***
От ветра дребезжали стекла. Хексберг, умница, чувствовал решительное настроение Вальдеса. — Не буду предлагать вам прогулку, погодка сегодня не слишком располагает, — бодро сообщил он, входя без стука. Вряд ли Олаф был занят чем-то предосудительным, а если вдруг и был, так даже веселее. Но нет, конечно же. Ничего предосудительного не происходило. Опять кресло у камина, опять книга, одна и та же книга. Вальдес был лучше хотя бы тем, что старался быть всегда разным. — Опять не смотрите на меня, — это был не вопрос, а самое настоящее и неизменное утверждение. — Не смотрите, потому что не хотите? Я вам настолько противен? — Вы мне не противны, — голос у Олафа стал тихим. — Однако ваша настойчивость… сбивает с толку. Я не могу постигнуть ее причины. — Для всего-то вам нужны причины, удивительный вы человек! — воскликнул Вальдес. — Но уж эту причину вы наизусть знаете. Или мне повторить? Могу на колени встать, хотите? Плечи Олафа напряглись. «У тебя не выйдет, не выйдет, не выйдет», — серебристо звенело в ушах. — Не хочу, — неожиданно резко ответил Олаф. — Я ведь уже сказал вам однажды, еще в самый первый раз: я не могу ответить на ваши чувства хотя бы потому, что по своей природе не мужеложец. Отчего вы продолжаете меня добиваться? — Да бросьте вы, мой дорогой адмирал цур зее, — отмахнулся Вальдес. — Ни за что не поверю, что вы никогда не пробовали. Неужели не понравилось? Я могу это исправить, не сомневайтесь. Олаф ничего не ответил. Это извечное молчание было его щитом, его защитой, и Вальдес всегда отступал. Он не желал принуждать, он всего лишь хотел, чтобы его полюбили свободно, по своей воле, так, как любил он сам. Однако ничего не получалось. — Я могу это исправить, — прошептал Вальдес. Он подошел ближе, рывком опустился на колени и прижался лбом к горячей ладони. Та мгновенно закаменела. Олаф хотел бы оказаться где угодно, только не здесь, Вальдес понимал это как никогда ясно. Вот только Вальдес предпочитал, чтобы тот оставался именно здесь. Рядом с ним и еще ближе. — Вам понравится, только дайте мне шанс, — слова текли из него нескончаемым, почти тошнотворным потоком. — Обещаю, что понравится. Я буду спасать вас сколько потребуется, вечно, всегда. Не обманывайтесь, я до кошек терпелив, когда этого желаю. А сейчас я желаю. Однажды вы полюбите меня в ответ, даю слово. Вальдес поднял глаза и столкнулся с полузабытым холодным взглядом. Во рту пересохло. — Никогда, — отчеканил Олаф, окончательно став вдруг собой-прежним. — Никогда этому не бывать.***
Серебристый перезвон накрывал с головой, подобно морской волне. Вальдес лежал без сна и смотрел в потолок, на переплетения черных теней. Четвертый раз должен был стать удачным, но отчего-то не стал. Это задевало, это было неправильно, Вальдес ведь всегда получал то, что хотел. Любое желание исполнялось легко, будто само по себе. Только Олаф не поддавался. Даже тени на потолке потешались и издевались над тем, от кого отвернулась удача. — Приведите его ко мне, — сказал Вальдес, зная, что его слышат. — Ваша взяла. Его всегда слышали, только Олаф не слышал. И сейчас тоже не услышит, но этого больше и не требуется. Олафа приведут, вернее, он сам придет, ведомый чужой волей. Вальдес не станет смотреть ему в глаза, чтобы не увидеть отупляющей пустоты, он лучше возьмет теплую руку и поднесет к губам, и будет целовать каждый палец, а затем притянет к себе и поцелует губы, а дальше сделает как обещал. Доставит удовольствие, заставит забыть себя и все глупые правила, что портят веселье. Ночь еще длинная, и впереди еще много таких, темных и длинных. Впрочем, Олаф и так забудет себя. Он не придет, если не забудет, никогда не придет. Нет. Он придет, обязательно, и все будет совсем по-настоящему, и главный фокус будет в том, чтобы не смотреть в глаза. Вальдес надеялся, что хотя бы это у него получится. Не может не получиться, ведь все его желания неизменно исполняются.