Границы между жизнью и смертью туманны и подобны тени.
Кто скажет, где кончается одно и начинается другое?
Эдгар Аллан По
Разбитые ноги скользят по мокрой траве, а ледяные капли морозят кожу щек. Добежать до любого дома, главное — успеть добежать... Она споткнулась и, в кровь разодрав колени, проскользила по грязным камням. Дышать было тяжело, перед глазами все еще расплывались огоньки. Девушка сжала пальцами землю и выдохнула. Звуки аппарации — ее нашли. Она резко поднялась, оттолкнувшись руками, и рванула вперед. Ветки обдирали кожу, ступни саднило, силы были на исходе — все это неважно, если ей не удастся добежать до города. До любого дома. Вдалеке уже виднелись огоньки — ее шанс на спасение. С неба приближалась черная птица. — Она здесь, быстрее! — донеслось сзади. — Нет, нет, нет... — как молитву зашептала себе под нос. Сил бороться почти не осталось. Она бы хотела упасть прямо на этом месте и сдаться. «Ради него, — напоминала она себе, — я обязана сбежать ради него». Пальцы рук дрожали. Она остановилась, прислонившись к дереву, чтобы перевести дыхание. Звук шагов заставил замереть. — Тебе все равно не сбежать, девчонка. Выходи! —прокричал женский голос где-то рядом. Девушка зажала рукой рот и медленно сползла по дереву к земле. Пальцы принялись судорожно прощупывать землю в поисках хотя бы чего-то. Дрожащая ладонь наткнулась на камень. Он небольшой, но разве у нее есть выбор? Крепко стиснула его в руке и пригнулась всем телом ниже к земле. Ночь достаточно темная и преследователи не использовали Люмос, чтобы не быть замеченными — но она все еще могла слышать их шаги. Десять метров. Переместила вес на ноги, прижимаясь к земле, но оставляя за собой возможность передвигаться. — Я знаю, что ты где-то рядом. Из-за тебя я бегаю ночью по проклятому лесу! Не думай, что не припомню тебе этого, дрянь, — с отвращением бросила женщина, отчего по спине побежали мурашки. Пять метров. Она сжала камень сильнее и сдвинулась, теперь находясь слева от дерева. «Присесть на корточки и вытянуть правую ногу в сторону», — мысленно диктовала себе, чтобы успокоить нервы. Ей пришлось пригибаться ниже с каждым приближающимся шагом, чтобы не выдать себя. Два. — Я лично убью твоего назойливого сопляка, который ошивается у нас на пороге, — усмехнулась женщина. Нимат стиснула челюсть и сильнее нагнулась. Один. Выдох. Задержать дыхание. Силуэт прошел в полуметре от нее, и она рывком прорезала воздух ногой, сбивая противника с ног. Женщина не успела закричать, как последующий удар камнем рассек ей висок. Удар по голове. Еще один. Она била, пока брызги крови не залили лицо, а череп не был пробит насквозь. Сидя верхом на мертвом теле и тяжело дыша, она безумными глазами оглядывалась, прислушиваясь к тишине. За ней никто не последовал. Нужно идти дальше. Девушка нащупала палочку и удовлетворенно вздохнула. Теперь у нее больше шансов на свободу...***
Осень 1947 Targaryen Theme (Epic Version) Ее взгляд мечется из стороны в сторону, челюсти сжаты и все в ней выдает крайнюю степень злости — тонкая грань перехода в неконтролируемую ярость. Единственное, что удерживало прикованную к кровати заклятием ведьму от стихийного выброса — насильно влитое успокоительное зелье и понимание, что это может навредить ребенку. Ребенок... Это совсем не входило в его планы. Манипуляции над сознанием беременной волшебницы чреваты практически стопроцентной потерей плода. Об этом не следовало спрашивать у десятка лучших невыразимцев-колдомедиков, которых он искал многие годы по всему миру. Геллерт знал это сам: еще на пятом курсе он узнал, что беременность накладывает на волшебниц множество магических ограничений. Проще было перечислить, что именно разрешалось делать до рождения ребенка. Холодный взгляд задумчиво окинул помещение, словно решение проблемы лежало на полках между фолиантов. Гриндевальд не привык бегать от правды и увиливать от фактов, с которыми приходилось считаться волею судьбы — это заняло бы львиную долю его жизни. Взгляд остановился на ней, встречаясь с полными желания уничтожить его изумрудными глазами — он мог поклясться, что в данный момент на радужке проступают рубиновые вкрапления. На мгновение мягкая улыбка очертила его губы, контрастируя с ледяным взглядом — в конечном итоге, в ее глазах он видел отражение собственной ненависти, и это не могло не задеть. Сколь малое существовало количество вещей, что могли проникнуть ему под кожу, и еще меньше могло там задержаться даже ненадолго — с годами их становилось ничтожно мало. Она бросала угрозы и сыпала в него проклятиями: говорил ли в ней природный темперамент или же материнский страх потерять того, кого она носила под сердцем? Нимат смогла обмануть двух охранников, от которых остался лишь пепел, и сбежать. Очередной раз он был благодарен своей предусмотрительности — расставить по периметру кристаллы было гениальной идеей. Розье обнаружила пропажу в ловушке посреди леса в следах чужой крови. И она боролась: до последнего атаковала, даже когда палочка не грела руку — пошла на Розье в рукопашную, чего Винда не ожидала и поплатилась бы головой, не окажись рядом отряда Черных Плащей. Он усмехнулся, заново проматывая в голове, словно пленку, испуг на лице своей последовательницы. Нимат стоила десятерых его людей вместе взятых, и это взывало к такому давно забытому чувству, что он не сразу идентифицировал его — гордость за кого-то, кроме себя. Несомненно, уровень навыков, которыми она владела, был результатом помощи кого-то очень знающего и талантливого. И это было еще одним подтверждением, что он делает все правильно. — Что ты собираешься делать? — охрипшим от криков голосом спросила ведьма. Казалось, что Нимат готова бороться с самим дьяволом за трон в аду, если это поможет ей спастись. Тонкие пальцы подрагивали, оборонительно защищая живот. Гриндевальд сделал шаг к кровати, заставив и так напряженное тело сжаться, словно пружина, до предела. — Делать с чем, ангел мой? — он опустился в кресло рядом с кроватью и устало подпер кулаком голову. Власть пьянила и наполняла, но отнимала столько же, сколько и давала. Иногда он ощущал себя на десяток лет старше своего физического возраста — редкие доли секунд хотелось тишины и покоя. Неизменным оставался лишь тот факт, что его планы обязательно исполнятся, а значит девушка будет продолжать играть свою роль. Посему он мог позволить себе такую слабость, как откровение — это было подобно последнему желанию висельника. — Тебе это доставляет удовольствие, ведь так? Смотреть, как люди страдают и ломаются, умоляют тебя о пощаде, — презрительно выплюнула она. — Этого не будет. Чтобы ты ни сделал со мной, ты не увидишь этого. — В тебе слишком много предрассудков, дорогая. Чужие страдания имеют место, когда у них есть определенная цель, не иначе. То, в чем нет смысла, не может доставить мне удовольствия, — бесстрастно проговорил он, задумчиво оценивая ее реакцию. Темные брови сошлись на переносице, выдавая активный мыслительный процесс — ему было забавно наблюдать, как она пыталась прочесть его мотивы, угадать действия. — Для меня нет никакого смысла лицезреть твои страдания, Нимат. Как и нет пользы в том, чтобы ты умоляла о пощаде, — объяснил он, желая смягчить ее настрой. Не было никакого толка в том, чтобы держать ее в неведении сейчас, но и пользы от осведомленности он не видел — это была его личная прихоть. — Зачем я здесь? Что имеет смысл и какая польза от меня? — осторожно спросила она, словно боясь услышать ответ. — Это правильный вопрос и я отвечу на него. Ты рычаг воздействия и способ поработить волю другого человека. Промежуточное звено и еще один шаг к моей цели. Ты здесь, чтобы я имел власть над действиями третьего лица, — размеренно он отдавал крупицы информации, что помогали картине в ее голове выстроиться воедино. — Том... Что тебе нужно от него? Почему именно он? — негодование вырывалось из нее, словно она могла переубедить его изменить планы. Защита и покровительство, жертва во имя другого — вещи, которые вызывали в нем злость и презрение. Но лишь оттого, что он желал их для себя. — Тебе никогда не было интересно, кем были твои родители, Нимат? Почему магглы дали тебе такое необычное имя? — хитрый прищур возник на его лице как отклик на смятение в ее глазах. — Тебе известно, кем были мои родители? — с вызовом спросила она, сжимая одеяло сильнее. — Известно. Я могу ответить на твои вопросы о моих планах на твою родственную душу, либо рассказать тебе о твоих настоящих родителях, — потирая подбородок предложил он. Ледяной взгляд жадно прослеживал, как сменялись эмоции на ее лице, и не желал упустить ни одной. Тяжелый выбор: прошлое или будущее. Он не был бы собой, не решив поступить в точности наоборот. — Том... Я хочу знать, для чего он тебе, — спустя какое-то время озвучила Нимат. — Не пожалеешь, даже если больше не выпадет шанса узнать правды? — скептично поинтересовался он. — Они бросили меня, за это останутся в прошлом. И я не потрачу ни минуты своего времени, пытаясь узнать, кем были мои родители. Том мое настоящее и будущее, — встретившись с ним острым взглядом, она подняла голову. — Жаль, твоей матери было бы неприятно услышать подобное, — он видел, как блеснули ее глаза всего на мгновение, и она снова взяла себя в руки. — Считаю скучной честную игру, поэтому я взял на себя ответственность и выбрал сам, — ее челюсти сжались, девушка фыркнула и отвернулась на другой бок, давая понять, что не заинтересована в том, что он собирался рассказать. — Ты буквально копия матери. Глаза, волосы, сходство поразительное. От отца же тебе, безусловно, достался темперамент и трудный характер, — усмехнулся он на последних словах. Нимат сжалась, сцепив руки на животе, закрываясь в позе эмбриона. — Она умерла, когда тебе было три месяца, — как он и ожидал, волшебница обернулась, пытаясь понять, говорит ли он правду. — Твоя мать любила тебя и никогда бы не бросила, будь жива, — смотря перед собой, пространно повествовал он то ли ей, то ли себе. До слуха донеслось тихое: — Как ее звали? — Грейс... Ее звали Грейс. Изумрудные глаза нетерпеливо испепеляли его в ожидании продолжения, но он молчал. Молчал, пытаясь вызвать в памяти забытый образ. С годами он размывался все больше, но сейчас, когда мужчина видел ее молодую версию, воспоминания становились ярче, четче. — Какой... Какой она была? — не выдержав молчания, бросила Нимат. — Откуда тебе вообще известно, кем были мои родители? — Упрямой, она была смертельно упряма в том, чего хотела. И умела обернуть в силу свои слабости. — он встретился с осмысливающим информацию взглядом и улыбнулся уголком губ. — Да, такой она была. — Откуда ты знаешь... — повторила ведьма, читая наконец в его глазах неприкрытую правду. — Кто мой отец? — дрожащим голосом спросила Нимат, пытаясь сморгнуть подступающие слезы. — Ты ведь и сама уже поняла это, не так ли? — волшебница отрицающе мотала головой, пытаясь вернуть время вспять, чтобы оказаться в неведении. — Нет... Нет! — она приподнялась на коленях, выкрикивая ему в лицо свой отказ слышать и признавать такую действительность. — Этого не может быть. Нет-нет-нет... Она шептала себе это как молитву, в надежде, что кто-то ее услышит. Но в аду не принято молиться, потому что бог не бывал в этих краях.***
Echoes - Fragments В ее венах, несомненно, текла его кровь: ведьма убила двух охранников не обладая даже палочкой и почти подговорила эльфа помочь ей сбежать. Гриндевальд восхитился ее способностью к выживанию. Он бы с удовольствием отдал ей жизни десятков своих приспешников, если бы это позволило усмирить дикий нрав дочери. — Что это? — скептично бросая беглый взгляд на столик, без интереса спросила она. Подчиненные часто приходили к нему, и он стал задумываться, что эта хрупкая черноволосая дьяволица пугает окружающих больше, чем он сам. Все четко знали приказ не причинять ей вреда, не использовать в ее присутствии магию. Потому рычаги воздействия на волшебницу сильно ограничивались — никто не мог заставить ее есть. За эти недели он привык к своеобразному ежедневному ритуалу: отвращение на ее лице, как только он входит, затем его угрозы, ее сопротивление, и в конце концов ведьма делала то, что он скажет. Она была голодна чаще, чем хотела показать, что сильно упрощало дело. И настроение... Видит Мерлин, его терпение можно возвести в ранг святости. Нимат была непредсказуема и импульсивна — лишь с ним она немного сдерживала себя, потому что боялась. Боялась за отца ребенка. И то, как ревностно она пыталась охранять ребенка и мужа, раздражало все больше: он знал, что никогда не будет одним из тех, ради кого она готова лечь костьми. — Витамины, тебе нужно есть за двоих, — нечитаемо ответил Геллерт. — Ты омерзителен, — Нимат отодвинула еду, сложив руки на груди. — А ты ведешь себя как ребенок, ангел мой, — немая борьба их взглядов начинала ему нравиться. — Будешь играть роль примерного отца? Я скорее умру, чем приму от тебя заботу! — как всегда, она не выдержала тишины и пошла в атаку. Если бы она могла, то уже бросилась на него, словно черная пантера, и перегрызла бы глотку. Картинки, что посещали его голову, когда он представил это, позабавили его. — И дашь умереть не родившемуся крохе? — усмехнулся он, зная, какой эффект произведут слова. — Что ты сделаешь с ним? — натягивая одеяло выше, она рефлекторно защищала живот. — Позволю родиться.***
Кажется, его жизнь превратилась в работу сиделки для беременной ведьмы. Оторвав глаза от стопки нераспечатанных писем, что ожидали ответа, он перевел взгляд на дверь, куда секундой ранее несмело постучали. Снова. — Господин, девушку мучает токсикоз, но она не дает ей помочь, — не поднимая на него взгляд, пролепетал один из лучших, хотя сейчас он в этом сомневался, его целителей. Решив для себя, что проведет еще один инструктаж с показательной поркой, Гриндевальд поднялся и, махнув одному из Плащей на выход, трансгрессировал прямо в комнату, где содержалась проблемная ведьма. — Упрямства тебе не занимать... Дорогая, с какой целью ты отказываешься от лекарств? — устало спросил темный маг. — Я уже говорила. У него создавалось впечатление, словно они репетируют одну и ту же сцену пьесы. — Не доверяешь, не будешь есть, и от жизни тоже откажешься, — усмехнулся он. — Знаешь ли ты, где я был сейчас? Отвлеку тебя своими мирскими проблемами от тяжких позывов беременности, если не возражаешь. Гриндевальд опустился на свое обычное место и откинулся на спинку кресла. В ответ на большинство его реплик следовала тишина, впрочем, как и сейчас. — В магическом мире существует тайное сообщество старейшин, членами которого являются представители многих стран. Старейшинам доступна магия, древняя и скрытая от большинства, оберегаемая от чужаков сотни лет. Я являюсь одним из них и хотел бы, чтобы в будущем ты заняла мое место. Геллерт не без удовольствия поймал промелькнувший в малахитовых глазах намек на интерес, который ведьма пыталась скрыть за безразличием. Кому, как не ему, знать, что есть информационный голод — маг ощущал хронический зуд на подкорке, если длительное время не получал пищи для интеллектуальной деятельности, и заметил в дочери тот же порок. — Для чего существует этот совет? Они не возражают насчет твоих планов по захвату мира? — ядовито бросила волшебница. — Вопрос хороший. К сожалению, я не вправе касаться дел тех стран, члены которых входят в совет. Но, впрочем, это поправимо. Поднявшись с места, он развернулся и сделал шаг к ней. Размышления о мире и войне поистине увлекательны, но он физически не мог позволить себе тратить столько времени на пустые разговоры сейчас. — Если ты не будешь есть и принимать лекарства, я погружу тебя в стазис, Нимат. Кто знает, как отреагирует твой малыш. Хочешь это проверить и расширить исследовательский опыт о магической беременности? Мгновение спустя он увидел испуг в ее глазах — то, что нужно. Левитировав к ней поднос с лекарствами и водой, Гриндевальд бросил многозначительный взгляд. Не без внутренней борьбы, но ведьма проглотила пилюлю. Упрямица. — Вот и славно.***
Стоя под ее дверью и собираясь войти, он вдруг услышал голос Нимат. — Прости меня... Я плохая мать, ты заслуживаешь лучшего. Пожалуйста не оставляй меня. Я обязательно позабочусь о тебе, буду так сильно любить! Твой папа тоже любит тебя, он не знает о тебе, но уже очень любит. Я уверена, ты будешь таким же красивым, как он. Таким же умным и ... — звук женских всхлипываний оповещает о том, что ведьма плачет, и, кажется, уже довольно давно. Это одно из немногих явлений, что вводили его в ступор. Нет, не любые женские слезы, разумеется, но отпечаток горя на лице женщин, к которым он не мог быть равнодушен. Если он сейчас войдет, вероятно, Нимат сделает вид, что ничего не было — соберется и набросит маску. Слишком горда и недоверчива, чтобы открыться заклятому врагу. — Господин, вернулся один из Плащей, — вплотную подойдя, прошептала ему Розье. Молодая последовательница не упускала шанса быть ближе, иногда это подкупало его. — Не очень хорошие новости, — подбирая слова продолжила она. Темный маг сжал челюсти, делая шаг от двери. — Откуда? — Италия, — виновато отводя взгляд, словно данный факт ее личная заслуга, ответила Винда. Не глядя на последовательницу, Гриндевальд кивает собственным мыслям, бросает короткий взгляд на дверь и уходит.***
Шел пятый месяц с момента, когда он похитил ведьму — пятый месяц беременности. За это время его одолела паранойя, вынуждая ограничить доступ к Нимат до нескольких лиц, которые были связаны клятвами и проклятыми артефактами — страховка никогда не бывает лишней. — Это мальчик. С ними обоими все хорошо, но есть риск навредить ребенку, так как мать подвержена стихийному синдрому, — отчитывается колдомедик после диагностики плода. Гриндевальд смотрит на нее — изучающе, взвешивая. — Варианты? — все также продолжая прожигать холодным взглядом дочь, бросает он старику в лимонной мантии. — Лишите меня магии, — перебивает ведьма, впечатывая в него умоляющий взгляд. — Заберите ее! Лицо темного мага тут же исказила гримаса отвращения. — Сделать мою дочь сквибом? Исключено, — презрительно хмыкает Гриндевальд, отворачиваясь. — Лучше я стану сквибом, чем наврежу ему! — тяжело дыша, кричит ведьма. — Есть еще вариант, — несмело бормочет колдомедик. — Не так просто найти подобную магию, но с вашими связями... — Говори, — нетерпеливо перебивает темный маг, тут же сосредоточив на старике все внимание и заставляя того покрыться испариной. — Некоторые темные артефакты обладают чарами лишать носителя магии, либо же вбирают ее в себя. В умеренных количествах это может снизить риск, — прочистив горло и смотря куда угодно, но не в ледяные требовательные глаза, отвечает он. — Но риск останется! Заберите ее всю! — не желая слушать, Нимат настаивает на своем. Свет в помещении начинает мерцать, воздух давит, словно ее магия сгущает его, делая более тяжелым, затрудняя попытки сделать вдох. — Сомнус, — бросив заклинание в беременную ведьму, он вновь поворачивается к целителю. — Будут вам артефакты. Старик уходит и Гриндевальд делает несколько шагов, подходя к кровати. Погружаясь в свои мысли, он задумчиво наблюдает за тем, как спит это раздражающее упрямством существо. Подходит ближе и кладет руку на ее живот. — Надеюсь характером ты пойдешь в деда, — цокнул Геллерт, теперь представляя не просто ребенка. Мальчик, это будет мальчик.***
— Господин, она снова отказывается есть, — если бы ему платили каждый раз, когда он слышит эту фразу... Молча поднявшись с кресла, он идет к Нимат. Не трансгрессирует — так есть время обдумать новый сценарий, прокрутить в голове ее реакции и выбрать оптимальный способ взаимодействия. — Кажется, у меня дежавю. Разве мы не обсуждали, что будет, если ты не станешь есть сама? — не успев войти, с нотками раздражения причитает маг. — Я не отказываюсь есть, — угрюмо произносит ведьма, отчеканивая каждое слово. — До меня дошла иная информация, — посылая недобрый взгляд, парирует Гриндевальд. — Я отказываюсь есть это. Я просила принести мне белый шоколад из парижской кондитерской! — презрительно скривившись, ведьма отталкивает от себя поднос и тот опрокидывается на кровать, оставляя разноцветные разводы от джема, меда и травяного чая. Он посмотрел на нее так, словно увидел впервые. — Белый шоколад и все? — сквозь зубы спросил темный маг. — И лимонный бисквит... — уже тише добавила она. — Мисси, — он позвал эльфийку. — Да Господин, — поклонилась ему она. — Достань даме в положении ту еду, которую она попросит. Куда бы не пришлось за ней отправиться. Но только еду, — он кинул взгляд на горящие предвкушением глаза Нимат. — Когда выполнишь, возвращайся обратно к своей работе. — Да, хозяин, — эльфийка кивнула и тут же принялась собирать список у воодушевленной беременной волшебницы. Женщины... На секунду, он мог поклясться, что ему стало не по себе от ее маниакального взгляда при упоминании еды. Он не знает, почему выполнял все ее прихоти — от того ли, что ему было нечем себя занять, или от восхищения разнообразием ее угроз в его адрес, если он «немедленно, я обещаю тебе, что превращу в шоколад твоих охранников, перед этим вспорю им брюхо, чтобы не ощущался привкус мерзости, что они едят у моей двери!» не достанет ей сладость или ягоду, название которой он слышал впервые. Уверен, если бы она потребовала у него отрезать и скормить ей собственный палец — он бы так и сделал, чтобы не обижать будущую мать.***
Evil Morty Theme (For The Damaged Coda) (Epic Version) Восьмой месяц. И вот уже как месяц он приходит не просто пригрозить или заставить: Нимат согласилась, сначала нехотя, но все же скука продавила согласие, играть в волшебные шахматы. — Иногда мне кажется, что у твоей охраны есть поминутные расписания передвижения в течении дня, и если они сбиваются, то стоят на месте, пока кто-нибудь не укажет дорогу, — усмехнулась ведьма. Ему пришлось подавить улыбку, ибо поощрять подобное поведение, что сродни с его личным оскорблением — не в его правилах. — Разве я не права? Уверена, они приносят тебе бумажный запрос на разрешение отойти в уборную, — рассмеялась она. — Конь на е пять. Фигура приходит в движение, пока бледно-голубые глаза искрятся хитрым весельем. Ведьма слишком своенравна, но он не мог не признать, что в ее компании чувствует себя по странному комфортно. — Затем тебе это? — поймав его повеселевший взгляд, вдруг серьезно спросила она. Нечто опасное было в ее взгляде для него — надежда. Словно она допустила малейший шанс, вероятность, еле уловимую, но все же он ощутил. Призрачный шанс на спасение — прощение. То, что он видел в глазах ее матери... — Однажды ты понимаешь, что жизнь это снежный ком. Корабль, что плывет по течению. Курс изменить нельзя, — глаза в глаза. И вот оно — надежда в ее глазах угасает, уступая место горечи.***
Ему сообщили, что воды отошли, когда он был в другой стране. На родах Нимат просит его сделать все, чтобы ребенок выжил. Они длятся вот уже шесть часов и он не может успокоить собственное сердце, не говоря о том, чтобы обещать ей то, над чем он не имеет власти. Хотел ли он, чтобы ребенок выжил? Да. Геллерт всегда старался быть честным с самим собой, он привязался — к ней, к еще нерожденному внуку. Позволил себе то, чего не позволял никогда в жизни. Иметь привязанность. Сейчас, смотря на то, как мучается его дочь, пытаясь родить на свет своего сына, он не уверен, был ли у него вообще шанс оградиться от этих чувств... — Папа, пожалуйста... — доносится до его слуха чужеродное слово. Помутневшие глаза, перед которыми она кричит «папа», ее голос эхом отзывается в его голове, когда он ловит ее взгляд и моргает — да. Это обещание, не скрепленное магией, связывает его сильнее любых чар. Это обещание не только ей — самому себе. Спустя еще три часа мальчик появился на свет. Малыша сразу же передали ему на руки. Когда он забирает ребенка, они встречаются взглядами — она по глазам понимает, что он сотрет ее личность. Это их последний момент. — Я никогда не прощу тебя... — шепчет она, погружаясь в бессознательное состояние. И этот взгляд вонзается глубоко внутрь, впиваясь клыками в заледенелое нутро. В эту секунду он понимает, что хотел бы ее прощения. Возможно даже хотел бы той жизни, о которой она говорила. Но это была бы другая жизнь и другой он. Если бы... Он не мог уйти сейчас, оставить ее, а потому, держа сверток в руках, наблюдал за тем, как в нее вливают зелья, чтобы исцелить плоть. Колдомедики заполняют помещение, и стоя в дверях с ребенком на руках, он слышит ее крики и проклятия; прикрывает глаза, обволакивая разум окклюментными щитами, и открыв их вновь, больше не позволяет окружающим прочесть в них ни намека на человечность, к которой были протянуты ее руки. Дверь закрыта. Заколочена намертво. — Господин, в этой девушке магия, которую мы не можем идентифицировать. Но мы можем заблокировать ее, — отчитывается один из невыразимцев. — Делайте.***
Выражение ее лица казалось застывшим — в нем читалась скорее пустота, чем горе, и скорее вакуум, чем грусть, когда он стер все следы Тома из ее памяти. Подчистую стереть воспоминания не вышло, а потому нить за нитью, начиная с самого первого воспоминания о Реддле, невыразимцы искажали его так, чтобы Нимат считала, что в детстве у нее был воображаемый друг, не более. Искажение, в отличие от удаления подчистую, не наносило ощутимого ущерба для памяти и ее тонких структур. Все с самого детства: первое убийство сестры стало непреднамеренным убийством няни, к которому ее подстрекал воображаемый друг, подстегивающий маленькую Нимат убить женщину, чтобы ее не мучил стыд. В школьные годы у нее была попытка суицида: в Дурмстранге на пятом курсе она почти врезалась в скалу на метле, но теперь уже внутренний голос, в который перерос ее воображаемый друг, олицетворяющий совесть, остановил, заставил передумать и дал ориентир. Для новой Нимат не существовало Тома Реддла, который спас ее от собственной попытки свести счеты с жизнью — она не была ненужной и покинутой, у нее был отец. В центр каждого воспоминания, словно бусина в узор, теперь был вшит Геллерт Гриндевальд. Тот, кого боялись все, тот, кто был ласков и нежен лишь с ней. Тот, кто был ее героем, примером и моральным компасом жизни***
Dan Auerbach - The Prowl Декабрь 1947 Уже два месяца он не выходил дальше заднего двора обшарпанной харчевни, на третьем этаже которой скрывался все это время. Единственным развлечением и досугом стало взаимодействие с Шарлин Дион. Уэйну понадобилось несколько недель, чтобы найти к девушке подход и выторговать сделку. Еще две, чтобы она согласилась обучиться тонкостям ремесла. — Это действительно необходимо? — скептически бросила Шарлин, закидывая ногу на ногу. — Да. — Я не понимаю, как это поможет, — скрестив руки на груди, она клонит голову набок. — Просто сделай, что я прошу, — разминая шею, он открывает окно и жадно вглядывается в сумрак пасмурной ночи. Раздраженный вздох за спиной сопровождает звук отодвигающегося стула и захлопывающейся двери. Все же девица излишне упряма и недоверчива — но нет сомнений, она выполнит указания. Мерлин знает, сколько еще придется торчать здесь. Позаботиться об этом мог лишь он сам, как всегда: хочешь сделать что-то хорошо — делай это сам. Возможно, через пару недель он сорвется и все же выйдет из затухлого здания, пройдется вдоль аллеи, поест что-то кроме позиций из меню местного заведения из трех блюд на все случаи жизни. — Мне не нравится эта идея и, чтоб ты знал, черта, за которой пойдет отказ, вот-вот будет пройдена, — недовольно отозвалась Дион, успевшая вернуться. Она стояла в длинном вечернем платье с глубоким декольте и полушубком, спущенным с плеч. — Чего-то не хватает, — внимательно сканируя девушку, что была явно не в своей тарелке, рассуждал Маркус. — Одежды? — саркастично бросила девушка. Он достал палочку и, обходя ее по кругу, применил пару заклинаний, которые знала каждая дама высшего общества. Вопросительно косясь на него, Шарлин подошла к зеркалу и начала осматривать свое отражение: золотистой волной волосы стекали к груди, исчезли синяки под глазами и следы усталости на лице, румянец на щеках будто заиграл ярче, а губы и грудь стали выглядеть аппетитнее. — Что ты сделал? — Немного волшебства должно быть в арсенале каждой женщины, — пожимая плечами, он усмехнулся ее реакции на преображение. И все же она была хороша, вполне в его... — Напомни, как мой внешний вид влияет на то, что я должна сделать? — С кем бы тебе ни предстояло взаимодействовать — все смотрят на внешность, Шарлин. Мужчины в особенности. А теперь попробуй сделать лицо попроще, — металл в его руке звякнул и кончик сигареты разгорелся. Бросив на него изучающий взгляд из-под густых ресниц, она от бедра шагнула к нему. Сохраняя зрительный контакт, подошла вплотную, позволяя ощутить легкий аромат цветочного масла. Даже на каблуках ей пришлось немного запрокинуть голову, чтобы их взгляды пересеклись — выжидающий и изучающий. Сигарета тлела в руке, Дион поднялась выше и, проведя ладонью по его груди, прошептала, задевая мочку губами. — Вот так? — Неплохо, — глухо ответил он, не заметив, как рука оказалась на тонкой талии. Сбросив его ладонь, она поиграла бровями и пошла к креслу, явно забавляясь его реакцией — каждый из них думал, что позволил другому считать, что успех на его стороне. — Хорошо. Теперь ближе к делу, — посерьезнев потребовала она. Шарлин предстояло пойти на светский прием и передать информацию шестерке Винды Розье, которого он обработал в свое время, заставив работать на себя. Ей необходимо было выполнять его инструкции, забрать готовую информацию из нужных уст и принести ему. Выходить напрямую на них было опасно, также как и говорить о своем местоположении, а вот посредник в лице милой блондинки с большей вероятностью устроит всех. И шанс, что в таком виде ее убьют, сводится к минимуму, о чем ей знать совершенно необязательно. В женскую ладонь приземлилась коробочка и Дион вопросительно обернулась на него. — Средство связи. Они зачарованы так, что ты сможешь слышать мой голос, а я то, что слышишь ты, — пояснил он. Откинув бархатную крышечку, она увидела красивые серьги с алмазами и едва сдержала порыв открыть рот от удивления. — Ты же не можешь выходить, откуда такая роскошь? Всегда с собой носишь цацки? — усмехнулась блондинка. — Свои методы. Надевай, — не планируя отвечать на вопрос, он просчитывал в голове все возможные ходы и отступление на непредвиденный случай. Когда Дион ушла, Уэйн заказал в комнату ужин и быстро рассчитался с бородачом, который за галеоны готов был не только забрать заказ из волшебной лавки, но и продать душу. К серьгам прилагалась золотая цепь, обладатель которой мог слышать все, что слышит человек, надевший серьги — достаточно держать цепь в руке. Ровно восемь часов — объект должен уже оказаться на месте. Присев в кресло напротив открытого окна, он прикурил сигарету, слушая, как капли дождя барабанят по крыше и провернул звенья цепи между пальцев. Волна тепла мурашками прошла по голове. Легким движением древка створки захлопнулись — шум дождя словно накладывался друг на друга. В голове заиграли сторонние звуки, оповещая об успешной работе чар. — На месте? — словно разговаривая сам с собой, спросил Уэйн глядя в окно. — У входа, — ответил женский голос, в котором он уловил нотки волнения. — Ты должна быть внутри уже три минуты. — Я знаю... Тут столько людей, и я волнуюсь, ясно? — глубокий выдох, и он услышал стук каблуков. — Ты справишься, просто представь, что все, кто там находятся — умственно-отсталые, — перебирая звенья украшения, менторски посоветовал он. — И часто ты так делаешь? — ее тембр выдавал сдерживаемый смех. Звуки классической музыки и эхо большой залы донеслись до его слуха. — Постоянно. — Я на месте, — деловым тоном сообщила она. Маркус услышал, как к ней подошел официант и предложил шампанское — глоток, который она сделала сразу же после, также не ускользнул от его слуха. — Опиши всех, кого видишь. Мужчин. Возраст, одежда, внешность, — пытаясь представить, кто мог оказаться там и где находится нужный человек, он выстраивал в голове карту местности. — Седой мужчина в голубой мантии с желтыми линиями не сводит с меня глаз, — делая еще глоток сообщила она. — Затеряйся среди толпы, он нам не нужен, — узнав распорядителя бюджета скомандовал Уэйн. — Черная мантия, молодой и смазливый, белые волосы. — Избегай его, даже не думай подходить, этот человек опасен, — с нотами напряжения, чуть сильнее сжимая цепь, приказал Маркус. Торопливый стук туфель и ее учащенное дыхание сообщало о волнении. — Большинство — пожилые мужчины в серых мантиях со своими женами, — описывая усталым голосом спустя три бокала шампанского очередной объект, проинформировала Шарлин. — Смотри дальше, он должен там появиться, — безэмоционально проинструктировал Уэйн. — Так точно, хозяин, — с каждым глотком ее речь становился более фамильярной и многословной. Ему не сложно было представить как со стороны выглядела эта женщина. С другой стороны связи он услышал мнительное покашливание. — Добрый вечер, мисс. Очаровательный бал, не считаете? — произнес грубый мужской голос, определить возраст которого было довольно сложно. — Дион, не сморозь глупость, — стальным голосом он опередил ее ответ. — Да-да, очаровательный, — ответила она, Уэйн так и видел ее натянутую улыбку и бегающий взгляд. — Никогда раньше не видел вас, о чем, поверьте, очень сожалею. Я Спартус Гортейн, буду рад столь привлекательному знакомству в вашем лице, мисс, — он понял, что Дион задержала дыхание и молчала непозволительно долго. — Скажи, что ты ассистентка господина Воровски и он уйдет, — пожалев блондинку, посоветовал он. — Я... Тоже рада... — Вы довольно загадочны. Возможно после танца вы захотите раскрыть, как вас зовут? — сладко проговорил голос, который слышался все ближе к ее лицу. — Я, простите, мне нужно в дамскую комнату, — поспешно сообщил голос и стук туфель стал звучать все чаще и громче. — Не пей больше, ты можешь испортить все, — сдерживая раздражение произнес он. — Прости, просто мы уже два часа не можем найти твоего человека и я устала, — звук льющейся воды и глубокие размеренные вдохи. — Не мог бы ты... Мне нужно две минуты, если ты... — У тебя две минуты, отключаюсь, — потирая виски, он отложил цепь на край стола, не теша себя надеждой, что удастся что-либо узнать сегодня. Бесполезная трата времени... Эта девушка и все, что касается поручения дел другим лицам, чаще всего заканчивается разочарованием. — По коридору идет мужчина в черном плаще с кольцом в виде треугольника, — сообщает собравшаяся воедино Дион. — Иди к нему и скажи, что блудный сын желает знать, — оживившись, скомандовал он. — Желает знать что? — Делай, что я сказал, — надавил он. Раздраженный вздох и стук каблуков. — Здравствуйте. Извините... — Да, — знакомый голос заставил его сильнее сжать цепь. — Блудный сын желает знать... — полушепотом проговорила она. Секунды молчания казались ему вечностью. — Через двадцать минут я найду вас, будьте в зале, — и удаляющиеся шаги. — Я все правильно сделала? — с сомнением поинтересовалась она. — Ты молодец. Теперь иди в зал и старайся ни с кем не говорить. Он трижды за двадцать минут просил ее не брать бокал в руки, но чтобы не танцевать с навязчивым кавалером, Дион просила отсрочку из-за жажды, нервно постукивая пальцами по стеклу, которое разбилось бы, не будь зачарованно. — Он отдал мне конверт, — прошептала она. — Ничего не сказал. — Уходи оттуда, — скомандовал он. Она сняла серьги несмотря на то, что он приказал не делать этого — уже полчаса и пять сгоревших дотла сигарет. Раздался стук в дверь — или нечто, что должно было быть стуком. — Уэ-эйн! — он поднял взгляд к потолку, стараясь не реагировать на нетрезвый призыв. Это никогда не кончалось ничем хорошим... Он успел открыть дверь прежде, чем блондинка согнулась пополам и содержимое ее желудка оказалось на его туфлях. — П-п..сти, я... — она осела на пол, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Тергео, — раздраженно вырвалось из него, как и недобрый взгляд, которым он одарил блондинку с помутневшими глазами. — Ты никогда раньше не пила дорогой алкоголь, да? — М-м, — Дион попыталась отрицательно качнуть головой, но попытка обернулась потерей равновесия, и лишь одна ладонь служила опорой в ее положении. Еще раз кинув оценивающий взгляд на диво дивное, распростертое у его ног, Уэйн присел и, подхватив обмякшее тело на руки, направился к соседней двери. Положив бессознательную блондинку на кровать, он быстро отыскал конверт и, очистив полезную девушку от грязи и следов рвотных позывов, вышел, закрыв за собой дверь.***
I Am Stretched On Your Grave - Kate Rusby Его все еще разыскивали, а это означало лишь одно — срок «заключения» не подошел к концу. Спускаясь к ужину неделей позднее, он остановился в коридоре, прислушиваясь к льющемуся звонким переливом колокольчиков женскому голосу, что пел про тяжелую жизнь одинокого мальчика, который любил своего преданного пса. На первом этаже он встретился взглядом с Дион — стоя на табурете в центре бара, она пела незамысловатую песню, следуя за ним глазами. На ней все та же небрежная прическа без намека на чары, мужские брюки и рубаха. Звук ее голоса взывал к чему-то липкому и давно забытому в глубине его души — страху. Тому застывшему в его памяти дню, что прорывается из недр в редкие моменты, когда он позволяет этому случиться. Позволяет напомнить себе цену того, что имеет сейчас. Наступила обволакивающая тишина, которую никто не хотел прерывать, смакуя послевкусие царившей атмосферы. — Спасибо за внимание, господа. Наслаждайтесь вечером и выпивкой, — крикнула она в зал и послышались аплодисменты. Отрицать, что блондинка заинтересовала его, глупо. Услуга выполнена, вероятно, он пробудет здесь еще пару месяцев и их пути разойдутся: стоит ли проводить дни с теми, кого случайно заносит в эту глушь, если протяни ладонь, и вариант более привлекательный — твой. Глаза в глаза. Он провожает ее до двери после приятной беседы ни о чем. Все легко, плавно, и идет своим чередом. Она смеется над его шутками, улыбается и позволяет заправить за ухо выбившийся локон волос, от которых исходил запах мандаринов вперемешку с табачным дымом. — Где ты услышала эту песню? — он раздел взглядом и отымел ее мысленно уже в десятках поз, примеряя, как бы она смотрелась на нем. — Про мальчика? Ее пела мне бабушка перед сном. Тебе она понравилась, ведь так? Она выглядела до смешного забавно, пытаясь не замечать витающего в воздухе напряжения. — Мне понравилось то, как ты пела, — не сводя с нее глаз, бархатно протянул он. — Спасибо. Взгляд зелено-карих глаз перебегал по коридору в поисках того, за что можно было бы зацепиться. Но он не планировал давать ей такой возможности. — Помнишь, я сказал, что оставлю приглашение за собой, — прошептал он, подходя ближе, заставляя ее вжаться спиной в дверь. — Думала ты уже получил доказательство, что я женщина, — ее взгляд на секунду сместился на его губы, что растянулись в хищной улыбке. — Хочу убедиться лично, — прошептал ей в губы, тут же захватывая нижнюю в плен. Сладкая и теплая девичья плоть кружила голову, усиливая ощущения тем, кому именно принадлежали эти губы. Грубые пальцы ощутили мягкость пшеничных волос, притягивая ближе и вырывая гортанный вздох с ее губ. Он сдерживал порыв взять ее здесь и сейчас, но позволил ощутить свое вожделение давлением, с которым сжимал податливое тело. Только попробовав ее на вкус, к нему пришло осознание, что он хотел сделать это еще после их первого разговора. Ощутить ее упрямство и гордость, когда они будут в постели. Дать ей сделать то, что она хочет, чтобы увидеть самодовольное выражение на миловидном лице, насытиться ее эмоциями, которые она копит и не отдает. Выманить все, что она сдерживает и поглотить целиком. Как же он любил это… Именно этим отличался обычный секс с пустышкой от отношений с более темпераментными и трудными женщинами. Тонкая рука уперлась ему в грудь, выражая протест, от которого ему захотелось завыть. — Что такое? — поддавшись ее напору, он отодвинулся, выжидательно сканируя тяжело дышащую блондинку. Раскрасневшиеся щеки, взъерошенные волосы и блеск в глазах делали ее еще более желанной. Руки, что упирались ему в грудь, медленно опустились вдоль тела, когда она подняла на него помутневший от желания взгляд. — Этого не будет, — выравнивая дыхание, она свела светлые брови, пока он пытался подчинить ее одной силой мысли. «Этого не будет», — мысленно передернул Уэйн. Черт тебя дери… Женщины созданы из ребра мужчин и еще одного ребра инопланетного существа, логику которого понять под силу только таким же, как они. — Я хочу тебя. Ты хочешь меня. В чем проблема, Шарлин? — терпеливо спросил он, выставляя руки по бокам от ее головы и нависая сверху. Словно расставляя ловушку, чтобы она не смогла убежать. — Я уже говорила, что ты мне не нравишься, — сглотнув, она подняла него полный решимости взгляд. И все же голос выдавал ноты разочарования, только определить, кому именно оно было адресовано, Уэйн был не в состоянии в данную секунду. Сейчас он пытался задавить растущее раздражение и найти решение. — Готов поспорить, с тех пор ты изменила свое мнение, — мягко прошептал он, пожирая ее глазами. — Изменила... Но еще поняла одну вещь про тебя. Ты перемалываешь людей в труху, Уэйн. Думаю для меня будет лучше не связываться с тобой. Как не вовремя начала думать эта прелестная головка. А ему так не хотелось уступать... — Не пожалеешь? — выпрямляясь, прищурился он. — Уже жалею, — мягко улыбнулась она. В глазах он читал непоколебимость в принятом решении. Между «хочу» и «делаю» Шарлин прочертила линию, и он остался по другую сторону. — Однажды ты придешь ко мне сама, — прошептал он, прежде чем, развернувшись, скрыться за дверью своей комнаты. Каре-зеленые глаза прожигали дверь, словно он вот-вот должен открыть ее. Но никто не вышел.***
Finding the Bomb - Fight Club OST Гул голосов и выкрики заполняют подсобное помещение. Вонь потной толпы в душном пространстве заполняет ноздри при каждом резком вдохе, когда он запрокидывает голову. По подбородку стекает кровь, которую он небрежно стирает разбитыми костяшками. — Давай! Прикончи его! — брызжа слюной надрываются мужские глотки. Сколько их? Десятки. Гораздо больше, чем в первый раз, когда он здесь появился. Полуголые мокрые тела обдают накаляющей атмосферу жарой. Одна эмоция на всех — жажда крови. Зрелищ, мой друг, люди жаждут зрелищ, сказал бы Геллерт. И он говорил в его голове, когда Уэйн позволял ему. Или считал, что позволял... Почти год ему приходится скрываться в блошином баре. Но люди адаптируются — не умеют по-другому — подстраиваются под обстоятельства и ограничения, никак не наоборот. Мир устроен именно так, и те, кто отрицает банальную истину, прозябают в неведении до конца жизни. Слоняясь по углам, как голодная крыса, он все-таки сумел набрести на нечто, что занимало львиную долю досуга. Время, проведенное здесь, все больше отсылало его к периоду заключения. А единственным развлечением там было ни что иное, как дать выход своим демонам через драку. Несмотря на то, что они все еще на территории волшебного мира, правила подпольного клуба не разрешали использование магии — так развлекался низший класс, третьесортное дерьмо и отбросы магического мира. Он просыпался, ел и шел в клуб. Ел, спал и дрался. Каждый день как по новой. Иногда Уэйн позволял смазливой девице, что чудом забрела в эту дыру, увести себя в номер, и трахал ее так, чтобы она отмаливала у бога свою грешную душу. Секс не давал того, зачем он спускался в затхлый подвал каждый гребаный день. Не мог заглушить крики в голове. Не мог впустить тишину хоть на какое-то время. Оставляя палочку в комнате, он ощущал покалывающий пальцы адреналин — слишком давно он не полагался только на свои силы. Щелчок металла и грязные пальцы, мелькнувшие перед его лицом, протягивают сигарету. Одной затяжкой он выкурил половину и двумя пальцами отправил окурок под ноги. На полу сплевывал сгустки крови его противник — массивный огрызок чрева какой-то шлюхи. Ненависть близко посаженных глаз забавляла его, как и излишняя самоуверенность многих. Но ублюдок не поднимался, знал, что окажется на спине раньше, чем успеет сжать кулак. Уэйн питался их страхом, не мог не медлить, чтобы зрители насладились представлением. Эту черту он перенял у Гриндевальда. Мужчина попытался сбить его с ног подножкой, но ступня Уэйна с силой прижала руку к полу, вырывая собачий вой из пасти недомерка — тот тяжело дышал и ничего не видел от разъедающего пота в глазах. Занести кулак и апперкотом отправить соперника в нокаут — банально, но ему нравилось это маленькое клише. Толпа смакует победу, как свою собственную, и зачастую не имеет значения, кто выиграл. — Ты был хорош сегодня, — отсалютовал один из мужчин, чьего имени он не запоминал принципиально. Он стянул полотенце и отправился вверх по лестнице: единственное, чего он сейчас хотел — это глоток свежего воздуха из окна его номера. В баре в такое позднее время почти никого не было. Проходя мимо стойки, где Дион натирала бокалы, он наткнулся на ее осуждающий взгляд. Но еще он видел там то, что злило и раздражало с каждым днем все сильнее — жалость. Барменша-сквиб задохлого притона жалела его. Уэйн не часто пересекался с ней и практически не говорил, казалось, она и сама его избегала, и лишь однажды испугавшись его увечий, она носилась вокруг, как рабочая пчела у цветка собирая с него следы неудачного боя. Ее попытки узнать что-то, отговорить и вправить мозги закончились на одной его фразе. Он намеренно задел ее, указав на место, что она занимала, чтобы блондинка не маячила перед глазами как лишнее напоминание о неудавшейся ночи. Более он не думал об этом. Не думал о ней больше, чем о том же гнилом противнике, что оклемается только к утру. Стряхнув с себя мысли, он прошел мимо блондинки, спиной ощущая ее провожающий взгляд, и поднялся к себе. Серые глаза отыскали выбивающуюся из интерьера деталь — конверт на столе. Подойдя ближе, он разглядел на нем символ Даров смерти: «Блудный сын должен вернуться». Год заточения день за днем пронесся перед глазами, срывая долгожданный вздох облегчения — словно кто-то снял тугую цепь с его шеи и дал вдохнуть полной грудью. Он не верил в бога, но сейчас ощутил себя прощенным грешником. Гриндевальд прозвал его блудным сыном, когда он в третий раз поступил наперекор его слову. И делал так всегда, когда был уверен, что игра стоит свеч. Как же давно он был готов вернуться. Собрав вещи, он бросил взгляд на бархатную коробочку, в которой хранились зачарованные серьги. Оставив их на столе, он захлопнул дверь и, не прощаясь, исчез.