В честь тебя

Антон с Арсением этот момент не обсуждали. Да и не были они настолько близки, чтобы обсуждать что-то личное друг друга. Какие бы трудности они не прошли за последние несколько дней, Шастун банально не знал, сколько Арсению лет. Что уж говорить, если его фамилию парень узнал только с таблички, висящей на двери. А теперь, работая неделю с лишним один на один, Антон питал все надежды узнать Арса получше и стать, если не друзьями, то очень хорошими знакомыми. Все, что они сделали в тот день – это обговорили хотя бы минимальную идею короткометражки. От студентов не просили снимать фильмы на уровне Кристофера Нолана или Сема Рейми – было достаточно сделать получасовой ролик с не замороченной идеей. Да, никаких зомби-апокалипсисов и вторжений инопланетян с пушками, вместо рук. Так уж вышло, что Шастун был фанатиком ужасов, поэтому сразу решил, что обязан снять что-то ужасающее страшное. Идея сама по себе пришла, когда он, вместе с Димой, заблудились в лесу ночью и случайно набрели на кладбище. Благо, какой-то мужчина, работающий там в ночную смену, любезно помог парням пройти по огромным сугробам и показал дорогу. Как объяснил потом Позов, огромный мужик с лопатой в руках, красноречиво орущий им что-то вразумительное – это было максимально любезно. Идею Антон выложил Арсению, но тот отнесся слегка скептически. – Я никогда в ужасах не снимался, да и не думаю, что мне пойдет такая роль, – Арсений, как узнал Антон, был чуть-ли не постоянным участником роли богатеньких ухажеров или наглых бабников. – Арс, с твоей внешностью и харизмой играть нужно более существенные роли, чем эти нудные образы, – Антон, будто и не заметил, что сказал это вслух. У парня так было постоянно – сперва говорил, затем думал. Арсений впервые за день искренне улыбнулся и пожал плечами, – Я серьезно, давай попробуем что-то новое. Антон любил импровизировать на тему сценариев, дополнять их даже после финальных правок. Любил экспериментировать с чем-то новым, а не зацикливаться на старом. Арсений предпочитал не торопиться, все обдумать, обсудить, пройтись по нескольку раз, поэтому уже второй час они сидели и спорили на тему того, будут ли на кладбище призраки. – Ну какие призраки, у нас тут что, фантастика? – Арсений устало откинулся на спинку стула, стоя на своем. Он серьезно не понимал порывов Антона запихнуть на задний план призраков и другие жуткие вещи. Образы духов и приведений давно казались Арсению какими-то заезженными и старомодными. Таким фильмом уже никого не удивить. – Но ведь это ужасы. А приведения ассоциируются со страхом, как например ночь и темные цвета. Они же не будут там главными персонажами – просто, как дополнение для атмосферы, – Антон не понимал, почему Арсений так против его идеи. Для Шастуна всегда была важна атмосфера фильма, а не только сюжет, и призраков на задний план впихнуть хотелось до одури. – Заезжено и нудно! – Сам ты нудный, – Шастун, устав спорить, уставился в одну точку, решив обдумать какой-нибудь компромисс. Антон так и в детстве делал, когда ссорился с кем-то со двора или с одноклассниками. Но тогда дети даже не хотели воспринимать какую-то идею Антона насчет решения спора и просто обижались на него, оставляя виноватым. Что тогда, что сейчас, Шастун считал их людьми с интеллектом пенопласта. Арсений тоже думал, может, о покупке продуктов сегодня вечером, может, что цены вновь поднялись, а зарплаты нет, а может и над идеей фильма Шастуна. Хоть и была эта идея странной для Попова, но она ему понравилась. Понравилась оригинальностью, какой-то своей изюминкой, чем-то, что он не видел еще ни у одного режиссера. И когда Антона предложил призраков, Арсений понял, что эти существа только испортят такую красочную, не похожую ни на что другое, идею Антона. Сказать парню эту истинную причину своего отвращения к приведениями Арсений почему-то боялся. Он восхищался Антоном и его потенциалом, но сказать ему это было страшно. Но так хотелось. Хотелось, чтобы Шастун понял, что эмоциональный диапазон у Арса больше, чем у зубочистки. За раздумьем Антон не заметил, как взгляд проезжался по стенам с обоями кофейных оттенков, по темным шторам и такой же мебели, да и по самому Арсению, который выглядел сейчас максимально серьезным. От того Арсения, с которым Шастун сидел на кухне и обсуждал свою учебу не осталось ни следа. – Хорошо, уберем призраков, – Арсений выдохнул и улыбнулся тому, что Антон, все же, послушал его критику, – Но мы поменяем немного концовку. Идет? Спорить Попов уже не стал, фильм этот будет Антона, а не его, ему решать, какой будет сюжет. Арсений же выступает в роли советчика, человека с большим жизненным опытом, и он признателен парню хотя бы в том, что тот его послушал. – Идет. Шастун, после предложенной помощи актера, сразу заявил, что сам подготовит локации, оставив Арсению подготовку своей роли и поиск хоть какого-то гримера. Работы, не только с картинкой фильма, но и с участвующими людьми предстояло не мало, но по Антону было видно, что он горел идеей. Когда-то и у Арсения была эта искра в глазах.

***

Домой Антон шел уставший, вымотанный в край, но очень довольный. С Арсением они обсудили все детали и нюансы сюжета, характера героя. Планировалось сделать лишь одно действующее лицо, но Шастун подумывал добавить кого-то еще. Каждую секунду в юную голову приходили миллионы новых идей, дополнений и ему не терпелось рассказать обо всем Диме. Позов, хоть и был далек от всей темы режиссуры, а из фильмов смотрел, разве что, документалки про природу, но каждый раз слушал все изречения и идеи друга, старясь как-то прокомментировать. Дмитрий учился на стоматолога, коим его всегда видели родители. Сам парень был умным, учился прилежно и отчаянно пытался не прогуливать пары, но головой понимал, что не его это дело. Видя горящие глаза Антона, который готов был пожертвовать даже сном ради съемок, Позов сравнивал себя с ним. Какой бы плохой чертой не была зависть, она не могла не появиться. Антона все видели открытым, улыбающимся, но в то же время не рассказывающим всем о своей жизни. Многие в университете, даже после того, как Шастун стал всеобщей легендой, не знали, есть ли кто-то у него, или нет, не знали в принципе самого Шастуна. За эту спонтанность, скрытность во многих аспектах жизни, но одновременную открытость в общении и поведение его и полюбили, здоровались в коридорах, с гордостью пожимали руку. Скорее, любили образ, который Антон старался создавать на виду у всех. Шастун сам ни раз говорил, что становится таким не специально. Будто механизм внутри него дает команду на смену личности, и из задумчивого, погруженного в свой мир и свои идеи парня, он превращается в яркого, открытого человека. А сейчас, идя по немноголюдной улице, Антон был самим собой. Загруженным, задумчивым, как говорили ему еще в школе, витающим в облаках и не замечающим ничего вокруг. Многие, видя его таким, задавали вопросы, не случилось ли ничего плохого с парнем, но тот лишь уставлялся на них удивленно. Шастун честно, после таких вопросов, не понимал, почему он должен ходить всегда довольный жизнью. Не может же человек быть постоянно с улыбкой. Образ, прицепившийся ему еще очень давно, стал для Антона больше обузой, нежели какой-то изюминкой. У парня тоже бывали плохие дни, плохие люди, плохие события, но для остальных это, как будто, не имело значения и, видя Шастуна не в настроение, огрызающегося на что-либо, злящимся из-за неудач, люди удивлялись и спрашивали, почему он такой сейчас. Хорошим примером служила ситуация, когда Антон на сессии завалил один предмет и его отправили на пересдачу. Многие студенты попадали на нее из-за того, что попросту не учили и были слишком самоуверенны в себе. Антон же, работая по ночам и заучивая материал между спектаклями в свободное время, просто не смог выудить из своей головы правильные ответы, поэтому, под жалобный взгляд преподавателя кинооператорского мастерства, проследовал, с так и не полученной оценкой, в коридор. Тогда абсолютно все смотрели на него косо, помня момент с преподавателем философии. Особо одаренные даже спросили у Антона, почему тот не смог так же уговорить препода, как Илью Андреевича. Знали бы они, что после того экзамена и незаслуженного автомата по философии, Антон лично пришел к Макарову, попросил честно спросить его по материалу и получил четверку. С того момента Шастун и понял, что этот образ ему только мешает, поэтому старался не слишком выделяться и общался всего с несколькими людьми. Так, из беззаботного третьекурсника с улыбкой на лице, Антон перешел в стадию четверокурсника-амебы, лишь изредка улыбаясь и смеясь над какой-то шуткой Оксаны – старосты группы и давней знакомой парня, Димы, который любил вкинуть что-то забавное, когда Антон приходил уставший с пар, а теперь и над приколами и историями Арсения, недавно и неожиданно появившегося в жизни Шастуна. После тяжелого вечера все, что нужно было парню – это покушать вкусной еды и, желательно, поспать несколько драгоценных часов. Вечером Питер решил не бушевать, разрешив людям пожить немного не в грязном снегу. Антон не хотел бы повторений кое-какой ночи, поэтому, не смотря на свое неокончательное выздоровление, напрочь отказался ехать на автобусе. Как бы спать Шастун не хотел, жизнь требовала от него слишком дохуя. Сегодня был законный рабочий день и, были бы у парня хотя бы минимальные деньги, он бы взял больничный, но кушать хотелось, денег не водилось (а занимать Антон их не любил), поэтому придется вновь спать между постановками в театре, выцепив, в общей сумме часика три сна. А пока до смены оставалось несколько часов, можно и рыбку съесть и нахуй сесть. Антон рыбу не любил.

***

Ночь была тяжелой. Тянулась медленно, пожирая тьмой все в округе. Оттягивала тот радостный момент, когда Шастун сможет вдохнуть свежего воздуха на улице и, шаркая ногами по асфальту, припорошенному снегом, пойти неспеша в общагу, домой. Нервно постукивая костяшками по уже повидавшему жизнь столу, Антон поглядывал на время. Всего каких-то пятнадцать минут и жизнь станет слаще меда. Прилетевшие три косаря на карту радовали, как никогда. Могли дать и меньше, но Антон сегодня работал на износ, сделав все по красоте, так что директор расщедрился и докинул ему немного сверху. Каким бы мудаком не был этот наглый ублюдок, иногда он мог сделать что-то большее, чем просто наорать или оскорбить кого-либо. Антон ни раз замечал, что на многих своих подопечных их директор, имя которого парень забыл еще в свой самый первый день работы и прозвал его для себя Боржомиком, ругался за любые косяки, придирался к мелочам и вообще максимально вымещал всю свою злость. Антона он не трогал или из уважения к его отличной работе, или из-за флегматичного отношения к оскорблениям своей личности. Три минуты и парень будет свободным до следующей смены. Две минуты и вкусная еда, заказанная еще за полчаса до конца рабочей смены, будет у Антона. Минута и наконец можно будет вкусить все прелести сна и отдыха. Звонок от контакта с именем «Арсений у нас актер». Арсений был ранней пташкой, уже успевшей заварить себе кофе и неспеша позавтракать. Вставать в шесть утра стало привычкой еще в далекие времена универа, которой Попов старался придерживаться до сих пор. Даже если на работу нужно только через полтора часа. – О, Антоха, уже проснулся! – настроение мужчины предвещало что-то хорошее, теплое и спокойное. Арсений сам не понимал, что на него так повлияло – звонок Антону или свежезаваренный кофе. На фоне Шастун услышал приглушенную музыку и так позавидовал Попову в этот момент. Расслабленный и уютный голос в динамике усыплял не хуже снотворного. – Да-да, уже, – решив умолчать, что за эту ночь парень ложился поспать на тридцать минут в холодной каморке, Антон выходил на прохладную с ночи улицу. Голос Арсения грел даже через телефон, а Шастун чувствовал себя одновременного ужасно и прекрасно. Такое же чувство возникает, когда плачешь от ужасного бессилия и тоски и происходит что-то смешное, что-то, что смешит тебя сквозь слезы, давая лучик надежды на светлое будущее. – Слушай, я сегодня работаю до пяти, как тебе идея опять собраться в 228 и составить письменный сценарий? – А если я раньше освобожусь – ты меня пустишь погреться у батареи в твоем кабинете? – Антон усмехнулся, переходя практически безлюдную дорогу. Рядом проехал один автобус и остановился неподалеку на остановке, но Шастун прискорбно отвернулся и пошел через дома. Кажется, у него осталась какая-то психологическая травма – боязнь автобусов. Автобусофобия? Busфобия? Общественнотранспортофобия? – Пущу, главное, чтоб с бомжом не спутали. Подождешь меня на не очень удобном диванчике. – Если что, скажешь, что я там работаю. *** Антон нервно отбросил телефон в сторону. После получаса скучнейшего в жизни просмотра ленты, брать телефон в руки не хотелось совершенно. До прихода Арсения было еще полтора часа, но Шастун даже представить себе не мог, чем он должен заниматься все это время. В кабинете Арсения было все настолько идеально устроено, что парень даже не нашел чистого листка просто, чтобы нарисовать какую-то картинку фильма своих представлений. Обычно, хорошие и отдающие всего себя режиссеры так и делали – рисовали какие-то сцены фильма, чтобы посмотреть, как это смотрится и показать остальным. Единственное, что смог найти Антон – это обычная, бумажная салфетка. Витая вновь в своем мирке и зарисовывая темное кладбище, предположительное расположение героя в сугробах и немного набросков придуманной им нечисти, Шастун и не заметил, как слегла сползает на дубовый стол, сначала рисуя полусидя, а затем уже лежа. Глаза закрывались сами по себе, и Антон понимал, почему. Ночью поспать не удалось из-за загруженного графика, днем парень ходил на немногочисленные пары, а затем пришел сюда, в теплый кабинет номер 228. Пытаться побороть сон было непосильным испытанием, и парень сдался, уснув в неудобной позе на неудобном твердом столе. Арсений смог освободиться пораньше, обрадовавшись, что на проработку сценария в письменном виде у них с Антоном будет больше времени. Сегодняшнее хорошее настроение не смогли перебить изнурявшие тренировки и недоброжелательные люди, поэтому, Арс и не думал грустить и передавать эту грусть своему новому знакомому. В прошлый раз Попов был морально не готов ко встрече с Антоном в стенах своей работы – театра. Дата того дня каждый раз била Арса об стенку, заставляя вспоминать, как же тогда было хреново и именно в этот день мужчина дал себе расслабиться хотя бы на пару минут. Именно из-за этого, ворвавшийся, словно вьюга, Антон Шастун, выбил из колеи обычно непоколебимого Арсения. Резко распахнув дверь, готовым прокричать громко что-то, что могло напугать любителя ужасов Шастуна, Арсений резко затих. На его столе, распластавшись всеми верхними конечностями по поверхности, мирно посапывал Антон. Рядом с ним лежала развернутая салфетка, на которой старательно была выведена какая-то картинка. Ситуация вновь выбила Арсения из привычного ритма, уже второй раз на два дня и снова провокатором стал Антон. Неосознанно, но стал. Парень выглядел потрепанным, уставшим, кудряшки небрежно разбросались по лицу, будто парня шибануло током несколько минут назад. Морщась из-за яркого света, а может из-за неудобства позы, Антон выглядел словно котенок, только-только проснувшийся, как в том самом меме. Жесть, котеночек проснулся голодный, потный, злой теперь бегом опаздывает по делам. – Опять эти ваши ночные тусовки, из-за которых вы засыпаете днем, эх, студенты, – Арсений вспоминал и свои годы, когда ночью бухаешь паленую водку где-то на незнакомой хате, а утром бежишь стеклым, как трезвышко на пары, – Сон окончен, нас ждет большая работа! И Антон не смог ему возразить, видя искреннюю улыбку и слабые, но проскакивающие огоньки в глазах Арсения. Больше он не был унылым, словно Питер в плохую погоду. Теперь он сам, как редкое солнышко. Обсуждения лились шквалом ливня в кабинете. Если кому-то что-то не нравилось, то он должен был найти альтернативу. Такими хитровыебнутыми способами человеческих отношений, Арсений предложил Антону перебраться с кабинета в его квартиру и закончить уже там. Голова Шастуна соображала уже на чистой силе воли и, даже не думая о том, как он будет добираться до общаги, согласился, предчувствуя приятную и мягкую поездку на машине. На улице вновь снег, как в те дни, когда Шастун находился рядом с Арсом. Будто, у снега была своя традиция. Но Арсений, вместо того, чтобы свернуть на парковку, прошел дальше на выход к улицам и посматривал, идет ли за ним Антон, не отстал ли он или не потерялся в сугробах. – Я машину вчера в сервис отвез, завтра заберу. А сегодня, уж, на автобусе доедем. Похоже, Антону придется покорять свои фобии. Заходя в автобус и расплачиваясь за проезд, парень то и дело поглядывал за окно, не проехали ли они дальше нужного, едут они знакомым маршрутом или нет. Его нервяк заметил Арсений, непонимающе уставившись на Антона, будто у того вырос второй нос или открылся третий глаз на лбу. – Я после того случая теперь, ну, немного боюсь, – было стыдно признавать, что он боится такой, казалось бы, обычной и примитивной вещи, как общественный транспорт. Антон опустил взгляд на грязный пол автобуса, придерживаясь рукой за поручни, – Боюсь потеряться, проехать, не следить за дорогой и… Договорить свои откровения Антон не успел, почувствовал чужую руку, крепко сжимающую свое запястье. Арсений понимающе кивнул и улыбнулся, будто проговаривая, что все нормально, никто смеяться не будет. – Ты тогда чуть не помер, пост травматический синдром, все хорошо, – Арсений ободряюще погладил большим пальцем по выступающим косточкам на запястье, смотря прямо в глаза парня. Антон бы и залип в них, если бы из раздумий не выводили постоянные кочки и ямы российских дорог, – Надо было мне сказать, я бы вызвал такси. Рука у него была теплая, даже горячая, и Антон окончательно растаял, стараясь запомнить каждое прикосновение и ободряющую улыбку, каждую морщинку, успевшую украсить прекрасное лицо, но не испортившую всю картину. Хотелось вновь касаться, касаться и, кажется, еще раз ощущать ставшие родными прикосновения Больше он не боялся.