Банановая боль

      Просыпаться от кошмаров посреди ночи стало для Эша привычным занятием. Этой ночью он подорвался уже второй раз, глухо вскрикнув. В окно уже начинали пробиваться рассветные сумерки, но Эш совершенно не выспался. Он положил голову на согнутые колени, покачиваясь и крупно дрожа. Перед глазами как нельзя четко стоял сон, пробивающий до мурашек и холодного пота. В ушах стоял шум и биение собственного сердца, которое стучало так быстро и громко, что Линкс даже не услышал копошение на соседней кровати. — Не надо, пожалуйста, хватит! — скороговоркой выпалил Эш, шарахаясь, когда почувствовал руку на затылке. — Тише, успокойся, это я, — мягко сказал Эйджи, поднимая руки, — Прости, я не хотел тебя пугать.       В ответ Эш лишь покачал головой, снова уткнувшись в коленки и надеясь, что Окумура снова ляжет спать. Но вместо этого японец присел на край его кровати. — Тебе неприятно, когда тебя трогают? — спросил Эйджи. — Я привык, что за прикосновениями следуют боль или унижение, — тихо ответил Эш, — Кроме твоих. Я не знаю почему, но я не чувствую опасности, когда это делаешь ты. Но сейчас… — Сейчас не надо, я понял. Все в порядке, Эш, ты имеешь право сказать «нет», — Эйджи не сразу понял, что сморозил.       Перед глазами Эша вихрем пронеслись все моменты насилия, которые ему пришлось пережить. Все те мерзкие влажные поцелуи, все едкие комментарии, все прикосновения потных жадных ладоней, все унизительные шлепки, все члены, побывавшие в нем. Всю боль. Он имеет право сказать «нет»? Это смешно. Это нереально смешно. И Эш смеется, истерически смеется и такая реакция повергает Эйджи в шок, пугает его до чертиков. — Я? Имею право сказать «нет»? Знаешь сколько раз я говорил это? Сколько раз умолял перестать, но меня продолжали трахать так, что я потом не мог свести ноги? — продолжал смеяться Эш, пока смех не превратился в рыдание.       Линкс плакал в голос, как ребенок, кричал, чуть ли не выл. Эйджи не знал как вести себя, не знал что сказать или сделать. Руки потянулись за объятиями, но парень одернул себя. Неожиданно Эш лег поперек кровати, свернувшись калачиком и уткнулся лицом в колени Эйджи. — Побудь со мной, — попросил Эш, — Если не всегда, то хотя бы сейчас. — Я с тобой, — неуверенно сказал Эйджи, позволяя плакать себе в коленки.       Через несколько часов Линкс проснулся в крайне разбитом состоянии. Тело затекло, хотелось вытянуться. Со своими длинными ногами Эш не мог нормально лечь поперёк кровати, приходилось сворачиваться калачиком. Голова была тяжелой, будто с похмелья, он даже не сразу понял, что подушкой ему служили ноги Окумуры. Эш приподнялся на локтях, озадаченно глядя на японца, спящего тоже не в самой удобной позе. Его голова покоилась на подушке, по которой разметались черные волосы, а ноги свисали на пол.       Он правда был со мной все это время?       Эш поднялся, обошел кровать и осторожно поднял на нее ноги Эйджи, укладывая его в нормальное положение и укрывая одеялом. Пройдя в ванную, Линкс несколько минут стоял возле раковины, держа руки под струей, и только потом ополоснул отечное после долгих слез лицо холодной водой.       Эйджи не задавал вопросов. Ни тогда, ни спустя несколько дней, когда обнаружил Эша, уснувшего сидя на полу, положив голову на скрещенные руки на кровати японца, ни когда разбудил его во время очередного кошмара, в процессе чего перепуганный пробуждением Линкс рефлекторно приставил к его лбу пистолет. Окумура боялся говорить. Он чувствовал себя виноватым, потому что после неосторожно брошенной фразы у Эша началась истерика. Эйджи не хотел делать ему больно, поэтому молчал и просто был рядом, если блондину это требовалось. Он пытался игнорировать проблему на протяжении месяца, пока в очередной раз не проснулся от всхлипов на соседней кровати.       Эйджи осторожно потряс Эша за плечо, готовясь к тому, что его ударят, сделают захват или приставят к голове пистолет, но блондин просто вздрогнул, коротко вскрикнув и рвано выдохнув. Сквозь пелену слез он рассмотрел знакомое лицо. Фокусировать взгляд было сложно, поэтому Эш прикрыл веки. Это странно, но рядом с Эйджи он чувствовал себя в безопасности, когда просыпался ночью. Однако сон обволакивал его липким коконом, не желая отпускать, стекая по шее вместе с потом и слезами, заставляя снова и снова прокручивать в голове ужасные воспоминания. — Эш, скажи, я могу что-нибудь сделать, чтобы помочь тебе? Я больше не могу смотреть как ты мучаешься, — сказал Окумура, едва не плача.       Эш снова посмотрел на него, взгляд был нечитаем. Он медленно сел в кровати, молча кладя голову на плечо Эйджи, и попросил обнять. Объятия Окумуры были теплыми, уютными, в них высыхали все слезы. Эш по привычке замер, каменея всем телом, когда почувствовал на себе прикосновение чужих рук, но стоило привыкнуть и они словно снимали с души всю боль, унимали дрожь. Эйджи дождался, пока Эш расслабится и только потом начал поглаживать его по спине, но не касаясь поясницы. — Давай я лягу с тобой? — предложил японец, — Я не буду тебя трогать, но может так ты хотя бы выспишься. Если тебе будет неприятно, я сразу уйду.       Эш молча пожал плечами, он не знал что ответить на это. Ему было плохо, он вроде и нуждался в этом тепле, но что-то его останавливало, висело тяжелым блоком где-то на подкорке. — Хорошо, тогда я просто посижу с тобой, пока ты не уснешь, — Эйджи стало неловко, он почувствовал себя максимально глупо от того, что предложил лечь вместе. — Нет, — шумно выдохнул Эш, — Слушай, прости за это, я ничего не могу с этим поделать, я просто… — голос предательски надломился, заставляя замолчать, чтобы сдержать слезы. — Эш, пожалуйста, думай о себе хоть иногда. Тебе нужно отдыхать, ты не высыпаешься. Разреши мне хоть что-нибудь для тебя сделать, — чуть ли не молил японец. — Ты и так делаешь слишком много, — тихо сказал Линкс, — Ложись спать, я в порядке. — Нет, не в порядке. Я никуда не уйду, пока ты не успокоишься и не уснешь, даже если мне самому придется всю ночь не спать, — с неожиданной даже для себя уверенностью произнес Окумура. — Ладно, так уж и быть, ложись, а то уснешь еще сидя, как все старики, упадешь головой на кафельный пол, — ухмыльнулся Эш.       Линкс отодвинулся на самый край, уступая место брюнету. Окумура осторожно лег рядом, даже в полумраке комнаты было видно, как напрягся Эш, когда почувствовал проминающийся под чужим телом матрас. Они долго лежали на разных краях кровати, молча смотря перед собой и не решаясь пошевелиться. Обоим было неудобно, но они продолжали сохранять неподвижность. Эш пошевелился первым, его очень знобило и он поспешил закутаться в одеяло, подтянув колени к груди.       Рука блондина неуверенно потянулась к Эйджи, замерла на середине, но все же решилась коснуться его пальцев на долю секунды, после которой Линкс одернул руку как от огня. Эш положил руку на середину кровати, сжимая простыни до побелевших костяшек. Окумура неуверенно протянул свою, положив рядом. Они робко переплели самые кончики пальцев, по-прежнему избегая смотреть друг на друга.       Эйджи осторожно взял Эша за руку и, не почувствовав сопротивления, поднес ее к губам, согревая дыханием ледяные пальцы. Линкс поднял глаза, наконец-то встретившись взглядом с японцем. Он не увидел в его глазах какой-либо пошлости, только… Заботу? Это было давно забытое ощущение тепла и нежности, которое манило и пугало одновременно. — Что ты делаешь? — испуганно спросил Эш, приподнявшись на локте второй руки. — Хочу тебя согреть, — ответил Эйджи.       Неожиданно для них обоих Эш прильнул к нему, утыкаясь в грудь и продолжая держать за руку. На секунду оба забыли как дышать. Эйджи несмело обнял Линкса, ненавязчиво, не пытаясь прижать. Эшу было непривычно лежать в одной постели с другим мужчиной и не чувствовать страха, отвращения, боли, желания срезать с себя кожу. Было непривычно ощущать нежные прикосновения, полные заботы, а не властные и похотливые. Было непривычно чувствовать этот свет, перед которым отступают все кошмары. Эш почувствовал себя маленьким мальчиком, который приходил к брату ночью, когда боялся темноты. Гриф так же обнимал его и позволял уткнуться в грудь. – Меня изнасиловали, когда мне было семь, – признался Эш. Он знал, что Эйджи знает эту историю, но все равно зачем-то сказал. Даже услышав эти слова еще раз, Окумура содрогнулся, – Я пошел к отцу, но он лишь сказал, чтобы в следующий раз я попросил денег. Я терпел это целый год. После тренировок тренер говорил мне остаться... – Эшу потребовалось время, чтобы перевести дыхание, – А потом я взял у отца пистолет и застрелил его. Я плакал, но ничего не чувствовал, убив его. А потом я попал к Гольцине и стал его шлюхой. Меня трахали каждый вечер. Каждый. Блядский. Вечер. И знаешь, за эти годы я перестал чувствовать себя живым существом. – Что ты имеешь ввиду? – спросил Эйджи, шокированный такой исповедью. – Эм... – Эш запнулся.       Он впервые говорил с кем-то об этом и это было нелегко. Эш смог рассказать о том, что с ним случилось, и даже сделал это без слез, но когда пришло время говорить о чувствах, мысли никак не могли превратиться в слова и исчезали, так и не достигнув рта. Линкс чувствовал себя глупо и жалел, что затеял этот разговор. – А, забей. Прости, что загрузил, – отмахнулся блондин, – Я наговорил лишнего. – Нет, Эш, тебе не стоит держать все в себе, – протестовал Окумура, – Ты можешь не говорить об этом сейчас, если ты не готов, но знай, что я в любой момент готов тебя выслушать.       Несколько минут Эш переваривал услышанное и думал о том, что на самом деле он испытывает. Что это за чувства. Он настолько глубоко утонул в этом, что даже не знал, не думал о том, что чувствует. Ему было не до этого, а других людей его чувства никогда не интересовали. Если он попытается их выразить, будет ли это глупо и как к нему будет относиться Эйджи после этого? Будет считать слабым, начнет жалеть или и вовсе Эш станет ему противен? Да и зачем ему это? Эш и так втянул Эйджи в неприятности, так зачем ему еще и это нытье? – Ты первый, кто сказал мне подобное, – сказал Линкс после долгой паузы, почему-то он счел нужным признаться в этом, – Я не знаю ответ на твой вопрос. – Ты знаешь, иначе бы ты не сказал этого. Ты просто не привык говорить о своих чувствах, но на самом деле я думаю, что тебе есть что сказать, иначе бы ты не рассказал мне все это. Ты привык, что твои чувства никого не волнуют, ты вырастил на себе эту стальную броню, но, Эш, есть люди, которым небезразлично, что происходит у тебя на душе, – мягко произнес Окумура.       Эшу потребовалось еще несколько минут, чтобы подумать. Он пытался сформулировать хоть что-то, родить хоть одно внятное предложение, но ничего не получалось.       Я перестал чувствовать себя живым существом.       Это было правдой. Эш не чувствовал себя таковым. Эйджи хотелось поспорить, но он тоже не знал что сказать. Что Эш живое существо, что он человек? Бред. Эш, в свою очередь, был заложником собственного логического мышления. Он был замкнут внутри себя, внутри своего кипящего от мыслей мозга, но эти мысли были сухие, подобные терминам из научной литературы. Они не имели какой-либо эмоциональной окраски, но не менее кипящие где-то в отдельном котле эмоции создавали внутренний конфликт. Холодный математический ум и вспыльчивый темперамент не могли прийти к согласию. Чувства, в свою очередь, были запрятаны как можно дальше, в те далекие уголки сознания, в которых еще был жив маленький беззаботный мальчик. – Один мужик отвечал за подбор детей в доме Гольцине. Он трахал меня словно зверь. Потом он спросил меня «тебе не больно?». Не больно?! Он спросил это чисто формально, будто думал, что у меня нет никаких чувств, что я просто туалет, которым можно воспользоваться, когда захочется, который не может сказать «нет», потому что это всего лишь вещь, не имеющая права на... – Эш запнулся, говорить стало тяжело. Он чувствовал себя глупо, в его голове эти слова не звучали так нелепо, но подступившие к глазам слезы явно были вызваны не стыдом. – Ты можешь плакать, Эш, это хорошо, – сказал Эйджи, чувствуя, как дрогнули плечи в коконе одеяла, – Слезы это не слабость. Не нужно держать все в себе.       И Эш плакал, уткнувшись в грудь Окумуры. Он вновь чувствовал себя ребенком, позволив представить, что его любят и искренне заботятся. Представить, потому что поверить в это было страшно. Он вспоминал себя до эпизода насилия и пытался хотя бы ненадолго вернуться в то время. Несмотря на слезы, ему впервые за несколько лет было настолько спокойно. Слезы дарили ему облегчение и впервые он не стеснялся их показывать. Эйджи молча обнимал хрупкое дрожащее тело, постепенно согревающееся в любящих объятиях. Они еще не раз вернутся к этому разговору и Эшу еще предстоит учиться открываться, но они положили начало этому непростому пути. Выплакавшись, Линкс уснул, наконец-то выспавшись и не страдая от кошмаров, боясь в это поверить, но в глубине души зная, что любящие объятия охраняют его сон.