(Во)схождение

      – Эрвин. Э-рви-и-ин!       – А? – забеспокоился он спросонья. – Что случилось? Я проспал свой будильник?       – Уже минут десять как, – ответил сидевший на краешке кровати Леопольд. – Я бы тебя ещё немного позже поднял, но у тебя там какая-то истерика в сообщениях. Наверное, это важно.       – М-м...       Эрвин приподнялся на локте, потирая глаза и нащупывая телефон, как раз снова пискнувший, и Леопольд, интересуясь причиной переполоха с утра пораньше (наверняка проснулся от звука приходивших сообщений, а не под собственный будильник), наклонился, с любопытством заглядывая в экран.       – Ты бы ещё лёг на меня, – буркнул Эрвин, не сдержавшись.       – Да? Спасибо, что разреши... – Леопольд осёкся на полуслове, когда увидел фотографию, присланную в общий чат президиума. Точнее, его остатков, почти истерически вопрошавших друг друга о том, что происходило, и что дальше делать. – Зачем они это переслали сюда? Это вообще в локальную сеть нельзя было выпускать!       Эрвин поднял взгляд, без слов выражая им вопрос, и Леопольд, совершенно правильно его поняв, пояснил:       – Сервер, на котором хранятся все эти переписки и к которому все привыкли, находится, разумеется, на ковчеге. И хоть информация хранится в зашифрованном виде, я более чем уверен, что кто-то из спецов в службе безопасности, которому делать нечего, периодически почитывает чужие разговоры от скуки. Понимаешь? Скоро это будет везде.       Вздохнув, Эрвин констатировал:       – Мне нужно вовремя на это отреагировать. Н-да... подвинься, будь добр. И что о таком обычно говорят?       – А мне почём знать? – отодвинувшийся Леопольд изогнул бровь. – Никогда в такое не вслушивался.       Эрвин уселся, всё ещё пребывая в некоторого рода прострации. Люсьен, накрученный им вчера до предела, без особых изысков повесился, а теперь ему нужно было что-то по этому поводу огласить, а мозг как об этом человеке забыл после вчерашнего, так и не желал вспоминать. Что же сказать...       – Эй, ты, это... встряхнись как-то, что ли, – Леопольд толкнул его плечом. – Кофе?       – Лучше чай, если ты ещё успеваешь, – Эрвин ненадолго поднялся, чтобы перебраться на стул, и, ткнув кнопку включения компьютера, застыл над клавиатурой, пытаясь что-то сообразить.       – Ну, что ты? – снова потормошил его вернувшийся с кружкой чая Леопольд. – Ты что, болеть взялся?       – Видел бы ты, сколько там было грязи, – невыразительно отозвался он. – Я вчера и отмыться-то, оказывается, не сумел.       – Потом отмоешься, – непреклонно заявил Леопольд. – Давай, взялся, написал, рассказал, а потом плескаться будешь. Ну?       – Легко тебе...       Леопольд мрачно угукнул.       – Попробуй постоять пару часов без дела, – буркнул он. – Завоешь с тоски. Всё, я пошёл. А ты работай!       Эрвин кисло угукнул в ответ.       Когда Леопольд ушёл, он первым делом снова открыл чат президиума – ответить и уже оправдать своё молчаливое присутствие.       «А с чего вдруг?» – написал он первым делом, сразу избегая оборонительной позиции. – «Всё же нормально было. У него что-то случилось?»       На него хором чуть ли не заорали, что понятия не имели, и что юрист вчера, вообще-то, направлялся к нему самому, чтобы поговорить, а вернулся сам не свой. На это Эрвин, усмехнувшись, ответил, что вчера никаких конфликтов у них не было, чтобы кому-то быть не своим, и что это, вообще-то, очень походило на какое-то несуразное обвинение. Обвиняющая сторона сразу ушла в защиту. Не упуская момент, он, имитируя обескураженность, спросил, не замечали ли они, чтобы умершего что-то беспокоило, на что, естественно, получил отрицательный ответ: никому не хотелось быть в чем-то уличённым, даже если какие-то конфликты имели место быть. В последнем случае можно было бы кое-кому авторитет подорвать, но... Люсьен не был человеком, который мог из-за дрязг так огорчиться. Во всяком случае из-за тюфяков, каковыми тот считал Джошуа и Арнольда. Разве что подводить всё к навалившемуся личному кризису, состоявшему из множества мелких проблем...       Определившись с вариантом, к которому он в итоге мог всё подводить, он взялся за работу. Через полчаса он уже был готов записывать обращение. Подготовившись и технически, он начал зачитывать: вчера вечером мой дорогой друг, и всё такое... Записать ему удалось полностью с первого раза, несмотря на то, что его с самого начала начало подташнивать от самого себя и пресловутого «дорогого друга». Однако делать было нечего: он интересовался предыдущей перепиской, как и соответствующими воспоминаниями юриста, и выходило, что Айзек и Люсьен действительно были друзьями. Теперь точно придётся отмываться ещё раз...       Обнародовав запись, кроме основного посыла содержавшую призыв сообщать ему любые подробности о известных кому-либо конфликтах, в которые был вовлечён Люсьен (проще говоря, призыв свидетельствовать и помогать расследованию), он устало подпёр лоб ладонью. Хотелось ещё немного поспать, но этого он пока что себе позволить не мог. У него ещё была работа, было много материалов, которые ещё следовало освоить, чтобы иметь понятие о той научной работе, которую он собирался заказать, и освоить в кратчайшие сроки. Ему нужно было понимать, что там будут делать, как и из каких соображений, а просить объяснять ему простейшие вещи он не хотел.       Едва он собрался с мыслями, ему пришло сообщение от Дмитрия. С просьбой встретиться и переговорить с глазу на глаз. Исключительно с глазу на глаз. У него сперва даже зачесались руки переспросить насчёт того, явится ли тот даже без вездесущего помощника, однако он сдержался, только поинтересовавшись, случилось ли что-нибудь. Ответили ему расплывчато; он бы и отказался, но у него возникло странное предчувствие, и он согласился, попросив после этого Леопольда ещё раз сопроводить гостей. Как бы его восточный товарищ не передумал оставаться даже на месяц...       К тому моменту как все трое (Дмитрий и впрямь не стал выбираться со своего корабля без охранника) добрались до его приёмной, он уже слегка нервничал оттого, что не знал чётко причины, по которой его попросили увидеться, да ещё и целиком конфиденциально; предположение у него было только одно: что-то пошло не так с чужими эсперами.       – Доброе утро... – вошедший Дмитрий немного помедлил, похоже, собираясь назвать его по должности, и он, не желая ощущать подоплёку в этой заминке, прервал того:       – Доброе утро! Как прошла ваша ночь? Всё в порядке?       – Спокойно, благодарю, – отозвался Дмитрий. – Только несколько... тревожно на новом месте. Могу ли я поговорить с вами наедине?       – Конечно. Сэр Кортс, прошу вас, оставьте нас ненадолго.       Дмитрий лишь показал своему охраннику взглядом на дверь, и тот уже туда направился, едва заметно кивнув. А вот Леопольд немного помедлил, спиной отступив к двери и неодобрительно глядя на него; на лице у того буквально читалось нежелание оставлять его наедине с чужим вооружёным человеком. «Иди», отправил ему мысленный сигнал Эрвин, и тот всё же неохотно повернулся, чтобы уйти, первым пропустив чужого охранника. Закрыв за ними дверь, Эрвин перевел взгляд на Дмитрия:       – Слушаю.       – Голос на вашей записи другой, – в лоб сообщил тот. Кого-нибудь другого это могло выбить из равновесия, но он не лыком был шит, чтобы теряться.       – Преобразователь речи, – согласился он, чуточку, но дружелюбно улыбаясь.       – Почему? О вас не знают?       – Понятия не имеют.       А вот теперь растерялся Дмитрий. Эрвин чётко это увидел. Однако тот быстро взял себя в руки, тут же, похоже, решив опять пойти в наступление: из кармана пиджака был извлечён какой-то небольшой прибор, который Эрвин сперва принял за диктофон. Его Дмитрий положил на стол.       – Это специфический детектор, – поведал тот.       – И он сработал у вашего помощника в прошлый раз, – отозвался Эрвин, снова не позволив сбить себя с толку. Значит, предположил он тогда совершенно верно... – Что ж, похоже, я специфический человек.       – Вы эспер.       – О, прошу вас... я бы с большим удовольствием изжил это слово из всех существующих словарей.       Дмитрий побарабанил пальцами по столешнице, словно пока что не знал, что сказать.       – Вы собираетесь сменить состав вашего органа правления, чтобы вас ни в чём не заподозрили, – снова заговорил тот. Так... а почему к нему вообще пришли в этом разбираться? У Дмитрия тоже появились на него какие-то планы?       – Нет, я избавляюсь от него в принципе.       Брови у Дмитрия поползли вверх. Во взгляд же вернулся прежний интерес.       – И что вы... что вы собираетесь слепить?       – Я собираюсь оставить только две прослойки. Армия – и все остальные.       – А правление?       – А себя я зачислю в первую. Я и так являюсь главным военнокомандующим на этом ковчеге.       – Ага... удержать-то сможете? – почти с праздным любопытством поинтересовался Дмитрий.       Эрвин пожал плечами:       – А у меня больше выбора нет.       – О как... любопытно. Так зачем мы вам на самом деле? – вернулся Дмитрий к атаке вопросами, ожидая, похоже, что он от неожиданности насчёт чего-то проболтается.       Эрвин снова пожал плечами.       – Мне нужны люди, на которых я могу опереться. Которые знают, что такое субординация и честь.       – Сколько вам лет?       – Триста восемьдесят четыре.       Дмитрий поперхнулся.       – Что, простите? – сипло переспросил он, откашлявшись. – Я не ослышался?       Вздохнув, Эрвин поведал тому – в сильно сокращённом виде, – что это Леопольд, прознав, что он жил так долго и мог ещё столько же, впихнул его на это место.       – Я ещё помню вещи другими, – добавил он, подводя своеобразный итог сказанному. – И то, во что всё вокруг превратилось, мне не нравится. Всё, что мне нужно – построить что-то лучшее, и чтобы потом никто не мешал мне с этим работать. Да и вообще, чтобы не трогали. После стольких лет кочевничества с удовольствием посижу на одном месте ещё столько же.       Он немного помолчал, глядя на пребывавшего в прострации Дмитрия, а затем, подняв взгляд к потолку, произнёс в пространство, без стеснения сыграв на чужой совести:       – И зачем я вам всё это рассказал...       – От меня никто ничего не услышит! – Дмитрий успокаивающе поднял ладони. – Я вас не выдам. Мне это ни к чему. Мне, быть может, лучше даже...       Он замолчал, и на этот раз Эрвин тоже промолчал, не мешая оформлять мысль.       – Очень... благородная цель у вас, – наконец высказался тот. – Я бы, скорее, предположил, что вы заняли бы то же положение, что и предыдущий Президент, сугубо из обиды на жизнь. Простите, что я откровенен и лезу не в своё дело, но в это сложно поверить. С другой стороны, если вы видели вещи прежними...       Он снова побарабанил пальцами по столешнице, но уже не беспокойно, просто задумчиво, и до Эрвина вдруг дошло, что этот человек не боялся быть с ним наедине, зная, что он был эспером. Вообще не боялся, словно ощущал рядом с ним то же спокойствие, в котором он сам сейчас пребывал.       – Спасибо, что продолжаете называть меня на «вы», даже зная, кто я, – снова надавил он тому на совесть, пытаясь расположить к себе ещё больше. Ему крайне нужен был человек, который мог бы самостоятельно поступать правильно, без контроля и без траты времени на совещания. И не один. А у Дмитрия ещё и в подчинении таких было много.       Тот взглянул на него с некоторым удивлением, а затем вдруг помрачнел, опустив взгляд.       – Мне жаль, что для вас это вещь, за которую нужно благодарить. И тогда... я должен ещё раз поблагодарить вас за то, как вы решили поступить с моими эсперами. Вы дали им возможность вернуться к нормальной жизни, если они останутся. Теперь я понимаю, почему. Президент, о котором я слышал, вероятно, не позволил бы им даже шагу ступить на ковчег. Полагаю, я вынужден буду остаться надолго, если всё будет в порядке, потому что если я решу уйти, они последуют за мной, даже если хотели бы остаться, и... я надеюсь, что всё будет в порядке, – Дмитрий улыбнулся. Эрвин опять поймал себя на ответной улыбке.       – Я постараюсь не вовлекать вас в разборки с оставшимися двумя членами президиума, – пообещал он. – Но я ничего не могу обещать ввиду того, что один из них крайне дружелюбен и может пойти знакомиться. Или пытаться привлечь вас к какого-либо рода деятельности, – Эрвин намекающе приподнял брови.       Дмитрий усмехнулся.       – Я понял. Мне передать вам это или поступать на своё усмотрение?       – Только передать! – Эрвин поднял палец. – Я не хочу, чтобы на вас упала даже тень подозрения.       – Так у нас с вами предполагается официальное сотрудничество?       – Разумеется. Мне понадобится помощь с делами. Буду рад, если вы протянете мне руку.       Дмитрий поднялся, и Эрвин сообразил, что тот собирался так и сделать, но в прямом смысле.       – О, я не имел в виду буквально... – он встал и сам, не желая обижать собеседника, и ему и в самом деле протянули руку. И ему не оставалось ничего другого, кроме как протянуть свою в ответ.       – Я до сих пор гадаю, почему вы так и не стали пробовать прополоскать мне мозги, – поведал ему Дмитрий, крепко стиснув его кисть.       – А откуда вам знать, что я так не сделал? – почти игриво поинтересовался в ответ Эрвин. Он-то вполне мог попробовать так и сделать, а потом стереть память о внешнем вмешательстве.       Дмитрий коротко указал на оставшийся на столе детектор:       – История показаний. Я не увидел ничего, кроме ровного фона – очень мощного, должен признать, – ни единого всплеска. Я уважаю честные переговоры.       Эрвин почти счастливо улыбнулся: ему нравилось, что на это обращали внимание и ценили. И сообразительность этих людей ему ой как нравилась... Он, конечно, мог увидеть что-то в памяти касательно этого детектора, однако за прибором мог ещё послеживать кто-то из доверенных лиц, как и за его исчезновением либо поломкой.       – Прекрасный способ. У нас всё лежало на службе безопасности, отслеживавшей показания в режиме реального времени. Беспорядки подавить можно, однако могу себе представить, что кто-нибудь пропустит крохотный, но очень важный впоследствии всплеск.       – Ну, это требует больше ресурсов. Больше памяти. Вы... – Дмитрий немного замялся, словно только что понял, что он мог в этом не разбираться.       – Я понимаю, – заверил его Эрвин. – Но я думаю, что на безопасности экономить нельзя.       – Аналогично, – Дмитрий улыбнулся.       На этом они разошлись. Эрвин с облегчением плюхнулся на кровать, уже заранее догадываясь, что любопытный Леопольд сопроводит гостей обратно и примчится выспрашивать подробности (а то и ругать), так что он мог позволить себе ненадолго прикрыть глаза – тот всё равно его разбудит.       – Совсем страх потерял? – чуть ли не с порога зашипел примчавшийся Леопольд, и он, уже успевший задремать, потянулся, зевая. – М?.. Ты всё-таки перебирал ему извилины?       – Да ничего я ему не перебирал. У них с этим делом такая хитрая система...       Пришлось пересказать разговор.       – Да как бы ты ему ни симпатизировал – чем ты думал? – вопросил Леопольд по окончании пересказа. – Оставаться наедине с человеком с оружием и неизвестной тебе степенью физической подготовки!       Эрвин ненадолго поднял глаза к потолку, старательно пытаясь не закатывать их.       – Я прямо сейчас остаюсь наедине с человеком с оружием и неизвестной мне степенью физической подготовки.       Леопольд фыркнул.       – Это другое. Это я!       Вздохнув, Эрвин уселся, потирая шею.       – Иди обратно на пост, – отправил он Леопольда. – Задерживаешься.       – Ты меня не отправляй! Сам знаю, куда мне идти и что делать.       Эрвин проводил того взглядом, гадая, с чего вдруг тот вздыбился. Леопольд так щерился, будто он был упрямо не слушавшимся щенком. Либо же дело всё ещё было в степени нужности и приближённости кого-либо кроме Леопольда. И когда же тот успокоится...       Остаток дня не принёс ему какого-либо рода тревог, и он спокойно учился, столь же спокойно осваивая всякие нюансы человеческой биологии: собственный организм он уже знал как свои же пять пальцев, и многое запоминать не пришлось. Потом он, придерживая немного гудевшую от изобилия информации голову, заполз под одеяло и так хорошо отоспался, что проснулся следующим утром сам, без будильника, бодрый как никогда (за последние десять лет, во всяком случае). По старой памяти ничего хорошего это не значило.       Однако и последующим днём ничего не случилось. К вечеру работы в части бывшего жилого отсека эсперов, которая ныне предназначалась для содержания гостей, завершились; процесс переселения прошел целиком гладко, нареканий никаких не возникло, и Эрвин вздохнул с облегчением, когда половина ковчега притихла, уснув. Вообще, логично было предположить, что как раз таки ночью начинались бы всякие тёмные дела, но он чувствовал, что всё будет в порядке.       Так и получилось. Пожалуй, это была самая спокойная его ночь за последнее время.       Утром ему снова написал Дмитрий, интересуясь тем, какие исследования он хотел проводить, и какие данные ему нужны были, и касательно последнего пункта у него чуть не затряслись пальцы от жадности; естественно, он хотел все данные, но просить все было бы откровенной наглостью. В конце концов, Дмитрий, ждавший ответа, заметил: «Вы долго думаете. Вы хотите попросить что-то специфическое?»; Эрвин, задумчиво ерошивший отросшие волосы на затылке, ещё немного повисел над клавиатурой, формулируя ответ, и, наконец, написал, что хотел бы всё, что не проходило под грифом «совершенно секретно» – то бишь, исключая информацию о вооружении, военных оснащении и разработках и всяких тайных проектах.       В ответ незамедлительно пришло короткое «почему?», над которым Эрвин немного подзавис, обдумывая контекст вопроса. В итоге он обошёлся уже привычной фразой о том, что уважал людей, с которыми работал, и больше его ни о чём не спрашивали, вместо этого порядочно уведомив о том, что очень много информации не имело переводов на другие языки. Эрвин отказываться всё равно не стал: достаточно было испросить перевод специфической терминологии, а с остальным он мог управиться сам – впоследствии у него намечалось много свободного времени. Это он и сделал.       Чуть позже ему написал Алистер, уведомляя его о том, что взял на себя инициативу распорядиться установить в закутке для обсуждений у учёных направленную на экран камеру и микрофон, чтобы он мог дистанционно присутствовать на всяческих заседаниях и конференциях, и он испытал давно позабытое переживание, которое не сразу сумел облечь в слова. А потом он сообразил, что ему захотелось того обнять. Алистер настолько облегчал ему жизнь, что он, оглядываясь назад, уже и не знал, что бы без того делал. От кучи мороки ведь избавил...       Возможно, Алистер хотел чего-то ещё. Возможно, Леопольд проболтался тому касательно чего-то. Друзья близкие, мог... Впрочем, если Алистер тоже хотел увидеть место приземления ковчега, то в этом никакой проблемы не было; того он примет в компанию долгожителей с распростёртыми объятиями.       Искренне поблагодарив Алистера за проявленную инициативу, он задумался о том, что в дальнейшем делать с нынешним методом хранения ресурсов, предполагавшим постоянную смену ключей доступа. После смерти Бартоломея часть работы того оставшиеся трое членов президиума разделили между собой без особых претензий, однако теперь тех оставалось всего двое, а это означало бы двенадцать часов работы в сутки, что изнеженных представителей высшего класса не устраивало; те даже вопрос об этом не поднимали, решив отмолчаться – вдруг он забудет. Не поднялась даже тема о взятии на освободившиеся место кого-то другого, которая также могла привести к увеличению объёма работы.       Ленивые твари, подумал Эрвин, морщась. Судя по имевшимся принципам наследования и принятия власти, передать освободившиеся места сейчас было некому, так что Джош с Арнольдом сейчас могли попытаться в срочном порядке жениться, чтобы посадить на свободные места своих жён. Может, официально закрыть должности... для чего пока что нет весомых причин. Как же быть...       Какое же чудовищно хрупкое положение у власти, если представить, что кто-то возьмётся за её свержение всерьёз.       Отодвинув все эти мысли в сторонку, Эрвин занялся вопросами армии. Теперь он каждый день разбирался в нынешнем её устройстве, обдумывая, что хотел бы видеть он сам в дальнейшем, и решал текущие вопросы и проблемы, даже самые, на первый взгляд, незначительные, обретая поддержку среди наиболее опасной для его положения прослойки. Для последнего он назначил Эдне, которая первая рискнула обратиться к нему напрямую, принимать похожие запросы и передавать ему для их решения – всё чин чином, всё как полагается... и, кажется, Эдна, всё ещё лучившаяся энтузиазмом, таким раскладом была вполне довольна. Может, Бартоломей считал, что нечего было даже утруждаться, и игнорировал какие-то просьбы...       К слову, было бы неплохо организовать что-то похожее и для рабочих, а то тех вместо эсперов по привычке в те же условия поставят. В таком случае...       А пусть женятся, решил Эрвин касательно Арнольда и Джоша. Как минимум с двадцатипятипроцентной вероятностью один из них возьмёт себе в жёны женщину из рабочих, и впоследствии с этой женщиной было бы удобно иметь дело. Что ж, вот и какие-никакие рельсы появились... можно что-то планировать. Жаль только, что всё это пришлось на начало совместной научной работы. Хоть спать не ложись...       Вернувшийся вечером Леопольд, уже успокоившийся, заметил:       – Знаешь, тебя с чего-то начали любить.       Вынужденно отвлёкшись от работы (Леопольда проще было просто послушать несколько минут, чем ссылаться на дела – всё равно на ушах своё отвиснет), Эрвин с сомнением приподнял брови.       – Ну, как любить... – расстегнувший рубашку Леопольд с удовольствием потянулся, разминая косточки. – Условно. Костерят за то, что ты гораздо раньше в эту должность не вступил, но незлобиво. Так, почти что в шутку.       – «Почти что», – Эрвин усмехнулся.       – Ну да, почти что. Знаешь... – Леопольд, отчего-то вдруг заколебавшись, взъерошил волосы. – Армия тоже, вроде как, хочет, чтобы её любили и заботились, а не только кормили, дрессировали и кричали «фас».       – Я догадывался.       – Так ты поэтому... ага. Продолжай.       – Что именно продолжать? – переспросил Эрвин, увидев, что взгляд у Леопольда сделался странным.       Тот мягко улыбнулся.       – Я понял, что ты строишь себе опору, – поведал ему Леопольд, и он понял, почему тот вернулся спокойным, а не всё ещё надувшимся: додумался. Додумался сам, сложив всё воедино. – Давай, строй её надёжной и крепкой. Я ведь буду её частью в дальнейшем, правда?       – Да я бы не отказался, чтобы ты приложил к этому руку, – заметил Эрвин, собираясь выложить ещё одну карту. Леопольд ведь недавно заявлял ему, что он планами не делится – так вот...       – М-м? – незамедлительно заинтересовался тот. – Ну-ка рассказывай. Что мне нужно делать теперь?       – Нет, пока что ты отдыхаешь. Ближайший месяц будет у меня очень загруженным, так что ничего нового начинать я не буду. Не забывай, у нас остаются ещё целых два члена президиума и непосредственно президиум как структура, от которой ещё нужно избавиться...       Вид у любопытного Леопольда сделался такой, словно тот сейчас встряхнёт его, чтобы он поскорее переходил к сути.       – ...Так что мне сейчас нужна защита, – закончил он, успешно подавив желание улыбнуться. Зато Леопольд с этим не справился, отчего-то заулыбавшись, и Эрвин вдруг осознал, что у того существовала потребность кому-то или чему-то служить – но непременно достойному. Похоже, до этого времени Леопольд испытывал некоторый моральный дискомфорт, быть может, даже не понимая причины. А потом у того появилась идея, и...       Возможно, ценность генетического материала Леопольда была выше, чем он предполагал. Серьёзно так выше. Эрвин уже много лет не слышал, чтобы в этой части света кто-нибудь даже заикался о такой службе, так что могло оказаться, что по сути своей Леопольд был столь же верным, как и восточные военные – только у тех это открыто воспитывалось, как и то, что это нужно было, чему бы человек ни служил, а Леопольду именно достойное подавай...       – А потом?       – Хм?.. Ах да, потом, – он вернулся мыслями к настоящему. – Потом я хотел бы, чтобы ты привёл в чувство нашу службу безопасности. Ты ведь работал там, всё знаешь. Мне нужно закрыть там дыры.       – Сделаем, – буднично согласился Леопольд. – У меня и время на обдумывание пока что будет, да?       – Ты в облаках только витать не начинай. А то упустишь что-нибудь важное...       – Да брось. Сам-то. Ты хоть обедал?       – М? – Эрвин притворился, что слышал это слово впервые. – Обедал?       – Серьёзно? – со вздохом вопросил Леопольд. – Слушай, завязывай с этими пропусками пищи. Заподозрят что-нибудь. Хотя бы заказывай, даже если не будешь; я приду – съем.       – Ты бы тоже... – Эрвин выразительно окинул того взглядом. – Завязывал.       Некоторое время Леопольд соображал, что он имел в виду. А потом возмущённо и неверяще вдохнул, не находя слов.       – Ты много стоишь, – добавил Эрвин. – Скоро в униформу перестанешь влезать.       – Да во всё я влезаю! – возмутился тот.       – Ну-ну. Дело твоё, конечно...       На этой ноте от него отстали, не став больше пересказывать случившееся за день, и он вернулся к работе; чуть позже Леопольд, внимательнее присмотревшийся к зеркалу, перестал дуться.       Дальше время потекло неощутимо. Джошуа, как он и предполагал, взялся жениться, причем выбрав женщину из рабочего класса, как ему сперва показалось, глупую достаточно, чтобы искренне этому обрадоваться (хотя он бы ещё присмотрелся – может, хорошо сыграла), а вот Арнольд пока что решил не обременять себя узами брака, наверное, посчитав, что втроём они сумеют справиться со всей работой, как было при Люсьене. Вот по этому поводу Эрвин пока что не знал, что думать; об Арнольде он знал меньше всего, поэтому ему сложно было понять, что это за человек на самом деле. У бывшего Президента тоже было не особенно много воспоминаний о ресурсоведе, и это немного сбивало его с толку: он привык располагать информацией заранее, ещё до того как иметь дело с человеком, и теперь чувствовал себя слегка неуютно.       Иногда он отвлекался на стычки между западными и восточными военными, возникавшие, как ни странно, между дальними-дальними родственниками: военные, общаясь между собой, выясняли, что когда-то кто-то из семьи переезжал на другое место, и почему-то сцеплялись. В конце концов, Эрвин, не выдержав, снова обратился ко всем, чтобы сказать, что все они были людьми, а страны остались далеко позади, и что людьми нужно было оставаться и дальше; после этого ссоры прекратились. Да и научная работа пошла поживее, когда препирательства про этому поводу прекратились и между учеными.       Однако значительных подвижек не было. На протяжении недели бараны с учёной степенью пытались найти общий язык в буквальном смысле, отказываясь переходить на чужую речь и чужую же терминологию. Прекратилось это тоже в один момент, когда прознавший об этом Дмитрий устроил своим учёным выговор, пристыдив за то, что те, будучи столь гостеприимно приняты, позволили себе выделываться. Эрвин узнал об этом не сразу, от Леопольда, привычно передававшего ему сплетни и слухи, и тут же, устыдившись и сам (он всё ещё не имел полного контроля над ковчегом – ни немедленного доклада, ни даже банальной прослушки не нашлось в бывшем отсеке эсперов-то...), отругал своих учёных болванов за недружелюбие к гостям и непонимание того, что речь была только инструментом и средством общения, а не чем-то фундаментальным, в отличие от тех же законов природы. Вот после этого работа действительно начала продвигаться полным ходом. Однако почти две недели были потеряны впустую. Впрочем, из этого Эрвин вынес для себя урок: когда речь шла о сроках, следовало оставлять на подобные вещи припуск, если ситуация это позволяла.       Когда месяц истёк, он снова встретился с Дмитрием, чтобы определиться с дальнейшими планами.       – Разговоры странные ходят, – задумчиво произнёс тот, сев напротив. Говорил открыто: они и в этот раз решили побеседовать сугубо с глазу на глаз.       – Какие разговоры? – насторожился Эрвин.       – Ваш... кхм... общительный, как вы метко выразились, снуёт везде и выводит всех на диалог. Причем местами откровенно провокационно, – поведал ему Дмитрий. – Я своим строго-настрого запретил с ним разговаривать. Однако он всё равно пытается что-то выведать и на что-то моих ребят настроить. Он начинает меня раздражать.       Последнее было произнесено совершенно спокойно, однако Эрвин отчетливо ощутил, что не будь он тут главным, Джошуа уже прикрутили бы гайки. А то и избавились.       – Простите, – с сожалением произнёс он. – Демократический строй... мало того, могу предположить, что прикрывается он тем, что демограф.       – Что, совсем за зад не взять?       Ой-ой, подумал Эрвин. Кажется, на самом деле Дмитрия это уже приличное время раздражало. Как бы не взбрыкнул...       – Пока что нет... я бы выждал, чтобы посмотреть, к чему это приведёт. Пока что меня любят больше.       – А вы и не подозреваете, на что способна пропаганда, да? – Дмитрий приподнял бровь. – М-м... что вы будете делать, если беспорядки начнёт затевать сторона, на которую вы опираетесь? Я, конечно, помогу, я обещал, однако... ваши действия? Лицо?       Эрвин нахмурился, хорошо понимая, о чём шла речь. И в самом деле, какое он будет иметь лицо, если не сумеет ничего предпринять... он-то опирался на Леопольда, Алистера и Эдну, вместе с тем кругом людей, которые пошли бы за этими тремя, но если за теми поостерегутся идти?..       – Эрвин... – снова заговорил Дмитрий. – Остановитесь. Вы перегорели.       – Что вы имеете в виду?       На мгновение ему показалось, что Дмитрий и впрямь был бы не прочь перехватить власть на ковчеге.       – Остановитесь. Вы слишком много взяли на себя в одночасье. Вам нужно немного отдохнуть, и тогда взглянуть на всё ещё разок.       Некоторое время Эрвин смотрел на того, борясь с громадным желанием почитать, о чём этот человек думал.       – Со мной всё в порядке, – осторожно произнёс он. Дмитрий вздохнул.       – Кто у вас на данный момент работает с правом?       Эрвин опустил взгляд. Он действительно никого не назначил вместо Люсьена. И за ним, оказывается, пристально следили...       – Эрвин, простите меня. Я знаю, что это не моё дело и что я не вправе давать здесь советы; я делаю это только потому, что вижу, что вы справляетесь. Вы даже способны компенсировать нехватку опыта управления жизненным опытом. Я хочу вас поддержать.       Эрвин с сомнением поглядел на того, несколько сомневаясь в такой степени благородства, и Дмитрий снова вздохнул.       – Послушайте, хороший политик обязан думать о будущем. И я знаю, что это не я буду жить ещё много лет.       – Я думаю, криокамеру мы успеем достроить, – забросил крючочек Эрвин, рассчитывая поймать интересную реакцию.       На лице у Дмитрия на протяжении нескольких мгновений можно было прочесть просьбу не держать его за идиота.       – Криосон не увеличит продолжительность мой жизни. Я это понимаю.       – Простите.       – Ничего. Я тоже через эту паранойю проходил. Всё будет в порядке. С хорошими людьми обычно не случается ничего хорошего, если они ничего за себя не ставят, однако я вижу, что вы уже начали заручаться поддержкой. Это значит, что всё будет в порядке.       – А почему вы так меня поддерживаете? – откровенно поинтересовался Эрвин. Ему и в самом деле было интересно, отчего к нему снизошли аж до советов. Может, он кого-то напоминал? – Если, конечно, я могу об этом спрашивать.       – Откровенно? – сразу же понял его Дмитрий. – Почему бы и нет. Я выбираю сторону.       – Сторону? – переспросил Эрвин.       – Именно. Очевидно, что вы и президиум – две разные стороны. Вы мне понравились, президиум – нет; уже на этом этапе выбор очевиден. Более того, не они убедили вас меня принять, а вы приняли меня вопреки тому, что им это не понравилось. И, наконец, вы – высшая власть. Человек в моём положении хочет говорить с вами. И это же положение очень часто обязывает принимать сторону, поэтому я её выбираю и держусь её. Я удовлетворил ваш интерес?       – В полной мере.       – Рад слышать, – Дмитрий вгляделся в его глаза, будто пытался, как эспер, прочесть его. – А какую сторону выбрали бы вы на моём месте?       – Свою.       Дмитрий усмехнулся:       – Да у вас хватка покрепче моей... Прекрасно. Я передаю ребятам, что мы остаёмся. Возможно, мне самому будет ещё чему поучиться.