Большая проблема

      Чонгук не понимает, как Чимин может оставаться настолько невозмутимым, и почему ему, Чонгуку, приходится, по его ощущениям, переживать волнение Чимина как своё собственное. Ведь не может человек не нервничать перед защитой своего первого в жизни диплома, верно?              Чонгук отметил только то, что Чимин с самого утра был задумчив: слишком тщательно размешивал сахар в кружке; бездумно перескакивал с одного канала на другой и даже не заметил, как ушёл на второй круг, так и не остановившись ни на одной программе; пару раз тянулся за нужными ему вещами совсем не к тем ящикам и шкафчикам. Чонгук его из этого состояния не выдёргивал и не пытался как-то отвлечь, потому что сам всего пару недель назад был точно такой же: тоже грузился, тоже уходил в себя, пока в голове укладывались все выученные или заново перечитанные темы учебников и конспектов.       Единственное, чем Чонгук мог помочь Чимину – это следить за тем, чтобы тот невзначай не уронил что-нибудь или не поранился (например, не прикоснулся к ещё горячей варочной панели, не поставил тарелку на самый край стола).       По большому счёту Чонгуку казалось, что это он должен сегодня защищать диплом, потому что с Чимином он в прямом смысле слова прошёл все этапы подготовки: помогал готовить презентацию для выступления (Чимин отчего-то считал важным проконсультироваться с Чонгуком относительно расстановки информации на слайдах, и Чонгук очень ценил то, что Пак интересуется его мнением несмотря на то, что тот старше и в некоторых вещах, возможно, понимает чуть больше), слушал его речь и засекал время на телефоне, чтобы Чимин уложился ровно в десять минут, и даже образ Чимина к защите – строгий костюм-тройку – тоже выбирал вместе с ним, делился мнением и подсказывал – как умел и видел – потому что Чимин сказал: “я полагаюсь на твой вкус”.       Поэтому… то, что на Чимине сейчас точёно подчёркивающий его талию жилет – заслуга и вина одного лишь Чонгука.       Чимин расслабленно сидит на скамье и пробегается взглядом по напечатанному тексту своей речи; он еле заметно кивает в такт песне, которая звучит в одиночном наушнике и которую Чонгук тоже может слышать, так как Чимин предложил им разделить на двоих хотя бы музыку, – это единственный уровень “близости”, который они могут позволить себе в заполненном тихо перешёптывающимися студентами коридоре.              В последний месяц до окончательной сдачи диплома в деканат – самый сложный и самый напряжённый – Чимин много времени уделял корректировкам и доработкам текста с учётом замечаний своего куратора, и Чонгук, который тоже поначалу был поглощён подготовкой к экзаменам, не особо ощущал нехватку взаимодействия между ним и Чимином и понял это только тогда, когда у него вслед за пополнением отметок в оценочном листе об успешной сдаче всех итоговых проверочных стало появляться всё больше возможностей выбраться куда-то на прогулку, но позвать с собой Чимина он не мог, поскольку тому нужно было параллельно готовиться ещё и к госам.       Взамен, Чонгук всё чаще проводил свободное время с Тэхёном, что благотворно сказалось на их общении в целом, и даже пару раз гулял с ним и с его – теперь уже официально – девушкой, Минджи. Но с наступлением вечера Чонгук неизменно возвращался домой, к Чимину. Ему хотелось, чтобы однажды им удалось выбраться на двойное свидание: он и Чимин, Тэхён и Минджи. Девушка спокойно отнеслась к тому, что лучший друг её парня живёт с другим мужчиной, и Чонгук не чувствовал никакого напряжения при общении с ней, но она всё равно немного смущалась его присутствия, особенно в те моменты, когда Тэхён уделял ей внимание: говорил комплимент, брал за руку или украдкой целовал в щёку.       После защиты диплома Чимин наконец сможет отдохнуть, расслабиться, снова начнёт проводить больше времени с Чонгуком, как это было раньше, и наверняка будет не прочь познакомиться с Минджи, – она нежная, очаровательная, смеётся громко и заливисто, на многие вещи смотрит с налётом философского подтекста, и Чонгук уверен, что Чимину пришлось бы по душе общение с ней.              Чонгук борется с желанием в который раз окинуть сидящего рядом с ним Чимина взглядом – всё-таки этот серый костюм и эта жилетка слишком ему к лицу, тем более, Чимин снял пиджак, который повесил на спинку стула, и теперь его руки так маняще оплетают складки белоснежной рубашки.       Чонгуку хочется Чимина обнять, поддержать вот так – не просто молчаливым присутствием рядом, но и с помощью прикосновений...       Однако у Чонгука складывается впечатление, что любой его неосторожный взгляд, любое касание, любой проявленный интерес в сторону Чимина (даже просто напросто дружеский) будут восприняты и интерпретированы не совсем верно. Точнее, в этом всём будет проскальзывать то, что у него с Чимином только для них двоих, не для посторонних глаз.       Чонгук уверен в том, что влюблённых можно распознать по… атмосфере, которая окутывает их, и в которой угадывается их связь – пусть даже они просто находятся рядом и не смотрят друг на друга, – но всё их внешнее и внутреннее будто тянется к другому человеку, будто их соединяют нити, которые нельзя увидеть, но которые совершенно точно можно почувствовать.       Чонгук делает вид, что усиленно копается в телефоне и что его ни разу не подмывает посмотреть налево, вглубь коридора, где скопилось больше всего студентов. Они с Чимином сидят на скамье в самом конце, в нескольких шагах от них – поворот в другое крыло, и со стороны это, скорее всего, тоже выглядит странно.       Но ведь, если так подумать, то, чисто теоретически, ничто не мешало ему и Чимину сдружиться настолько, что Чимин пригласил его на свою защиту диплома. И совершенно не важен тот факт, что у них не может быть ничего общего: они учатся на разных направлениях и на разных курсах, они не пересекались ни на каких мероприятиях...       Чонгук помнит, как Чимин сказал тогда, что его одногруппники были осведомлены о слухах, которые крутились вокруг фигуры Чона, и сейчас он как никогда надеется, что спустя столько времени об этих слухах либо уже все забыли, либо о них просто никто больше не вспоминает.       Несмотря на всё внутреннее напряжение, которое не отпускает Чонгука, пока он находится рядом с Чимином на виду у тех, кто знает о его прошлом, он ни разу не жалеет, что пришёл поддержать Пака. Большинство этих людей он видит в первый и последний раз (со слов Чимина, очень мало кто из его группы собирается поступать в магистратуру), и за жалкие пару часов не должно (и не может) произойти что-то, что скомпрометировало бы его или Чимина, поэтому… Чонгук пробует в который раз расслабиться и перестать накручивать себя на пустом месте. Наверное, на нём так сказываются переживания из-за предстоящего выступления перед комиссией (и пускай выступать не ему, а Чимину).       Чонгук вновь открывает свёрнутое минуту назад приложение “Kakаo Talk”. На часах – только десять утра. Тэхен в это время ещё спит, поэтому писать ему нет никакого смысла; в чате учебной группы, куда Чонгук периодически заглядывает просто чтобы пролистать новые сообщения, висит одинокая картинка-мем с печально известным бизнесменом, которого завернули за скандал с вебкам-студиями.       Чонгук отвлекается на движение справа от него: Чимин перелистнул страницу с текстом речи и теперь внимательно просматривает выдержки со слайдов презентации и комментарии к ним. Наконец, Чимин отпускает страницы, позволяя им лечь ровной стопкой, деловито поправляет держатель, которым они скреплены сверху, и располагает планшетник у себя на коленях, придерживая его одной рукой. Другой – вынимает из кармана телефон и проматывает несколько песен. Остановившись на нужной, Чимин расслабленно прикрывает глаза и, как успевает заметить Чонгук прежде чем поспешно отвернуться, тянет в сторону уголок губ в полуулыбке. В наушнике начинает играть уже знакомое Чонгуку вступление, – эту песню тайской группы он способен распознать по одному лишь звучанию синтезатора на первых секундах.       Перешёптывания в коридоре становятся оживлённее: из аудитории выходит парень, который, прижав руку к груди, облегчённо выдыхает, и вокруг него сразу же выстраиваются полукругом студенты, практически скрывая за своими спинами его щуплую фигуру; дверь с тихим щелчком закрывается за вошедшей в аудиторию девушкой.       Чонгук переходит в диалог с Чимином и отправляет ему: “Всё нормально?”. Он косится на Пака в ожидании ответа, но тот продолжает сидеть с закрытыми глазами, и тогда Чонгук осторожно протягивает телефон, чтобы ребром корпуса коснуться бедра Чимина и привлечь тем самым к себе внимание парня. Чимин приоткрывает один глаз и поворачивается к Чонгуку; он вопросительно изгибает бровь и вздёргивает подбородок, на что Чонгук указывает пальцем на экран своего телефона, а затем – на Чимина.       Пак с пониманием кивает и запускает руку в карман брюк. Чонгук отслеживает его движения и, будучи наполовину погружённым в прослушивание музыки, не замечает, как рядом с ними останавливается один из студентов. Чужое присутствие Чонгук обнаруживает только тогда, когда сверху раздаётся приветственный оклик: “Хэй, Пак!”       Чонгук стреляет взглядом от Чимина к незнакомцу; им оказывается тёмноволосый невысокий паренёк с темнеющей линией усов над верхней губой. Чимин достаёт руку из кармана, оставляя телефон покоиться под слоями ткани, и переключает внимание на подошедшего к нему – судя по всему – одногруппника.       Чонгук приветствует парня почтительным медленным кивком и представляется первым:       – Чон Чонгук.       У студента в глазах проскальзывает что-то вроде узнавания, и от этого Чонгук немного напрягается, но тот без каких-либо комментариев коротко кивает Чону в ответ и называет своё имя:       – Кан Соджун.       – Привет, Кан, – Чимин переставляет свой портфель с соседнего сиденья на пол (Чонгук уже собирался по привычке взять его к себе на колени, но в последнюю секунду передумал), и парень присаживается рядом с Паком. Чонгук в этот момент немного жалеет о том, что это скамейка, на которой они сидят, вмещает в себя три сиденья, а не всего два.       Чимин тянется к наушнику, чтобы остановить воспроизведение музыки, и Чонгука в первые секунды окутывает непривычная тишина, которую прорезает голос Соджуна:       – Я готов уснуть прямо на полу, сегодня всю ночь сидел над презентацией.       Парень тяжело вздыхает и съезжает задом к самому краю сидушки, широко расставляя ноги. Чимин слегка разворачивается к нему корпусом и подбадривающе хлопает по плечу.       – Я так понимаю, это была единственная ночь, когда тебе не пришлось караулить у кроватки?       – О, да! – Соджун эмоционально всплёскивает руками. – Напомни мне, почему я решил подписаться на семейную жизнь в двадцать три?       Чимин в ответ смеётся и качает головой.       – Не имею ни малейшего понятия.       Наступает короткая пауза, после которой Чимин интересуется:       – Твоя жена всё ещё не встаёт?       – Она может двигаться, но пока очень медленно. Защемление седалищного нерва, оказывается, такая коварная штука…       С этого момента Чонгук слушает их вполуха. Он задумывается над словами Кана – семейная жизнь в двадцать три года – и пытается представить себе, смог ли бы он в таком возрасте… Хотя, по сути, у него почти есть семья – с Чимином. Да, у них нет детей и вряд ли когда-либо будут. Наверное… Даже если бы у них появилось желание завести ребёнка, воплотить его в жизнь удалось бы с огромным трудом. Им бы пришлось обращаться в детские дома? Или искать суррогатную мать? Такие услуги встали бы им в очень кругленькую сумму. К тому же, если бы кто-то из их соседей заметил, что они вдвоём гуляют с коляской и донёс бы, например, в полицию…       Чонгук зажмуривается и трясёт головой, чтобы отогнать мысли, заведшие его в полный тупик. Это Чимин привык просчитывать всё на десятки лет вперёд, но даже он ни разу не заикался о чём-то, что хотя бы косвенно могло быть связано с полноценной семейной жизнью. Им вообще рано думать о подобных вещах, они встречаются-то всего полгода.       Чонгука окончательно выдёргивает в реальность заливистый смех Чимина. Чонгук пытается вспомнить хотя бы отрывки из разговора парней, но угадывает тему их обсуждения только тогда, когда различает недовольный бубнёж Соджуна:       – ... я еле до крайней границы дотянул, у меня всего семьдесят пять процентов.       Чимин перестаёт смеяться и понижает голос практически до шёпота.       – Хочешь, поведаю секрет?       Соджун выпрямляется на сиденье, которое издаёт тихий скрип, и склоняется ближе к Паку.       – Какой? – спрашивает парень в той же манере.       Чонгук поглядывает на них украдкой, пытаясь делать это как можно более незаметно для Соджуна. Но тот, кажется, настолько увлечён диалогом, что не замечает на себе чужого взгляда.       – Английские статьи, – изрекает Чимин. Соджун отвечает ему удивлённым возгласом. – Я просто использовал огромное количество английской литературы и переводил всё, что касалось моей темы. Вот тебе и девяносто процентов антиплагиата.       – Вот ты хитрый! Но я всё равно знаю английский не на таком уровне…       – Онлайн переводчик тебе в помощь. В общем, подумай об этом, когда будешь писать магистерский диплом.       – Да, спасибо большое за твой бесценный совет, – с иронией тянет Соджун. Чонгук быстро отворачивается, когда замечает, что парень встаёт на ноги.       – Я пойду, скоро моя очередь.       Чонгук делает вид, что только сейчас заметил поднявшегося Соджуна, и прощается с ним сдержанным кивком. Рядом с собой он слышит бодрое Чиминово: “Желаю удачи!” Соджун улыбается Паку, но с места почему-то не двигается. Его взгляд на пару мгновений останавливается на Чонгуке, и теперь Чонгук уже не может отгадать, что прячется в этом взгляде, но весь вид Соджуна намекает на то, что он хочет что-то сказать, только по непонятной причине не решается. В итоге он всё-таки снова смотрит на Чимина, тихо благодарит за поддержку и кивает Чонгуку, но взглядами с ним больше не пересекается.       Соджун отходит вглубь коридора и останавливается неподалёку от двери в аудиторию.       Чонгука настигают смутные предположения в отношении того, почему этот парень перед уходом казался каким-то растерянным. Наверное, ему хотелось узнать, что Чонгук здесь делает, почему сидит рядом с Чимином, общаются ли они, дружат ли… Либо он успел что-то заподозрить и раздумывал, стоит ли спросить напрямую…       Чонгук раздражённо поводит плечами и скрещивает руки на груди. Кан Соджун собирается пойти в магистратуру, и вполне может так статься, что он окажется с Чимином на одной кафедре или даже в одной группе, значит, при нём им стоит вести себя ещё более осмотрительней. Если Соджун всё-таки заметил, что Чонгук наблюдал за ним, то его лёгкое замешательство вполне оправдано: у любого человека возникли бы вопросы в таком случае, даже самые безобидные. Соджун вполне имел право поинтересоваться, хочет ли Чонгук сказать ему что-то. И Чонгук хочет, но совсем не то, что Соджун ожидал бы услышать.       Чонгук стряхивает с себя оцепенение задумчивости, когда телефон в его ладони отдаёт вибрацией по пальцам. Он снимает блокировку экрана, и перед ним сразу же высвечивается диалог с Чимином и новыми сообщениями в нём:       “Всё нормально. А у тебя? Ты выглядишь напряжённым”.       Чонгук поворачивается в сторону Чимина и ловит его спокойный внимательный взгляд. “Почему в этом мире всё так сложно и как с этим справиться?” – эта мысль красной строкой пробегает в сознании Чонгука, когда он чуть склоняет голову и упирается взглядом в скрытое под тканью жилетки плечо. Его словно магнитом тянет расположиться на этом плече, но он ограничивается лишь тем, что жадно вдыхает запах нового шампуня, которым с недавних пор пользуется Чимин: лёгкие нотки матча с соевым молочком. Волосы Пака убраны назад и скреплены прозрачным фиксатором; вплоть до затылка они жёсткие, плотно прилегают прядь к пряди, а вот ниже, у самой шеи, они мягкие и на кончиках еле заметно переходят в завитки, и к ним так хочется прикоснуться...       – Всё нормально, – с сипотцой отвечает Чонгук и останавливается, чтобы прочистить горло. – Просто…       “Просто я ненавижу ситуации, когда не могу банально взять тебя за руку”.       – Много людей, – говорит в итоге Чонгук.       Чимин ничего не отвечает; вместо этого он вдруг обхватывает пальцами ладонь Чонгука и тянет его руку вниз, придвигаясь при этом ближе, чтобы между их бёдрами практически не осталось расстояния. Первая реакция – это попытка высвободиться, но Чимин переплетает их с Чонгуком пальцы и крепко сжимает.       – Что если кто-то снова подойдёт?..       Несмотря на то, что Чонгук считает такое смелое поведение Пака слегка необдуманным, он не может не признать, что теперь ему намного спокойнее: тепло ладони Чимина усмиряет этот навязчивый зуд под кожей, вызванный острой нехваткой прикосновений.       – Никто не подойдёт. Не думай о них.       Чонгук хочет поспорить, ведь Чимин не может знать этого наперёд, но если он будет настаивать, им придётся расцепить руки, а это последнее, что входит в список желаний Чонгука в текущую секунду, поэтому он просто немного разворачивается, чтобы упереться в сиденье стула плечом: таким образом, остальные студенты будут видеть только его спину.       Чимин удовлетворённо хмыкает и снова включает музыку. Он поднимает с колен планшетник и поглядывает то в текст, то в пространство перед собой – на противоположную стену, и Чонгук догадывается: повторяет речь.       Так незаметно протекают двадцать минут. Наступает то самое мгновение, когда Чонгуку кажется, что он вот-вот провалится в сон: в наушнике играет что-то медленное, нежное и убаюкивающе, Чимин всё ещё держит его за руку, и из-за смены позиции он теперь как никогда чётко ощущает запах шампуня, который разлит по воздуху благодаря лёгкому прохладному сквозняку, что тянет сюда из соседнего коридора. Чонгук почти клюёт носом, но чувствует вдруг, как из его расслабленной ладони начинает выскальзывать телефон, поэтому резко вздрагивает и окончательно пробуждается. Он сонно жмурит глаза, и первым, что он ловит в фокусе, оказывается смазанный профиль Чимина. Чонгуку требуется ещё пара секунд, чтобы осознать, что его больше не держат за руку; Чимин поднимается и слегка хлопает ладонью по его плечу.       – Я следующий.       Чонгук подскакивает на ноги так резко, что чувствует вязкое головокружение, которое уже через полминуты сходит на “нет”. Заметив красный кейс с надписью “headphones” в руках Чимина, Чонгук отдаёт парню свой наушник и неловко приваливается к стене. Теперь они стоят практически в эпицентре рядом со остальным ребятами: около десятка студентов кучкуются небольшими группами, кто-то сидит поодаль и шуршит листами с распечатками, кто-то просто дожидается очереди с телефоном в руках. На коленях одной из девушек Чонгук к своему удивлению замечает ноутбук, в котором та что-то быстро печатает.       Чимин больше не обращает внимание на планшетник в своих руках; он сканирует взглядом дверь, и Чонгук присоединяется к нему сразу же, как только слышит копошение и голоса, доносящиеся из аудитории.       По толпе проносится волна перешёптываний с пожеланием удачи, и Чимин оборачивается, чтобы кивнуть своим одногруппникам в знак благодарности как раз в тот момент, когда на пороге появляется немного перепуганный паренёк: он круглыми глазами обводит толпу перед ним, дёрганным движением поправляет очки и наконец отступает, позволяя Чимину пройти внутрь. Чонгук следует за ним и осторожно прикрывает за собой дверь.       На защите диплома может присутствовать любой желающий, если он не отвлекает студента и не мешает ему сосредоточиться, – Чонгук знает это, и всё же, когда он встаёт перед комиссией и приветствует членов профессорского состава низким уважительным поклоном, ему кажется, будто он пришёл сознаться в каком-то тяжком грехе.       Чимин сказал, что ему будет легче, если Чонгук будет находиться в аудитории, и Чонгук не видел никаких оснований отказывать парню: в конце концов, его роль заключается лишь в том, чтобы сидеть на стуле ровно, пока Чимин будет выступать перед комиссией.       Чонгук выбирает для себя четвёртый ряд от доски: отсюда хорошо будет видно и презентацию, и Чимина, и, что немаловажно, между ним и занявшими первый ряд преподавателями останется почтительное (приличное) расстояние.       В аудитории горит яркий искусственный свет, который облепляет все предметы, находящиеся внутри, неестественной масляной плёнкой. По оконному стеклу медленно ползут подтёки холодного декабрьского дождя; с высоты шестого этажа Чонгук может видеть, как поблёскивают лужами крыши близлежащих домов. Небо хмурое, неприветливое, затянутое разбавленно-серым покрывалом облаков.       Чонгук инстинктивно запахивает полы своего кардигана и прижимает его руками ближе к телу. Внезапно ему как будто перестало хватать тепла, хотя в аудитории работает климат-контроль, и температура воздуха соответствует стандартным 19-20 градусам.       Когда Чонгук возвращает внимание на доску, поверх которой натянут белый экран для проектора, он вдруг сталкивается взглядом с женщиной из комиссии, что развернулась к нему и смотрит так, будто… либо хочет задать какой-то вопрос, либо сказать что-то. Чонгук знает только одно – с этой женщиной он не знаком (она декан факультета? или преподаватель? или приглашённый эксперт?). Под её придирчивым взглядом Чонгук сжимается, ему становится вмиг некомфортно, словно он нарушает какой-то устойчивый порядок вещей, находясь сейчас здесь. Ещё секунда молчаливого наблюдения – и женщина отворачивается. Чонгук зябко поводит плечами и пытается выбросить из головы этот… странный эпизод. Он решает полностью сосредоточиться на Чимине: парень снова надел пиджак, застегнул его на первую пуговицу. Его лицо – до поразительного спокойное и расслабленное.       Чонгук отвлекается, когда различает фигуру у входа; молоденькая девушка в приталенном светло-розовом костюме раскрывает папку и звучным голосом объявляет название дипломной работы Чимина: “Социально-психологические механизмы взаимодействия как фактор успешного ведения переговоров”. После, она проходит к столу, за которым заседает комиссия, и садится на предпоследний стул в ряду.       Чонгук отслеживает, как она достаёт какой-то лист, издалека похожий на бланк, но не задерживает на ней своё внимание, сразу же переключаясь на Чимина, как только слышит, как тот представляется и в паре слов раскрывает суть своей темы.       Дальше следует монолог Пака; парень при помощи маленького пульта в руке перелистывает слайды и рассказывает о том, какие задачи, какие цели он ставил, как сумел достичь нужных результатов, какие выводы сделал касательного того или иного аспекта исследования. Чонгук в какой-то момент ловит себя на том, что одними губами повторяет за Чимином отдельные фразы – он, благодаря их частым репетициям, сам того не подозревая, запомнил некоторые предложения из речи, которые, видимо, от волнения за Пака, начал воспроизводить на автомате.       Он время от времени поглядывает на часы; проходит ровно девять минут, когда Чимин переключает на последний слайд, кратко освещая общие выводы проделанной работы, и замолкает ровно по истечению десятой минуты.       Чонгук сжимает под столом кулаки и легонько трясёт ими в воздухе: всё так, как они и репетировали, от и до. Его сердце подскакивает на несколько тактов, когда он замечает, что Чимин смотрит на него, – это просто быстрое касание взглядами, но у Чонгука всё равно немного спирает дыхание. Он напоминает себе, что пока рано радоваться; комиссия начинает задавать Чимину вопросы, на которые парень отвечает сдержанно, чётко и только единожды запинается, пытаясь подобрать правильную формулировку определения одного из понятий. В целом, вопросов оказалось не так много, но большинство из них принадлежали той самой женщине, которая одарила Чонгука неприветливым взглядом в самом начале.       Наконец, Чимина отпускают. Он сворачивает презентацию и кланяется членам комиссии перед выходом. Чонгук следует его примеру и замирает перед первым рядом в поклоне, хотя всё его нутро так и дрожит от желания поскорее оказаться за пределами аудитории.       Когда он перешагивает через порог, и ему снова открывается обзор на коридор, то Чимина он замечает не сразу: парень обнаруживается в окружении нескольких студентов, которые, по всей видимости, расспрашивают его о том, как прошла защита. Чонгук терпеливо дожидается в стороне и, как только от Чимина отходят его одногруппники, а сам Чимин осматривается в поисках Чонгука, тот подходит к парню со спины и обозначает своё присутствие тихим: “Я здесь”.       Чимин полностью разворачивается к нему, выглядя при этом слегка удивлённым. Чонгук протягивает Паку портфель, который тот оставил под скамьёй перед тем, как войти в аудиторию.       – Что, не ожидал меня снова увидеть? – пробует подколоть его Чонгук.       Чимин благодарно улыбается ему, принимая из его рук портфель.       – Нет, наоборот. Ты, оказывается, мастерски сливаешься с толпой.       Чонгук на это фыркает и подумывает над тем, чтобы в шутку толкнуть Чимина в плечо, но решает не привлекать к ним лишнего внимания. У него в голове вертится какая-то совершенно глупая фраза по типу: “Хочешь сказать, ты не различишь меня среди тысячи других лиц?”, но вместо неё он выбирает ограничиться по-деловому нейтральным:       – Ты хорошо выступил. Хён.       Мимо них проходят двое студентов, поэтому Чонгук переключается на уважительную форму обращения. Он замечает, как Чимин выгибает бровь и улыбается одними уголками губ.       – Спасибо, Чон.       Они смотрят друг на друга с минуту. Первый заговаривает Чонгук:       – Нам нужно дождаться объявления результатов, так?       – Да, но, в целом, нам не обязательно сидеть здесь. Результаты отразятся в личном кабинете. Мне просто надо будет подойти в первые полчаса после их объявления, если я захочу подать на апелляцию.       – Я уверен, у тебя будет “отлично”, хён.       – Спасибо.       Чимина забавляет то, как Чонгук изображает послушного и вежливого тонсена. Он убирает в рюкзак планшетник с текстом и закидывает его на плечи, больше не опасаясь того, что широкие ремни могут помять ткань пиджака.       – Можем пока посидеть в комнате отдыха и перекусить. Результаты должны быть к часу дня.       Чонгук согласно кивает.              Они выбирают ту комнату отдыха, которая находится в самом дальнем крыле, чтобы гарантированно избежать встречи с одногруппниками Чимина. Здесь располагается бар с лёгкими закусками, рядом с ним – relax-зона с низенькими столиками и большими мягкими пуфами вместо стульев.       Чонгук решает, что вполне обойдётся салатом, бутербродом и бутылочкой “Milks”. Чимин тоже заказывает себе бутерброд, причём двойной, онигири и виноградный напиток. Кроме кассира людей в комнате больше нет, поэтому к их выбору – любой доступный столик, и они решают расположиться у того, что находится ближе всего к углу.       Чонгук не спешит начинать диалог, потому что бутерброд оказывается непозволительно вкусным, и он расправляется с ним за считанные минуты. Он и подумать не мог, что так сильно проголодался. Возможно, ему захочется вернуться к бару за добавкой.       Чонгук отмахивается от слов Чимина, который говорит ему, чтобы он ел помедленнее, и сметает ещё половину салата, прежде чем наконец притормозить. Он снова задумывается над тем, было ли в их поведении что-то, что могло бы вызвать подозрение или вопросы у одногруппников Чимина (помимо того, что они держались за руки, но этого вроде как никто не заметил).       Чонгук знает, что Чимин относится к этому немного проще и не переживает за каждый их шаг, взгляд или вздох, но… он не хочет, чтобы Чимин столкнулся с тем, через что пришлось пройти ему. Пусть для других их дружба может показаться странной, но она должна оставаться в представлении окружающих их людей именно дружбой, без малейшего намёка на что-то большее.       Чонгук выныривает из омута своих мыслей, когда чувствует прикосновение к коленке. Он слегка вздрагивает и сначала обводит взглядом комнату (новых посетителей нет, а кассир занят тем, что заполняет полки холодильника напитками), и только после смотрит на Чимина. Чонгук выразительно указывает глазами на руку, которая всё ещё покоится на его ноге, но Чимин убирать её не спешит.       – Думаешь о чём-то?       Чонгук вздыхает и бездумно разгребает палочками рисовый салат с рыбой.       – Заморачиваюсь.       – По поводу?       На пластиковой тарелке покоится вытащенный из упаковки онигири, к которому Чимин пока не приступил.       – Всё из-за того же. Люди, – уклончиво объясняет Чонгук.       Чимин наконец убирает руку, но продолжает внимательно всматриваться в лицо Чонгука.       – Чем больше в тебе напряжения, тем больше вопросов это может вызвать у других.       Чонгук кивает. Он знает, просто…       – Я помню, но расслабиться всё-равно сложно. Знаешь, – Чонгук откладывает палочки и вскидывает руки, сопровождая свои слова привычной жестикуляцией, – я, по своему мнению, не сделал ничего такого, но эта аджумма из комиссии… С объёмным пучком на голове. Она смотрела на меня так, словно я украл у неё что-то.       Между слегка сведённых бровей Чимина появляется еле заметная складка, но его лицо разглаживается, когда он понимающе смеётся.       – Аджумма всегда такая. На всех смотрит исподлобья и с подозрением. Это наша заведующая кафедрой.       – Получается, она не подумала ничего… такого?       – Нет, она просто встретила тебя впервые, поэтому… Мы в группе называем её иногда “рентген”. Только это большая тайна, она не должна об этом узнать, – Чимин прижимает указательный палец к губам, и смешно выпячивает их, словно секретничает с ребёнком.       – Ладно, – Чонгук сдвигается к краю пуфика, потому что чувствует, как начинает утопать в продавленном наполнителе. – А твой друг, Кан Соджун. Он собирается продолжить учёбу?       – Да, – буднично отвечает Чимин, надкусывая онигири, – он подумывает над тем, чтобы поступить в магистратуру, но, скорее всего, через год. И нельзя сказать, что мы дружим. Просто неплохо общаемся.       Чонгук издаёт что-то наподобие согласного мычания. Слова про поступление через год придают ему спокойствия, и всё же...       – Мне кажется, я слишком часто смотрел на него. Надеюсь, он... не пристанет к тебе с вопросами после этого. Он выглядел так, словно узнал меня.       – Да, он тебя знает.       Чонгук застывает с занесёнными над тарелкой палочками. Чимин косится на него и по-доброму усмехается.       – И он был одним из тех, кто советовал мне с тобой не сближаться, но потом поменял своё мнение. По крайней мере, он не задавал мне больше никаких вопросов после того, как я сказал ему, что ты стал моим лучшим другом.       Чонгук пытается подавить улыбку, но она всё равно предательски расползается на его лице. Слова “лучшим другом” в их ситуации звучат донельзя комично.       – Тогда буду рассчитывать хотя бы на то, что не испортил его впечатление обо мне.       – Гук-а, – нежно тянет Чимин, – перестань накручивать себя. Всё хорошо.       О, Чонгук очень хотел бы научиться такому же завидному спокойствию, какое обычно демонстрирует Чимин. Он завёл речь о Соджуне, в целом, немного по-другой причине, но не может пока обнаружить в себе готовность перейти к волнующей его теме. Чонгук решает потянуть для себя время и задаёт другой вопрос:       – Ты действительно не волновался перед выступлением?       Чимин медлит с ответом; он упирается локтями в стол и отводит взгляд в сторону окна.       – Я испытывал волнение, несомненно. Но мне очень нравится моя тема, поэтому я был рад рассказать о ней, поделиться тем, над чем работал. Это было скорее волнение в предвкушении.       – Ого, – Чонгук впечатлён, без преувеличений. – Я бы хотел найти такую же тему для себя. Тему, которая бы мне настолько нравилась.       – Ты можешь начать задумываться об этом уже сейчас. В деканате с тобой наверняка поделятся темами дипломов за этот год. Понятное дело, что-то может поменяться, но ты хотя бы будешь примерно понимать, на что ориентироваться.       – Спасибо, – Чонгук подныривает палочками под рисовую массу. – Я попробую разузнать что-нибудь после каникул.       Чимин кивает, поддерживая его решение.       Наступает тишина, которую изредка прерывают звуки, доносящиеся со стороны бара, и мерный стук капель по подоконнику с противоположной стороны окна, – дождь в какой-то момент усилился, но теперь начинает постепенно затихать.       Чонгук не знает, почему, но ему вдруг кажется, что именно сейчас, именно в текущую секунду, он должен, он может спросить Чимина о… том, о чём не планировал спрашивать ещё в ближайшие лет десять. Если они так долго смогут продер…       Возможно, он теперь слишком буквально воспринимает всё, связанное с “проговаривать заранее”, даже если об этом “заранее” с какой стороны ни посмотри, слишком рано заикаться.       Чонгук перестаёт бороться с особо непослушными рисинками и опускает палочки в чашу. Он отодвигает её подальше, чтобы ненароком не задеть, и низко склоняется, практически касаясь локтями поверхности стола и сразу же ловя на себе заинтересованный взгляд Чимина. Чонгук начинает говорить так тихо, что парню тоже приходится придвинуться, чтобы суметь отличить одно слово от другого.       – Сейчас я задам очень странный вопрос… – Чонгук наблюдает за тем, как Чимин откусывает внушительный кусок онигири и отмечает про себя, что… лучше бы он на пару минут перестал есть вообще, – но ты можешь, пожалуйста, сделать вид, будто этот вопрос не такой странный, каким кажется?       Чимин с готовностью машет головой, мол, конечно, и тогда Чонгук выпаливает шёпотом на одном дыхании:       – Ты когда-либо задумывался о детях?       Пак застывает с раздутой щекой и уставляется на Чонгука в полной растерянности. Но стоит отдать ему должное – приходит в себя он довольно быстро: торопливо дожёвывает кусок и, зажмурившись, проглатывает.       – О детях… в смысле… о детях?       Чимин выглядит всё ещё немного сбитым с толку. По тому, как он интонационно подчёркивает окончание своего вопроса, Чонгук понимает, что за этими словами прячется неозвученное “о наших детях”. Такое даже Чону сложно было бы произнести, и он понимает, почему Чимин не говорит об этом в открытую.       – Я не намекаю, я просто… Уточняю на всякий случай. Чтобы в какой-то момент не возникло недопонимания. То, что сказал тогда Кан Соджун… у него уже есть семья, традиционная семья, у него есть ребёнок. Может, у тебя могли возникнуть или возникали раньше мысли на этот счёт. Я только из этих соображений…       Чонгук под конец сбивается с мысли и в попытках ухватиться за нужную упускает тот короткий миг, в который мог бы заговорить вновь. Чимин с довольно эмоциональным “ого” откидывается на импровизированную “спинку” пуфика, из-за чего принимает полулежачее положение. На лице парня больше нет и тени озадаченности; теперь в его широкой улыбке, в его лучистом взгляде угадывается то самое выражение. Дразняще-удовлетворённое, близкое к плохо скрываемому ликованию.       – Ты настроен настолько серьёзно?       Чонгук медленно выпрямляется и тихо цыкает. Он не собирался переводить всё в шутку или давать Чимину повод для новых поддразниваний.       – Я серьёзно. В том плане, что считаю важным это обсудить. Вдруг мы смотрим на это совершенно по-разному?       Чимин одобрительно угукает, но в лице не меняется и даже не пытается скрыть, насколько ему нравится тема, которую поднял Чонгук. Точнее, то, как ему нравится тот подтекст, который он обнаружил для себя в этой теме.       – Я не имею ничего против детей. И не исключаю, что однажды события и обстоятельства сложатся таким образом, что я мог бы… стать отцом? – Чимин усмехается, будто сам не может до конца поверить в то, о чём говорит, и Чонгук не может не признать – это действительно звучит… необычно. – Но я не рассчитываю на что-то подобное в ближайшие годы. Или даже десятилетия.       – То есть, даже в такой паре, как наша, – Чонгук указывает на себя, а затем на Чимина и снова понижает голос, – ты, гипотетически, рассматриваешь возможность появления детей?       – Чисто гипотетически, если мы не будем учитывать текущие реалии, – Чимин очерчивает пальцем в воздухе круг, – то да.       – Думаю, я тоже. Рассматриваю. Однажды в будущем, – Чонгук внезапно робеет и по примеру Чимина тоже уставляется на окно, хоть и не может со своего угла обзора увидеть там ничего, кроме толстого слоя стеклопакета. Тем не менее, он переводит взгляд обратно на Пака, когда тот подаёт голос:       – Теперь мне интересно, могу ли я рассматривать это как предложение, – Чимин поигрывает бровями и, нет, совершенно точно не собирается хотя бы ради приличия стирать с лица эту невозможную улыбку.       – Я не скажу больше ни слова, – Чонгук сгребает в одну кучу использованную пластиковую посуду и поднимается, чтобы выкинуть её в мусорку. Чимин следует за ним, но Чонгук делает вид, будто парень интересует его не более, чем собственная тень: поворачивается спиной, не реагирует на попытки Пака заговорить и решительно направляется к выходу из комнаты.       – Всё, всё, – проговаривает Чимин сквозь смех, – никаких вопросов про детей и, конечно же, про брак, да. Абсолютно никаких, я забуду о том, что мы говорили об этом, на ближайшие лет пять.       – Отлично, – еле слышно бурчит Чонгук и вытаскивает пряди из-за ушей, чтобы они нависли ему на лицо и скрыли от мельтешащего сбоку Чимина. Лучше бы он молчал, честное слово. Но он заботился об их “будущем”, а в итоге получил вот это – его парень забавляется и потешается над ним, словно подросток.       До конца коридора они идут в тишине: Чимин, кажется, решил, что не будет касаться не только этой темы, но и каких-либо других тем в принципе, и установившееся молчание кажется Чонгуку неестественно натянутым, хотя, когда он всё-таки смотрит на Чимина, то обнаруживает у того на лице беззаботность и умиротворённость.       Чимин вдруг останавливается, и Чонгук тормозит тоже.       – Спасибо, что пришёл. И спасибо за твою помощь.       Парень делает шаг и встаёт напротив Чонгука; между ними остаётся совсем небольшое расстояние, но они сейчас одни, из закрытых аудиторий не долетает ни звука, на лестнице не слышится шагов, даже лифты как будто остановили работу, и всё это рождает ощущение безопасности, ненапряжённости, спокойствия. Ощущения, достаточного в эту самую секунду для того, чтобы Чимин подался вперёд, а Чонгук из вредности (в меньшей степени) и из страха быть пойманными (в большей степени) не отстранился и предоставил Чимину возможность мягко прижаться губами к его щеке.       Хорошо, предположим, Чонгук почти готов простить парня за то, что тот поднял на смех его благие намерения.       – Я хочу быть рядом с тобой и помогать тебе – по-моему, это вполне естественные желания для влюблённого человека. Так что не стоит благодарности.       Чонгук опускает ладони на предплечья Чимина и отходит назад, чтобы восстановить нарушенную границу личного пространства. В любой момент к ним может выйти кто-нибудь из студентов или преподавателей, – они находятся всего в двух этажах от того, где проходила защита.       – Тогда я могу поблагодарить тебя за то, что ты влюблён в меня?       Чимин продолжает всем своим видом являть живой пример антонима слову “серьёзность”. Чонгук трясёт головой, и его пробивает на смех.       – Это звучит ужасно. Словно я делаю тебе какое-то одолжение.       – Хорошо, аргумент засчитан, – Чимин кивает с напускной важностью, удерживая на губах улыбку. – Тогда просто “спасибо”. Без объяснений.       – Ладно, просто “спасибо”. Принимается.       Чонгуку легче согласиться, чем продолжать доказывать парню, что не нужно благодарить за само собой разумеющиеся в их отношениях вещи: за заботу, поддержку, помощь, и так далее.       Чимин вынимает из кармана телефон, и Чонгук отзеркаливает его, доставая свой: время – без десяти час.       – Хочу проверить, не появились ли результаты.       После этих слов Чонгук чувствует, как внутри всё натягивается вибрирующей струной: он смотрит на Чимина, который водит пальцем по экрану, и будто в замедленной покадровой съёмке фиксирует каждый оттенок эмоций парня. Пак не выказывает волнения, в его движениях нет спешки или нервозности, которая обычно проявляется в тот момент, когда подгоняешь себя делать всё как можно быстрее, и Чонгук сосредотачивается на том, что отслеживает траекторию движения его глаз: вправо, вверх экрана, теперь немного ниже, в центр, и… тут Чимин застывает. Он, уставившись в одну точку и даже не моргая, чуть шире распахивает глаза; его тело становится подобно восковой фигуре – такое же неподвижное, такое же обманчиво живое.       Чонгука накрывают самые худшие предположения, от которых внутренности скручивает болезненным спазмом. Чимину занизили оценку? Насколько сильно? Это точно не “F”, совершенно точно нет, Чимин просто не мог завалить защиту, потому что Чонгук был там и своими собственными глазами видел – парень справился блестяще.       В момент наивысшего напряжения, когда Чонгук уже готов вырвать телефон из рук Чимина, чтобы понять причину такой реакции Пака, тот наконец отрывает глаза от экрана, поднимает голову и…       – Девяносто восемь баллов.       Девяносто восемь. Это, чёрт возьми, высшая оценка, это “А”. Так какого ...       Чимин ещё пару секунд пытается “держать лицо”, но потом сдаётся и прыскает.       Если бы Чонгуком завладел сейчас другой порыв – порыв схватить Чимина за плечи и хорошенько встряхнуть в отместку за то, что заставил так волноваться на пустом месте – то Чонгук, не раздумывая ни минуты, сделал бы это, но он делает другое. Он подхватывает Чимина под поясницей и тянет на себя, причём делает это с такой лёгкость, словно парень практически ничего не весит, и отрывает его ноги от пола.       Чимин от неожиданности громко взвизгивает и заходится смехом, пока Чонгук кружит его в воздухе.       Они в этот момент забывают обо всём: о том, что ведут себя несдержанно и шумно, о том, что нужно сбавить обороты и взять эмоции под контроль.       У обоих – ошалело счастливые улыбки, когда Чонгук отпускает Чимина, и тот обретает под каблуками туфель твёрдую поверхность, притворно жалуясь на боли в спине после такого “аттракциона”. И Чонгук всё-таки трясёт его за плечи, но уже не так сильно и уже не с целью выместить на нём свой эмоциональный надрыв, а чтобы лишний раз напомнить, что у Чимина девяносто восемь баллов за диплом, что он закрыл сессию, успешно сдал госы, что он выпускник бакалавриата, и у него, нет, у них впереди ещё целых два месяца свободы, которые они проведут вместе, и отсчёт которым официально начинается с этого конкретного дня, с этой конкретной секунды.       И да, Чонгук не может не обозначить, что:       – Чимин, ты мне должен двойное свидание.       – Какое?       – Двойное. С Тэхёном и Минджи.       – Но…       – Это компенсация. Это будет твоим “спасибо”.       И Чимину легче согласиться, ведь… идея и правда неплохая, тем более, Чонгук умеет убеждать, когда ему действительно что-то очень нужно.       Но Чимин специально его раззадоривает и прикидывается абсолютно не убеждённым ровно до того момента, пока не выпрашивает у него поцелуй в щёку, который превращается, благодаря хитрому просчёту Пака, в поцелуй, пришедшийся не туда, куда изначально было обговорено, а в губы, – и это случается уже за пределами университета, по пути к остановке.       Чонгук не упускает шанса в очередной раз упрекнуть Чимина в беспечности, на что тот отвечает... новым поцелуем, свидетелем которого становятся чуть накрапывающий дождь, чиминов зонт и автомат с напитками, который равнодушно подмигивает зеленоватыми огоньками рядом с панелью выбора товара.       Свобода – это то, как чувствуется прохладный ветер, тёплые руки Чимина под плащом и трепетная мягкость их поцелуя. И теперь так легко не думать ни о чём другом, теперь так легко забыться, перестать отвлекать себя лишними тревогами и беспокойными мыслями.       Может, они оба слегка безрассудны – пускай. Чонгук готов позволить своему безрассудству ненадолго взять над собой верх и довериться декабрьской непогоде, которая надёжно упрячет все зацепки и улики: заштрихует косыми полосами дождей, обесцветит утренними туманами, зальёт тёмными красками ранних сумерек.       Всё постороннее, всё внешнее может немного подождать – ещё хотя бы пару сладко-тягучих мгновений.