память уже не жалит, мысли не бьют по рукам я тебя провожаю к другим берегам, берегам ты – перелётная птица, счастья ищешь в пути приходишь, чтобы проститься и снова уйти
Антон просыпается первым, и вопреки ожиданиям и стереотипам из ромкомов Арсений ещё спит. Не то что Антон ожидает утренний поцелуй, нежный разговор в кровати и признания, но посмотреть на спящего Арсения хочется, но тот лежит спиной к нему — Антон видит только затылок и шею, которую бы поцеловать. Остальная часть Арсения скрытая одеялом, тот кутается тесно, отняв его у Антона посреди ночи. Антону не жалко — только немного грустно, что проснулся он не в позе, в которой уснул. Хочется лежать дальше, слушать арсово сопение и дышать — даже сквозь запах алкоголя и пота яблоки чувствуются, хочется обнять его со спины, обхватить руками, зарываясь носом в затылок. Хочется. Но реальность такова, что пора собираться на работу, и если Арсений может себе позволить проспать весь день, то Антону нужно натягивать офисные доспехи и трястись в автобусе по пути на работу. Он осторожно поднимается с кровати, прислушиваясь к ровному дыханию спящего Арса, тихо отходит к шкафу, выуживая брюки и рубашку, решив забить на пиджак и галстук. Антон почти не дышит, стараясь открыть дверь, чтобы та не скрипела, и осторожно закрывает её, оставляя в комнате Арсения и эту ночь. Приняв короткий душ, полностью одетый Антон возвращается в гостиную, где на кофейном столике лежит забытый телефон, пустые бутылки и тарелки со снеками. На дисплее ещё без пятнадцати восемь, Антон даже думает раскошелиться на такси, чтобы успеть приготовить какой-то завтрак для себя и оставить Арсу, параллельно собирая мусор со столика. Антон решается на подобие арсовой яичницы — тот утром может есть только её — и какие-то тосты с сыром, закатывает рукава рубашки, чтобы не изгадить, и ставит сковородку на огонь. Масло нагревается быстро, Антон разбивает несколько яиц туда, принимаясь помешивать, и слышит скрип двери спальной комнаты. Арсений гулко шлёпает босыми ногами по паркету, заставляя Антона замереть на кухне. Что говорить — стоит ли вообще? — и Антон ощущает, что ладони начинают потеть, удерживая лопатку. — Доброе утро, — раздаётся сонный голос за спиной. — Я приму душ и уйду, не волнуйся, — Антон разворачивается к нему резко, едва не сшибая сковородку. Арсений стоит в его футболке, подпирая плечом дверной проём, благо натянул пижамные штаны — тоже антоновы, но большеватые, что слабо держатся на тазовых косточках. Арсений складывает руки на груди, вжимает голову в плечи, не поднимает глаз на Антона, рассматривая кухонный пол. — Всё хорошо, Арс, ты можешь остаться, — бормочет Антон, пытаясь улыбнуться. — Я тебя разбудил? Прости, мне просто на работу, но я сейчас закончу готовить и уйду, а ты можешь… Душ, да? Можешь взять что-то из моих вещей, но в шкафу есть и твои — можешь оставаться сколько тебе нужно… — тараторит Антон, отвернувшись к плите, где недовольно подгорает «взбалмошная яичница». — Антон, — Арсений останавливает поток антоновых слов, подходит ближе, опираясь о столешницу рядом с ним, и достаёт тарелки. — Спасибо за вчера. Антон мешкается, хватаясь за тарелку, которую протягивает Арсений, спешно кивает, принимаясь накладывать яичницу лопаткой. Арсений ждёт, пока Антон соскребает остатки на вторую тарелку, несёт их к столу и возвращается к холодильнику, чтобы вытащить сыр и ветчину для антоновых бутербродов. — Ты не будешь? — спрашивает Антон, наблюдая за тем, как Арсений вытаскивает из хлебницы два кусочка хлеба. — Я потом, ты садись, — отзывается Арсений. — Я сделаю тебе на работу, — он говорит тихо — то ли после похмелья, то ли нотки смущения в его голосе не мерещатся Антону. — Спасибо, — бормочет Антон, усаживаясь за стол. Завтракает в тишине, изредка бросая взгляд на Арсения, что уже привычно мельтешит на кухне, намазывая на хлеб сливочный сыр, перебирает слова, которые хочется сказать, но вместо этого жуёт завтрак, который забыл посолить. Хочется попросить прощения за те слова, спросить, почему так напился, убедить, что нужно остаться в его квартире — но Антон трусишка, заедает страхи скрамблом и откладывает тарелку в раковину. — Вот, держи, — Арсений протягивает бурый пакетик с ланчем, чуть улыбаясь. Странная нежность растекается в груди Антона — у Арсения опухшее лицо, сухие, потресканные губы и слипшиеся ресницы, волосы разворошенные, улыбка уставшая, выделяет морщинки сильнее, плечи опущены и весь он какой-то помятый — но Антон безумно счастлив видеть его на своей кухне именно таким. — Спасибо, — ещё раз повторяет Антон, принимая пакетик. — Ты останешься? — решается спросить, выгибая брови. Арсений почему-то смеётся, заливая свой смех прямо в сердце Антону. Хохочет, пытаясь прикрыть улыбку ладошками, смотрит на Антона — глаза блестят, улавливая свет из окна, и Антон мечется взглядом по нему, запоминает каждую мелочь — то дёргающийся кадык, то красные щёки. — Почему ты смеешься? — выдыхает Антон, разрываясь смущенной улыбкой. — Да так, — хмыкает Арсений, чуть успокоившись. — Брови у тебя смешные — живые, — Антон робеет, опуская голову вниз. — Жду тебя после работы, — роняет он, обводя Антона вокруг пальца — на самом деле просто обходит, чтобы выйти из кухни — но Антону кажется, что его обвели. Обворовала не воровка, не шалава.×××
Антон вбегает на работу впритык к началу рабочего дня, пикая пропуском на входе. Короткий разговор с Арсением всё ещё прокручивается в голове ненадоедающей пластинкой, слышится его смех, и Антон млеет — кажется, это хорошо видно, иначе почему на него оглядываются девочки из типографии. И не только они — в лифте с ним пытается заговорить Игорь из рекламщиков, ненавязчиво шевеля носом; на кухне, куда Антон заходит, чтобы оставить ланч, его долгим взглядом провожает компания альф из отдела работы с клиентами — их Антон часто видит в курилке, гогочущих в компании омег и девочек. — Ну как ты, Шаст? — здоровается Серёжа, стоит Антону плюхнуться в кресло рядом. — Привет, — отзывается Антон, пытаясь согнать странное чувство, будто все на него смотрят. — Я нормально, а ты? — А я чувствую, что ты пропах Арсом, — подмечает Серёжа, улыбаясь кончиками губ. — Ночь нормально прошла? — Да, — скомканно отвечает Антон, ёжась от холодка, что прошёл по спине: весь офис слышал шлейф яблок на нём. Где-то глубоко внутри ему нравится это чувство, но по факту ничего хорошего это не принесёт. — Не волнуйся, Шаст, — Серёжа легко сжимает его плечо. — Запах совсем слабый, да и я знаю Арса слишком хорошо, чтобы перепутать. — То есть никто больше не догадывается, что мы… что я, — спешно исправляется Антон, но Серёжа лишь пожимает плечами. — Ну, ты просто пахнешь мягче, — Антон немного расслабляется. — Так что, пьянь что-то сказала? — бурчит Серёжа, возвращаясь к своему вопросу. — Волнуешься за него? — Антон чуть улыбается, включая рабочий компьютер. — Он проблевался и выспался, утром проснулся и… — Извинился, надеюсь, — цокает Серёжа, вызывая у Антона тихий смех — он сейчас напоминает недовольную маму, сыночек которой впервые напился на школьной дискотеке. — Ну, в каком-то смысле да, — кивает Антон, снова мурашась от утренних воспоминаний. — Он решил остаться, — собственные слова расцветают в груди. — Так что тебе не придётся отдавать ему детскую, — пытается шутить Антон, и Серёжа согласно хмыкает. — Это хорошо, а то кроватка ему уже мала, — Антон смеётся, пытаясь представить тридцатитрёхлетнего мужика в детской кроватке, но Стас уже нависает коршуном над ними, подгоняя работать. Впервые за долгое время Антону нравится рабочий день — он не чувствует усталости, тексты пишутся сами собой, Стас даже хвалит его за прошлый проект, а Серёжа ведёт на обед в ресторанчик неподалёку, рассказывая о Саше, что вчера встретила его со сковородкой в руках, насмотревшись ужастиков, а потом испугавшись звуков в подъезде. Антон чувствует себя живым — и может виной всему утренний смех Арсения, но домой Антон спешит. Заходит в супермаркет, чтобы купить чего-то к ужину, мнётся у полок с алкоголем, но, рассудив, что после вчерашнего Арсений пить вряд ли захочет, берёт только вишнёвый сок и парочку свежих булочек. — Я дома! — само собой вырывается из груди Антона, стоит переступить порог квартиры — настолько киношная штука, что тянет смеяться, но Арсений отвечает звонким «привет» из гостиной. — Это теперь обязательно — сообщать, когда приходишь домой? — хмыкает Арсений, не отрываясь от графического планшета, на экране которого прорисовываются мультяшные персонажи. — Не знаю, подумал, что это весело, — отзывается Антон, проходя на кухню. — Я купил булочек, если ты голоден. — И чай хочу! — кричит из гостиной, заставляя Антона улыбнуться. Ему хочется так — кричать о собственном приходе, покупать булочки и готовить чай, сидеть на диване, пытаясь заглянуть в планшет, и охать от болючих тычков в бок — «не подсматривай» звенит в душе Антона колокольчиками. Они допивают чай вприкуску с булочками, Арсений вызывается убрать посуду, пока Антон переодевается в домашнее, и предлагает досмотреть ходячих мертвецов, чтобы Антон больше не жаловался, что никак не может их досмотреть. Он по-свойски закидывает ноги на Антона, откидываясь на спинку на другой половине дивана — Антон снова видит эти щиколотки, узкие ступни и пальцы, которые только вчера готов был взять в рот, но сегодня появляется желание поцеловать каждый пальчик, хрупкую косточку, обхватить голень ладонью и пощекотать. Сегодня — нежность, уютное спокойствие, и события последних дней стираются в памяти Антона, подмениваются одним лишь этим вечером, и Антон готов забыть всё, начав с чистого листа. До следующего раза, когда Арсений будет пахнуть кем-то другим. Антон внезапно смутнеет, позволяя гнетущим мыслям снова захватить его, комкает хорошее настроение как листик с правками и выбрасывает в корзину. Происходящее на экране становится лишь фоном, на котором ярче выделяется страх и сомнение, что всё повторится — тогда ему нужно будет промолчать, сцепить зубы и вытерпеть вонь чужого альфы на арсовой коже. И худшее, что Антон готов на это, готов вытерпеть, проблеваться и умыться, чтобы потом Арсений улыбнулся ему, посмеялся с его шутки и утащил на свой диван, чтобы закинуть на него худые ноги. — Тебя так расстроило, что она пошла туда? — хмыкает Арсений, едва дёргая Антона за рукав футболки — сам до сих пор сидит в антоновой «черепашьей». — Могу спойлернуть и сказать выживет она или нет, — предлагает шутливо, но уголки его губ чуть дрожат — Антон смотрит на Арсения со смятением. Нужно ли начинать этот разговор? И что сказать — Антон не знает, мысленно тасуя одну и ту же колоду предложений и слов, надеясь, что в этот раз удача будет на его стороне, и ему выпадет хорошая комбинация. Но каждый раз скидывает, бормоча под нос «пас» — как можно понять Арсения, если сам Антон совершенно другой? И вдруг выпадает мысль, что Арсений может так же не понимать его — может стоит начать с себя? — Можно тебе что-то рассказать? — решается Антон, невольно сомкнув ладонь на арсовой лодыжке. — Если ты не собираешься при этом сломать мне ногу, то хорошо, — криво улыбается, бросая взгляд на горячую руку на своей лодыжке. — Не буду, — обещает Антон, хмыкнув, несколько секунд выдерживает молчание, собираясь духом, и тихим голосом начинает: — Расскажу тебе историю об Антоше, — невольно смеётся, вспомнив, что так его называла мама — да и называет до сих пор. — Это который голова-одуванчик? — подключается Арсений, расплываясь в тёпло-шкодливой улыбке. — Тот самый, — поддакивает Антон. — Антоша в свои четырнадцать пах совсем не одуванчиками, а крепким ментолом, от которого у мамы даже глаза слезились, — вспоминает Антон — мама тогда приноровилась пихать вату в нос, чтобы так часто не чихать. — И это мало кому нравилось — точнее, никому, и что дома Антон слышал ворчание отца, что в школе одноклассники сторонились его, короче запах Антоше не нравился нихуя, — Арсений слабо пихает его бедро ногой, кривясь от мата. — Прости-прости — «совсем не нравился». Только мама говорила Антону, что всё хорошо, и всё наладится с первой течкой, которой он побаивался, но ждал — а когда дождался, то ничего не изменилось. Сейчас Антон вспоминает это с улыбкой, но тогда плакал целый вечер, лежал в своей комнате, обессиленный после первой течки, и, когда слёз не осталось, просто сжимался в комок в развороченной кровати, пытаясь прикрыть большие уши ладонями, чтобы не слышать громкий голос отца за дверью. — В школе его и дальше сторонились, но зато дома стало легче — пахло только мамой и её пирогами, — Арсений чуть улыбается — пару недель назад тётя Майя прислала Антону посылку с пирожками, вареньем и закрутками, и Арсений объелся пирожков с повидлом. — И в универ Антон поступал с одной мыслью просто переспать с кем-то, чтобы это закончилось. В другом городе Антону даже дышалось легче. Гормоны чуть поутихли, ежемесячные течки едва сгладили запах, но для омеги он оставался слишком резким, отталкивающим, тогда Антон решил выезжать на харизме, пытаясь влиться в любую компанию — парни из стэм-кружка его приняли, не спрашивая о запахе и прочем, только интересуясь тем, сколько шуток Антон может написать за ночь. — И Антон писал — дофига и в убойных темпах, чтобы зацепиться там подольше, — быть нужным, — а на одном из квартирников к нему подкатил альфа. И Антон согласился — потом пожалел, но запах и правда стал мягче, на него смотрели уже по-другому, но внутри было так тошно, что Антоша решил никогда больше не повторять этот опыт, — выдыхает Антон, на силу улыбаясь — Арсений выглядит спокойным, только складочка меж бровей выдаёт его. — Вот и сказочке конец. Антон умолкает, давая Арсению уложить всё, что Антон вывалил на него — а сам ёжится от собственной искренности и честности, ведь никому раньше Антон не открывался, даже так в «трёх словах», хоть рассказать ещё о Мише и о поцелуе на балконе не смог. Антон теряется во времени, сомневаясь молчат они минуту или больше, чувствует себя откровенно неуютно, будто сидит с голой жопой на арсовом диване, пока тот придирчиво осматривает голое тело. Возможно, эта откровенность была лишней — зачем Арсению его глупые, слезливые рассказы, сказочки о мальчике-одуванчике, который сам сел на член и теперь жалуется? Костеря себя за внезапную слабость, Антон и не замечает, как Арсений подползает к нему ближе, осекается, когда тот оказывается слишком близко, усаживаясь бок к боку. — Есть у меня тоже сказочка об Арсюше — так, чтобы было честно, — хмыкает Арсений, смотря вперёд — из-за того, что они слишком близко Арсений перед глазами немного размывается. — Арсюша вырос в семье альф — папа и его друг, — Антон едва хмурится, опуская взгляд вниз — Арсений держит ладони на своих коленях, и Антон зеркалит его позу: мизинцы всего в нескольких сантиметрах друг от друга. — Арсюша до сих пор не знает, почему так — отец говорил, что дядю Ваню бросила его семья, и отец просто помогает другу — но жизнь омеги в семье из двух альф была странной. Странно-волнительная мысль закрадывается у Антона, но озвучить её он не решается. — Арсюша носил огромные очки и папины брюки, завязывал длинные волосы в хвостик и бегал хвостиком за красивыми альфами, надеясь, что за помощь с контрольными его чмокнут в щеку как настоящего омегу, — Антон смотрит, как пальцы на коленях Арса чуть подрагивают. — А течки проводил в закрытой на ключ комнате, наевшись подавителей, — и мечтал, что уедет куда-то далеко, где можно будет просто быть собой. Омегой, — Арсений поворачивает голову к нему — Антон зеркалит и чешет кончиком носа «сколотый» кончик арсового носа. Арсений чуть смеётся от щекотки и отстраняется, заглядывая Антону в глаза — арсовы снова блестят, но уже в желтом свете лампы. — И ты уехал? — спрашивает Антон, пытаясь уследить за каждой черточкой арсового лица. — Конечно, — хмыкает, вскакивая с дивана. — Так, — хлопает в ладони — Антон чуть дёргается от громкого звука, внимательно смотря на чуть нервного Арсения, что важно переступает с ноги на ногу. — Если у нас сегодня вечер откровений, то я не могу не спросить об этом… Подожди! — просит на ходу, выбегая из гостиной. Антон остаётся на диване, слушая шуршание где-то в коридоре, улыбается чуть неловко, ещё не до конца согнав с себя ощущение, что открылся зря, но история Арсения — пусть и отданная взамен на его — разрывает его изнутри. Арсений впервые рассказал ему что-то раскрывающее его личность — возможно, это всё послужило тем, что Арсений сейчас такой, ищущий внимание и одобрение, любого, кто увидит в нём омегу. Антону кажется, что он видит в Арсении Арсения, а потом уже омегу. — Расскажи мне, откуда у тебя это, и почему я тебя в этом ещё не видел? — Арсений появляется в комнате взрывом, держа в руках «блядские ботинки», при виде которых Антон стремительно робеет, сжимая кулаки, в желании прикрыть лицо. — Боже, как ты их нашёл? — вымученно стонет Антон, но Арсений выгибает бровь, бросая ботинки под ноги. — Ты их не сильно прятал, — хмыкает, опускаясь на диван. — Я искал тапочки и, каюсь, заглянул в коробку, — в его голосе нет ни капельки раскаяния, но и Антон не собирается рассказывать зачем их купил. — Давай, надевай, хочу посмотреть, — указывает Арсений, откидываясь на спинку. — Я не буду, — блеет смущенный Антон, тряхнув челкой, чтобы хоть как-то прикрыть красное лицо. — Давай-давай, — не слушает возражений, лихо закидывая ногу на ногу. — Тебе нужно просто смириться с тем, что ты омега, — Арсений проговаривает это ровным голосом, заставляя Антона всё же взглянуть на него, преодолев неловкость. — Я понимаю, что у тебя был плохой опыт, но это не должно мешать тебе быть собой — и да, Антон, омегой. Возможно, слова Арсения лишены такта, нарушают его личное пространство и вообще это не его дело — но Антон знает, что простит Арсению даже пощечину, подставив вторую щеку. И в его словах есть здравый смысл, есть то, что Антон сам себе сказать боится, и, посмотрев на матовый блеск ботинок у своих ног, думает, что это тот самый шанс, о котором просил Серёжа. — Отлично, одуванчик, принесу тебе джинсы, — говорит Арсений, стоит Антону спустя несколько секунд наклониться за ботинком. — Какие джинсы? — глупо переспрашивает Антон, ухватившись за ботинок. — Видел у тебя одни — будут хорошо смотреться с ними, — пожимает плечами Арсений, останавливаясь у двери. — Ты же не думаешь в этих трениках щеголять? — бросает напоследок, выходя из комнаты. Антон мешкается, разумно решив сначала натянуть джинсы, а потом ботинки, но Арсений приносит целый комплект одежды, подобрав к джинсам обычную футболку, одну из цепей и свою рубашку — большую, из мягкой кожи, при виде которой Антон почему-то представляет Арсения только в ней. — Ты… Выйдешь? — неловко спрашивает Антон, стесняясь переодеваться перед Арсением. Тот только по-доброму хмыкает, закатив глаза, но уходит, крикнув, что будет ждать в спальне, поскольку там зеркала. Антон остаётся один на один с этим тотал-блэк-слат-луком, не зная, с какой стороны к нему подступить, но странная решимость заставляет вцепиться в домашнюю футболку и стянуть её рывком. Антон рассеяно ведёт ладонью по мягкой груди — она напоминает Антону, что течка уже-уже на днях, но с разборками и разговорами он совсем забыл — опускается к животу, продавливая пальцами слой подкожного жирка в нижней части. Собственное тело смущает, потому и попросил Арсения выйти, не желая показываться таким — всё ещё тем несуразным Антоном-пиздюком с руками-палками и большими ушами. Стряхнув уныние, что угрожающе зацепилось за руку, Антон натягивает футболку, джинсы, которые Арсений явно нашёл где-то в недрах его шкафа, поскольку обтягивающее Антон засовывает глубоко и далеко, и, наконец, зашнуровывает ботинки. С высоты роста он смотрит вниз — ноги длинные: худые голени и бёдра, что немного раздались за последнее время — хотя до арсовых ему ещё далеко. Антон старается себя не рассматривать, накидывая рубашку, что пропахла Арсением и приятно ощущается на плечах, и защёлкивая на шее массивную цепь. Дверь в спальню прикрыта — Антон толкает её вперед, кривясь от противного скрипа и обещая себе наконец смазать петли, а внутри Арсений сидит на заправленной кровати, копаясь в своём телефоне. — Переоделся? — бормочет он вопросительно, поднимая глаза на Антона, что замер в проёме. — Вау, — коротко отзывается Арсений, пройдясь по нему долгим взглядом. — Вау, — повторяет, поднимаясь на ноги, и улыбается, подходя ближе. — Просто глянь на себя, одуванчик, — он обхватывает запястье Антона, подводя к зеркалу шкафа, и останавливается за спиной, рассматривая его в отражении, — он теперь едва достаёт до плеча. Антон сам не верит в то, что видит, — возможно, это Арсений отсвечивает красотой за его спиной, а может пора признаться самому себе, что он способен быть привлекательным. В Арсовой рубашке, что делает линию плеч более плавной, в обтягивающих джинсах и этих блядских ботинках, что делают ноги бесконечно длинными, — Антон выхватывает всё больше и больше деталей, расправляет плечи, как велит Арсений одним мягким касанием. — Веришь, что это ты? — Антон растерянно ловит арсов взгляд в отражении — тот улыбается, выглядывая из-за плеча, привстав на носочки. — Это только одежда, важнее, чтобы ты вот тут, — он тычет указательным пальцем по лбу, чуть жмурясь, — понимал, что ты красивый. Арсений отстраняется, давая Антону возможность нелепо покружиться перед зеркалом — вытянуть ноги, повернуться задом, скинуть рубашку с плеч — и чем дольше Антон на себя смотрит, тем сильнее ему нравится на себя смотреть. — Можешь взять эту рубашку, — хмыкает Арсений за спиной — Антон разворачивается к нему, возражающе кивая головой. — А я взамен возьму что-то у тебя! — торопливо накидывает Арсений, первее чем Антон что-то скажет. — Хорошо, забирай всё, что хочешь, — смеётся Антон, чувствуя, как грудь распирает желание обнять. Руки сводит и ломит, всё внутри буквально тянется к нему — к центру притяжения, грозит разбиться при столкновении — но Антону не страшно, если цена этого сжать Арсения в своих руках. Глубоким выдохом Антон пытается выгнать это чувство из груди, сжимает кулаки, надеясь успокоиться, но обнять его кажется теперь жизненно важным. — Ты стесняешься своего тела? — внезапно спрашивает Арсений — смешно, что приходится теперь опускать голову ещё ниже, чтобы смотреть ему в глаза — но Антон мнётся отвечать, лишь пожимая плечами. — Снимай рубашку и футболку, — указывает Арсений, для убедительности дёргая за рукава. — Зачем? — голос Антона даёт петуха, и получается испуганный писк — Арсений с усилием стягивает рубашку, откидывая на кровать. — Хорошо-хорошо, только я сам! — умоляюще просит, пытаясь уйти от щекочущих рук. Арсений довольно хмыкает и широко улыбается — Антон обещает себе пересмотреть, сколько он позволяет Арсению, но хватается за край футболки, комкая её пальцами. — Давай ты тоже снимешь, чтобы было честно, — выпаливает Антон, ожидая отказа, но Арсений без заминки стягивает футболку через голову, оставаясь в одних пижамных штанах, что на тонкой завязке и честном слове держатся на тазовых косточках. Антон немного подвисает, рассматривая впалый живот без единого волоска, острую линию подвздошных костей, что убегают за край штанов — Арсений ещё опускает руки на бока, невозможно мягко выгибая пальцы, и Антон смущенно отводит взгляд, стоит Арсению захохотать. — Давай, одуван, слово пацана или как? — подтрунивает Арс, и Антон без энтузиазма стягивает футболку, задевая цепь, что больно бьётся о ключицы. Щёлкнув замком, Антон бросает украшение на кровать вслед за футболкой, стягивает ботинки, чтобы не нависать над Арсением, сверкая голым торсом. Инстинктивно он пытается прикрыться, горбит плечи, складывая руки на груди, но Арсений пресекает попытки спрятаться, хватаясь за предплечье. — Так, сейчас я хочу, чтобы ты посмотрел на себя в зеркало и увидел того же Антона, что и несколько минут назад — и почувствовал себя так же. Антон не до конца понимает, зачем Арсений устроил этот сеанс повышения самооценки, чувствует, что начинает раздражаться — внимание, его слова и действия, это несоответствие вытягивают наружу тупую злость, которая стремительно сменяется на жалость, стоит увидеть себя в отражении. Линия плеча резкая, заканчивается острыми косточками, что переходят в худые, длинные руки, которые ему всегда казались непропорционально большими; ключицы просвечиваются под тонкой кожей, а на слегка припухшей груди раскраснелись ареолы, выделяя крупные соски. Антон едва доводит взгляд ниже вдоль дорожки светлых волос, что прячется за шлёвками джинсов, стараясь не смотреть на мягкий живот. — Я не чувствую себя так же, — сознается Антон, переводя взгляд на Арсения за своей спиной. Он в отражении продолжает улыбаться, но уже спокойнее, с пониманием, ведёт ладонями от предплечья вниз, смыкая пальцы на запястьях, отчего Антон ёжится — касание слишком интимное, заставляет сердце стучать сильнее. — Давай, коснись себя, — просит Арсений и тянет руки выше. Антон не чувствует сопротивление в собственных конечностях — послушно ведётся за Арсением, как кукла на шарнирах отдаёт управление, концентрируясь на том, как пульс отбивается в подушечках арсовых пальцев. — Смотри, — Арсений подступает совсем близко, вжимаясь в него со спины, и выглядывает из-за плеча. Антон смотрит, как собственные руки ведомые Арсением касаются живота — от холода он ёжится, рефлекторно надеясь уйти от прикосновений, но Арсений мягко расправляет пальцы, побуждая коснуться живота раскрытыми ладонями. Антон чувствует собственное сердце в пустом желудке, бьющееся где-то в ямке ладони, щекотку от тонких волосков и тепло кожи — Арсений чуть надавливает на руки, и Антон ощущает мурашки в ладонях. Ведомый Арсением, Антон мягко растирает кожу то пальцами, то целой ладонью, отчего в паху всё закручивается в тугой комок — Антона слегка потряхивает даже не от возбуждения, а просто от эмоций. — Вот так, Антон, — шепчет Арсений, накрывая его ладони своими. — Тебе ведь приятно, скажи? Антон не говорит ничего, только выдыхает рывками, и пытается вжаться спиной в Арсения — ощущает чужое сердце у правой лопатки, захлёбывается волнением, но всё так же послушно ведётся за ним. Арсений тянет их ладони вверх, цепляясь пальцами за рёбра, Антон уже не знает, что правильно сейчас чувствовать — смущение или желание легко цапнуть разнеженную кожу ногтями. — Не стоит, — голос Антона больше похож на стон, когда их сплетённые пальцы касаются груди. — Она… — Чувствительная, да, — шепчет Арсений, поглаживая контур ареолы. — Ты ласкаешь их во время течки? Надавливаешь, трёшь, — Антон скулит, своими же пальцами вдавливая соски внутрь — смотрит в отражении, как они исчезают и появляются. — Или только легко гладишь? — дразнит Арсений, прекращая надавливать, и щекочет одними подушечками кончики сосков, отчего у Антона ноги подкашиваются. — Я… Я не касаюсь их, — сознаётся Антон, отводя голову вбок, чтобы не смотреть. Слишком смущающе, стыдно, неправильно, что Арсений сейчас вжимается в спину, водит его-своими руками по телу, нашептывая что-то неприличное. Антона ведёт от самой мысли, что всё это приятно — так, как никогда не было. — Как же, — не унимается — Антон уже ничего не видит, зажмурив глаза и почти откинувшись на Арсения, — такой чувствительный, такой нежный — тебе же нравится, когда приятно, Антон? Антон вместо ответа скулит ещё громче — Арсений накрывает грудь своими ладонями, сжимает на грани приятного, прокручивая между пальцами соски. Они оседают на пол, не в силах стоять, Арсений упирается о бок кровати — в такой позе он прижимает к себе теснее, обхватив ногами таз, и Антон чувствует голой поясницей арсов член сквозь тонкую ткань пижамных штанов. Собственные джинсы мешают, вставший член пережимает ширинка, но руки цепко держатся за арсовы — тот мнёт грудь, щекочет ареолы, изредка спускаясь руками к животу, чтобы легко ущипнуть за складку. Антон уже не сопротивляется, позволяя Арсению трогать-трогать, откидывает голову на его плечо, открывая белую шею, по которой Арсений проходит широким мазком языка. Антон чувствует, как собственный запах стелется под запах Арсения, под влажным языком бьётся артерия, а грудь ноет от нежно-сильных касаний. — Подожди-подожди, — Арсений сипло жужжит, ухватившись за его предплечья, и Антон открывает глаза, пытаясь согнать белые пятна, что мельтешат перед ним. — Пусти меня вперёд. Антон не до конца понимает, что от него хотят, разнеженно-растерянный он хнычет, потеряв касания Арсения, но тот только переползает вперёд, оказываясь перед ним на коленях меж раздвинутых ног. Антон опирается спиной на кровать, улавливая за спиной отражение в зеркале — в нём макушка Арсения склоняется над его грудью, и Антон не сдерживает стон. Арсений вбирает в рот сосок, втягивая губами, языком играет с кончиком, и Антон задыхается, невольно опуская руку на затылок, прижимая Арсения к себе. Он чуть отстраняется — лижет широкими мазками, подбирая языком стекающую слюну, и снова вбирает в рот, едва прикусывая зубами. Антон елозит под ним, ощущая, как течёт, вторую руку смыкает на арсовом боку. В отражении Антон смотрит на задницу Арсения, что старательно прогибается. Под его светло-серыми штанами явно нет белья, они обтягивают ягодицы, проходясь швом ровно по расселине, режут промежность, и Антон едва видит очертания его члена, а главное тёмно-серое влажное пятнышко там, где предположительно находится анус — Арсений тоже течёт. Рука на затылке смыкается требовательно, Арсений оставляет мелкие засосы переходя от одной груди к другой, но Антону хочется большего — потная ладонь, что сминает бок, скользит ниже, поддевая край арсовых штанов. Кончиками пальцев Антон уже чувствует мягкую кожу ягодиц, но не достаёт дальше — а хочется пальцами обвести анус, собрать смазку вокруг и вогнать её обратно двумя пальцами. Арсений отрывается от его груди с пошлым звуком, Антон переводит взгляд на него, замечая, как от распухших губ тянется ниточка слюны к соску — Арсений тоже поднимает голову вверх, тяжело дыша. Он смущён. Антон немного трезвеет, осознавая это. Скулы у Арсения красные, горящие, что чувствуется жар, даже кончик носа горит, и Антон давит в себе желание сомкнуть губы на нём. Брови Арсений выламывает смешно — наверняка, из-за таких же смеялся Арсений утром, и Антон теперь понимает почему — нежность щекочет изнутри, распирая смехом грудь. Губы припухшие, не смыкаются никак от свистящего воздуха, что вырывается наружу, — их тоже хочется коснуться. — Поцелуй меня, одуванчик, — просит, прикрывая глаза — ресницы у Арсения дрожат. Антон тоже закрывает глаза, вслепую подаваясь вперёд, — тыкается губами невпопад, мажет по щеке и подбородку, наконец находит губы, сминая их едва. Арсений подаётся ближе, усаживаясь на колени, обхватывает за шею одной рукой, а вторую просовывает между ними, сжимая член Антона сквозь джинсы. Антон хнычет прямо в губы, потираясь пахом о большую ладонь, вскидывает бёдра, отчего Арсения потряхивает. Одной рукой Антон сжимает вспотевший бок, а вторую опускает на задницу, сжимая в ладони — Арсений прогибается вслед за касанием, кусает за губу, стоит Антону спуститься ниже и вдавить пальцы в анус. — Ты потёк так сильно, что я чувствую сквозь штаны, — что-то тянет Антона шептать такое прямо в губы, пытаясь протолкнуть два пальца вместе с тонкой тканью — они меняются местами, и теперь Арсений смущается, елозя в его руках. — Заткнись, — скулит он, целуя Антона уже по-настоящему — всасывает язык, проходит по ряду зубов, поглаживая щеку изнутри. Антон никогда не целовался так — даже Миша не вызвал в нём столько чувств — с Арсением всё ощущается по-другому, ярче и острее, особенно рука, что требовательно сокращается на напряженном члене. Губы у Арса тонкие и горячие, Антон смачивает их собственной слюной, смелее, пытаясь повторить то же, что и Арсений — всасывает язык, что Арсению нравится, судя по тому, как сжимается ладонь. Антон вот-вот кончит, внутренности уже рвёт от желания, но где-то среди сплошного хаоса трепещет мысль — чтобы это длилось вечно. Антон чувствует, как из арсового ануса обильнее вытекает смазка, бёдра у него дрожат, а рот приоткрывается в немом стоне, но рука не останавливается. Антон не уверен, кто кончил первым — они сжались в один комок, пытаясь дотянуться, коснуться, сцеловать и прочувствовать. Прижимая к себе, Антон гладит Арсения по мокрой спине, дышит рвано, пытаясь подстроиться под него, и смотрит в отражение — он улыбается.