Мальчик по вызову

      Женя точно знает, кто заперся в туалете и не выходит оттуда уже не менее пятнадцати минут, в течение которых он торчит перед равнодушной дверью. Он знает, потому что слышит совсем не тихие голоса и несдержанный смех. Скорее ржач, чем смех.              — Можно побыстрее? — стучит он в очередной раз и снова слышит гогот по ту сторону.              — Можно, — глухо отвечают, однако щеколда не щёлкает.              Женя хотел словить Марка после концерта, но никак почему-то не получалось. Сначала он затерялся в толпе выпускников и учителей, которые обменивались слезами, соплями и признаниями в любви. Затем Андрей, который тихонечко начал глушить виски из фляги, припрятанной в сумке, ещё во время первого выступления младшеклассников, цепко схватил его за руку и потащил на организованный в их честь банкет. Тот самый банкет в столовой. Андрей, никогда ранее не отмеченный красноречием, громко здоровался со всеми, вливался в компании и негласно был объявлен звездой вечера.              — Да, знаете, недвижимость во Франции, конечно, недешёвая, — он слегка хмурит брови, когда говорит это. — Но ничего, мы пока справляемся.              Окружающие вздыхают — то ли завистливо, то ли от умиления, что какие-то они вместе преодолевают трудности. Все априори уверены, что у Андрюши есть невеста ему под стать: умная, примерная и кроткая. Пока никто не знает, что у этой невестки короткая стрижка, очень низкий голос по утрам и охуенный член. И Женя надеется, что до конца вечера никто и не узнает.              Марк, как и ожидалось, на банкет не пришёл, из чего Женя сделал вывод, что тот свалил по своим делам. Ну, мало ли какие дела могут быть у молодого парня среди недели вечером? Тем более, у такого… красивого, с удивлением отметил себе Женя, пока младший вёл концерт. Черты лица заострились, взгляд стал внимательнее, взрослее, но искорка игривости никуда не пропала. Со сцены трудно было оценить, вытянулся ли он ещё, но в классике он выглядел даже статно. Как будущий выпускник.              — Ох, налоги во Франции, сами понимаете, намного выше наших, — продолжает Андрей, — в магазинах, например, они не включены в стоимость на ценнике, поэтому на кассе вас ожидает сюрприз. Ко всему привыкаешь, мы уже как-то смирились. Пет-              — Перестань хвастаться, — шикает Женя, пока Андрей не успевает ляпнуть то, чего не следует. Вот уж только имён не хватало.              — Жень, ну ты чего, — Лиза — выпуск на два года раньше них, школьный совет, председательница — легонько толкает его. — Это ты всё, поди, от него знаешь. Тем более, — в самое ухо добавляет она, понижая голос, — у этих дамочек скоро лица треснут от улыбок.              Эти улыбки, если честно, больше похожи на оскал. Кажется, их мужьям — если они есть и ждут их дома — сегодня вечером будет очень-очень грустно. Потому что какой-то Андрей из А-шек увёз свою любимую жить во Францию, а их Валерочка даже в Турцию летом свозить не может. И не дай Бог им узнать, что это не Андрюшенька увёз, а его увезли, крепко взяв за руку и также крепко тайком поцеловав его в тесной кабинке туалета в аэропорту.              — Это правда та-а-ак интересно!              — Да-да, Андрюшенька, продолжай. А как вы визу получили?              — Сложно было язык учить? А если совсем без языка поехать, то что?              Женя хочет в туалет. Женя надеется, что Андрей будет показывать фотки на фоне Эйфелевой башни, исключительно на которых он один, а не те, что он присылал ему — где Петя целует его в щёку, а сам он морщится от удовольствия, как котёнок.              — Я отойду, — кивает он веселящейся от ситуации и третьего бокала вина Лизе. — Умоляю, пригляди за ним.              — Жень, он уже не маленький, если что, — поучает она, но кивает и машет рукой, мол, вали-вали, и без тебя справимся.              Так вот уж где-где, а в мужском туалете Марка Женя никак не ожидал встретить. Не такое уж неожиданное место, если подумать, но он почему-то был уверен, что тот давно ушёл. А тот определённо глушит что-то нелегально пронесённое в школу в запертом туалете.              — Могу и к директору отвести.              Дверь неожиданно открывается и в щёлочку выглядывает блестящий серый глаз.              — Время идёт, а методы не меняются? — звучит скорее иронично, чем обиженно. Женя шутит, а Марк это хорошо понимает.              — А ты всё также нарушаешь правила, получается?              Марк смеётся и отворяет дверь шире. Неяркий оранжевый свет из коридора падает на раскрасневшееся от алкоголя и смеха лицо, растрёпанные волосы и выправленную из брюк рубашку. Артур не показывается, что Женя уверен, что он там.              — И я думаю, за распитие алкогольных напитков на территории школы наказание будет похуже, чем за беготню по коридорам, — добавляет Женя, оглядывая Марка с ног до головы. Когда тот был на сцене, он отметил себе, как тому идёт классика, но небрежная классика? потрёпанная классика? совершенно не классическая классика? У Жени почему-то сосёт под ложечкой.              — Но ты же нас не сдашь? — поводит одной бровью Марк. — Если хочешь, можешь присоединиться, — он жестом приглашает внутрь.              Женя кивает уверенно и протискивается внутрь. Мысль о том, что происходящее — он зависает с пьяными малолетками в школьном туалете — как-то неправильно, неприятно ворочается где-то у правого виска, но он не достаточно трезв, чтобы сосредоточиться на ней. Ему как-то… прикольно. Это что-то, чего он никогда не позволял себе в школьные годы, да и не хотелось как-то. Всё равно в столовой на первом этаже Андрей бьёт рекорды по неправильности, так что такие шалости — почти ничто. Почти.              Ему даже не даёт по голове осознание, что это тот же туалет, в котором он справлялся с истерикой три года назад после эпизода за гаражами. Школьные туалеты все как один похожи друг на друга, ничего удивительного в том, чтобы не помнить над какой из белых потрескавшихся раковин ты глубоко дышал, размазывая пахнущую канализацией воду из-под крана по лицу. Глубоко дышал и боролся с быстро колотящимся где-то под хрупкими рёбрами сердцем.              — Здравствуй, Артур, — улыбается он сидящему на подоконнике пареньку. Тот вяло машет рукой в ответ на приветствие и сдавленно хихикает. Судя по тому, что он прижимается виском к прохладной поверхности окна, ему не очень хорошо. Рядом стоит открытая пачка «Доброго» апельсинового сока. Женя выгибает бровь и снова смотрит на Марка.              Тот пожимает плечами и закрывает туалет на щеколду.              — Водка.              — Мгм, водка, — будто многозначительно кивает Женя. — А не рановато ли?              — Ну-у, — тянет Марк, вставая рядом и тоже глядя на бледноватого Артура. Нет, тому вообще не хорошо. — Время уже восемь.              — Я не в том смысле, — шутку Женя не оценивает. Он хоть никогда не пил в подростковом возрасте, но примерно понимает, что крепкие напитки нехорошо бьют по не сформировавшемуся организму. — Артур, ты как?              — Я-а-а в порядке, — мямлит тот, растягивая губы в улыбке. — Ма-арк, зачем ты его позвал?              — А что не так? — Марк подсаживается на подоконник и открывает пачку «сока». Делает несколько больших глотков, чуть заметно морщится и тыльной стороной ладони вытирает губы. Женя непроизвольно сглатывает. Хочется самого себя спросить, что не так в таком простом жесте, но мысли превращаются в кисель то ли от духоты в маленьком помещении, то ли от запаха табака.              Эти чертята ещё и курят в окошко. Это тянет на нехилый такой школьный скандал.              — Он же не весёлый, — бурчит Артур, поворачивая голову, чтобы лбом прижаться к стеклу. Ощущение прохлады вызывает у него облегчённый вздох. — Ты сам говорил.              Марк прыскает, косясь на Женю, и Артур смех подхватывает, хоть и не так ярко. Женя кривит губы. Зачем он вообще зашёл? Ах да-              — Я хочу в туалет, — честно говорит он.              — У нас в школе мало толчков? — любопытствует Марк, интерес в голосе почти что искренний. Актёр, ей-Богу, актёр.              — Все заняты.              — Поэтому ты торчал перед этим? Больше негде было ждать?              Один-ноль. И не в пользу Жени. Сейчас ему самому уже интересно, почему он просто не пошёл в другой туалет. Вероятно, потому что возможность поймать Марка вне сцены выдалась только такая. А вообще-то… зачем ему вообще хотелось его увидеть?              Хрен уже знает. Мочевой пузырь неприятно сдавливает.              — Я серьёзно, — он пытается придать голосу уверенности, хотя ещё пара минут и он позорно обмочится в штаны. — Хочу ссать.              Марк ржёт, но приглашающим жестом машет рукой в сторону унитазов, огороженных друг от друга выкрашенными в противный голубой цвет деревянными перегородками.              — Прошу вас, Евгений, — торжественно говорит он. — Выбирайте себе трон.              Женя поджимает губы и отходит к дальней кабинке, стараясь оказаться как можно дальше от парней. Артур, кажется, вообще потерял связь с реальностью. Он тяжело дышит, влажное дыхание оседает на стекле крошечными капельками конденсата. Губы беззвучно двигаются, словно он бормочет что-то, понятное одному ему. На тычок в плечо от Марка он реагирует примерно никак.              — Не смотрите, — зачем-то предупреждает Женя, звеня ремнём.              — Больно надо, — хмыкает Марк. — Членов мы что ли не видели, да, Артур?              Того хватает на невнятное угу и тяжёлый вздох. Марк тянется, чтобы открыть форточку и впустить свежий воздух с улицы. «Хорошо, что догадался,» — думает Женя, глядя прямо перед собой и справляя нужду. Алкоголь помогает избавиться от любого стыда, а оброненный комментарий про члены, если честно, очень справедливый.              — Марк, — хрипит Артур, когда Женя уже нажимает кнопку смыва и облегчённо вздыхает. — Меня сейчас вырвет, — признаётся он, отрываясь от стекла. Он неловко слезает с подоконника и хочет, было, пойти в направлении ряда унитазов, но его ведёт. Марк подхватывает его за талию и принимает вес на себя. Они бы не были лучшими друзьями, если бы не были готовы подставить своё плечо в случае необходимости.              Пока Женя замирает, совершенно растерявшись, Марк ведёт-тащит пьяное тело к ближайшему унитазу и помогает Артуру опуститься на колени. И Жене совсем не хочется ни видеть, ни слышать то, что происходит после этого.                            Они снова оказываются за теми же ржавыми гаражами, что и несколько лет назад. Артур прочистил желудок, не без помощи Марка умылся, не без помощи сгонявшего в столовую Жени был напоен холодной водой и не без помощи хмурого Андрея посажен в такси и отправлен домой. Комментарий «нахуй тебе эти малолетки?» от последнего был успешно проигнорирован Женей и его приступом гиперответственности. Андрей вернулся на банкет, а парни решили подышать свежим воздухом.              Воздух действительно оказался более чем свежим. Даже днём, когда Андрей и Женя шли к школе, ветер щипал щёки и забирался под шарфы. А к ночи ближе стало совсем зябко. Женя кутается в шерстяное пальто и поплотнее заматывает шарф. Марка, будто, совсем не трогает погода, его толстая короткая куртка распахнута, и Жене физически больно смотреть на его голое горло.              — Как тебе не холодно? — под нос себе бормочет Женя, утыкаясь носом в шарф. Ему даже так холодно.              — Водка, — второй раз за вечер говорит Марк, роясь в карманах.              — Я виски пил, — зачем-то говорит Женя, словно этот факт должен как-то объяснить, почему он дрожит даже полностью в одежде.              — Мало, видимо, пил, — замечают в ответ.              Женя слышит тихий щелчок и улавливает краем глаза вспышку света. Марк закуривает совершенно обыденным жестом, тот час же убирая пачку и зажигалку обратно в карман.              — Всё ещё не куришь? — спрашивает, привлекая внимание. Женя мотает головой, но сосредотачивает взгляд на Марке. Тот выглядит так естественно, прижавшись губами к фильтру и выдыхая белые облачка в тёмное, чернильное небо. — Зря. После такого надо. Меня самого чуть не вырвало.              Об этом думать не хочется, потому что желудок как-то подозрительно сжимается, а в горле собирается кислота. И если всё дальше будет в порядке, то эта кислота никуда дальше не продвинется.              Женя заставляет себя расслабиться и не дрожать под порывами ледяного ветра. Он удивлён, что всё ещё ни разу не шёл снег, но не то чтобы сильно этого хочет. Ничего красивого в этом снеге всё равно не будет, он очень быстро превратится в отвратительно хлюпающую под ногами серую кашу, а белые островки, которые не успеют растаять, будут напоминать насмешку природы.              Марк вслух усмехается:              — Хочешь снова по-цыгански раскурить?              Женя страшно округляет глаза. Потому что, ну, пиздец? В семнадцать лет он просто не знал, как это, поэтому и оказался в той странной ситуации. Странной, потому что а) он почти_поцеловался с парнем; б) потому что ему почти_понравилось; в) потому что он не гей. Ему всегда нравились и нравятся девушки. Он целовался с ними, гулял за руку и крепко обнимал.              Он даже на них дрочил. Обязательно закрывал глаза, прежде чем кончить, но дрочил на самое натуральное порно, которое можно найти. Обязательно мужчина и обязательно женщина, обязательно совершенно обычный секс.              Немного стыдно признавать, но к двадцати годам он так ни с кем и не спал. Просто как-то… не за чем было. Он не торопится, как любит говорить его бабушка — всему своё время.              Но он точно не гей.              — Не хочу, — отвечает он, отворачиваясь и пропуская какую-то странную улыбку Марка. Если бы он её заметил, наверное, не остался бы стоять рядом.              — Почему? — тон заигрывающий. И так быть точно не должно быть.              Потому что Марку по закону ещё даже нельзя курить? Потому что Женя, как единственный взрослый из них двоих, должен по-хорошему отобрать у него и сигареты, и оставшийся в туалете на третьем этаже алкоголь и сдать его? Потому что они, в принципе, не должны стоять ночью за гаражами, где мрак разгоняет только тусклый свет фонарей, что стоят вдоль бетонированной дорожки?              Потому что Жене страшно, что случится то же, что и в прошлый раз, а это неправильно?              — Потому что не хочу, — повторяет он вслух вместо того, чтобы озвучить хоть одну из мыслей, роящихся в голове. — Тебе вообще курить не стоит, — добавляет нравоучительно.              — Ты не думаешь, что поздно включать взрослого?              — Я его не выключал, — Жене правда хочется верить, что это так.              — Ты караулил меня у туалета, это не очень по-взрослому, — замечает Марк перед тем как глубоко затянуться.              — Я хотел в туалет.              — Ты пошёл со мной курить, хотя я несовершеннолетний. Тоже не по-взрослому.              — Я приглядываю за тобой, — находится Женя.              — Ты даже не смотришь на меня после того, как я предложил тебе выкурить со мной сигарету. Это по-детски.              Два-ноль. Жене не везёт в игре сегодня. Он поднимает глаза и смотрит на Марка. И удивляется ответному взгляду: в темноте его глаза почти сияют, хотя это по природе невозможно, потому что у людей нет генов, отвечающих за-              — Я хочу тебя поцеловать, — говорит Марк, выпуская дым.              Три-ноль, бесспорная победа. Или проигрыш. У Жени в горле встаёт ком и он закашливается в попытке избавиться от него. Он не ослышался, Марк правда это сказал?              — Так нельзя, — сипит он и делает шаг назад.              Марк безразлично пожимает плечами и щелчком отбрасывает ненужный фильтр.              — Кто сказал?              — Уголовный кодекс Российской Федерации, — Женя не понимает, как способен ещё выстраивать предложения, потому что в голове воет сирена и загораются красные огни.              — Мне шестнадцать, я уже достиг возраста согласия.              Блять, напомните, пожалуйста, кто из них кого старше? Почему подросток ведёт себя разумнее взрослого? Хотя про «разумнее» можно, конечно, поспорить. Целовать людей того же пола — неразумно. Целовать людей того же пола, которые старше себя на четыре года — крайне не разумно.              — Для поцелуев нужен возраст согласия? — ляпает Женя.              — Вот именно, — кивает Марк, приближаясь. — Для поцелуев нужно только согласие.              Сглатывать тяжело, моргать ещё труднее, дышать — невозможно. Не потому что воздух такой холодный, что жжёт ноздри, а потому что у Жени цепенеет тело. Он пытается отступить ещё дальше, возможно, позорно сбежать, но, по всем законам жанра, спотыкается о кирпич, так неудачно выглядывающий из-под земли. Нерадивым строителям хочется оторвать руки. Если, конечно, именно они этот кирпич обронили какие-нибудь -дцать лет назад. Может, тогда ещё и Марка не было, а кирпич этот блядский тут лежал и ждал своего часа, чтобы оказаться на пути жениной пятки. Он на секунду теряет баланс и готовится свалиться на землю. Пусть он будет сгорать от стыда, лёжа на земле в определённо неприглядной позе, но хотя бы не делать ничего неправильного. Неестественного.              И — ну конечно — как в самых сопливых мелодрамах, он не успевает коснуться земли, прежде чем его подхватывают за талию. Марк оказывается на удивление сильным. Жене отчего-то думается, что ему частенько приходится таскать друзей во время и после их попоек. Может быть, поэтому хватка такая железная.              Марк тянет его на себя, преодолевая силу гравитации, и Женя почти валится на него вместо земли, но это только почти. Потому что руки Марка держат очень крепко, потому что его лицо оказывается непозволительно близко, даже несмотря на разницу в росте, потому что с губ Жени едва успевает сорваться жалкое «не надо», когда Марк впечатывается губами в его губы.              Он дёргает головой, пытаясь вырваться, но тело его явно подводит. Вместо ругани и проклятий изо рта вырывается какой-то жалобный скулёж, когда Марк прикусывает его нижнюю губу. Ощущение не-пра-виль-нос-ти никуда не уходит, оно только сильнее стучит в черепной коробке, грозясь взорвать её. Но сердце бьётся в груди загнанной бабочкой, шум крылышек слышен даже в ушах.              Его руки плетьми висят по бокам, он не может — не смеет — обнять Марка в ответ. Зато Марк много чего смеет. Он смеет гладить его по спине, оттягивать шарф, проводить холодными ладошками по затылку, большим пальцем вести по скуле.              Женины губы не движутся, он не может — не смеет — ответить на поцелуй. Зато губы Марка много чего смеют. Они смеют влажно его целовать, всасывать поочерёдно то верхнюю, то нижнюю губу, мазками вести по щекам и челюсти, давая Жене возможность вдохнуть через рот, а потом возвращаться обратно к зацелованным-искусанным острыми зубами губам.              Женя не движется и, кажется, едва дышит. Если он двинется, всё будет кончено. Для него в том числе.              В голове набатом стучит мысль о том, что целовать шестнадцатилетних мальчиков неправильно. И наслаждаться тем, как они тебя целуют неправильно.              — Пожалуйста, — он знает, что звучит жалко, но он готов молить, чтобы Марк прекратил. — Не надо.              — Почему? — кажется, Марк снова в возрасте почемучки и ему необходимо знать причину для всего на свете. — Разве это плохо?              — Да, — шепчет Женя, пока Марк целует его обветренные щёки. Его никогда никто так хорошо не целовал. И несмотря на неправильность, ему очень-очень, просто ужасно нравится. — Остановись, — не останавливайся, — я так не могу, — могу, пожалуйста, целуй, — нам нельзя.              Ведь правда нельзя. Ни по законам природы, ни по законам государства, ни по моральным законам.              — А я на всё это нельзя, — шепчет Марк куда-то в кожу, — говорю «можно».              Его рука спускается по спине на поясницу, оглаживает ягодицы и резко перемещается вперёд, раздвигает полы пальто и накрывает женин пах. И это становится точкой. Даже не так — огромным восклицательным знаком.              Женя с силой отталкивает от себя Марка, на нетвёрдых ногах семенит назад и прикрывает рот ладонью. Что они наделали? Что он наделал? Что натворил Марк?              — Ты больной, — едва слышно говорит Женя. На языке — всё ещё вкус апельсинового сока, горечь водки и, ему кажется, яд. — Сумасшедший, — трясёт головой, словно сбрасывая наваждение.              Марк смотрит шало, облизывает нижнюю губу и улыбается, как ни в чём не бывало. Так, словно он не целовался с парнем и клал свою руку ему на член. Словно не почувствовал, что тот встал.              — А что такого?              — А что такого, блять? — Жене хочется накричать на него, может быть, пару раз толкнуть и попытаться выбить всё дурь. То ли из него, то ли из себя. — Ты меня поцеловал!              — Поцеловал и? — невозмутимо говорит Марк, снова доставая сигареты.              — И… и облапал! — Женя задыхается, ему кажется совсем-совсем не хватает воздуха.              — Я думал, тебе понравится, — пожимает плечами.              Ему и понравилось, но он похоронит эту мысль глубоко в сознании. Потому что у него не должно было встать на почти ребёнка, ему вообще никогда и ни за что не надо было его целовать. Но он и не поцеловал, поцеловали его.              — Пошёл ты, Марк, — шипит Женя через прижатую к губам ладонь. Ему хочется помыть рот с мылом и чистить зубы до тех пор, пока из дёсен не пойдёт кровь.              Возможно, он слишком сильно реагирует, но… но, чёрт возьми, ему всегда нравились только девушки, он всегда целовал только девушек и у него всегда вставало только на девушек. Он не гей.              — Мне нужно уйти, — тихо говорит Женя, пятясь. — Не смей больше никогда ко мне прикасаться. Ты больной, а всё это, — он взмахивает свободной рукой, — неправильно.              — Хорошо, — отвечает Марк. Его, будто, злые слова не трогают. Может быть, так и есть.                            Но если Марк — больной и неправильный, то Женя, очевидно, тоже. Потому что оказавшись ночью в своей квартире — первое съёмное жилье подальше от родителей — он до красноты скоблит жёсткой мочалкой всё тело, вонючим хозяйственным мылом трёт лицо и трижды чистит зубы. А потом плачет, закрывшись в душевой кабинке метр на метр, и, неровно дёргая ладонью, дрочит.