забрать тебя.

      Проходили дни и недели, за которые, вроде как можно было забыть то, что изначально задумывалось планом на одну только ночь, но выбрасывать этот вечер из головы совсем не хотелось. Кир сутками напролёт думал только о том незнакомце, подарившем ему своё драгоценное время. Он чуть ли не бегал за друзьями, которые устроили эту вписку, дабы докопаться до них и нарыть хоть какую-то информацию о интересовавшем его мальчишке, будь то хотя бы фейк-страничка в социальной сети, либо же его имя. Они ведь так и не успели познакомиться, пропустив ненужный им обряд и приступив к «важному».       Почему-то мысли о возможном продолжении его не покидали. Каждый день перед сном, уже ранним утром он думал о том, что он мог получить, разговорив этого незнакомца, обменявшись с ним номерками или инстаграмами. Представлял их нелепые встречи и разговоры, которые утешали его снами на пролёт, напоминая о том, чего ему так не хватает в жизни — о любви. О глупом, иногда даже очень, чувстве, которого одновременно и хотелось, и нет. Ему так нравилось чувствовать себя нужным на этой потерянной планете, обделённой эмоциями,  но обычно это заканчивалось супер хуево, добивая разбитое вдребезги сердце, выливая наружу переживания и остывшую боль. Его преданность любимым людям была сопоставима с размерами вселенной, была настолько сильна, что и представить было невозможно. Он буквально горел любовью и заботой в то время, как его партнеры ни во что его не ставили. Горький опыт, горячие слезы. Он желал позабыть все это как можно скорее, ища в других людях хоть каплю ответных действий. Со стороны он, вероятно, выглядел как ребёнок, потерявший в супермаркете родителей, но в душе его господствовала всеразрушающая буря, которую уже не в силах владелец остановить. Остро не хватало общения с милым мальчиком. Сейчас он желал лишь устало падать на тяжело вздымающуюся грудь парня, чьего и имени не знал, рисовать острым ноготком белые, вскоре разгорающиеся красным пламенем, сердечки на нежной коже живота и чувствовать, как его мокрых волос мягко касаются пальчики. — Никит? — в сотый раз за сегодня он называет это имя, пытаясь не доставать друга своими проблемами, — Как ты можешь не знать, кто у тебя был на вписке? Разве ты не только знакомых зовёшь?       Тот смотрит на него как на дурака, вызывая лишь душный отклик, выраженный разочарованным вздохом. — Ну мне правда нужно найти этого чувака. Он очень интересный собеседник, хочу продолжить с ним общение, — ни капли не врал: и вправду хотел бесконечно тратить время на посиделки с тем парнем в кальянной, узнавать того лучше, но даже не знал, как это все устроить. Ведь за вечер на самом-то деле они не перекинулись и парой слов, сидели молча. Никита будто на зло не говорил ни одного лишнего слова про незнакомца, хотя и знал, о ком Курсед спрашивает без конца уже целый час. Видел, как парень с ярким сплитом залипал на темноволосого мальчишку в противоположной части дома.       Никита отчего-то тихо рассмеялся, тут же отключив микрофон в дискорде до конца своей истерики. — Даже не знаю, какое тебе от него нужно общение, но я честно не помню имени этого чела. Я сам пьяный был. Да и не уверен, есть ли ему хотя бы восемнадцать, поэтому не рассчитывай использовать его в своих сексуальных интересах. Возможно, он есть где-то в моих сообщениях, но это уж совсем не точно. Отправлю, если я найду, — говорит крайне серьезно, будто и не он сейчас чуть ли не задыхался от смеха.       Курсед вновь задумался над тем, каким образом еще можно подробнее разузнать об объекте его обожания, если он о нем не знает даже самой базовой информации. Вроде как, в тот вечер, пока Кир не решался подойти к интересовавшему его парню, рядом с тем стояла девушка, запомнившаяся ему и внешностью, и милым голоском. Ее, понятное дело, он тоже не знал, но попытаться выйти на связь с ней с целью пробития стены анонимности все же стоило. — А что насчет той девочки, которая стояла рядом с ним? Та, что с фиолетовыми волосами, в светящемся платье, — он плавно перевел разговор в другое русло, заставляя забыть на пару мгновений о его влюбленности в нарисованный в голове Кира образ неизвестного человека, — может хотя бы ее ты знаешь, Никитушка?       По ту сторону экрана вновь рассмеялись. — Кир, ебанный рот, никогда не поверю, что ты интересуешься девочками. Ты решил через нее узнать что-то о своем «зайчике»? Забудь ты уже о нем. Он тебя сто процентов ни разу за неделю не вспомнил, а ты по нему убиваешься, долбоеб, — выдал тот, в ответ лишь слыша одинокое «Не убиваюсь».       Акуме и не нужно было вспоминать о Курседе. Голова и без того была переполнена. Хотя бы потому что он и не переставал о нем думать, не уставал перебирать в душе моменты, теплые поцелуи, грубые прикосновения, соприкосновения тел. Но и принимать свои мысли, привязанность к какому-то рандомному мальчику с косяком и бутылкой вина он не хотел совсем, да и о своей слабости по отношению к нему он вскоре пожалел. Получи он возможность вернуться на несколько дней назад — не поддался бы этому глупому искушению, даже зная о том, как же хорошо ему с тем было. Кажется, он слишком слаб и мал для принятия всей этой ситуации, а может и не старался понять ни себя, ни парня, поселившегося крайне бессовестно в его переполненной проблемами головушке.       Ему, честно, никогда не говорили о том, что он красивый, привлекательный или просто смешной, к тому же никогда никто не смел этого стеснительного парня раздевать, трогать и практически трахать. Сережа и сам пропустил момент, когда что-то неизвестное поменяло в нем жизненные уклады и цели, заставило в тот вечер напиваться, знакомиться с какими-то ребятами, курить с первым встречным. Может быть виной его поведению были ссоры с родителями, учителями и одноклассниками, от которых он так устал, что они комом непроходимым стояли поперек горла, мешали жизнедеятельности всеми возможными и невозможными путями и способами. Желание забыться, напиться, накуриться сейчас находилось в топе самых главных его хотелок, что, вероятно, описывает его состояние не как самое лучшее, что он имел в своей гребанной жизни.       Он в очередной раз проживал обычный день, скупой на счастливые события, да и в целом на разные радости жизни. Утро было самым дефолтным — сонным, ведь ночью в этой квартире никто не спал, отмечая очередной день ссор и разрух в семейной жизни совершенно неподходящих друг другу женщины и мужчины, из-за которых страдали, к сожалению, также и дети, ни в чем не виновные.       Тяжело даже представить то, что будет с Акумой, если он поступит в будущем также бездарно, как и его родаки. Прожить всю свою жизнь рядом с «не твоим» человеком, создать с таким семью, в которой страдают без исключения всякого все, не иметь даже права заикнуться о желании порвать с такой жизнью — это все казалось ему сильно режущим по сердцу; не хотелось на себе все это прочувствовать. Свою судьбу он хочет лишь не сделать копиркой родительской, а остальное он получит уже тогда, когда ему это потребуется. Он не желает продолжать дело матери, поступать после школы в медицинский колледж на психолога, ведь спасать чужие жизни невозможно, пока ты сам не имеешь собственной безопасной, ограждённой от суицидальных мыслей. Идти в профессию отца также казалось ему ужаснейшей идеей. Особенно после того, как практически все детство он вместо детского сада посещал полицейский участок, в котором работал его родитель. Не такой судьбы он желал своим будущим детям, если бы те оказались бы сейчас на его месте.       Как бы не хотел, но возвращался в это неприятное помещение он каждый раз после школы. Не для того, чтобы увидеться с «любимым» отцом, не для интереса, а лишь по принуждению старшего поколения. В квартиру своего детства он мог попасть лишь после обряда «навести, улыбнись, сделай вид, что любишь и за все благодарен», ведь единственный экземпляр ключей хранился как раз таки у полицейского, которого уже и видеть было противно. Да, отношения с родителями не складывались от слова совсем, но дела до того никому не было — все уже к этому привыкли.       Он как обычно тянет на себя тяжелую дверь, которую как назло заклинивает каждый его приход, отчего силу прикладывать нужно было немалую, чтобы завершить простое действие с успехом. То ли он слаб, то ли дверь и вправду чувствовала только его приходы, специально не пускала его в это место, полное грехов и согрешений, напоминая о том, что жизнь, заключённая в этих стенах добром точно не кончится.       Кто-то уже занимал все внимание его отца к приходу мальчика со школы, но оставался младшим незамеченным. Тихонько поздоровавшись с сотрудниками правоохранительных органов, Сережа двинулся внутрь кабинета, одним лишь взглядом предупреждая отца о своём приходе, но тот имя его чуть ли не кричал на весь кабинет.       Большую часть времени, что он стоял в кабинете, парень даже не обращал внимания своего на темную, развалившуюся на неудобном деревянном стуле, так резво отвечающую на все вопросы, направленные в его сторону, фигуру. И лишь красивое имя «Кир», произносимое без конца в этом помещении заставило поднять взгляд и посмотреть на его не менее красивого обладателя. Парня лет восемнадцати, одетого во все чёрное. Знакомый красно-чёрный сплит. Тату на шее. Осознание настигло юношу не сразу: слишком тяжело было принять факт того, что чувства его родились будто по-новой. С одним лишь взглядом в его сторону хотелось вновь растечься рядом с ним в лужицу, полную любви и преданности. За короткий срок он никогда не влюблялся, не верил, что это вообще возможно, пока не встретил на свою голову лучшего парня на этой планете. — Ну что, Кир, сам признаешься или проведём обыск? — отец Серёжи совсем не церемонился с подростками, и это показывало то, что работа с детьми — не его призвание, — Как наркотики продавать, так это вы первые, а признаваться ссыте!       Что-то, похожее на любовь заставило Серёжу отреагировать. Он был готов врать за любимых людей, убивать и грабить, лишь бы осчастливить их и подарить хоть секунду свободной жизни. Бесконечный поток мыслей не выдавал ничего лучше, как назвать Кира своим другом, защитить и оградить от неприятностей, в которые тот, возможно, влез от своей же глупости и неопытности, но для Серёжи это ничего не меняло. — Да отпусти ты парня, бать! — выдал Акума совершенно неожиданно для своего отца, — Я Кира знаю, он отроду наркотики не продавал, да и не юзал. Я серьезно.       Старший смерил обоих строгим взглядом, будто примеряя на них роль друзей. Да, поверить в дружбу пай-мальчика и главного оторвы района, буквально поселившегося за последний месяц в камере было очень трудно, но возможно. Сережа всегда старался подружиться с тем, кто мог бы заступиться за него, и для отца его это тайной не было. Его сын был копией его молодых лет: тихий, смирный мальчик, лишенный умения выбирать людей, с которыми придётся идти по жизни.       Взгляд сплитового скользнул по знакомому изгибу тела, тут же останавливаясь на шее, покусанной самым знакомым ему человеком — им самим. На лице проступила еле заметная влюблённая улыбка, одновременно застенчивая и проходящая на лисью. Он целую неделю жаждал встретиться с ним, думая, что не достигнув в жизни этой цели, он не получит от нового дня никакого смысла и удовольствия. Где-то глубоко в своих мыслях он уже придумывал план, которого придержится для того, чтобы пригласить этого котёнка на прогулку по ближайшему парку.       За эту неделю он стал все больше думать о том, что жил до того неправильно, раз так ценил всех тех блядей.       Последний раз оглядев сына, упрямо утверждающего, что Кира тот знает уже очень давно, он согласился отпустить парня, не дожидаясь его родителей и не проводя обыски. Не то чтобы он верил сыну на слово — просто хотел быстрее свалить с «любимой работы», связанной с полоумными подросточками, приехать домой и завалиться на диван.       Полицейский вышел из дешевой комнатки, оставляя «друзей» наедине. Оба смотрели тупо друг на друга, стараясь на всю последующую неделю насытиться красивым мальчиком, для каждого своим. Подойти никто не решался. Страшно разрушить иллюзию, разочароваться. Следуя правилу «смотреть, не трогать» они поедали взглядами друг друга. Пока один смущенно поджимал губы, понимая, что спас «друга» от решетки, пользуясь доверием и ленью отца, второй нервно топтался на одном месте.       По-прежнему в полном молчании они вышли из задней двери, покидая здание в надежде на то, что больше здесь не окажутся. Опрометчиво. — Зачем ты вытащил-то меня, чел? Ты же меня не знаешь, а за меня ответственность берешь, — удивленно произнёс свою речь Кир, облокачиваясь на бетонную стену здания и раскуривая сигарету, — я до сегодняшнего дня не знал даже твоего имени, как, собственно, и ты моего. Не слишком ли голословными были твои убедительные фразы о том, что ты «Кира знаешь, никаких наркотиков при нем никогда не видел отроду»?       Сережа подошёл к нему ближе, когда тот отвлеченно смотрел вдаль, не замечая ничего вокруг себя. Очень хотелось бы узнать, помнит ли его Курсед, узнаёт ли? Или жизнь к нему настолько несправедлива, что чувства, проснувшиеся в глубинах мертвого тела, так и останутся невзаимными, безответными? — Я тебя и вправду не знаю, но думаю, что после того вечера мы могли стать ближе, чем нам кажется, — откровенно, спору нет, но других слов для выражения своей мысли он подобрать не мог, — возможно, ты меня и не вспомнишь — мы оба были пьяны, но я тебя уже неделю из головы выбросить не могу.       Кир был удивлён; его пьяный мозг все никак не мог припомнить то, как он вообще прицепился взглядом на него. Самый обычный, неприметный мальчик, в свете фиолетовом казался развратнее и легче на подъем, а сейчас почему-то стеснительно отворачивался от него в сторону. В его жизни таких совершенно не было. Такие прилежные вызывали в нем лишь дикий восторг, потому что всегда были милейшими котятками, которых он так любил. Любил, но не выбирал в партнеры. Глупость. — Мне трудно вспомнить, как бы я мог к тебе подойти, ведь я вообще ни к кому никогда в жизни не подходил, но я тебя тоже очень хорошо помню, сладкий, — нет, он не включал дурака, память на самом деле подводила его, но мысль вовремя вернулась в его голову, — а, блять.       В его воображение сейчас явились не самые приличные кадры, «отмахнув» которые, он, наконец, получил картинку их знакомства.       «Парень в противоположном углу стоял, грустно покачиваясь из стороны в сторону, покинутый девчонкой в ярком платьишке. Внутри что-то щелкнуло: разум заставляет двинуться навстречу, прихватив с собой бумажную трубочку, набитую травой, и бутылку самого лучшего вина.»       Он тянет непристойное слово, вспоминая светлые глаза, которые прямо сейчас сверлили его взглядом в надежде на то, что тот ещё не совсем пропил и прокурил все воспоминания. Волной будто окатило после всплывших в его воображении прикосновений мальчишки, он с каждой секундой хотел снова погрузиться в эту атмосферу, ощутить тепло его мягких розовых губ, нежность горячей шеи.       Молчание. Да блять. — Давай лапку, Сережа — откидывая окурок куда-то себе под ноги, произносит Курсед, мило улыбаясь мальчишке, которого на целую голову выше, — мы идём гулять.