Банановая боль

      Эш сидел у окна, листая что-то в телефоне. Закатные яркие лучи солнца заставляли его волосы и ресницы переливаться медью и золотом, а глаза превращали в непроходимые джунгли. На лице застыло задумчивое, но при этом умиротворенное выражение, сам Линкс был расслаблен и невероятно мягок. Кисть свободной руки свободно висела вниз, положенная на колено. Плечи чуть ссутулились, наклоненные вперед. Эйджи невольно потянулся за фотоаппаратом, хотя и не был уверен, что какая-либо камера сможет передать эту красоту. Эш вздрогнул, услышав звук затвора. Этот чертов щелчок, словно пусковой механизм, запустил головокружительный водоворот воспоминаний, стирая задумчивое умиротворение с лица и искажая его гримасой ужаса.       Эш дрожал, несмотря на то, что от работающих несколько часов софитов веяло жаром. Глаза уже болели от бесконечных вспышек, но стоящие в них слезы были вызваны не только ярким светом. Подбежавший визажист помахал на его лицо листком бумаги, подсушивая влагу в уголках глаз и принялся водить кисточкой с пудрой, скрывая все неровности кожи и выступившие красные пятна под глазами. – Продолжаем! – дал команду фотограф, – Раздвинь посильнее ножки, да, вот так! – раздался щелчок фотоаппарата, – Чуть прикрой пах рукой, а вторую подними к волосам! – щелчок, – Теперь пососи пальчики! Да, отлично! – щелчок, – Меняем позу, повернись в полоборота, прогни спинку, еще сильнее, покажи попку! И ножки не своди! – щелчок, щелчок, щелчок.       Эша тошнило от всего этого. Он сидел в одной расстегнутой рубашке, надетой на голое тело, проклиная фотостудию, бьющие в глаза прожекторы, манерного фотографа, принесенную специально ради этой фотосессии кровать. – Перерыв 15 минут и смена образа! – наконец-то крикнул фотограф, сделав нужные кадры.       Команда разошлась по своим делам, лишь один человек остался переставлять освещение. Эш просто лег на кровать, закрыв глаза предплечьем и наконец прикрывшись рубашкой. В голове по-прежнему эхом звучали щелчки затвора.       Эша передергивало от этого звука, от любой наведенной на него камеры. В мозг слишком хорошо впечатались воспоминания о всех тех фотосессиях в дурацких костюмах, чтобы старые фетишисты могли подрочить на фото мальчика в чулочках. Самым отвратительным были фотосессии, во время которых Эша трахали, приходилось позировать несколько часов с членом, до боли растягивающим анус. Смазки использовали самый минимум, чтобы не портить эстетический вид, что только добавляло неприятных ощущений. Хуже были только фотосессии в стиле БДСМ, ради которых на бледной коже оставляли самые настоящие синяки и ссадины. На лапающих его фотографов под предлогом "поправить пеньюарчик" Эш уже не обращал внимания. – Ты недостаточно стараешься! – рявкнул Гольцине, отвесив юному бандиту звонкую пощечину на глазах у всей съемочной команды, – Исправь это, – обратился он уже к визажисту, указывая на алеющий след на щеке модели. – Я не могу больше, мне больно, – проскулил Эш. – Ты у меня с этим дилдо жить будешь, если сейчас же не вставишь его себе в задницу!       Мальчик всхлипнул, силясь сморгнуть слезы и крепко зажмурился, проталкивая в себя огромный резиновый член, от проникновения которого тело била судорога. Эш даже не обратил внимание на визажиста, который принялся наносить на его щеку тоналку, скрывая алеющее пятно. Фотограф приказывает раздвинуть ноги настолько широко, что мышцы начало сводить от растяжения. Бедра дрожали, не в силах выдержать вес собственного тела. Теряя равновесие на мягком матрасе, Эш не мог выпрямиться и стоять без опоры на руки. Ему потребовалось несколько попыток, чтобы это сделать, но когда получилось, боль в натянутых до предела мышцах была нестерпимой, сливаясь с болью от огромного дилдо. Голос фотографа доносился словно из-под воды, Эш не мог разобрать слов.       Он пытался сделать нормальное выражение лица, но на лбу проступала испарина от напряжения, огромного количества косметики, покрывающего кожу толстым слоем, и жара софитов, волосы некрасиво липли к вискам и шее, глаза были красные, воспаленные, расширенные зрачки почти скрывали радужку, губы дрожали. Эш не слышал щелчков камеры, но все равно ощущал их, этот звук навсегда отпечатался у него в мозгу, вторя ярким вспышкам. Щелк, щелк, щелк.       Эйджи наклонился поднять выскользнувший из дрожащих пальцев блондина телефон. Он отложил фотоаппарат, помялся в неуверенности и протянул смартфон. Эш неловко забрал его, положив рядом с собой вниз экраном. – Ты в порядке? – неуверенно спросил Окумура. – Да, – бесцветным голосом сказал Линкс, – Просто не люблю фотографироваться.       В голове все еще эхом звучали щелчки затвора.       Щелк, щелк, щелк. Картинки сменяли друг друга, словно кто-то переключал каналы телевизора. Воспоминания о съемках порно не заставили себя долго ждать, они были еще большим адом, чем фотосессии. На фото можно выбрать удачный кадр и довести его до совершенства в фотошопе, на видео так не получится.       Небольшая, но на первый взгляд уютная гримерная наполнилась криком. На крутящемся кожаном кресле сидел светловолосый худенький мальчик спиной к трюмо, привалившись затылком к зеркалу с круглыми лампочками по периметру. Тонкие пальцы до дрожи и побелевших костяшек сжимали подлокотники, пока ему в уретру из шприца закачивали крахмальную смесь для имитации оргазма. Больно и мерзко. Хотя это едва ли можно назвать мерзким по сравнению с тем, что приходилось проживать на съемках.       Потная жирная туша Марвина вбивалась в хрупкое тело. Эш не мог нормально вдохнуть от навалившегося на него веса. Воздуха не хватало, от запаха пота, чужого тела и спермы тошнило, задница и удерживаемые над головой запястья в тисках огромных лапищ нещадно болели. Но пока на него направлена камера, Эш должен сделать все, чтобы казалось, будто ему это нравится, хотя стонал и поскуливал он далеко не от удовольствия.       Линкс старался гнать эти мысли, но воспоминания упрямо рвались в его голову и гудящим роем пчел вились внутри черепной коробки. Коллаборация боли и унижения. В памяти яркими вспышками возникали события прошлых лет, стояли перед глазами донельзя ярко и четко. Эш в мельчайших деталях помнил как его пороли различными девайсами, от разнообразных плетей до крапивы. Дино запрещал только розги и ротанг, переживая, что останутся шрамы, а товарный вид задницы своего любимчика портить нельзя. Помнил как его трахали толпой, как вливали шампанское в анус, как в него вставляли различные предметы. Ударом под дых было одно из самых ярких воспоминаний, травмирующее сильнее других.       Эш был связан, зафиксирован намертво в коленно-локтевой позе. Сзади, подобно зверю, его трахал огромный мужик таким же огромным членом. Он не обращал внимание на то, что Линкс уже даже не пытался играть, а просто орал в голос от боли. Он не сбавил темп, лишь с силой потянул назад светлые волосы, заставляя вскинуть голову и показать на камеру зареванное лицо. Это был какой-то дешевый проект, у которого даже не было четкого сценария. Видимо, этому животному была предоставлена полная свобода действий. Эш с мольбой уставился на стоящего у стены Дино, но тот лишь провел пальцем поперек шеи, ясно давая понять, что не стоит прерывать съемку. Когда из него наконец вытащили член, облегчение длилось недолго. Эш вдруг почувствовал, что на него льется что-то теплое, стекающее с ягодиц по ногам, смешиваясь с вытекающей из растраханного ануса чужой спермой и его кровью. В нос ударил запах аммиака. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять что это. Стараясь не дышать, Эш уткнулся лицом в связанные руки, до крови кусая сжатый кулак.       От этих воспоминаний передернуло. В носу до сих пор отчетливо стоял запах чужого пота, спермы и мочи. Возникло навязчивое желание пойти в душ. Эш открыл глаза, хотел посмотреть на дверь в ванную, но вместо этого встретился взглядом с Эйджи, стоящим перед ним на коленях. Окумура осторожно обхватил его дрожащие руки, нежно, не стремясь зафиксировать, просто положил свои ладони чуть выше запястий. Линкс сделал глубокий вдох, борясь с тошнотой и пытаясь удостовериться, что запахи ему на самом деле просто чудятся. Японец подался вперед, касаясь лба блондина своим. Их лица были так близко друг к другу, что они ощущали чужое дыхание своей кожей, но в этом жесте не было никакого сексуального подтекста, несмотря на всю интимность момента, во время которого Эш обнажал свою душу и демонстрировал слабость.       Эйджи не знал, что творится на этой раненой душе и не был уверен, что хочет знать, что сможет выдержать эту боль, пусть даже не свою, но такую сильную, что способна поразить не только своего обладателя. Он не задавал вопросов, потому что боялся ответов, потому что не хотел заставлять их обоих проходить через это. С губ брюнета сорвалась какая-то фраза на японском, Эш не понял её, но переспрашивать не стал, молча наблюдая за тем, как большие пальцы Окумуры плавно вырисовывают круги на его руках, ловя ниточки вен с бешеным пульсом. Эйджи мягко отстранился, взял в руки фотоаппарат и закрыл объектив крышкой. Линкс с облегчением выдохнул, все это время он чувствовал себя словно под прицелом. В голове едва слышным эхом продолжали отдаваться назойливые щелчки затвора.