☽
Кроули хватило лишь на то, чтобы зайти за ближайший угол коридора и замереть, уперевшись лбом в стену и с силой втягивая ставший не нужным кислород сквозь сжатые зубы. Его трясло. Трясло настолько сильно, что это можно было заметить с нескольких метров невооруженным глазом. Он зажмурился, тут же стирая очередную слезу и сдерживая десяток последующих не иначе как чудом. Нет, пожалуйста. Он быстро вытер лицо и резко направился во двор – куда угодно, только подальше отсюда. Подальше от того, на что он невольно согласился, по сути не имея выбора вообще. Подальше от мыслей о прошлом. Подальше от погибшей подстреленной птицей надежды на то, что все изменится. Подальше от самого себя. Хотя последнее не представлялось возможным ровно до момента, пока в его жизни не появился Фэлл. Кроули замер в проходе, опираясь одной рукой на арку, словно ему физически было плохо, не в силах заставить себя двинуться от этой мысли, полностью игнорируя странные взгляды, да и весь чертов мир вместе с ними. Пожалуйста, нет, нет, нет, нет. Ради кого-угодно, он готов был отказаться от всех и всего в своей жизни раз и навсегда, но только не от того, с кем он впервые чувствовал себя живым, с кем ему не приходилось вспоминать о прошлом, кто не стремился сбежать от него, но помогал вопреки всему... Волна дрожи пробрала худое тело. Кроули понимал, что это его наказание за совершённое, и ему, очевидно, до конца дней "по должности" положено быть непрощаемым, но до этого мига ему казалось, что хуже ночей в криках от кошмаров, флешбеков в людных местах и вытягивающего из каждой клетки надежду одиночества не может быть ничего. Не будет хуже того, что от него шарахаются студенты, не будет ничего хуже его отца или бесконечных Советов, где Мэтью играл не иначе как святого. "Но если история чему и учит, так это тому, что всегда можно сделать хуже". Строчка из книги внезапно всплыла в памяти, делая каждую последующую секунду все страшнее и невыносимее. Энтони издал нечто среднее между вздохом и стоном утопающего человека и, не видя ничего перед собой, все же обошел несколько студентов, идущих после последней пары в свои комнаты, врезаясь в их плечи и локти, словно пьяный. Поплотнее запахивая полы пальто и с регулярностью в секунду поправляя очки, он даже не заметил, что мир все еще существовал.☽
Во внутреннем дворе было на удивление тихо и почти безлюдно. Кроули молча присел на самую укромную лавочку, поджав колени к груди и пытаясь безуспешно перестать вздрагивать и запрокидывать голову к постепенно темнеющему небу, в попытке не дать слезам потечь вновь. Он ведь знал, что так будет, знал, что не нужно привязываться, не нужно надеяться, что когда-то станет по-другому. Ему хотелось закричать, начать проклинать свою натуру, не способную быть холодной и черствой, каждый раз приводящей его лишь глубже в персональное отчаяние, купая хозяина в обжигающей сере вновь и вновь, словно это будет продолжаться вечно, пока он будет существовать. Будет больно, словно после мильтоновского Падения, пока он будет жить на этой крохотной голубой точке затерянной в бескрайнем, холодном космосе. И, может быть, мы и не одиноки во Вселенной, но на своей родной планете он был однозначно совершенно один. Теперь совсем один, – он скривился от собственной мысли, понимая, что прав. Студент перевел взгляд на опорные балки крыши, перемещаясь глазами по поддерживающим каменную конструкцию мраморным колоннам, видавшим на своем веку не одну трагедию. Хотя, вероятно, когда ты достаточно богат, чтобы учиться здесь, проблем внутри быть не должно – по крайней мере так было принято считать, и он довольно часто находил этому подтверждение. Словно деньги его отца и матери могли хоть что-то сейчас исправить. Да и вообще когда-либо. Энтони нашел взглядом небольшую стену между корпусами, с другой стороны которой располагалась та самая небольшая площадка под крышей, которую он успел так полюбить. Кроули чуть улыбнулся, вспоминая стоящего рядом с ним в медовых лучах солнца Азирафаэля, светящегося теплым ощущением спокойствия и безопасности. Вспоминая, как он сам стоял в его теплом пальто, а Фэлл уводил его поскорее в теплое помещение, словно ему действительно было не наплевать... Туда он сейчас и пойдет – мысль стала утверждением – туда, где ему было спокойно, а ветер уносил мерзкие мысли как можно дальше, туда, где его спас ангел всего лишь несколько дней назад, туда, где им было хорошо, словно мира вокруг не существовало... Туда, где он, казалось, мог спрятаться от всего произошедшего. Вот только возвращаться оттуда он больше не собирался.☽
Энтони провел еще несколько мучительных минут, стирая слезы и кутаясь в пальто сильнее, словно кусок ткани с жестким воротником и непомерной стоимостью мог спрятать его от проблем и лишающей кислорода с каждым днем все больше реальности. Но он принял решение. Он не может и не сможет вновь потерять близкого человека, пусть и совсем иначе. Просто потому, что настолько близкого человека ему еще не приходилось встречать. И с таким решением ему не придется отказываться от своего ангела долгое время, вновь ощущать разъедающую пустоту внутри и возвращаться к существованию от ночи к ночи, от очередной бутылки вина к спасительному сну и вечному страху и тревоге, засевшей глубоко внутри его существа. Ему не придется больше думать об Артуре, не придется терпеть Мэтью, не придется встречаться с отцом, и он будет помнить о том, что больше не увидит ангела разве что те несколько секунд, что его бесполезное тело будет падать с крыши кампуса, разбиваясь мраморными осколками разочарования жизни. Он пытался убедить себя, что это правильно. Что поступить так – значит упростить жизнь себе и окружающим, значит перестать надеяться и точно знать, что надежду отнимут, перестать бояться, перестать испытывать тошнотворное, липкое, несмываемое ощущение отвращения к себе за содеянное, живущее под кожей и колющее его, словно самый худший клинок фехтовальщика, не давая отдыха ни на минуту. Да, это единственный выход – простой и быстрый, надо только подняться туда, просто сделать небольшое усилие и... И все же, ему стало страшно. Чертовски, отвратительно, невыносимо страшно от того, что он собирался сделать. Кроули любил жизнь, он хотел прикоснуться к ней еще много раз, узнать ее и сделать все то, о чём мечтал и представлял в те минуты, когда сознание успокаивалось и уносило его в любую точку времени и пространства. Он хотел бы все исправить и отказаться от этого, хотел бы изменить прошлое и переписать настоящее, но понимал, что просто не может сделать этого сам. А еще его действительно пугала смерть, особенно такая – не рядом с любимым человеком в старости, но жалкая и отчаянная, словно кто-то задует маленький огонек свечи в опустевшем много лет назад Брайдсхеде. Он сглотнул подступающую к горлу тошноту от мысли, насколько это будет страшно. Больно. Медленно. Представляя, как он будет заставлять себя сделать этот шаг. Представляя ту невыносимую секунду, что он передумает, но поймет с мучительной ясностью, что исправить уже ничего нельзя. Энтони резко наклонился к земле, сгибаясь пополам и боясь не сдержать остатки утреннего кофе от охватившего душу страха неизбежных, мучительно-отчаянных последних минут жизни и ее бесполезности в целом. От мысли о том, что никто даже не узнает причину, никто не узнает историю Артура, да и его собственную... И его ангел, как и все прочие, будет думать, что Кроули просто сдался, никогда не узнает настоящую причину, не узнает, что он спас его от Мэтью своим поступком. Энтони вздрогнул, смотря на небо и вновь начиная дрожать едва ли ни каждой клеткой. Ведь никого даже не будет рядом на той площадке. Мысль сломала что-то внутри окончательно. Никто не скажет ему ничего, даже самых простых слов. Никто не расстроится. Быть может мать, когда узнает об этом через несколько недель, однако вряд ли ей будет до этого особое дело, учитывая новую семью. Никто не обнимет его в последний раз, никто даже не скажет, что любит его... Он тихо заскулил, смотря на небо и кусая щеку еще отчаяннее, пытаясь не закричать. Страх колотился в горле только от одной мысли о том, что ему придётся стоять там последние мгновения одному, ведь даже предательское солнце уже село за горизонт. Придется сделать этот шаг вниз и несколько невыносимых секунд осознавать, что именно так закончится его жизнь. Осознавать, что он больше никогда не увидит светлых кудряшек и голубых наполненных жизнью глаз, никогда даже не поблагодарит Фэлла за то, что он сумел сделать для его израненной души всего лишь за пару недель. А что он мог бы сделать за несколько лет? Как бы все могло сложиться, будь они знакомы раньше? Будь он тогда с ним, возможно, не было бы никакой истории, возможно, он бы заметил неладное раньше, и Кроули смог бы все предотвратить... Мысль забила крышку гроба его мыслей. Нет, пожалуйста, не думай об этом, – он все же не смог сдержать тихого, позорного в собственных глазах скулежа, роняя слезы и шепча самому себе, – Соберись. У тебя нет выбора, слышишь меня, Энтони чертов Джей Кроули?! Перестань, просто сделай это, просто.. Он медленно встал, пытаясь заставить трясущиеся ноги идти в нужном направлении и не думать ни о чем. Перед глазами невольно возник (пропадал ли?) светлый образ, мягкие прикосновения и голос, который он гнал последний час от себя с таким отчаянием, что в итоге врезался в него со всей возможной силой в собственном сознании. А ведь он его больше не увидит. Не увидит. Никогда. Мысль с новой силой вспыхнула ярким огоньком, словно маяк для обреченного утонуть корабля. Сердце забилось быстрее только от одной, непозволительно-счастливой и вместе с тем самой горькой мысли на свете. Он должен увидеть Фэлла в последний раз. Должен найти, обнять его напоследок и запомнить это ощущение теплоты и спокойствия, что ему безвозмездно подарил Азирафаэль. Запомнить и запечатлеть в памяти мощным воспоминанием, когда холодные руки смерти сожмут его сердце в последний раз, разбивая его о собственные ребра и холодную плитку университетского двора. Он должен это сделать. Пожалуйста.☽
Кроули намотал целый круг вокруг кампуса и лишь после этого решился идти, не в силах отказаться от своей идеи, отчаянно цепляясь за светлый образ, словно человек, висящий на краю пропасти. Впрочем, это было совсем не далеко от правды. И вместе с тем он понимал необходимость взять себя в руки, или по крайней мере сделать все возможное для убедительной роли, сыграть которую он на самом деле был не в силах – сделать все, но не дать Фэллу разгадать его замысел любой ценой. И он понимал насколько это будет трудно лишь отчётливее с каждым шагом. Но отказать себе в последнем желании он попросту не смог. Теперь Кроули точно знал, что его ангел живет в восточном крыле, а спросить у кого-то по пути номер блока по фамилии было не очень трудно, тем более, что чертового соседа Фэлла знали, казалось, вообще все. В отличие от тихого кудрявого студента, которого какой-то парень вспомнил только с третьего раза, однако все же указал нужную комнату. Энтони чувствовал, как пульсируют покрасневшие от слез веки, как дрожат руки, а следы от ногтей, вероятно, могли бы порвать бинт, который Кроули все еще наматывал на ладонь каждое утро, в надежде воскресить чужие касания. Но студент старался, пытался изо всех сил просто держаться – Фэлл не должен был узнать о его плане, Кроули лишь хотел увидеть его в последний раз как самое дорогое в своей жизни, жалея всем сердцем, что не встретил его год назад. Найдя нужную комнату и, предварительно попытавшись напустить на себя максимально спокойный вид (насколько это вообще было возможно, учитывая, что четвертый всадник апокалипсиса стоял прямо за ним, в ожидании обещанной ему этим вечером молодой души), Энтони все же постучал, тут же делая шаг вглубь коридора. Дверь открыл, к счастью, Фэлл, а не его сосед, который был чем-то занят у себя и, судя по шуму, который был слышен даже с порога, не мог им помешать. Отлично. – Энтони?, – Кроули не сразу ответил, невольно залюбовавшись своим другом. Он стоял на пороге в забавной светлой пижаме в клетку (нехватало только бабочки) и с кудрявым беспорядком на голове, по которому хотелось провести ладонью. Слеза сама скатилась по щеке. Больше он не увидит его таким. И вообще никаким. Фэлл тут же напрягся, заметив в каком состоянии студент перед ним даже несмотря на полумрак холла и мгновенно потерял улыбку от столь приятной внезапной встречи, сменяемую затапливаемым беспокойством. Он тут же шагнул прямо в коридор, стараясь быть ближе и понять, в чем дело, и что могло произойти. – Энтони? Что-то случилось?, – он медленно протянул к нему руки, да так и замер, разглядев в полутьме коридора трясущуюся фигуру друга, – Энтони, ты весь дрожишь... Боже мой, что произошло? Ты в порядке?, – голубые глаза заняли, казалось, все светлое, побледневшее в темноте коридора лицо. Сердце начало отбивать усиливающийся ритм в висках, игнорируя все, кроме худой фигуры перед собой. Азирафаэль вдруг поймал себя на странной мысли, что так, вероятно, выглядел, персонаж самой короткой повести Гюго. По коже побежали мурашки. – Все в норме я..., – Кроули сделал шаг назад, не давая себя коснуться и понять, насколько ему сейчас на самом деле страшно, – Я просто зашел... зашел извиниться, – слов становилось отчаянно мало, вместе с физической способностью говорить еще хоть что-то. Неужели это последний раз, когда он видит эти глаза? Неужели он больше никогда не увидит, как Фэлл забавно пританцовывает в такт музыке в голове, не услышит его рассказов о книгах, не почувствует его касание и не узнает каково это – провести с ним хотя бы еще один день? Не узнает каково это – поцеловать его? Мысль мысленно уничтожила платоновскую ψυχή вместе с остатками какого-либо самообладания, как только студент с ужасающей точностью почувствовал, что лишится этой самой души еще до того, как сделает шаг в пустоту. Он лишится ее как только развернётся спиной к этому человеку. – ...кхм, так вот, я хотел извиниться... извиниться за то, что не пошел с вами сегодня, – он понял, что ноги начинают подкашиваться, и стер очередную слезу, скрыв это поворотом головы. Вся концентрация уходила на голос, но, услышь он себя со стороны, вероятно, Кроули бы испугался того отчаяния, что прекрасно слышал в нем Фэлл – такое отчаяние устыдило бы даже саму смерть, наблюдавшую за студентами глазами пролетавшей черной птицы. – Энтони, прошу, зайди в комнату, – Азирафаэль сделал еще один шаг к нему, но темная фигура вновь отступила в тень. Что-то явно было не так, и Фэлл готов был поставить любую ценности мира на то, что он теряет своего друга, даже не понимая как и почему, – Конечно же я тебя прощаю, ты в этом совершенно не виноват, только пойдем со мной, ладно? Гавриил занят, а тут очень холодно, – он отчаянно пытался выдумать любую причину, ощущая беспокойство каждой клеткой тела, словно оно было всего лишь еще одним измерением в пространстве, – Идем? Пожалуйста. Можем поужинать или просто посидеть, или... – Не могу, ангел, мне уже пора, – не могу подвергать тебя опасности, не могу позволить тебе жить в том же кошмаре, что и я. И не могу в ином случае позволить жить себе. Но он лишь чуть кивнул в сторону выхода из коридора, – Я просто шел мимо и решил извиниться, вот. – Тебе не за что, Энтони, – голос Азирафаэля едва не звенел от беспокойства, – Откуда ты идешь? Что-то случилось?, – он судорожно нашел единственную причину, о которой ничего толком не знал, но еще днем почувствовал, насколько Кроули не хотел идти туда, куда его позвал тот студент-первокурсник. Кажется, к какому-то из профессоров? К кому? Да и зачем? – Это не важно, ангел, – он наконец заметил, что Фэлл стоит в одних носках на ледяном полу, – Тебе не стоит... В этот момент Азирафаэль резко подошел к нему, мягко обхватывая его локоть и внимательно вглядываясь в напряженное до предела лицо. Он тут же заметил, как на его руку посмотрела темная фигура, по крайней мере ощущения от его жеста не могли скрыть даже темные очки. Слеза вновь покатилась по худой щеке, заставив Энтони мысленно выругаться. А затем еще одна, которую он поспешил стереть так же быстро. Азирафаэль уже хотел продолжить, но Кроули, коротко коснувшись его ладони своей, быстро выпутался из столь дорогих касаний, делая над собой по истине нечеловеческое усилие. – Мне правда пора, – Кроули чуть кивнул, – А ты не стой тут в одних носках, ладно?, - голос стал теплым, пока нижняя губа предательски дрогнула, скрадывая последний слог тревожным шепотом, – Иди, Фэлл. Простудишься еще. Азирафаэль замер, не понимая, что происходит. Энтони стоял прямо перед ним настолько раздавленный и при этом желающий уйти, что он не понимал, как поступить. С чего бы Энтони искать его блок, чтобы извиниться вообще ни за что? С чего бы так стремиться уйти, хотя пришел лишь секунду назад? И он плакал. Азирафаэль, разумеется, понимал, что все люди способны на это, однако он никогда не видел такого отчаяния всего лишь в паре слез, которые ему хотелось стереть, хотелось снять эти чертовы очки и наконец посмотреть другу в глаза, успокоить, спрятать от чего бы то ни было. Понять, почему его трясет так, словно шоковую терапию не отменили столетия назад. Но Кроули сделал еще один шаг назад. Из голубых глаз непроизвольно заструились слезы. – Энтони, куда ты идешь?, – голос стал тихим, отчаянным, пока Азирафаэль так и замер с чуть поднятой рукой, не замечая, как на светлую пижаму капнула слеза. – К себе, – ложь далась не легко. Энтони вновь сложил руки в карманы и попытался расправить плечи, на которые вдруг навалилась вся тяжесть мира. – Тогда... могу я пойти с тобой?, – Кроули прикусил губу от того, каким потерянным выглядел ангел, стоящий в одной пижаме посреди темного коридора и...стоп, что? – Ангел, ты что, плачешь? Не надо, ты чего, – Кроули затрясся всем телом, но все же подошел к нему, не зная, как не разрыдаться окончательно самому. Ему вдруг отчетливо показалось, что его план только что раскрыли. Ангел каким-то образом почувствовал его намерения, и его земная оболочка дала трещину, хотя причину Фэлл и не понимал до конца. Разумеется, Азирафаэль не мог этого знать, но отчего-то уже несколько раз ловил себя на мысли, что отпустив сейчас Кроули он его больше не увидит. Энтони чуть неловко повел по мягким плечам руками, не решаясь стереть слезы с покрасневших мягких щек. – Кроули, куда ты идешь?, – Азирафаэль смотрел на него не мигая, через секунду вновь делая шаг к отступившему было от него Кроули. – Я..., – он замолчал, не в силах это произнести еще хоть раз. И дело было даже не в том, что в стрессе мозг не запоминал его ложь, а потому он бы сейчас сказал нечто другое, нежели пять минут назад, но в том, насколько с каждой минутой его решение казалось пугающе неправильным и при этом обрекающим его на эти действия, словно некий неумолимый рок судьбы. Слабак. Трус. Уходи, ты и так довел его до слез. Таким ты хочешь запомниться ему? – Меня ждет Хастур. Хотел о чем-то поговорить. Мне правда пора, ангел. Прости, что испортил настроение, – Кроули вновь дернул плечами, едва ли не в сотый раз за эти несколько минут, понимая, что просто не в силах успокоить Фэлла лучше и при этом сдержать собственный язык за зубами и страх за прерывистым голосом. Азирафаэль замер, не зная что делать. От Кроули буквально за километр ощущалось топящее отчаяние невероятных масштабов, и он понятие не имел, как уговорить его остаться с ним. – Энтони... – Иди, ангел, – он кивнул на прикрытую дверь, – Иди, все нормально. – Мы увидимся завтра? В любое время, какое захочешь? Я могу зайти к тебе или ты ко мне или..., – Фэлл развел руками и всхлипнул, тут же прикрывая лицо рукой. И от осознания того, что Кроули и сам еле сдерживается глядя на него, что-то внутри сломалось. Энтони уже открыл рот для ответа, но просто не смог его выдавить. Горло сдавил топящий страх за то, что у него больше нет завтра, нет шанса выпить с Фэллом чертов кофе, и нет больше ни одного дня для того, чтобы сказать все то, что он чувствует. Нет даже минуты в этом "завтра", чтобы рассказать о том, насколько Фэлл чудесный, насколько он сделал его жизнь лучше всего за пару недель и... – К-конеччно. Кхм. Все время мира, ангел. Однажды, так и будет, если ты не забудешь меня. Азирафаэль вновь громко всхлипнул и чуть потянул руку к нему, но Кроули не позволил себе сдвинуться с места. – Ну же, ангел, – он все же смог собрать остатки своей гордости и приоткрыл Фэллу дверь в комнату, сжимая ручку с такой силой, что еще несколько секунд и ее пришлось бы менять, – Еще увидимся, идет? Под совсем кривую, но все же улыбку, Азирафаэля буквально завели обратно, однако он так и не сдвинулся дальше порога, не спуская глаз с темной фигуры и не давая Кроули закрыть за собой дверь. – Энтони, прошу, скажи, что все будет хорошо, – он вновь всхлипнул чуть протянув руки к Кроули, желая все же прикоснуться к нему, однако тот уже сделал шаг в сторону выхода, разделяя их парой метров окончательно. – Пока, ангел. Спокойной ночи, – он быстро развернулся не в силах больше сдерживать слезы и так нагло врать Фэллу, зная, что завтра утром он обо всем узнает от полиции. Зная, что своим поступком он заставит Фэлла винить себя в том, что не остановил его, пока его холодный труп будут распределять в нужный котел в дантовских кругах.☽
Кроули едва ли не бегом вышел на залитый лунным светом двор, проклиная свою слабость и в отчаянии смотря на вечное ночное светило над головой, видевшее трагедии, еще со времен Клеопатры. Как он мог? Почему не сказал всего, что хотел? Почему вообще позволил себе его расстроить и не нашел сил хотя бы немного успокоить? Почему?! Он всхлипнул, смотря, как и всегда, на единственную свою спутницу, сопровождающую его каждую ночь серебристым светом и вековым молчанием. И луна станет последней, кто меня видел, – горько подумал Кроули. Он поднял к ней голову, уже не обращая внимание на слезы и тихо шепча в бархатное небо просьбу, исполненную страха и отчаяния молодой души. – Ты же будешь со мной?, – луна хранила молчание, пока Кроули чуть улыбнулся ей и развернулся в сторону нужного крыла, не давая себе ни единого шанса струсить. Шаги давались тяжело, в буквальном смысле ощущаясь на каждой лодыжке тяжелым ядром каторжника на цепи, делающем каждый шаг медленнее – словно давая шанс побыть в тишине прекрасной майской ночи и одновременно лишь растягивая эту пытку. Кроули почти пересек двор, напоследок вдохнув поглубже ощущение жизни и, взглянув в небо последний раз, направился к входу в здание быстрее, стирая предательские слезы все отчаяннее. – Энтони! Энтони, постой!, – фигура резко замерла, не дойдя до края двора, тут же оборачиваясь, и не веря своим собственным глазам. Азирафаэль, все так же в одной пижаме, но (слава богам и дьяволам) хотя бы в обуви, бежал через двор со всей возможной быстротой, наплевав на комендантский час и вообще на все. Он так боялся, что не успеет найти Энтони до того, как он растворится в бесчисленных коридорах, что бежал не разбирая ничего перед глазами, пока наконец не заметил рыжую копну волос, все еще светящуюся огнем в свете ночной небесной правительницы. – Ангел?, – он попытался быстро стереть слезы и против воли улыбнулся, выдавая звук, больше похожий на стон. Поняв, что Кроули не собирается от него убегать, а просто замер на месте, Азирафаэль, не сбавляя темпа, сократил последние метры и, когда их стало разделять лишь несколько шагов, с разбегу обнял его всей возможной силой, едва не сбив с трясущихся ног темную фигуру. С минуту ничего не происходило, разве что не трещали его ребра, однако Кроули был не против умереть именно так. Он, внезапно даже для самого себя, громко всхлипнул, тут же прикрывая рот рукой и одновременно крепко прижимаясь к светлой фигуре, стараясь раствориться в нем и никогда не всплывать обратно в отвратительный мир. Энтони зажмурился, ощущая собственную дрожь еще сильнее и тем не менее не открывая глаза – не желая вновь видеть тошнотворную реальность и вспоминать о том, о чем он собирался просить. – Ангел, уходи, пожалуйста, – он, вопреки словам, обнял Фэлла еще крепче, пытаясь насладиться тем, о чем так долго мечтал, шепча в светлую макушку на грани слышимости, – Прошу тебя, уходи. – Нет, – Фэлл чуть отстранился и крепко сжал его руку, словно Кроули мог убежать, – Нет, я никуда не уйду, – голос был твёрдым и все же сорвался дважды, не выдержав потока слез, – Или пойду с тобой. – Но почему? – Потому что знаю, что в противном случае больше тебя не увижу. Кроули замер, смотря на человека перед собой и ощущая, как перестает видеть его сквозь собственные слезы и позорный скулёж, вырвавшийся из отчаявшегося сердца. Фэлл не знал о том, что Кроули собирается сделать, но каким-то непостижимым образом чувствовал это, а потому, не дойдя и до собственной спальни, быстро развернулся и пулей вылетел вслед за ним. Кроули вновь посмотрел в небо, сжимая теплую руку сильнее. – Ты не можешь меня спасти, ангел. – Но я могу помочь. Прошу тебя, идем со мной. Или пойдем куда скажешь. – Что если я не могу?, – он вдруг резко посмотрел на Азирафаэля, начиная говорить громче, срываясь на последних словах в отчаянные всхлипы, – Что если я врал тебе каждый чертов день, ангел? Что если вру даже сейчас?!, – страх перерос в бессильную злость на самого себя, – Что если я не тот, кем ты меня считаешь? – Энтони, послушай... – Нет, Азирафаэль, я врал тебе, слышишь? Врал каждый чертов раз, – голос сорвался, но Кроули не смог отпустить держащей его руки, – Даже мое имя обман, ангел! Нет никакого "Джея" – я выдумал его, потому что подумал, что у нас с Гэтсби много общего – вот насколько я глуп! Я просто выдумал это, пытаясь сделать себя персонажем книги, но это не так! Я отвратительный, и ты бы боялся меня, если бы знал, на что я способен и... Он замер, когда Азирафаэль вновь молча обнял его, останавливая практически кричащего Энтони, дрожавшего в его руках, но не смеющего обнять в ответ. – Ангел, ты вообще слышал меня?, – голос стал заметно тише, пока Кроули пытался справился со слишком большим количеством эмоций и понять в сотый раз, почему от него не отказываются даже после такого. – Тебя зовут Энтони Джей Кроули, – Азирафаэль говорил тихо, пока мягкие руки осторожно коснулись худой спины, позволяя Фэллу наконец обнять темную фигуру так, как ему хотелось еще с утра понедельника, – Ты сказал мне, что тебя зовут так, значит для меня – это твое имя. – Ангел, ты не понимаешь..., – Кроули наконец посмотрел на него, теряя всю злость на себя и лишь бессильно понимая, что не сможет уйти от этого человека даже под дулом пистолета, – Есть вещи похуже, чем моя репутация, понимаешь? Есть...черт!, – слеза позорно упала прямо на светлые кудри, и он мгновенно поднял голову, ругаясь в ночное небо на собственную слабость. – Я не знаю, о чем ты говоришь, Энтони, но я не боюсь тебя и не стану, понимаешь? Кроули зажмурился, оставив (бесполезные) попытки остановить слезы и наконец с силой прижимаясь к Азирафаэлю, молясь, чтобы Фэлл снова попросил уйти отсюда вместе с ним, молясь, чтобы после этих слов он сам не заставил себя пойти на ту крышу и оставить эти касания в ночном воздухе необратимого прошлого. – П-прости, – он прижал к себе ангела, уткнувшегося ему в грудь с каким-то отчаянием и страхом, – Прости, ангел, – он наконец нашел светлое лицо и почувствовал бессильную дрожь в собственном теле, которую раньше даже не замечал. Энтони уткнулся носом в кудряшки, наплевав на то, как он сейчас выглядит, и каким слабым и бесцветным звучит его голос, – Прости, я не хотел кричать на тебя, пожалуйста, прости... – Все хорошо, – Фэлл уткнулся в его грудь лицом, не понимая, кого он пытается успокоить этими словами – себя или Энтони, и просто старался запомнить на себе прикосновения этого человека, прямо сейчас пытающегося укутать и его в полы своего длинного черного пальто, – Все в порядке, слышишь? Кроули молча кивнул и вновь всхлипнул, проводя ладонью по светлым кудрям, ощущая их мягкость и на мгновение позволяя себе замереть вот так – с ангелом в своих руках, чувствуя его тепло, легкий аромат зеленого чая и чего-то сладкого. Чувствуя, что он никогда больше не сможет отказаться от этого человека. Чувствуя, что мог бы совершить большую ошибку этим вечером. Азирафаэль через несколько минут все же чуть отстранился и медленно повел Кроули за собой, держа его действительно крепко и не замечая, как черное пальто оказалось на нем, в попытке согреть. Ткань практически волочилась по траве из-за значительной разницы в росте, однако никому до этого не было дела, особенно обладателю пальто, тело которого резко стало бесполезной грудой уставших от мыслей костей, которое ангел уверенно уводил за собой, пользуясь отсутствием сопротивления. Луна внимательно смотрела на две земные фигуры, удаляющиеся под своды корпуса и исчезающие из под ее одинокого света. Она подмигнула своей давней подруге, с которой они бок о бок прошли не одно тысячелетие, и та лишь пожала плечами и пошла дальше. Сегодня обещанную ей душу спас настоящий ангел.