздохнул, не желая прерывать очарование момента, но Птолемей уверенно потянул меня за руку прочь от веселящейся толпы. — Ну и чего это ты? — недовольно буркнул я, не понимая этой странной спешки. — Наука не ждет, — мягко улыбнулся Птолемей. Я закатил глаза. И правда, растворившись в моменте, я совсем забыл, что этот парень не умеет долго сосредотачиваться на чем-то, кроме своих обожаемых исследований. Мы вновь перешли на более спокойный темп ходьбы, негромко продолжив наше предыдущее обсуждение. Я настаивал на том, что существует лишь Иное место и мир людей, а Птолемей, в свою очередь, пытался меня переубедить. Когда я все-таки решил немного уступить, его необъятное любопытство набросилось на меня и резко вцепилось так, что уже было не отодрать. — Ты только представь! — горячо воскликнул он, глядя на меня горящими от возбуждения глазами. — Если бы существовала возможность путешествовать по другим мирам, изучить все их знания и обычаи… Я бы ни за что не упустил такой шанс! — Не сомневаюсь, — фыркнул я, но мальчишка пропустил мой смешок мимо ушей, явно погрузившись в мир своих фантазий. На его лице застыла знакомая полуулыбка, которая обычно являлась миру, когда он в очередной раз что-то задумал. С него станется начать строить портал в другой мир хоть сегодня ночью, это же Птолемей. Прервав мои размышления о его будущих деяниях, египтянин резко остановился. Все это время я не отрывал взгляда от его мечтательного лица, поэтому не сразу обратил внимание, на что он смотрит. — О, а вот и он, — спокойно произнес Птолемей, глядя куда-то прямо перед собой. — Надеюсь, ты готов? Я было подумал, что парень совсем тронулся со своими мечтами о других мирах и нам стоит посетить местного лекаря для детального изучения этой проблемы. Однако, египтянин перевел на меня вполне осознанный взгляд и мягким движением рук развернул за плечи, заставив посмотреть на то, что я упустил, заглядевшись на него. Натаниэль, облаченный в типичное египетское одеяние, медленно брел к нам навстречу, с некоторым любопытством разглядывая город. Его чертова, невероятно бесящая и вызывающая желание срочно схватиться за ножницы и переквалифицироваться в парикмахеры, прическа развевалась на ветру. Я невольно сморщился. А потом, наконец, опешил. — Какого черта… — забормотал я, в ужасе пятясь от надвигающейся фигуры мальчишки, словно встретившись с привидением. Я перевел взгляд на Птолемея, продолжавшего безмятежно улыбаться, словно он встретил старого знакомого, которому был очень рад. К моему изумлению, египтянин сделал шаг вперед, желая приблизиться к мальчишке. Они помахали друг другу. — Эй! — крикнул Нат. — Давно не виделись! — ответил Птолемей, что внезапно ошарашило меня осознанием: они ведут себя так, будто знают друг друга. Но они разделены временем, проживая в совершенно разных эпохах, а встретиться могли только в чьём-то больном воображении! Тем не менее, бред это или нет, я не хотел, чтобы этот поганец что-то сделал моему другу. — Птолемей! — рявкнул я не своим голосом, желая остановить его. — Не смей приближаться к нему! Вы совсем разные, он опасен… Птолемей словно и не собирался слушать меня, а я в полном оцепенении осел на песок. В моей голове наконец что-то начало складываться. Былое очарование наших с Птолемеем дней, проведенных вместе, не зря меня настораживало. Это все… Я безумно расхохотался, схватившись руками за голову. Птолемей наконец повернулся ко мне, обвел взглядом, полным сожаления и чего-то еще, что я не мог разобрать. Даже сейчас я не мог злиться на него, ведь он столько мне дал; столько, что я никогда не смог бы дать ему даже половину подобного в ответ… — Бартимеус, — непривычно он назвал меня тем именем, которое почти никогда не упоминал. — Почему ты так боишься его? — Я не боюсь, — сквозь зубы произнес я, — я ему не доверяю. Он не такой, как ты, поверь мне. И он уже мертв. Этот мир… — я горько усмехнулся, глядя на Птолемея. — Он же не реален, верно? — Возможно, — отозвался посерьезневший египтянин, затем вновь перевел взгляд на Натаниэля, который внезапно оказался уже совсем рядом с нами, но не спешил встревать в наш милейший диалог, словно не замечая его. — И все же… Не слишком ли ты к нему несправедлив, как думаешь? Вообще-то, он был прав. Самую малость, но с ним стоило согласиться. Я огорченно взглянул на патлатого мальчишку, так мастерски разрушившего мой прекрасный мир иллюзий. В свое время он спас мне жизнь, предварительно как следует ее испоганив. Но все же… — Ладно, быть может, он не так уж и плох, но теперь это не важно, — тихо произнес я, вновь глядя на Птолемея. — Ведь для меня… уже все. Это конец, верно? Птолемей подошел ко мне, присел на корточки рядом. Он был так близко, что я уставился на него во все глаза, всеми силами стараясь запечатлеть его образ внутри своей сущности, которой было суждено неизбежно распасться. Я уже все понял. — Бартимеус, Рехит, мой верный друг. Запомни: не все то, чем кажется. Этот мир, этот мальчик… Со временем ты поймешь, — загадочно произнес египтянин и неожиданно заключил меня в крепкие объятия. Если бы я умел плакать, я бы обязательно незамедлительно разрыдался. Но я мог лишь в первый и последний раз почувствовать его искреннее тепло, прежде чем провалиться в темноту. Каждый человек хотя бы раз в жизни слышал, что последние мгновения до смерти перед тобой проносятся все твои воспоминания. И ты переживаешь по кругу эту спираль с кадрами собственной жизни, снова и снова. Существуешь в ней чуть ли не вечность, прежде чем умереть. Я всегда считал эти россказни жалкой ложью для мечтательных по своей натуре людишек. Ты просто умираешь — и всё. Однако, эти слухи оказались правдой. Перед тем, как упасть в неизведанную глубину смерти, я застрял в мире своих воспоминаний и чуть ли не навечно остался там, где мне было хорошо. Моя сущность медленно развеивалась, возвращаясь к своим истокам, а я задавался лишь одним вопросом: почему Натаниэль тоже был там? Наши отношения никак нельзя было назвать теми, о которых ностальгируешь в последние минуты своей жизни. И все же, он был в петле моего предсмертного рая. Не Джон Мэндрейк, носящийся со своими любимыми манжетами и глупым положением в Правительстве, а именно мальчишка Натаниэль. Забавная, даже можно сказать, комичная все-таки штука, эта ваша жизнь. Она в очередной раз сыграла со мной изощренную шутку, не поскупившись на впечатления. Что ж, я хотя бы смог провести с Птолемеем еще немного времени. Война продолжалась. Люди воевали за территории, власть и деньги, за эти мнимые понятия смысла, а для этого они грязно использовали духов, и, наверняка, будут делать это и дальше, такова уж их природа. Но джинна Бартимеуса это больше не касалось. Остатки его сущности слились с ветром, обратились в смесь пламени и воздуха. И лишь в последний момент неконтролируемый, небольшой рывок сущности, как странная попытка достичь чего-то за гранью мироздания, насторожила духа. Но через миг он уже ушел. Его больше не было ни на одном из существующих планов.