Dead or alive

— Ни один здравомыслящий человек в такую погоду не сунется в море! – укоризненно заметил Люциус, когда очередная волна разбилась о борт небольшого, но проворного «Ройял Джеймс». Его изрядно мотало, подкидывая на волнах, и писарь впервые за долгое время испытал позывы тошноты, комом застрявшие в глотке. Выглядел он чуть менее разбитым, но по-прежнему обиженным на жизнь и, в частности, на Эдварда Тича о чем не упускал возможность деликатно напомнить своему капитану. Он бросал, его бросали, но никогда за борт! Уязвленное самолюбие свернулось в темном углу и зло сверкало оттуда своими маленькими глазками. — О, эти облака не сулят ничего хорошего! — Люциус, нужнее причитаний сейчас две твои руки, держи канат, — Олуванде кинул в него концом каната, натягивая центральную часть. — Вяжи. И Люциус завязал с профессиональной скоростью тугой такелажный узел вокруг древка мачты, не оставляя ни единого сомнения в своих способностях. Где-то позади с благоговейным трепетом вздохнул Черный Пит, но, скорее всего, это был вздох натуги — поставленный ребром вопрос об уборке парусов разрешился единогласно. — Паруса долой! — крикнул Стид, стоило очередному порыву зарыться в белоснежную парусину, надувая ее пузатым куполом. Это сработало — корабль перестало швырять из стороны в сторону, ход замедлился. Далеко впереди небо исполосовала ломанная линия молнии, вспыхнув и погаснув над землей. «Ройял Джеймс» шел спокойно, с аристократичной деликатностью давая фору буре, уютно устроившись на ее хвосте. Стид Боннет безумец, но не умалишенный, чтобы бросаться в эпицентр страстей, куда более яростных, нежели бушевали в его сердце. Море успокоилось к утру, когда на востоке алеющая полоса окрасила небо багрянцем. Тучи медленно отступали, оставляя после себя уставший сизый сумрак и мирные воды, подбегавшие к борту с благой вестью. Стид долго всматривался в подзорную трубу, пока не заключил: — Мы вот-вот прибудем. В небе прокричала чайка, описывая круги над кораблем. Последние пришествие выдалось, по меркам Боннета, не самым удачным и теперь он трезво смотрел на вещи, замечая огрехи былой самонадеянности. Он был джентльменом, но не был настоящим пиратом и теперь, когда первый мертв, второй вырос из его остывающего тела, возмужал, мог взять любое имя и посвятить себя всего единственной любви — морю. Отчего-то на душе стало кисло, словно от осознания, что твоем идеально заваренном чае свернулось молоко и никакие семь ложек сахара не вернут его к жизни. — Я не знаю, что у вас произошло, но ты безжалостно разбил ему сердце, — заявил несколько недель назад хлюпающий носом Люциус. Он умудрился подхватить насморк, пока дрейфовал в открытых водах под палящим солнцем и все последнее время исправно соблюдал постельный режим, поднимаясь только для того, чтобы принять лечебный глоточек бренди. — И в нашу последнюю встречу он выглядел ужасно. Я не знаю, что должно произойти, чтобы он простил тебя — безвыходных ситуаций нет, но это именно она. Вместо точки окончанием фразы послужил подтверждающий чих, устремленный в сгиб локтя. — Правду говорю. На душе стало тяжелее, когда разговор застучал в висках спохватившимся пульсом. Стид прижал подзорную трубу к груди, стиснув пальцами обеих рук. Он понятия не имел, где теперь искать Эда. И единственным местом встречи могла быть только Пиратская Республика. Все сочные сплетни, все ослепительно блестящее золото мира, все жаждущие славы и наживы, все отпетые мошенники и бандиты стекались в одно место. — Если бы ты знал, Эд, если бы ты знал, — проговорил себе под нос Стид, а после встрепенулся, смотря в воду. — Дайте, дайте лестницу! Срочно! Давайте ее сюда, за борт! И по шатким веревочным ступеням, зависая над волнами как акробат над пропастью, Боннет полез за борт, перемахнув через него с молодецкой прытью, ловя что-то в шумных водах. Волна утянула прочь, чтобы тут же подкинуть маленький лоскуток алой ткани, вымученно повиснувшей на ладони. Пальцы сжали находку сродни самой великой ценности всего мира. — Капитан, что там? – басовито поинтересовался Малыш Джон, но Стид покачал головой. — Ничего, показалось. Маленький лоскуток ткани жег сжатый кулак изнутри. Они прибыли в Республику утром. Солнце уже выкатилось из-за горизонта, упорно стремясь к зениту, но ещё не испепеляло округу вездесущими лучами. Стид щурился, прикладывая козырек ладони ко лбу и осматриваясь по сторонам. Со времени их последнего визита ничего не изменилось: те же неухоженные улицы, те же ситуации, только лица новые, незнакомые ему, те же босоногие мальчишки, колоритные старпомы, те же разговоры, голоса, все то же, те же. Некоторые оборачивались на них, сразу же теряя всякий интерес. — Нужно найти, где отдохнуть и поесть. — Хорошо бы. Никто не заикнулся о баре Джеки, пусть они и прошествовали мимо, бросив беглый взгляд на открывшуюся дверь. Наружу вывалился шатко держащийся на ногах мужчина, сплюнул окровавленным ртом себе под ноги зуб и поплелся прочь. — Проклятый морской гад. — Как дома, — не без иронии позволил себе заметить Стид, приосанившись. Никто не заподозрил в нем некогда разодетого в шелка джентльмена-пирата. На последние деньги он купил корабль, оплатил трехмесячное жалование экипажу и еще немного приберег на не очень черный и черный день, но на былую роскошь полагаться не приходилось. Притязаний на имущество и состояние Боннет более не имел, не имел он ни дорогих камзолов, расшитых золотыми нитями, ни халатов из самого изысканного, струящегося шелка, которых на весь мир был один экземпляр — выполненный по его заказу. С этих пор на нем была простенькая полотняная рубаха, штаны, истоптанные ботинки и борода над которой горели два пытливых глаза. С этого времени начиналась его настоящая пиратская жизнь, а не игрища избалованного аристократичного мальчика, впадающего в ступор от одного вида крови. Вместе с умершим именем он потерял добрую часть жизни — семью, двух очаровательных детей. Он был рожден заново, дабы слепить себя по образу и подобию того человека, которого полюбил когда-то Эд, стать лучшей версией себя, сбежать с ним наконец в проклятый Китай или еще куда-нибудь, чтобы жить, просто жить жизнью, коей у него никогда не было. Он обезличился и теперь должен был наполнить свое существо новым смыслом. Но смысл ускользнул, оставляя в сердце зияющую дыру. Стид не знал кто он без Эдварда. Боннет постучал по привычке и оттолкнул тяжелую дубовую дверь. Лениво протирающий стакан мужчина перевел взгляд на гостей; девица, сидящая на коленях тучного мужика робко хихикнула и прикрыла исподнее подолом платья. — Чего вам? — поинтересовался хозяин. — Уже не наливаем. — Мы не за напитками, нам нужны комнаты, чтобы отдохнуть. Еда. И горячая вода. — Это мы можем, но будет стоить много, много монет. — За этим дело не встанет, — Боннет облокотился о стойку, обводя взглядом аскетичное помещение с насаженными на стены трофейными чучелами убитых животных. — Офелия, проводи, — хозяин свистнул, но свист провалился в отсутствующий передний зуб, зашелестев шипением. Из задней комнаты появилась поджарая девушка со смолянисто-черной кожей в синем платье. Она жестом пригласила гостей и команда двинулись следом. Только Олуванде обернулся на лестнице, но Стид кивнул, благословляя на заслуженный после бессонной ночи отдых. — Она нема сколько себя помню. Кроткая и смышленая, поэтому работает на кухне и не продается, но за отдельную плату могу пригнать девок с борделя. Мы с хозяйкой давно друг друга знаем, плохого не пришлет, — вожделеющие глаза устремились на Стида, а не найдя отклика мужчина продолжил. — Что привело сюда? — Поиск сокровищ, — без промедления ответил Боннет, усмехаясь столь дивной метафоре, пришедшей на ум. Неужели ему снова придется искать то, что он некогда уже нашел? — Здесь все сокровища уже найдены. Как тебя кличут? — Томас, просто Томас. — А я отчаянный Мо. Так вот, Томас, сокровищ здесь ты уже не отыщешь, если для тебя сокровища – это не бабы и ром. — Спасибо за беседу и прием, Мо. Надеюсь, этого хватит. Если нет, то ты знаешь, где меня найти. Стид придвинул к мужчине забитый монетами мешок и оттолкнувшись от стойки отправился по скрипучей лестнице наверх, искать Офелию и свое временное пристанище. Он упал на жесткую койку, подложив под голову руку. Солнце залило комнату золотистым маревом, преображая обшарпанные стены до неузнаваемости. В этом свете тонуло все: трехногий табурет, койка, он сам, растворяясь в теплом свечении наполнявшим сердце предвкушением праздника. Сквозь открытое окно доносился уличный шум, чей-то громкий хохот, стук со стороны причала, где на ремонте стоял потрепанный жизнью корабль. Колыбель звуков мирно покачивалась, убаюкивала своей завораживающей песней. — Ты собираешься весь день спать? Он открыл глаза и, не успев проморгаться после сонного забытья, увидел силуэт сидящего на краю койки мужчины. Длинные волосы ниспадали волнами на плечи, покрытые халатом из дорогого шелка. Почему-то Боннет был уверен, что волосы у него с благородной сединой, блестят как самое прекрасное серебро, как путеводные звезды, вспыхивающие по ночам на небе. Он прикоснулся ладонью к щеке, грубыми подушечками пальцев потрогал бороду, улыбнулся, а Стид сжал зубы полагая, что так непрошенные, навернувшиеся на глаза слезы, не хлынут по щекам предательским раскаянием. — Я боялся, что не найду тебя, — честно признался он, накрывая ладонь своей рукой, а под рукой обнаружил лишь собственную бороду. Наваждение пропало, как только он открыл застланные солоноватой пеленой глаза. В носу стоял запах табака. Едва различимые нижние ноты какао бобов щекотали рецепторы фантомной болью. Даже сейчас, продрейфовав в море почти месяц, жалкий клочок алой ткани, как ему казалось, пах Эдом. Конечно, это все происки воспаленной фантазии. Возможно, у него жар. Быть может он бредил, когда вжимался носом в лоскут, пытаясь найти отраду. В соседней комнате методичные удары кровати о стену сопроводились чередой восторженные девичьих стонов до навязчивого громких в условиях хорошей слышимости. Стид перевернулся на другой бок. Полоса света легла ему в ладонь, провалилась в складки зажатой в ней ткани. Гонимые прочь мысли о том, как могло быть впивались укусами в кожу, драли когтями плоть, выворачивая нутро наизнанку. Что чувствовал Эд тогда и что он чувствует сейчас? Где, черт побери, он находится и как его найти? Пока команда отдыхала и развлекалась, у Стида было время поспрашивать местных. С другой стены послышались не менее убедительные мужские стоны. Очаровательно, подумал про себя Боннет и сел. Он протаскался по округе несколько бесполезных часов. Выкатившееся в зенит солнце неумолимо сжигало все на своем пути, заставляя прятаться в любой доступной тени. Последним местом, где он мог что-то узнать оказался бар Джеки, хозяйку которого видеть хотелось в последнюю очередь. Боннет пересилил себя, оттолкнул плечом дверь и ввалился в помещение даже в это время суток полное до отвала. Единственно свободным оказался столик в углу с неубранной, наполовину недопитой стопкой какого-то алкоголя, деликатно подвинутой Стидом в сторону, чтобы сесть. — Проклятье, что за свинья тут сидела? — чертыхнулся Боннет, отряхнув с манжеты пепел.