☽
Подобно преподавателям, большинство студентов смотрели на них с ноткой интереса – кто-то осуждал, а кто-то пытался сделать вид, что их не существует и вовсе все те дни, что администрация подписывала документы, а парни собирали вещи и сдавали экзамены. К последним относился и Гавриил – демонстративно хлопающий своей дверью, стоило Фэллу прийти в блок, и пытающийся, казалось, даже не смотреть в его сторону. Заметив это в первый раз, Азирафаэль чуть хмыкнул, но ничего не сказал, все еще памятуя о том, через что пришлось пройти Энтони из-за его клеветы. И жалея, что Гавриил отделался так легко. Но все же, стыд был не чужд даже его соседу, решил для себя Фэлл, складывая в чемодан последние вещи и наблюдая за нелепыми попытками Гавриила опускать глаза в его присутствии или спешно покидать комнату, не обмолвившись с ним и словом. Вопрос лишь в том, за что был этот стыд – за клевету или за то, что он так и не добился светловолосого студента. Но это уже оставалось на совести Гавриила. Однако, не только сосед мог отягощать мысли по возвращению в свой блок – по крайней мере это касалось Кроули. Вещи в большинстве своем были убраны им в чемодан еще в первый день – теплая одежда и книги, несколько раритетных пластинок, безделушки и прочее заняли свои места в чемоданах, оставив лишь самое необходимое, однако Энтони знал, что обманывает сам себя. И даже подаренные Фэллом карманные часы на цепочке, бережно хранимые Кроули все это время, не успокоили мысли приятным теплом воспоминания от их первых встреч. Энтони хотелось бы думать, что он просто собирает все согласно нужности или расположению в студенческой комнате, однако он прекрасно знал, что это не так. Кроули собрал все, кроме одной вещи, которую сознательно избегал, не открывая последний ящик стола и делая вид, что его не существует и вовсе. В итоге, когда за окном заметно стемнело, а дел, чтобы оттянуть неизбежное больше не осталось, Энтони все же достал небольшой мешочек, где все еще хранился коричневый ремешок и разбитый циферблат с осыпавшейся стеклянной крошкой чуть запачканной в крови. Янтарные глаза молча смотрели на темный бархат на ладони, не развязывая маленькие веревочки – ткань надежно скрывала и без того отпечатавшиеся в воспоминаниях картинки, однако Энтони внезапно понял, что больше не боится их видеть. Образы кричащего на него Артура затихли в голове – затихли собственные обвинения и страдные образы из кошмаров – все это слово осталось в бархатном мешочке на его ладони, уже не кажущимся призрачно-холодным напоминанием о случившемся. Студент молча поднялся и, завязав небольшие темные веревочки сильнее, присел в углу комнаты, больше не ощущая чьего-то присутствия рядом с собой. Когда Хастур зашел в комнату соседа перед ужином, он застал рыжеволосого студента сидевшим на полу возле окна, словно тот что-то искал или отмывал от деревянных досок. Однако Кроули, в привычной ему манере, просто отмахнулся от вопроса и встал, ничего не объясняя. Лишь выходя из комнаты вслед за другом, он на мгновение все же обернулся, вылавливая взглядом одну из небольших досок на полу, имевшую тенденцию скрипеть все время его проживания здесь, а однажды – даже хранить под собой спрятанные от разгневанного отца дорогие сердцу вещи. Энтони сделал вдох поглубже и все же вышел, награждая чуть горькой улыбкой последнюю доску в углу – точнее то, что навсегда останется частью его истории под ней. Ubi incepit, ibi remanebit.☽
Еще сложнее дался разговор с отцом – несмотря на недавний теплый телефонный звонок, старший Фэлл был не в восторге от идеи сына бросить университет, однако Азирафаэль, со свойственными ему обстоятельностью и настойчивостью, все же смог убедить его в том, что найдет способ получить хорошее образование другим способом. Азирафаэль понимал, что не собирается отказываться от литературы ни под каким предлогом, однако, пробыв в университете вновь пару дней, он лишний раз убедился, что этот путь был не для него. В конце концов, один из главных уроков прошедшего учебного года для него был получен не в стенах аудиторий. Не обязательно придерживаться одного пути всю свою жизнь. Ты можешь задавать направление и раскрывать паруса под любым ветром, главное – не терять из виду направление тени Абраксаса. И, видимо тоже услышав взмах его крыльев, отец, пусть и не оставшийся полностью довольным решением сына, в конце разговора все же согласился с ним и заставил Фэлла пообещать звонить ему чаще и держать в курсе событий, пусть и чуть наставническим тоном. А заодно и добавив в конце чуть тише, словно не привыкнув, два коротких слова, улыбаясь, как и Азирафаэль. "Горжусь тобой". Однако даже подобное непривычно-приятное чувство от общения с отцом не шло ни в какое сравнение с потрясением от того, что Энтони действительно выкупил помещение книжного, а к концу недели пребывания в кампусе – приехал в один из вечеров из города, держа папку с документами от юриста в одной, и бутылку вина в другой руке. Азирафаэль, если говорить до конца честно, все еще не верил в это, даже когда они покидали университет и перевозили в полупустое помещение коробки с вещами. Все это казалось сном, который тем не менее был весомее и приятнее, чем любая знакомая ему до этого реальность. Капитал, подаренный страшим Кроули все это время действительно лежал на карте – что Энтони уточнил в банке при первой возможности и, подтвердив свою личность (хотя упоминания его фамилии было достаточно для того, чтобы половина банка начала едва не порхать вокруг него с заискивающими улыбочками – что было особенно неприятно Энтони в особенности из-за того, на чем держался бизнес его отца, принесший фамилии такую "известность" в Лондоне), он смог снять всю сумму с накопленными за эти года процентами. И даже несмотря на прекращенные взаимоотношения с отцом и подобное отношение к нему в их последнюю встречу, в тот миг Энтони был рад, что для денежной империи Кроули-старшего подобные суммы были мелким подарком, о котором он никогда и не вспомнит. Тот самый последний вечер в университете студенты провели у Энтони с Хастуром и Лигуром, которые с искренней радостью, вместе с сияющим от счастья Азирафаэлем, перечитали все документы на собственность и, упомянув, что Кроули – "счастливый засранец" (и отнюдь не только из-за магазина), громко чокнулись стаканами с вином, восторженно говоря бесконечные тосты, которые утопали в общем смехе и чувстве единства, посещавшего студентов так редко. Азирафаэль будет уже стар и едва ли сможет выпить и половину того количества вина, как в тот вечер (особенно учитывая, что не один Кроули хранил под кроватью нелегальные запасы), но даже тогда он признает, что за всю его долгую жизнь дух юности сильнее всего ощущался именно тогда. Четверо парней, пусть и совсем разных, вечер и стрекотание кузнечиков за окном, громкий смех и шутки невпопад с уже немного пьяными взглядами – каждый из них чувствовал себя чем-то важным и единым, словно этот вечер никогда не закончится. Словно они всегда будут молодыми, словно будут вечно шутить, перебрасываться подушками и выкидывать в окно ставшие ненужными тетради с домашним заданием, наблюдая, как выпивший и безбожно проспоривший Лигур дважды кричал в окно ругательства на весь опустевший внутренний двор. Парни под конец даже перестали закатывать глаза, когда Кроули намеренно проигрывал Фэллу и требовал за это расплату в виде поцелуев под добродушное улюлюкание друзей. Через несколько часов, когда все изрядно выпили и приняли решение пойти спать вместе с зарождающимся восходом, Лигур и Хастур все же уговорили Кроули покурить с ними в знак традиции на их окне, пока Фэлл (разумеется, отказавшийся) пошел приводить в порядок спальню. Он слышал голоса за дверью, постепенно сливающиеся в один, когда на мгновение замер у окна, глядя на пустой двор кампуса, где однажды он не дал прерваться целой истории, частью которой стал сам. – Слушай, – Хастур громко зевнул и направился спать, оставляя прорезавшего словами тишину рассвета Лигура и Кроули наедине, пока оранжевые огоньки не дошли до фильтра, – Я вот че хотел сказать... – М?, – Кроули облокотился спиной на подоконник, с расслабленной счастливой улыбкой выдыхая дым в приоткрытое окно. – Я ведь не знал, что Мэтью..., – он затянулся в последний раз и выкинул окурок в окно, – Короче, что он такой мудак. Так что я, вроде как, это...виноват перед тобой. Так что прости за шутки, идет?, – на мгновение парень стал серьезным, вспоминая, как его мать любила едко подшутить над ним в детстве, – Я бы никогда не говорил так, если бы знал. – Проехали, – Кроули улбнулся, – Ты же не знал, тем более с ним покончено, – второй окурок полетел в окно. – Сколько ему грозит? – Как минимум 5 лет, может и больше, – Кроули пожал плечами. – Надеюсь, он не выйдет оттуда, – Лигур поймал ответный благодарный смешок рыжеволосого студента, – А ты не думай все испортить, иначе будешь самым глупым парнем которого я знал. И уж поверь, это место трудно занять, пока на свете живет Хастур... – Я все слышу!, – в ответ на недовольное бормотание из комнаты студенты вновь рассмеялись и, коротко попрощавшись, Лигур все же направился к себе в блок, напоследок пожимая Кроули руку. Энтони молча улыбнулся и вновь перевел взгляд на зарождающийся день, чувствуя себя на Эдемской стене, затапливаемой оранжевыми лучами – встречая самый первый свой день с ощущением спокойствия, отрезающего все лишние тени от его жизни. Особенно тогда, когда он зашел в спальню и тихо устроился рядом с уже спящим Фэллом, подложившим ладонь под теплую щеку и неосознанно улыбнувшимся во сне, когда его носа коснулись тонкие губы.☽
Покинув кампус рано утром с собранными вещами и документами, студенты остались незамеченным для мира, тем не менее оставив в нем свой след. Такси с приятной молодой девушкой за рулем меньше чем за час довезло их до Сохо и, захватив в соседнем здании пару стаканов кофе, Азирафаэль, чуть подрагивающими волнения и восторга пальцами, наконец открыл магазин, пропуская вперед не менее сияющего Энтони, который никогда не чувствовал себя таким свободным, как в тот миг, когда мягкие руки обняли его со спины, стоя посреди пустого книжного. Их книжного и их маленького мира внутри большой, и порой сходящей с ума Вселенной. Закрыв за собой двери и осматривая почти пустое помещение, заставленное коробками, несколько минут спустя, студенты буквально хором наконец закричали от радости и облегчения исполненной мечты, восторг от которой тут же разнесся эхом теплого смеха в полупустом помещении, пока Энтони зарывался пальцами в кудряшки и целовал своего ангела, улыбаясь как никогда. Впереди предстоял ремонт и закупки на оставшиеся деньги, однако в тот же вечер Азирафаэль потащит Энтони в магазин за матрасом, большим одеялом с подушками и конечно же пиццей – всем самым необходимым для того, чтобы переночевать в первый раз в небольшой комнате второго этажа, заматывая вдруг друга в новые пледы и кружась в них, словно в греческих хитонах по комнате, украдкой целуясь и откусывая кусочки пиццы друг у друга. Ближе к ночи в ход пошла и бутылка шампанского (без которой кое-кто отказывался заселяться, твердя о том, что хочет "искусить" Фэлла таким нехитрым способом) и, пока Кроули пытался неуклюже развесить маленькую купленную гирлянду в импровизированной спальне (отчетливо помня, как Фэлл любил сверкающие огонечки в окнах), Азирафаэль счастливо смеялся над его трюками под потолком на ветхом стуле, а минутой позже – уже наблюдал за тем, как парень картинно упал рядом с ним на новый матрас, пытаясь отомстить ангелу за смех щекоткой. Комната смотрелась до искорок под кожей особенной, своей, вызывая восторг с каждой секундой пребывания в ней все больше, и даже несмотря на то, что помещение было практически пустым – это не мешало парням рисовать в воображении нужную мебель и мелочи, которые вскоре здесь появятся, словно у каждого из них была в руках кисть, а помещение вокруг – пустым холстом, ждущим первого мазка художника. Теплое освещение мерцающих огоньков, намеренно погруженная в уютный полумрак комната, небольшая импровизированная мягкая "кровать", бокалы недопитого шампанского и пустые коробки из под пиццы рядом – маленький домашний беспорядок, неспешно образовывавшийся в спальне вслед за севшим солнцем, пока Энтони мягко забирался прямо на Фэлла, сцеловывая искрящееся на языке шампанское с его губ. Предстояло очень много работы, однако никто из них не сомневался в успехе, впервые будучи полностью уверенными в сделанном выборе. Быть может потому, что это было действительно их решение, не имеющие никаких чужих корыстных целей или акта бунтарства в своей основе. И дело было не только в безусловно любящих глазах напротив, дарящих уверенность даже перед неизвестностью новой жизни, но и в том, что они, кажется, были все же не одни. Отец Фэлла, которому Азирафаэль звонил утром, отправил ему немного денег на первое время и пригласил к себе как только будет возможность. У них будет возможность. Азирафаэлю даже пришлось переспросить, не веря своим ушам, однако голос на том конце (все еще пытающийся звучать серьезно) лишь подтвердил свое предложение, от которого растроганный не шутку светловолосый студент едва ли не сотню раз ответил согласием. Да. Старший Фэлл ждал и Кроули тоже. Фэлл, разумеется, тут же сообщил обо всем Энтони, который неспешно разбирал в тот момент вместе с ним вещи и отмывал помещение от пыли. И трудно было сказать – кто был удивлен этим больше – сын, который не знал, что такое отцовская любовь или сын, который едва успел ее узнать. Кроули в тот миг едва не выронил из рук очередную коробку и прикусил губу до крови, чтобы перестать задавать однотипные удивленно-счастливые вопросы вновь и вновь, готовый поклясться в том, что своим радостным криком перепугал половину улицы. И, в таком случае, счет был равным, потому что вторая половина улицы явно услышала счастливого Азирафаэля, смеющегося и пытающегося не прыгать на месте одновременно. Когда удивление все же чуть отступило и они всерьез начали планировать (хоть и жутко волнуясь) поездку в Тадфилд в будущем месяце, Фэлл, достающий из чемодана последние вещи, вдруг повернулся к Энтони прямо с собственным шарфом в руках, словно что-то внутри резко подсказало ему необходимость слов, просящих предаться огласке на кончике языка. Быть может, об этом позаботился кто-то Сверху, а быть может, это было только собственное желание Фэлла подарить все те эмоции, что он сам испытывал в последние дни Кроули – так или иначе, непостижимый план в конце-концов оказался в должной степени продуманным. – Энтони? – Да?, – худая фигура, с забранными в пучок на затылке волосами, развернулась к нему, откладывая очистительный спрей для окон. – Кроули, ты не хотел бы позвонить матери?, – голубые глаза были полны решимости и при этом едва ли не в большей степени – волнения. Азирафаэль прекрасно понимал, чем может закончиться этот разговор для Энтони, однако отчего-то не смог сдержать этих слов, понимая, сколь много он потерял за эти годы "формального" общения с отцом и точно не желая подобного для Кроули. Энтони, немало удивлённым таким предложением, особенно учитывая то, что еще минуту назад они обсуждали в какой магазин лучше поехать вечером за самым необходимым, тут же стушевался, однако Фэлл уже отбросил полосатую вязаную ткань и сократил между ними расстояние, внимательно смотря за тем, как худые пальцы чуть нервно отставили бутылку с прозрачной жидкостью, едва не уронив ее совсем. – Ангел, это плохая идея..., - парень заметно сник, но руки Азирафаэля мгновенно обняли его лицо, не давая грустить и прятаться. – Просто скажи ей о том, что ты скучаешь, Энтони. Теперь, когда отца нет в твоей жизни, быть может, что-то изменится? Слушай, – он чуть сжал худую руку, поглаживая большим пальцем, – Я и подумать не мог, что мой отец хотя бы когда-нибудь скажет мне нечто подобное, но посмотри, где мы! Мы с тобой, – он нежно погладил его по острым скулам, ловя робкую улыбку, – В нашем магазине, в нашем доме, а мой отец зовет нас с тобой на День Благодарения! Мне бы..., – он вздохнул и вновь поднял глаза на Кроули, – Мне бы очень хотелось, подарить и тебе это чувство, понимаешь? Не в моих силах изменить твоего отца, но мой сможет принять тебя. Я не смогу познакомить тебя со своей мамой, но, быть может, твоя захочет вновь познакомится с тобой? Пока не поздно. В голубых глазах мелькнула горькая тень давней утраты, которую тут же заметил Кроули, прижимающий парня сильнее к себе. Он долго молчал, раздумывая над чужими словами, лишь чуть поглаживая мягкие плечи и думая о том, насколько он любил своего ангела. С одной стороны, Энтони не хотел вновь быть "надоедливым", вновь вспомнить столь счастливо забытое чувство ненужности и отвергнутости дорогим человеком, а с другой – Азирафаэль был прав, и он ничего не терял в случае отказа, ведь так? Но в случае, если все пройдет иначе – Кроули сможет подарить мать не только себе, но и Фэллу, – пронеслось быстрой мыслью. Решающим фактором стала все та же теплая рука, чуть сжавшая его ладонь перед тем, как Фэлл оставил Энтони одного для личного разговора и скрыться в комнате наверху, напоследок вновь подбадривающее улыбнувшись парню, сжимающему в руках телефон. Знакомые цифры номера образовали привычные гудки, и через пару минут до Азирафаэля все же донесся чуть дрогнувший голос Кроули, и парень неспешно занялся уборкой с легкой улыбкой – он не знал, как все пройдет и не хотел подслушивать, однако достаточно было и той надежды, что он увидел минуту назад в янтарных глазах. Было трудно описать тот разговор – Энтони говорил больше часа, периодически повышая голос, однако явно не злясь, что радовало Азирафаэля, закончившего к тому моменту вычищать комнату и ванную наверху. Когда Фэлл спускался по винтовой лестнице, которую Кроули уже успел отмыть до блеска, с намерением все же сходить хотя бы в продуктовый магазин, рыжеволосый парень уже завершил разговор, и теперь молча сидел на подоконнике, смотря куда-то мимо окна. Фэлл тут же отставил ведро и подошел к нему, пытаясь стать той точкой, в которую так упорно смотрели золотые глаза. – Что она сказала, Энтони?, – Азирафаэль в миг забыл обо всем на свете, пытаясь до конца понять чужую реакцию и при этом не начать винить себя в, возможно, совершенно провальной идее, которая могла вновь ранить Энтони. Парень перед ним выглядел действительно потерянно и обнадёжено в равной степени, словно ему только что сказали что он – некогда был настоящим ангелом, при этом в конце не забыв упомянуть о том, что ему пришлось Пасть. – Энтони?, – Азирафаэль мягко провел по острому плечу. – Она сказала, что приедет ко мне с Дагон в гости, – голос был тихим, однако прорезал тишину словно корабельный колокол, требующий от команды немедленную готовность и внимательность. Светлые брови тут же подпрыгнули вверх, образовывая удивленные морщинки на лбу. Азирафаэль ожидал чего угодно, но только не этого, и все же ничего не хотел бы услышать больше в тот миг. Хотя, сказать, что он был самым пораженным этими словами и их значением человеком в комнате было бы откровенной ложью. – Что?!, – он тут же улыбнулся так искренне, что в Лондоне явно стало теплее, – Это же...это... Но как? Почему она вдруг согласилась и так скоро? Однако Кроули лишь молча удобнее устроился на подоконнике, смотря на стоящего перед ним взволнованного Фэлла и пытаясь до конца понять всю полученную информацию, словно с ним только что говорили на выдуманном языке, а вопросы Фэлла были не иначе, как манускриптами на глиняных табличках. – Он... – Да?, – Азирафаэль сел рядом, накрывая сжатые в замок худые пальцы, – Все в порядке? Энтони?, – взгляд забегал по худому силуэту, останавливаясь то на холодных руках, то на встревоженном лице. – Он запрещал ей видеться со мной, ангел..., – Кроули не понял, как перестал осмысливать пространство вокруг, вновь и вновь прокручивая чужие слова в голове и ту боль, смешенную с радостью, что только что услышал в трубке и поселил надеждой в собственных детских глазах из прошлого. – Я не понимаю..., – Азирафаэль чуть напрягся, острожно вглядываясь в любимое лицо и, дождавшись, пока янтарные глаза остановят на нем свой бег, чуть тише продолжил, – Можешь объяснить, дорогой, пожалуйста? Что ты имеешь ввиду? – Отец запрещал ей видеться со мной, – вновь повторил Энтони заметно тише. Золотой взгляд был направлен сквозь Фэлла, пока первая слеза не капнула на темные джинсы, вызывая удивленный вздох Азирафаэля, – Запрещал все это в-время..., – голос был полон отчаяния и едва не сорвался, отдаваясь печальным эхом далеких разочарований в пустом помещении, – Он угрожал, что натравит на нее своих адвокатов и сфабрикует какое-то дело, отберет у нее Дагон или что-то сделает со мной, ангел. И все это ради того, чтобы она не оказывала на меня "дурное" влияние, чтобы я стал тем, кем было нужно, чтобы... Слезы закапали по щекам, пока Азирафаэль замер, прижав руку к груди и наконец догадавшись, что сделал Кроули-старший много лет назад. Он тут же прижал рыжую макушку к груди, обнимая всхлипывающего Энтони сильнее и пряча за успокаивающим шепотом осознание того, что это значило для Кроули. Дело было не в отсутствии общения, и даже не в навязанном, липком чувстве ненужности самым близким людям в маленьком Энтони, которое транслировал отец с ранних лет и вынуждена была подтверждать под его угрозами мать – но в том, что она могла бы приехать в то Рождество и помочь ему рассказать об истории с Мэтью. Помочь ему как мать, которая всегда боялась гнева бывшего мужа, от которого сбежала, и потерявшая в каком-то смысле сына на годы – сына, которого у нее не было шанса забрать с собой. Помочь, как единственный человек, который был бы способен изменить отношение Энтони к жизни своим присутствием и не дать старшему Кроули взрастить в нем пугающее недоверие к любой доброте и заботе, за которой, по его мнению, всегда следовали корыстные цели. А самым забавным, разумеется, не для участников этой трагедии, было то, что отец Кроули был первым и самым сильным аргументом в пользу своих убеждений, готовя сына с пеленок в свои приемники в бизнесе, который его тщеславие и эгоизм не позволяли закончить на нем самом. Мать Энтони со временем обзавелась семьей и вторым ребёнком, попытавшись несколько раз забрать и Энтони к себе, однако, разумеется, получила лишь новые угрозы в том числе и в адрес сына, и вынуждена была отступить, откровенно боясь бывшего мужа. Именно она дала ему когда-то прозвище "дьявол", которое закрепилось за ним отнюдь не из-за его имени и среди подчиненных. Однако, вопреки мыслям Кроули, навешанным отцом, она никогда не хотела его бросать или отказываться от него, а узнав сегодня (пусть и попытавшись в самом начале скрепя зубы побыстрее окончить разговор), что отец сам отрекся от Энтони, внезапно поняла, что у нее есть шанс и, вероятно, Кто-то сверху все же услышал ее просьбы, пусть и она явно относила себя скорее к представителям Ада за свой поступок. Спутанно, глотая слезы и захлёбываясь в рыданиях, сдерживаемых столько лет, женщина судорожно просила прощения за все холодные звонки и ответы, за то, что не могла приехать, скованная полным контролем Люцифера Кроули, а затем, когда и сам Энтони уже не мог сдержать слез и радости, разумеется прощая ее за все, сказала, что через неделю обязательно приедет в Лондон, как только у Дагон начнутся каникулы в школе – со вторым мужем она также развелась несколько лет назад, а вот младшая сестра точно будет рада видеть Энтони. Так, в тишине пустого книжного и тихих всхлипах в кремовый свитер, успокаивающе слова Азирафаэля соединились с осознанием того, что теперь у них на двоих есть и отец и мать (а еще – маленькая сестра, которую теперь Энтони очень хотел увидеть, поняв, что она не является его заменой). И пускай у каждого всего-лишь по одному, пускай все было не так просто и их не было долгое время в жизни друг друга, пускай в прошлом было больно и страшно, но они хотели быть родителями, к счастью понимая и веря, что все могут исправить прямо сейчас, оставив ошибки прошлого там, где им было самое место – там, где о них больше никто никогда не вспомнит. Ведь для любви никогда не бывает поздно. Особенно для любви к своим детям.☽
На контрасте таких перемен за какой-то несчастный день, долгожданный покой импровизированной кровати, тихого вечера Лондона и объятий казался настоящим спасением. Они успели, разумеется, прикупить и кое-какие продукты на пару дней, а также другие необходимые мелочи, однако даже в необжитом помещении, полном коробок и пакетов было уютно и тихо, пока только что повешенная гирлянда отбрасывала маленькие теплые тени-звездочки на стену и потолок. Издалека доносилась знакомая мелодия из бара на соседней улице или летней веранды [место для музыки], пока воздух проникал из приоткрытого окна приятным запахом остывающего от солнца города, обволакивая чистые одеяла и простыни прохладным шлейфом вечера. Кроули придвинулся ближе, целуя своего ангела вновь и чувствуя, как мягкие руки забираются под сбившуюся рубашку и проводят по худой спине нежными касаниями, с восхищением очерчивая кончиками пальцев остро выступающие лопатки, напоминающие крылья. Энтони уткнулся в нежную шею, щекоча ее невесомыми поцелуями и чувствуя, как дыхание ангела становится спокойнее несмотря ни на что – мира вокруг не существовало, пока в его руках был Энтони, нежно обнимающий его, как и всегда холодными руками. Прекрасный даже с растрепанными волосами, с бьющимся в груди самым храбрым сердцем, которое видел Фэлл и тихим влюбленным шепотом, обволакивающим их ощущением дома в тягуче-неспешном вечере. Ощущением, что тебя любят, любят даже вопреки тебе самому и тому, что могут шептать демоны прошлого – именно так, как завещал Гюго. Азирафаэль неспешно пропустил рыжие пряди сквозь пальцы, распуская пучок и невольно замирая, ощущая тепло любимого тела, нежные касания в самых приятных местах и наконец – спокойный взгляд янтарных глаз, устремленный лишь на него. Энтони замер на мягких ямочках щек, пока Фэлл невесомо провел пальцами по некогда пострадавшей щеке и медленно поцеловал Кроули – так, словно делал это впервые, понимая, что наконец смог подарить ему покой, в котором Энтони так нуждался. Нуждались они оба. – Я люблю тебя, дорогой, – он не переставал смотреть в медовые глаза, наполненные счастьем и принятием, пониманием того, что наконец все так, как они мечтали, и уже ничто не способно нарушить их покой. Никогда. – Ангел, – на этот раз Энтони накрыл его губы первым, – Ты даже представить не можешь, насколько ты важен для меня, – он улыбнулся легкому румянцу на щеках, не переставая чуть водить пальцем по линии мягкой челюсти, – Ты сделал мою жизнь необыкновенной, ты спас меня, ангел, понимаешь?, – рыжие брови сомкнулись у переносицы вместе с зарождающемся горько-радостной улыбкой, – И я обещаю тебе, что буду любить тебя каждую секунду каждого дня, буду вновь и вновь дарить тебе целый мир, потому что однажды ты спас мой... – У нас будет свой мир, – тепло улыбнулся растроганный Азирафаэль, губы которого вновь оказались в нежном плену, пока мягкие ноги раскинулись чуть шире, позволяя Кроули устроиться между них. Энтони улыбнулся в поцелуй и чуть повел бедрами, начиная неспешно расстёгиваясь кремовые пуговицы жилета, словно вовлекая в медленный танец в отблеске свечей в большом зале старого замка, скрытого от глаз простых смертных. Вот только у их замка не было страшных тайн – все они были смело отданы луне, что неспешно появлялась на небосводе и радостно подмигивала солнечной возлюбленной, скрывшейся за горизонтом. В ее серебристом свете хранилась не одна история, однако история этих смертных точно станет одной из ее любимых. Две тени неспешно избавляли друг друга от одежды, медленно проводя ладонями и пальцами по обнаженным телам, восхищенно выдыхая в любимые губы, ощущая кожей прохладное одеяло и бесконечные поцелуи, закручивающие их в сплошное мерцание звезд, словно вихрь. Маленькие блики гирлянд оседали на коже вместе с тихой мелодией где-то вдалеке, сливающейся во вдохе с вечерним воздухом и отдалённым, едва слышным скрипом пустого помещения, словно напоминающего новым хозяевам о том, что оно не прочь стать для них тем самым замком. В какой-то момент Кроули плавно спустился ниже, касаясь губами груди и округлых плеч – медленно, растягивая это действие, как можно дольше и оставляя на нежной коже всю ту любовь и заботу, что хранило его сердце. Танец мягких касаний и тихих стонов медленно сменил ведущего партнера – Энтони через некоторое время ощутил, как его мягко переворачивают на спину, давая отдохнуть явно уставшей спине (особенно после того, как он отказался от помощи и нес матрас в одиночку на второй этаж). Он тепло улыбнулся лежащему теперь на нем Фэллу, не в силах изображать серьезную соблазнительную мимику – лишь прикрытые глаза и постоянный контакт кожа к коже, дыхание к дыханию, чтобы продолжать существовать еще секунду, и еще, и еще... Его губы вновь накрыли мягким поцелуем, проводя носом по линии челюсти и наконец добираясь до веснушек на плечах, глядя на которые Азирафаэль восхищенно вздохнул и наклонился губами, словно хотел посчитать поцелуями их все, повторяя вновь и вновь, что это отпечатки созданных некогда Энтони созвездий. Фэллу было немного непривычно буквально лежать на Энтони, однако сильные руки не дали ему шанса засомневаться, все это время прижимая ближе, поглаживая по спине и бокам и чувствуя общее возбуждение, кружащее голову каждого сильнее любых танцевальных выпадов. Энтони наконец приоткрыл глаза, слыша припев незнакомой песни, и устроился чуть удобнее, подставляя шею под поцелуи и мягко сжимая пальцами полные ягодицы, заставая Фэлла простонать прямо ему в ухо, от чего янтарный взгляд медленно поплыл, словно пространство перед ним стало медово-теплым калейдоскопом, центром и единственным удовольствием и восхищением которого был его ангел. Кроули тут же поймал ангельские губы с остатками первого серьезного стона и чуть приподнял полные бедра, касаясь членом мягких ягодиц и чувствуя, как Фэлл начинает дрожать в его руках, а его пальцы – оставлять маленькие следы-полумесяцы на груди. Азирафаэль попытался поскорее усилить приятные ощущения, понимая, что не в силах больше не быть единым целым с Энтони, чувствуя себя в моменты их близости древним божеством, еще не разделенным на две части., однако Кроули лишь мягко поддержал его, устраивая удобнее и позволяя Фэллу чуть переместить центр тяжести, чтобы он мог обхватить бедра Кроули. Предусмотрительно купленная смазка тут же была согрета в руках и, пока Энтони занимал покрасневшего ангела поцелуями и еле сдерживался от того, насколько нежно и медленно его самого ласкал Азирафаэль, казалось, совершенно забывшийся в их неспешном удовольствии, два пальца уверенно проскользнули внутрь, вынуждая Фэлла проскулить и попытаться насадиться сильнее от ощущения хотя бы частичной полной близости. Необходимость в этом ощущалась куда сильнее, нежели простое физическое желание тела – казалось, каждая клетка должна быть общей, чтобы каждый мог продолжать свой танец в объятии нежности и скомканного одеяла, заменяющего им вечерние костюмы. Надобности в подготовке не было – все же, за ту неделю, что они пробыли в кампусе, Хастур довольно часто соглашался "переночевать у Лигура", однако Кроули хотел убедиться, что не причинит никакого дискомфорта, одновременно даря дополнительное удовольствие и придерживая полные бедра второй рукой. Азирафаэль вцепился в его плечи и, поймав совершенно счастливый, хоть и отчасти немного смущенный взгляд голубых глаз, Энтони вынул пальцы и неспешно помог Фэллу опуститься на свой член, поддерживая бедра и не прерывая зрительного контакта даже тогда, когда воздуха в обоих парах легких не осталось. Азирафаэль поднял глаза к потолку и, уперевшись в зацелованные острые плечи ладонями начал постепенно подниматься и опускаться, заставляя Энтони едва удерживать его на трясущихся от удовольствия руках и самому не сойти с ума от того, каким прекрасным был ангел в его руках. Ему действительно положенно было жить в какой-нибудь книге с волшебными замками и неведомыми мирами, и Энтони никогда и ни в чем не был так уверен – что-то Наверху явно пошло не так, поэтому это светлое чудо оказалось на Земле. А значит, он сделает все, чтобы ни один, даже самый прекрасный вымышленный мир, не забрал его солнце и не показался ему привлекательнее их реальности. Поза оказалась немного труднее, чем думал Азирафаэль, однако он старался сохранять ритм, поглощенный тем, как янтарные глаза переодически закатываются в удовольствии, а сам Кроули – ни на минуту не выпускает его из рук, медленно целуя все, до чего мог дотянуться и шепча молочной коже то, что буквально заставляло ее сиять от любви и принятия, словно ангел действительно был небесным созданием. Через несколько минут Фэлл все же начал замедляться, чувствуя, как устают с непривычки ноги, и, поняв это и тут же поцеловав его прежде, чем Азирафаэль начнет думать о чем-то плохом, Энтони на мгновение полностью покинул его тело и, удобнее подхватив под спину, вновь закружил в их неспешном танце, мягко перевернув на спину разгоряченное любимое тело и неспешно входя вновь. Чувствуя, как теплые бедра тут же прижимают его сильнее, а сам Азирафаэль – целует с благодарностью на губах, пытаясь сказать его имя сквозь затапливающее разум удовольствие. Кроули вновь повторил движение тазом в ритм словам за окном, видя, как в голубых глазах разгораются звезды. Толчки становились ритмичнее с каждым разом, пока Энтони не усилил темп, буквально сливаясь в единое целое и, издав громкий вскрик прямо в тонкие губы, Фэлл на мгновение замер, а затем неосознанно чуть прикусил бронзовую кожу и сам толкнулся навстречу в последний раз – падая на подушки в сладкой неге накрывшего его удовольствия. Кроули аккуратно вышел, понимая, что разгоряченное мягкое тело слишком чувствительно сейчас для продолжения, а потому повалился рядом на спину, распределяя остатки смазки по члену и пытаясь довести и себя до долгожданной разрядки, когда его костяшек коснулась теплая рука. Энтони на мгновение замер и тут же повернутся к Азирафаэлю, который мягко отстранил его руку, понимая, что Кроули еще не дошел до пика и, с тихой благодарностью и поцелуем в плечо, продолжил движения в нужном темпе, постепенно чуть сильнее сжимая руку на буквально пульсирующем члене. Когда Энтони наконец нашел его глаза и плескающуюся в них бесконечную любовь и обожание к нему, он понял, что больше не выдержит этой сладкой пытки, и тут же чуть повернулся на бок, уткнувшись лбом в грудь Фэлла, теряя кислород с каждым движением нежной руки. Он задыхался в запахе ангельской кожи, бешеном ритме его сердца, стучащего под ухом и собственных стонах – полностью, каждой клеткой и мигом своего существования отдаваясь на милость ласке своего ангела, которая пару движений спустя наконец затопила его без остатка, заставляя тело дрожать и в последний миг волны удовольствия всхлипывать имя Азирафаэля. Фэлл помог расслабленному телу устроиться удобнее, с восторгом наблюдая за счастливой улыбкой Энтони и чуть поглаживая его сильную грудь, где бешено стучало сердце. Пару мгновений спустя Кроули невесомо коснулся его губ, отвечая тихой благодарностью в ответ на теплую улыбку ангела. – Спасибо, – в янтарных глазах все еще искрились маленькие звездочки, отражающиеся и во взгляде напротив, словно в темно-синем бархате шатра старинного цирка. Фэлл улыбнулся еще шире и ответил на поцелуй, пока Кроули наконец устроился рядом и прижал к себе светлую макушку, позволяя Азирафаэлю уткнуться лицом в свою грудь и обнять мягкими руками, пока в медовых кудрях отражались едва заметные золотистые блики. Кроули не помнил, что говорил в тот миг, но точно помнил, как счастливо улыбался его ангел, прижимающийся к его сердцу и шепчущий что-то в ответ в тишине законченной мелодии. Что-то теплое, нерушимое, что-то, что было понятно им двоим без слов и объяснений – достаточно было общего биения сердца, в котором оставалось место лишь для человека рядом. Тяжелое дыхание постепенно выравнивалось в единый ритм, а уставшие тела провалились в сон, точно зная, что их мечта на двоих стала реальностью. Стала в тот самый миг, когда Фэлл решил подойти к странному рыжеволосому студенту в залитом лунным светом дворе кампусовской вечерники, нервно выдыхающему дым сигареты в ночное небо. И в тот миг, когда под этим самым небом Кроули понял, что не сможет просто забыть эту светлую макушку, обыскивая пол ночи коридоры университета в поисках ее обладателя, убежавшего в неизвестном направлении. Хотя, если бы кто-то сказал им об этом в тот вечер, они бы не поверили, что будут лежать в такую же звездную ночь рядом, прижимаясь во сне ближе, когда прохладный ветерок из окна ласкал кожу. Как не поверили бы и в то, что их кто-то по-настоящему может любить.