***
Только теперь Дитвар нашел время посмотреть на подстреленного конвойного. Впрочем, подстрелен был только его конь, и, по-видимому, умер мгновенно. Всадник лежал на земле, придавленный тушей коня, не раненый, а только слегка оглушенный падением. На вид он был очень юным, гораздо младше Дитвара. Его каштановые, по-военному коротко подстриженные волосы казались светлее от набившейся в них дорожной пыли. Лицо было бледным, серые глаза округлились от боли или страха. Дитвар посмотрел на него сверху вниз, ни говоря ни слова. Вокруг все притихло, даже золотица замерла, перестала шелестеть и волноваться. За спиной Дитвара так же молча сгрудились остальные. Прежде, чем они успели что-то сказать, Дитвар вытащил свой кинжал и велел им отойти подальше. — Может, лучше я это сделаю? — спросил Димиан, крепкий мужчина с гривой седых волос, некогда зажиточный крестьянин, который уже лет десять сражался в рядах сопротивления. — У меня рука не дрогнет! Я в свое время немало свиней забил. Дитвар знал, что это предложение было сделано не из-за кровожадности, а из сочувствия к нему, Дитвару. Он был еще молод, кроме того, его считали чувствительным и поэтому хотели избавить от неприятной необходимости убивать конвойного своими руками. — Нет, это моя обязанность! — решительно сказал он, и его люди послушно отступили, признавая за ним право делать так, как он считает нужным. Дитвар присел перед лежащим. Тот прикрыл глаза, но даже не попытался отстраниться. Дитвар сильно прикусил губу и решительно чиркнул кинжалом по горлу. Он не дрогнул даже, когда кровь брызнула ему на руки. Впрочем, не только на них, несколько капель попали прямо в лицо. Дитвар пару раз моргнул, рассеянно обтер о примятую золотицу окровавленный кинжал, встал на ноги и глухим голосом приказал всем исчезнуть. Его спутники понимающе закивали. Сцена вышла тягостной, и всем хотелось оказаться подальше отсюда, кроме того, им и вправду следовало поспешить, прежде чем итарки забьют тревогу и примчатся сюда. Пускай единственное, что они обнаружат, будет сгоревшая, испорченная шерсть и мертвый охранник! Дитвар шел последним и хранил тяжелое молчание, которое не решался прервать никто из его товарищей. Его слегка мутило и от того, что ему пришлось сделать, и от безмолвного сочувствия остальных, которого он не заслужил.***
До сегодняшнего дня все шло слишком уж хорошо и гладко. Как и было заранее спланировано, Дитвар нарабатывал себе репутацию и создавал у Сопротивления впечатление, что обозы с шерстью, идущие из Нирала, — легкая добыча, а их конвои — слабое место итарков. На самом деле все обстояло не совсем так, как представлялось повстанцам. Те обозы, которые они перехватывали под руководством Дитвара, были нагружены вовсе не первосортной рантской шерстью, а отсортированными отходами производства, жги — не хочу! Сложнее было с конвоем. Солдаты, конечно, заранее знали, где произойдет нападение, и старались рассредотачиваться так, чтобы стрелять в них было неудобно. С этой же целью, когда Дитвар поднимал своих людей в атаку, конвойные горячили коней, заставляя их метаться и вскидываться. Стреляли повстанцы достаточно метко, но попробуй еще попади по такой пляшущей, подвижной цели. И все же риск все равно оставался. Дитвар больше всего боялся даже не того, что кто-то будет убит на месте, а того, что попадет к ним в руки живым, и тогда придется приказать добить его. Долго ему везло, но сегодня все получилось именно так, как он представлял себе в самых гнетущих кошмарах. Дитвара замутило сильнее, стоило ему вспомнить мерзкое ощущение, когда он вел лезвием по безропотно подставленной шее. Нужно было резать решительно, одним движением, и достаточно глубоко, чтобы выступило много крови. Но все же не так глубоко, чтобы нанесенная им рана оказалась смертельна. Если бы кто-то из его людей захотел повнимательнее рассмотреть предполагаемый труп и выяснил бы, что конвойный еще дышит, он всегда мог отговориться неопытностью и тем, что рука дрогнула. По счастью, до этого не дошло, все с полным сочувствием отнеслись к тому, что Дитвар заторопился увести их подальше от догорающего обоза.***
При подъезде к Ниралу повстанцы разделились. Только сам Дитвар и двое его спутников поехали прямо в город, прочие остались в виду городских ворот, в небольшой роще. Так было безопаснее. Слишком уж много в городе ушей и глаз, и такая большая компания хорошо вооруженных дарийцев бывалого и решительного вида могла привлечь чье-то нежелательное внимание. Хотя постоянного итаркского гарнизона в городе сроду не было, итарки в городе бывали, поэтому Дитвар выступал за разумную осторожность. Нирал был городом бойким и оживленным, особенно по ярмарочным дням. Тогда на рыночной площади выставляли большой крашеный шест, на верхушке — овечка богини Ренизи, вся — от кончиков копыт до витых кудряшек на боках — с большим искусством вырезанная из светлой деревесины. Ставить статую самой Ренизи на суматошной рыночной площади было бы неуважением по отношению к богине, если не святотатством. Но это не относилось к ее всегдашней спутнице. Овечка символизировала рыночный мир. Это означало, что приезжие и чужестранцы находятся под защитой Ренизи, и любая ссора, месть или вражда на время ярмарки остается за стенами города. Даже тарни старались без веских причин не нарушать рыночный мир. Но сейчас шеста не было видно. Время следующей ярмарки, когда Нирал опять будет наводнен оживленными, нарядными и шумными людьми, еще не пришло. Ланк, в отличие от Дитвара и Димиана видевший Нирал в первый раз, с любопытством крутил головой по сторонам. Повсюду возвышались трех-, а то и четырехэтажные дома, каждый последующий этаж немного выдавался вперед и нависал над предыдущим. Стены были украшены продольными зелеными, черными и красными узорами. В окнах блестели слепленные друг с другом кругляши настоящих стекол. Во всем чувствовалась зажиточность и основательность. Если кое-где в боковых улочках и тупиках и можно было наткнуться на кучи вонючих отходов, то, по крайней мере, центральные площади и улицы, мощеные круглыми булыжниками, отличались чистотой. Жителям близлежащих домов предписывалось следить за порядком, чистить сточные канавки и убирать отходы, а также навоз, остающийся после вьючных животных. По вечерам на главных улицах даже зажигали плоские железные светильники, вонючие жировые или ароматные, на еловых щепках, которые кое-как рассеивали темноту. Но сейчас в небе высоко стояло летнее солнце, такое яркое, что путники предпочитали держаться в тени домов. Миновав просторную рыночную площадь, едва ли на четверть заполненную местными торговцами, Дитвар в сопровождении обоих своих спутников поднялся по одной из широких улиц, непосредственно примыкавших к ней, и почти уперся в кривоватую стенку таверны, пристроенной сбоку к высокому дому городского собрания. Создавалось впечатление, что таверна опирается на него, как скособоченный и нетвердо держащийся на ногах пропойца на рослого и осанистого спутника. Впрочем, она стояла на своем месте уже более трехсот лет и падать не собиралась. Потолки в ней были низкими, их пересекали поперечные деревянные балки, выкрашенные в черный цвет. Сейчас, в разгар дня, посетителей здесь было немного. Завтрак, да и обед, давно прошли, а до ужина еще далеко. Длинные, поцарапанные и потемневшие от длительного использования деревянные столы, на вид — ровесники самой таверны, в основном пустовали, огонь в большом старинном очаге не горел. Но повстанцы пришли сюда не ради еды, хотя и заказали приличия ради холодного мяса с хлебом и большой кувшин вина, сильно разбавленного водой. С едой расправились торопливо, а вот вино тянули помалу. Увидев наконец того, кого ждали, все трое и вовсе отодвинули кружки в сторону. Высокий, худощавый мужчина, решительным шагом вошедший в таверну, окинул помещение взглядом и напрямик направился к ним, безошибочно выбрав среди немногочисленных посетителей. Фелес был вожаком банды лесных разбойников, весьма успешной и, по слухам, насчитывающей едва ли не пятьдесят бойцов. Поскольку нападали они в основном на тарни и связанных с ними торговцев, Сопротивление рассчитывало на то, что Фелес мог бы присоединиться к ним или, по крайней мере, согласиться действовать сообща. Одет Фелес был чище, чем ожидал Дитвар, куда чище, чем может себе позволить человек, живущий под открытым небом. Если одежда повстанцев цвета земли и палой листвы была крепкой, надежной, хотя и потрепанной, и, в сущности, ничем не отличалась от одежды простых крестьян, то куртка и штаны Фелеса выглядели куда ярче и наряднее, с претензией на щегольство. Его густые блестящие темно-каштановые, в рыжину, волосы были недавно вымыты и расчесаны. Оружие он на виду не держал, как, впрочем, и трое повстанцев, но Дитвар сильно подозревал, что пистолеты Фелеса отделаны серебром, а то и золотом, а в рукоятках кинжалов горят блестящие камни. Для начала говорили о всякой ерунде. Обсуждали, кто лучший в Нирале оружейник, насколько влиятелен местный бургомистр и городское собрание… Присматривались друг к другу. Потом перешли к делу: — Я, конечно, слышал про ваши подвиги! — признал Фелес не без уважения. — Вся округа только про это и говорит! Я раньше, как и многие другие, думал, что Сопротивление уже совсем сошло на нет, а теперь вижу, что рано вас хоронят! — Прежде, чем мы сойдем на нет, мы сведем на нет всех итарков! — буркнул Димиан. — Я вам в этом деле не враг, но и не друг! — в глубине прищуренных голубых глаз Фелеса сверкнула искорка насмешки. — Я, как и мои парни, не готов умирать за трескучие слова! Мы сражаемся за добычу. И всегда получаем свое. Не так, как вы — сжечь, порушить и поскорее бежать прочь, сверкая дырами в сапогах! Может быть, лучше вам присоединиться к нам, чем наоборот? — От достойной добычи и мы не отказываемся. Но куда девать целый обоз с непонятными железяками или, скажем, с шерстью? — А зачем вообще тратить силы на такую ерунду? С собой это барахло не заберешь, а ради того, чтобы просто позлить итарков, я своих парней под пули не пошлю! — лениво усмехнулся Фелес. — Для того, чтоб не дать захватчикам жизни на нашей Дари! — вмешался Ланк, нахмурив светлые, в цвет волос, брови. — Они здесь только потому, что мы им позволяем. А если земля будет гореть под их ногами, небось сами уберутся откуда пришли! Фелес окинул его насмешливым взглядом: — А мне что с того? Они выжимают деньги с крестьян, ну а те покорно платят. Не жалуются, даже почти не ворчат, видно, их все устраивает. А потом прихожу я и забираю лишние денежки себе! Разве плохо я живу? По-моему, хорошо! — Подожди, Ланк! — остановил Дитвар вспыхнувшего товарища. — А ты не думал, Фелес, что живешь ты хорошо, но недолго? Итарки ведь непременно уничтожат тебя, как они сделали это со всеми бандами до того. В конце концов под Ниралом появится армия и прочешет окрестности. Или ты просто однажды замахнешься на добычу, которая тебе не по зубам… Вас не больше пятидесяти. А нас здесь, в окрестностях, и того меньше. Но зато на всем Пандари много больше. И с каждым годом будет все больше. Подумай, ведь объединившись с нами, ты тоже станешь частью армии, дарийской армии. И неизвестно, какая в конце возьмет верх! Фелес слушал его все с той же насмешливой и вызывающей улыбкой на губах, но Дитвар чувствовал, что его слова не пропадают даром. В конце концов, как и предполагал заранее Дитвар, сошлись на том, что каждый остается при своих, но разбойники и Сопротивление договорились помогать друг другу. Если Фелес узнает о целях, которые могут заинтересовать Сопротивление, он пошлет им весточку. А если Дитвар, к примеру, раздобудет сведения о том, что итарки перевозят деньги или ценности, но охраны там слишком много для его отряда, он в свою очередь даст знать об этом Фелесу.