Утро

Вы прекрасны. Каждый сантиметр вашего золотого локона, каждая ресница, каждая родинка идеальны настолько, что вы выглядите, как самый настоящий Бог. Вы не верите в Бога, я знаю. Вы опять будете говорить все те резкие и грубые слова, опять будете ругаться на меня и забирать краски и кисти, рвать холсты, но даже так — вы прекрасны. Как Бога может не существовать, когда я вижу вас — истинное проявление Бога на земле. Я опять буду извиняться, хоть никогда и не понимаю — за что? Лишь за то, что обожествляю вас, вижу вас таким, какой вы есть — несомненно идеальным, самым красивым на свете и, — люблю. Неужели не имею я права даже любить вас?.. Даже если так, я все равно никогда не смогу перестать. Извиняясь, я буду целовать ваши колени, сидя у ваших ног, где мне самое место. Буду снова рисовать одни лишь только ваши портреты, не видя и не слыша ничего вокруг, забывая даже есть и спать, настолько вы меня вдохновляете. Я написал уже более сотни картин, и ни одна вам не понравилась. Наверное, потому, что я на них изображен именно там, где мне самое место. Как настолько много может быть только в Вас?.. Как вы можете курить настолько красиво, что сигарета будто ваша часть? И хоть я никогда не переносил сигаретный дым, я не могу не то что отойти от вас и не дышать, но и просто сдвинуться с места, отвести взгляд. Как вы можете так восхитительно поднимать бровь, вполне очевидно сомневаясь в моих умственных способностях, ведь я не могу дать ответ на самый банальный вопрос уже несколько минут, потому что только смотрю на ваше лицо? Как вы можете рвать мои картины с таким лицом, будто на них есть что-то ужасное?.. Просто на них мое сердце действительно принадлежит вам, оно в ваших руках истекает кровью — и это то, о чем я мечтаю, и то, чего я достоин, только и всего. — Прекрати, — говорите вы устало из раза в раз, — Прекрати, Россия. Но как я могу?.. — Я люблю вас, — только беспомощно выдавливаю я в ответ. Вы всегда относились ко мне холодно, с самого моего детства, но сейчас вы будто сдались. Вы стали мягче после распада. Залегли первые морщины под глазами, усталость сковала ваши движения. Вы больше не так строги, но все равно никогда не даете мне спуску — а я готов исполнить все, что угодно, произнесенное вашими устами. Только перестать любить, увы, не могу. Однажды вы позволяете мне — я не знаю, что это было, минутная слабость или какое-нибудь умственное помешательство на почве стресса, но… Вы целуете меня. Первый раз — в губы. Первый раз — позволяете интимно прикасаться, гладить, ласкать. Первый раз мы с вами на одной кровати, и я испытываю трепет. Вы позволяете мне все. И я бесстыдно этим пользуюсь. Так сладко и невыносимо прекрасно брать вас — вы первый раз на моей памяти так податливы, так сговорчивы, без вечной своей наносной гордости, которой я, подчас, тоже любовался когда-то. Я могу целовать ваши волосы. Я могу целовать ваше лицо. Я могу любить вас, быть в Вас. Но я знаю, что все это — только на одну ночь. Досталось мне случайно. Это счастье совсем мне не принадлежит. И никогда не будет моим. Поэтому я беру все, что только могу — мне хочется вас все больше и больше, огонь желания, который раньше только тлел внутри меня, теперь разгорается в гигантское пламя. И я не хочу его тушить. Не знаю, как я буду без вас — такого ласкового ко мне, теплого. Даже кажется, что все взаимно, но я знаю — это все ложь, ложь, ЛОЖЬ! А на следующее утро вы исчезаете бесследно. Я знаю, почему. И поэтому не пытаюсь даже найти. Только снова встаю перед мольбертом. В моей палитре теперь достаточно красного… Вы возвращаетесь ровно через неделю, утром. — Россия, — и тени под вашими глазами стали темнее, — Можно, я останусь?.. Мои картины вы больше не рвете. Только… Лезвие отбираете.