Связанные

— Я тебя ненавижу… — слышит Ричард сквозь полудрему, постепенно вытекая из марева сна в столь же сладкую реальность, голос узнать нетрудно, даже если учитывать, что Рокэ был немногословен и замкнут в себе все это время. Однако ж полное желчи шипение и по-детски смешное признание, заставляет Дикона внутренне улыбнуться. Хочется ответить: «Я тебя тоже». Но это было бы не совсем правдой. Нет, ненависть осталась где-то в прошлом, сейчас все по-другому, Ричард другой и его разрывает от открывшихся перспектив. Он лежит закрыв глаза и слушая чужое тяжелое дыхание, физически ощущает ту боль, которую возможно до сих пор испытывает Рокэ. Рокэ… Кэналлийский Ворон, когда-то монсеньор… Ричард мысленно воскрешает самые острые моменты прошедшего вечера, чувствуя, что снова возбуждается. Неужели ему всегда хотелось именно этого? Власти над своим врагом? Хотелось нагнуть, унизить, покорить так, как сам Рокэ некогда поступил с Агдемаром, фигурально, конечно, поступил. Но та победа над Кагетой изящная и практически смертоносная не давала Ричарду покоя, как и злосчастная дуэль с Эгмонтом. Теперь вот он, сын убитого герцога, может вздохнуть спокойно, радуясь и смакуя свою месть. Понял бы отец? Возрадовался бы? Скорее всего, ужаснулся бы, Эгмонт — образцовый герцог и неплохой отец, подобного не одобрил бы, однако, какая к кошкам разница? Месть свершилась! Справедливость, каким бы уродливым не было ее лицо, восторжествовала, и во всем этом Ричард отхватил для себя лакомый кусок. Он лениво разлепил веки и скосил взгляд на сидящего подле него Алву. Тот вздрогнул, и поспешно отвел горящий злостью и той самой ненавистью взгляд. Синий взгляд смерти… Ричард усмехнулся, приподнимаясь, и поймал тонкое запястье Рокэ, опрокидывая его и подтягивая к себе, чувствуя себя Повелителем и Хозяином смерти. — Можешь ненавидеть меня сколько пожелаешь, — произнес он, снова переполняясь желанием. Член налился кровью и снова требует жертвы, Ричард дрожит предвкушением и эта дрожь слышна в его голосе, — в этом я тебя ограничивать не стану. Так даже интереснее. — Если бы я знал, во что все это выльется, — синие глаза опасно прищурились, и Ричард любуется ими, затаив дыхание ожидая, что еще за гадость сорвется с искусанных и израненых губ Алвы. Рокэ не заставил себя долго ждать, дернулся и, выплевывая каждое слово продолжил свою мысль, — я бы прикончил тебя еще в тот вечер, когда ты ударил меня в спину. — Думай, в следующий раз! Хотя, о чем это я? Для тебя такого раза больше не предвидится, — хохотнул Ричард, склоняясь и жестко целуя, без малейшего признака нежности, врываясь в чужой протестующий рот, раздвигая стиснутые зубы, насилуя дерзкий рот за ту гнусность, которую Алва исторг. Не поцелуй, то похоже больше на укус. Рокэ стонет протяжно, и в звуке этом боль мешается, как кажется Ричарду, с легчайшим намеком на сладострастие. Дик ловит этот стон собственным ртом, смакует его, дурея. Голова идет кругом, тело горит и снова жаждет безумия, и плевать он хотел, что зад Рокэ растрахан до крови, нет сейчас ничего такого, чего не мог бы позволить себе сильнейший из эориев и могущественнейший из герцогов. Дик переворачивает Рокэ и резко вбивается в него, скользя вместо смазки по сочащейся крови и остатков собственной спермы от прошлого проникновения, упиваясь криком. Рокэ кричит надсадно. Теперь это точно боль, без всяких оттенков. Алва ее заслужил, Дик свято верит в это, как прежде веровал в Создателя и Честь. — Кричи! — рычит Ричард, — это звучит, как музыка для моей израненной души! А лучше вой! Вой и моли о пощаде! Однако воя Дикон не дожидается, тело Рокэ вздрагивает и обмякает. Дик падает на него не дотянув до пика считаных мгновений, злясь и обещая себе стребовать с Рокэ по счетам за этот промах, он хватает его за волосы и понимает, что тот без чувств… *** — Истощен и изранен, — лекарь осторожно прикрывает дверь в отведённую Рокэ комнату и с опаской глядит на Ричарда. — господину Алве требуется полный покой, раны затянутся нескоро, особенно если их… — старик смущенно замолкает и отводит глаза, теребя тревожно сумку с инструментами и тинктурами. — Продолжай, — велит Ричард, ему совершенно не нравится то, что произошло с Рокэ, он хотел власти, но в его планы не входило угробить своего пленника вот так сразу. Даже такая смерть слишком легкая для подобного мерзавца, да и не хотелось Дику столь скоро расставаться со своей игрушкой. Мэтр Хайнц, урожденный бергер, рекомендованный эром Августом, краснея, словно нежная фиалка, чем изрядно раздражает Ричарда, продолжает нехотя: — Множественные разрывы мягких тканей, это привело к воспалению. Нужно пощадить пострадавшую область, держать ее в максимальном покое, хотя бы пока не затянется. — Подумать только, какой нежный… — фыркает Ричард, — это все рекомендации? Лекарь протягивает пергамент: — Вот здесь я позволил себе записать рецепт восстанавливающей мази, которую используют у нас на севере, впрочем… если есть возможность, я обратился бы к кэналлийцам, насколько мне известно, у них есть творящие настоящие чудеса снадобья. — Знаю я их снадобья, — Дикон дергает головой, вспоминая старого мэтра, который исцелил его прокушенную крысой, загноившуюся руку. Но нет, никаких кэналлийцев Ричард знать больше не хочет, он качает головой и твердо произносит: — Благодарю за рекомендации, однако, я предпочту обойтись вашими средствами. — Ваше право, тан… Господин Алва спит, я дал ему маковой настойки, но если ему станет хуже и поднимется жар, не ждите напрасно, сразу пришлите за мной. Лекарь уходит, и Дикон осторожно переступает порог комнаты, в которой теперь живет Рокэ. Скромная, ничем не примечательная гостевая спальня, в самый раз для низвергнутого и обесчещенного герцога. Вот ведь странная штука судьба. Кто бы мог подумать, что все так обернется? Однако, думать об этом Дикон будет позже. Сейчас куда важнее Рокэ. Дик подходит к постели, на которой без признаков сознания, на животе лежит Рокэ, бледностью своей сейчас действительно напоминающий смерть. Ричард вздрогнул, едва сдерживая себя, чтобы не сотворить четверной заговор. От мысли, что Алва умер, тревожно заныло где-то за ребрами, и Ричард ее торопливо от себя отогнал. Нет! Он так не желает! Впредь нужно быть аккуратнее, раз бывший монсеньор оказался совсем не гуттаперчивым, чуть надавишь, и сразу рвется! Дикон остановился и прежде чем опуститься в придвинутое для мэтра Хайнца кресло, осторожно прижал пальцы к яремной вене на бледной шее Рокэ, с облегчением обнаруживая слабый пульс. Вздыхает и только потом присаживается, ощущая целую палитру чувств, от раздражения до сожаления. Никакого удовольствия, пока разорванное не срастется! Впрочем, кто сказал, что изводить Алву и наказывать его за свершенное можно только трахая до полусмерти? *** Очнулся Рокэ спустя сутки. Дикон, несмотря на занятость и высокомерие, заходил к своему пленнику по нескольку раз в день, помня наставления мэтра, проверял лично нет ли жара. И вот, зайдя в очередной раз, обнаружил, что Алва проснулся. — Как себя чувствуешь? — Ричард привычно устроился в кресле, вглядываясь в бледное, безжизненное лицо. Рокэ говорить не желал и отвернулся. — Ты же понимаешь, что в сложившейся ситуации виноват сам, — Дик игнорирует молчаливый демарш, но расставить все по своим местам считает необходимым, — ничего не случилось бы, если бы ты не вел себя вызывающе. Ласка и нежность положена только покорным. Рокэ продолжал молчать, рассеянно разглядывая задернутые гардины, через которые пробивался рыжий вечерний свет. — Ну вот, опять, — Дикон привстал, и довольно грубо ухватив подбородок Алвы, развернул его в свою сторону, заставляя глядеть себе в глаза. — Не будет почтения, снова получишь боль. Это ясно? Рокэ морщится, болезненно и через силу кивает. — Вот и славно, — Ричард отпускает подбородок, и на пробу скользит пальцем по заросшей щетиной, худой щеке, изображая некое подобие ласки, — мне хочется верить, что нам удастся с тобой договориться. Рокэ молчит и устало прикрывает глаза, показывая, что не готов больше общаться, но Ричарду до этого нет дела, он продолжает гладить щеку, скользит выше, к виску, потом медленно добирается до затылка и, зарываясь пальцами в спутанные жесткие волосы, ласкает затылок, неожиданно получая от этого действия удовольствие.