Мальчик по вызову

      Женя перед собой видит только привычный кухонный гарнитур, но зато он чувствует, чувствует, чувствует.       Он чувствует горячие ладони, которые оглаживают его по животу и поднимаются выше, будто намеренно задевая чувствительные соски сквозь тонкую ткань рубашки. Он чувствует чужое дыхание на собственной шее, мягкие губы, целующие её, и жаркий язык, лаской проходящий по пылающей коже. Он чувствует запах сигарет, который раздражает обоняние. А ещё он чувствует крепкий стояк, упирающийся ему в задницу.       И это всё как-то слишком.       — Что ты делаешь? — его собственный голос кажется ужасно тонким и почему-то дрожит. Ему как будто снова семнадцать лет.       — А на что похоже? — он кожей чувствует каждое движение этих ёбаных губ.       А это вообще ни на что не похоже. Обычно ведёт он: он первым касается, он первым целует и первым начинает раздевать. Но перехватить инициативу в этот момент, когда у тебя буквально на кусочки рушится вся твоя жизнь (в фигуральном смысле, конечно), он просто не может. Его подводит собственное тело, которое, по сути своей, должно принадлежать и подчиняться ему. Но это только в теории. В теории, и явно не в этот момент.        — Я думаю, — почти умоляюще шепчет он, — что сегодня ничего не получится.       Вау. Он на удивление смог выдать осмысленное предложение, хотя в голове на тот момент — ни одной мысли, только часто-часто мигают предупреждающие об опасности красные огни.       Марк мычит ему в шею, прижимаясь губами и посылая вибрации прямо под кожу. — Разве я здесь не за тем, чтобы что-то сегодня как раз-таки получилось?        У Жени сейчас, кажется, что-то точно откажет. Мозг уже капитулировал, а сердце билось так быстро, что счёт явно шёл на минуты. Не таким он представлял себе вечер пятницы.       Это он волнует. Это он заставляет трепетать. И это явно не он должен чувствовать себя в ловушке в своей собственной квартире, прижатый болезненно ноющим пахом к кухонным тумбам. Руки Марка, будто нарочно, опускаются ниже по животу, пальцы нагло проводят по поясу брюк, а затем одна из горячих ладоней накрывает по-блядски явный бугорок.       — И не похоже, что ты хочешь, чтобы я уходил, — совсем тихо, губами касаясь хрящика уха, шепчет Марк.       А он всем сердцем этого хочет, вот только биться тому осталось всего ничего, так что и слушать его тело наотрез отказывается. Женя руками упирается в прохладную поверхность гарнитура, ища опору, потому что у него от такого шёпота, что в восемнадцать лет, что в двадцать восемь, подкашиваются ноги.       Марк — точно Иисус, потому что ещё немного и Женя увидит Бога, его душа просто покинет бренное тело и вознесётся куда-то за серые питерские облака. Он всё целует и целует, а у Жени плавится кожа, плавятся внутренности и плавится мозг. Он чувствует себя грёбанным плавленым сыром, который вот-вот размажут по тосту-гранитной поверхности тумбы.       — Марк… — цепляясь за последние капли выдержки шепчет он, но звук получается больше похожим на скулёж. — Марк, остановись… пожалуйста…       Тот хмыкает ему куда-то в воротник рубашки, а руки выправляют ткань из пояса брюк, и горячие ладони проходятся по напрягшемуся животу. У Марка на кончиках пальцев электричество, не иначе, потому что от таких прикосновений Женю почти подбрасывает. У Марка в поцелуях — грех и благословение, потому что от них хочется упасть на колени, они ощущаются так правильно. У Марка в запахе что-то животно-хищное, что не может заглушить даже сигаретный дым, потому что Женя не в силах пошевелиться, вдыхая этот дурман.       — А что если в этот раз я не остановлюсь? — от возбуждения его голос становится ниже. — Что если в этот раз, я не захочу слушать, что говорят мне старшие?       Одна часть Жени хочет, чтобы он остановился, а другая молит о том, чтобы он не прекращал. Он сам себе по лицу готов дать.       — В тот раз так было нужно, — отвечает он.       — Но тебе же хотелось, — бормочет Марк.       — Это было неправильно, — задыхаясь, шепчет Женя, а затем тихонько шипит, когда Марк прикусывает зацелованную кожу. — И сейчас это неправильно.       Правильно, правильно, правильно. Всё внутри него говорит, что в этот раз всё правильно.       — А что неправильного в сексе? — руки Марка поднимаются выше и теперь ласкают напряжённые горошины сосков.       Женя непроизвольно стонет. Марк, казалось, только этого и ждал, потому что он одним резким движением разворачивает его лицом к себе и опускает руки на его талию. У Жени пылает лицо, он чувствует, что ещё чуть-чуть и его щёки просто вспыхнут, как конфорки газовой плиты, только поднеси искру.       Зрачки Марка широко расширены, серой радужки почти не видно. Он с лёгким прищуром оглядывает то, в какой беспорядок он превратил Женю: красное лицо, приоткрытые сухие губы, дикие глаза, отчего-то глядящие с внутренней мольбой, выправленная мятая рубашка, которая так удачно прикрыла откровенный стояк, который отчётливо просматривается через тонкую ткань классических брюк. От осознания, что именно он стал причиной того, что Женя в каждую секунду может лишиться рассудка, у него слегка кружится голова и поблёскивающие от слюны губы сами по себе растягиваются в улыбку.       — Но желание клиента — закон, — как ни в чём не бывало пожимает он плечами и намеренно проводит языком по верхней губе. Это тоже слишком. — Не хочу, чтобы ты оставил плохой отзыв на сайте. У меня отличный рейтинг.       Пока он говорит, Женя пытается восстановить дыхание и привести в порядок мысли. Его кожа всё ещё горит там, где руки Марка её касаются, пусть и через рубашку.       Воздух между ними тяжёлый, как перед летней грозой, а напряжение можно резать ножом.       — Марк, — тихо зовёт Женя, мысленно ругая себя за то, что он собирается сказать дальше.       — М? — в глазах черти хороводы водят, а большие пальцы рисуют широкие круги на талии Жени.       — Поцелуешь меня?       Просто потому, что ему так чертовски нужно. И хрен бы с ними со стенами, которые он выстроил вокруг себя, ведь прямо сейчас перед ним стоит его ёбаная причина номер один — первая неправильная любовь и первая незабываемая разлука. И пусть, возможно, он всё-таки соберётся с силами и выставит его из квартиры через несколько минут, но…       Ему до одури хочется его поцеловать. Попробовать на вкус эти блядские губы, которые стабильно раз в пару месяцев снились ему — и пусть в его мечтаниях они были все потрескавшиеся из-за недостатка ухода, а над верхней был юношеский пушок. Языком пересчитать все зубы, ведь краем сознания он помнит, что у Марка скол на левом резце — ему нужно знать, заделал ли он его.       Марк фыркает и подаётся вперёд, вставая на носочки.       — Ты только что просил остановиться, а теперь что?       Женя сглатывает вязкую слюну и стойко пытается выдержать взгляд этих невозможных глаз.       А что теперь, Евгений Станиславович?       — Просто… — он мямлит, — просто поцелуй меня. А потом уйдёшь.       — Ты смешной, — ухмыляется Марк, а глаза его темнеют. — Всё такой же хороший мальчик.       Он снимает правую руку с талии Жени и касается лица. Большим пальцем мягко очерчивает линию челюсти, указательным проводит по щекам и заострённым скулам, кончиком оттягивает нижнюю губу, вызывая у Жени тяжёлый вздох. Прикосновения сводят с ума не хуже развязных поцелуев в шею.       Женя так слаб перед своей личной катастрофой.       — Ты серьёзно вызвал меня, чтобы просто поцеловаться? — слова звучат хлёстко и как-то обвиняюще, мол, у него было столько дел, а Женя такой-сякой взял и отвлёк его от них. «Не дел. Клиентов,» — напоминает тот сам себе.       — Я не знал, что это ты, — он прикрывает глаза, отдавая себя на милость рукам Марка.       Ладонь смещается на зацелованную и искусанную шею, пальцы ведут по линиям венок, касаются шейных позвонков, обводят красные кружки засосов, которые Марк случайно оставил. Он вообще-то такого себе с клиентами не позволял, если они сами его об этом не просили — корпоративная этика, ты никогда не знаешь, какая у клиента жизнь за пределами того времени, что вы проводите вместе. Да и ему как-то, в целом, всегда было плевать — это работа доставлять удовольствие, его цель — получить его самому.       Но это же Женя. Вечно хороший и правильный Евгений. Как и тогда, много лет назад, ему вдруг захотелось его испортить, слегка разрушить его идеальный образ.       — Неужели не смотрел на фотки? — он насмешливо надувает губы, хотя Женя его и не видит. — Я выбрал самые лучшие.       — Смотрел… — шумный выдох, когда ладонь чуть сжала шею, — но не обратил внимания.       — Тебе настолько поебать кого ебать? — Марк слегка вскидывает брови. Он-то думал, что Женя поразборчивее, возможно даже, с ужасно высокими критериями.       — Не совсем, —Женя морщится от грубых слов. — Главное, чтобы не повторялись.       Интересно.       — Почему? — левая рука опускается с талии на бедро, и это вызывает волну мурашек.       «Почему он продолжает говорить со мной?» — уплывающий рассудок всё ещё способен кое-как выстраивать мысли. «Что сложного в просьбе поцеловать, если это его работа?»       — Не люблю привыкать.       — Глупая причина, — тихонько бормочет Марк, а в следующее мгновение его губы касаются губ Жени.       У него под закрытыми веками фейерверки, у него взрываются галактики, и гаснут, чтобы снова вспыхнуть, тысячи новых солнц. Он опять не может дышать, хотя ему хочется вдохнуть запах Марка и оставить его в своих лёгких навсегда, закрутить в баночку стеклянную и на полку куда-нибудь внутри поставить.       Марк целует осторожно, но твёрдо, тесно-тесно прижимаясь губами так, что Женя чувствует все трещинки и неровности на них. Кончик языка чуть мажет по нижней губе, и Женя понимает намёк, приоткрывая рот и пуская влажный горячий язык внутрь. Марк широким движением проводит по его языку, и у Жени подкашиваются колени — если бы тот не держал его за талию, он бы точно мешком свалился на пол.       Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Возможно, Женя отрубился после бутылки вина и теперь ему снится совершенно дикий сон, после которого он проснётся либо с болезненно стоящим членом, либо со слезами на глазах. Третьего не дано.       Он стонет Марку в рот и ныряет своим языком туда, чтобы, как ему и хотелось, зубы пересчитать и резец проверить. Скол притупился за время, но всё равно неприятно кольнул плоть. Почему-то это отозвалось какой-то странной волной тепла внутри — что-то осталось прежним.       Марку не нравится, что инициативу перехватили, и он грубовато выталкивает чужой язык, чтобы прихватить нижнюю губу и слегка всосать её. Зубы мягко прикусывают её, и он слышит, как Женя шипит. Он чувствует, как рука Жени цепляется за его руку на бедре, длинные пальцы обхватывают запястье, а другая рука пробирается ему на спину, чтобы мгновения спустя прижать его крепче, сокращая и без того мизерное расстояние между ними.       Марк оказывается прижатым к груди Жени и сквозь слои ткани он чувствует, как сильно стучит сердце последнего. Когда-то он вычитал, что у маленькой птички колибри самое быстрое сердцебиение среди животных, что-то там больше тысячи ударов в минуту, но сейчас ему кажется, что сердце Жени может побить все рекорды.       — Блять, Марк, — Женя отрывается от его губ и зарывается лицом в волосы, вдыхая запах.       — Что опять? — бурчит ему в грудь Марк, опускаясь с цыпочек и неловко переставляя уставшие ноги. Он, конечно, рад видеть старого знакомого, который так охуенно целуется и стонет совершенно по-блядски ему в рот, но если секса не будет, то ему и делать-то особо в этой квартире больше нечего.       И пускай его ведёт от того, как Женя смотрит на него, а в голове снова и снова возникают картинки, как он возьмёт его прямо на кухне, прижав грудью к холодной столешнице.       И пускай его член напрягся с первой секунды, когда он осознал, кто открыл ему дверь и кто вызвал его этой ночью. Он всегда хочет секса, нет ничего странного в том, что тело сразу было готово. Правда же?       И пускай его рука всё ещё сжимает бедро Жени так, что на завтра у него наверняка останутся синяки, хотя пора бы отпустить его и двинуть к выходу. У него в заметках в телефоне ещё несколько адресов, один из которых прилетел тогда, когда он курил на широком балконе и думал о том, какая же всё-таки жизнь ироничная стерва.       Марк решает предпринять последнюю попытку.       Его рука смещается с бедра и легко проводит по паху Жени, отчего у того вырывается что-то похожее на скулёж. У него всё ещё стоит, он всё ещё хочет его, но просто…       — Чего ты боишься? — шепчет Марк, осторожными движениями оглаживая его член через брюки, пока рука Жени мёртвой хваткой цепляется за его запястье, но не пытается отвести его. — Что не так со мной?       Женя дышит рвано, через раз, а от почти робкой ласки жар внизу живота ощущается донельзя мучительно. Ведь разговоры, касания и поцелуи ничуть не притупили его отчаянного желания.       — Я боюсь тебя, Марк.       — Почему? — от ощущения чужого члена в своей ладони сносит крышу, а собственный недовольно дёргается, требуя внимания и к себе.       Марку кажется, что Женя весь вечер несёт какую-то чушь. Их не так многое связывало в прошлом, чтобы так отчаянно бежать от его присутствия, но вместе с этим — так за него цепляться. Конечно, был один момент, когда всё, что могло пойти не так, пошло не так, но неужели он до сих пор помнит об этом? Для Марка случившееся было не более чем всплеском гормонов, так что двигаться дальше было до странного просто, но он никогда не задумывался, как этот случай повлиял на Женю. А что если?       — Это из-за того раза?       Женя теряется между желанием ответить и просто желанием. Пока ему так хорошо, всё остальное кажется совсем несущественным. Пока Марк ласкает его, пусть и не напрямую, всё хорошо, всё правильно, всё так…       — Да-а, — выстанывает он, когда Марк как-то особенно сильно проходится по члену.       В ответ он слышит лёгкий смешок, а ладонь ещё раз проходится также, и Женя сжимает в пальцах худи Марка на спине, потому что ему так невозможно.       Если бы можно было используя только уши записать звук, чтобы потом проигрывать его снова и снова, Марк бы записал именно этот стон и это несдержанное согласие: на вопрос ли он ответил или дал добро на продолжение — дело вторичное. Женя отбросил сомнения и разрешил Марку… что-то.       Его руки цепляются за ремень Жени, и пальцы профессионально расстёгивают пряжку и тянут вниз замок на ширинке. Женя совсем несдержанно скулит ему в плечо, прося вернуть руку на его возбуждение. И это тот самый серьёзный взрослый мужчина из телевизора, который одним своим видом говорит, что он хозяин мира? Это точно тот же самый человек, что тает под его прикосновениями и цепляется за него так отчаянно?       Марк спускает немного брюки и оттягивает резинку трусов, рукой ныряя внутрь, чтобы подушечками пальцев коснуться бархатной головки с размазанным по ней предэякулятом. Женя вздрагивает и неосознанно подаётся бёдрами навстречу пальцам.       Большой палец скользит по головке, и в следующее мгновение все пальцы опускаются на член и проводят вниз. От стона, который издаёт Женя, Марку самому хочется выть — он такой чувствительный, что это отдаёт чем-то подростковым.       — Ты уверен, что это не твой первый раз? — дразнит он, медленно водя рукой вверх-вниз.       — Иди нахуй, — срывающимся голосом парирует Женя, захлёбываясь в собственных эмоциях.       Он собирался поцеловаться с ним и проводить на выход, а теперь готов кончить от пары движений его руки. Он рассыпался на осколки, когда ладонь Марка накрыла его ноющий член, и в голове осталась только одна мысль — похоже, сил, чтобы его выставить, у него не хватит.       Марк усмехается и отрывает лицо от груди Жени, свободной рукой беря того за подбородок и поворачивая к себе лицом, чтобы смотреть ему в глаза, пока он говорит ему:       — Этим я тоже собираюсь заняться сегодня.       У Жени от возбуждения взгляд помутнел, он едва фокусирует глаза на лице Марка, а слова его слышит словно через толщу воды. Всё, что он понимает сейчас — Марк прижимает его к тумбе, Марк мучительно медленно дрочит ему и Марк вот-вот снова его поцелует.       — Пожалуйста… — шепчет он ему прямо в губы.       Марк издевательски выгибает бровь. Он всегда был игроком, но эта игра — вне всяких похвал.       — Что, Жень? Мне, пожалуйста, уйти?       Женя стискивает его запястье так сильно, что у Марка наверняка останутся синяки. Не очень хорошо для работы, но он поднаторел в том, чтобы их быстро скрывать.       — Нет, — стонет он, — не уходи.       — Другой разговор, хороший мальчик, — когда он говорит, то почти касается губ Жени. — Но у нас осталось не так много времени, — скашивает взгляд на электронные часы, встроенные в холодильник. — Чего ты хочешь?       Было бы совсем жалко со стороны Жени признаться, что даже если он просто кончит от одной руки Марка, то будет самым счастливым человеком в мире. Что же он с ним, блять, делает?       — А чего хочешь ты? — спрашивает Женя, чувствуя как Марк увеличивает скорость. Он слышит, как пошло хлюпает естественная смазка, размазанная его ладонью по члену.       — У меня много желаний, — от его шёпота одуряюще жарко, от его интонаций хочется кончить на месте. — Сначала, — он убирает руку и Женя почти хнычет, — я хочу снять эту рубашку. Можно?       Женя кивает. Что угодно, лишь бы ласка продолжалась, лишь бы Марк не уходил в этот раз.       Марк хватается пальцами за крошечные пуговки и пытается расстегнуть, но от несдержанного желания руки, как назло, дрожат ужасно. Следующее, что слышит Женя — стук этих самых пуговиц по полу. Они ярко звенят, задевая осколки недавно разбитого бокала, пока Женя пытается осознать, что Марк такое сделал.       — Хорошая была рубашка, — бормочет он и рывком спускает её с плеч, обнажая ключицы, грудь и живот. Припадает к ярёмной ямке, дыханием опаляя нежную кожу и целуя-целуя-целуя.       — А что теперь? — спрашивает Женя, растворяясь в ощущении губ.       — А на что ты готов? — вопрос разбивается о левую ключицу.       — В этот раз, — Женя отнимает руку от спины Марка и зарывается пальцами в волосы, чтобы оттянуть голову и посмотреть ему в глаза — уже самостоятельно. Несмотря на возбуждение, в глубине его зелёных пылает огонёк решимости. — На всё.       — На всё, — вторит Марк и припадает к его губам.