Dead or alive

Огонь свечи мягко подрагивал над книжным разворотом, стекаясь робкой тонкой тенью на стык страниц. Стид вздохнул с благоговейным трепетом, обвел взглядом свою команду, устроившуюся на палубе и приступил. — Давным-давно в одной далекой стране, в прекрасном замке жил молодой принц. Он имел все, чего только могло пожелать его сердце, но был избалован, себялюбив и недобр. Олуванде зевнул, подложив ладонь под щеку. Море за бортом тихо булькнуло и затихло, заставив Люциуса неприятно дернуть плечом. — Однажды зимней ночью, — продолжал Стид. — В замок пришла старая нищенка и предложила принцу всего только розу в обмен за приют и спасение от жестокой стужи. Ее изможденный вид вызвал брезгливость принца и, посмеявшись над подарком, он выгнал старую женщину. Она предостерегла его, что внешний вид обманчив, поскольку красота скрыта внутри, но он снова посмеялся над ней. И тогда безобразная старуха исчезла, а вместо нее перед ним возникла прекрасная колдунья. Принц попытался извиниться, но было поздно. Колдунья поняла, что в его сердце нет любви. В наказание она превратила его в отвратительное чудовище, а на замок и всех его обитателей наложила могущественное заклятие. — Эта сказка похожа на ту, где у принцессы был рыбий хвост, — в полголоса поделился своими наблюдениями с Люциусом Черный Пит. — Не удивлюсь, если у этого будет рыбья голова. — Тссс, слушай лучше, — писарь коснулся слишком мягкой для моряка рукой чужой ладони, сжимая ее четырьмя пальцами. Он вынужден был с горечью признать, что пятый вероломно потерял во время своего «кругосветного плавания» на что Пит пообещал выстругать ему еще с десяток. — Стыдясь своего уродливого вида, чудовище спряталось в замке, а единственным окном во внешний мир для него стало волшебное зеркало. Роза, которую ему предлагала колдунья, оказалась волшебной и должна была цвести до того дня, когда ему исполнится двадцать один год. Если он встретит девушку, и они полюбят друг друга прежде, чем опадет последний лепесток розы, чары рассеются. Если нет, то он навсегда останется чудовищем. Шли годы, он впадал в отчаяние и уже потерял всякую надежду, — Боннет выдержал паузу, поднимая взгляд на висящий, словно прибитый к небу, стальной диск луны. — Разве кто-нибудь когда-нибудь сможет полюбить чудовище?*— закончил вступление он, переворачивая страницу. Мирный храп разлился над палубой умиротворяющим монотонным звуком. К концу первой главы уснувших стало больше, на середине второй Боннет осторожно закрыл книгу и задул свечу, устремившуюся змейкой дыма в теплый ночной воздух. Республика Пиратов не смогла ответить ни на один из поставленных перед ней вопросов. Кто-то говорил, что видел «Месть» в порту, кто-то с пеной у рта доказывал, что это «Возмездие», третьи твердили, будто корабль ни разу не похож на тот, с которого Стид впервые ступил на пиратские земли. Более того, имя Черной Бороды не упоминали всуе словно этого человека никогда не существовало. Его вымарали со страниц истории, вырвали из памяти, боялись даже шептаться. Зато со смехом рассказывали о Веселом Дублине, пирате со странным именем Сосиска Любви и вскользь, с опаской, упоминали о Кракене. Ни первого, ни второго ни, тем более третьего, Стид не знал. Пополнил копилку капитанов своим «Томас» и был таков, когда они с командой закончили грузить на борт запасы пресной воды и провизии, необходимой для очередного перехода. Вышли утром следующего дня, а отплывая, Люциус с улыбкой перекинул капитану его мешочек с деньгами, заметно потяжелевший с момента, как он оплатил проживание. — Не благодари, — беззаботно улыбнулся писарь и, покачивая бедрами, пошел искать судовой журнал. Боннет улыбнулся ему в спину, пальцами поглаживая выпирающие края монет. — Нет, вы как хотите, а я пошел есть, — Малыш Джон кинул тряпку, которой только что вытирал руки и, манимый запахами еды, отправился на охоту к столу. — Давайте живее, а то он ничего нам не оставит, — кинул Пит Шведу и Пуговке. Стид наблюдал за экипажем со стороны, смакуя странную немую радость, объявшую его сердце едва ли не отеческой любовью. Он оставил одну семью ради другой, на которую его благословило не прощающее ошибок море. Сквозь распахнутую настежь дверь долетали обрывки фраз и звуков, звон жестяной посуды, споры о том, какой кусок кому достанется, требовательный стук столовых приборов и задорный гогот, ставший аккомпанементом к раскладываемому гуляшу. —Я тебе говорю это лук! — Да не лук это! — Ты что, добавил сюда целую луковицу?! — Успокойся, тебя целовать никто не собирался. — Нет, ну ты видел, это целая, мать ее, гребаная луковица! — Не нравится, не ешь, я с удовольствием заберу твою порцию! Стид с улыбкой покачал головой. По новой негласной традиции, придуманной для себя самого, он заходил самым последним, будто пастух, собирающий свое стадо, волк – стаю, пастор – паству. Но сегодня за столом кого-то не хватало, кого-то важного, неотъемлемого как штурвал от корабля. Капитан постоял в дверях, развернулся и пошел прочь. Звуки постепенно стихали, стирались, становились ватными, утопая в корабельных досках по мере углубления в чрево судна. Запах мяса переставал быть навязчивым, робко щекоча рецепторы. Изголодавшийся желудок напоминал о себе методичным урчанием, замолкая как только неприятно скребущееся внутри чувство в очередной раз обнажало когти. Кто-то всхлипнул. Стид остановился. Нет, ему не послышалось, кто-то действительно плакал. Боннет осторожно постучал костяшками пальцев по двери, звуки затихли, сменившись шагами. В приоткрывшейся щели показалась голова Олуванде. — Все хорошо? — деликатно поинтересовался капитан, по глазам понимая абсурдность своего вопроса. Олу шумно втянул текущие сопли, небрежно вытер нос тыльной стороной ладони и кивнул. — Все путем, кэп. Аллергия замучила. — У тебя сроду не было аллергии. Может я зайду и мы поговорим? Повисла неловкая немая пауза. На темные глаза навернулась пелена слез, Олуванде стыдливо закрыл лицо рукой, отвернулся, пряча секундную слабость в недрах каюты, в которую просочился Боннет, прикрывая за собой дверь. Он присел на край койки, похлопав по месту рядом. — Не держи это в себе. Иногда просто нужно выговориться. Олуванде нерешительно помедлил, потом сел рядом с Боннетом, смотря на сложенные в замок руки, подбирая слова. — Не знаю с чего начать. Монолог начался с тяжелого вздоха. — Я волнуюсь за Джима. Он… Она не пропадет, она сможет постоять за себя, но мы впервые за долгое время расстаемся так надолго. Я постоянно думаю как она, нормально ли ест, что ей снится. Мне просто нужно знать, что с ней все в порядке. Я очень скучаю по нашим разговорам. Когда все спят эта тоска особенно невыносима. Я постоянно думаю, а что если она не узнает меня? Или сделает вид, будто никогда не знала? Я несколько раз уже терял ее. Что если этот — последний? Он снова всхлипнул, нахмурив брови. Стид подсел ближе, обняв одной рукой за плечи. — Очень тяжело, когда близкие люди находятся далеко от нас и мы не можем ничего с этим сделать, но я клянусь тебе, мы найдем Джима и Француза во что бы то ни стало и вернем. И вы снова будете вместе. И Джим, я уверен, она помнит тебя, она не забыла, ведь ты славный парень. Ты добрый и всегда знаешь каким советом поддержать. Ты так долго хранил ее секрет, был рядом в трудную минуту, понимал, когда она хотела одиночества и принимал это. Не грусти, нам всем приходится нелегко и каждый справляется по-своему, но я сделаю все, чтобы мы воссоединились, обещаю. Для меня вы больше, чем команда. Вы — моя единственная семья. Олуванде тяжело вздохнул в очередной раз втянув соплю обратно в нос. — Если мы — твоя семья, почему ты бросил нас? Почему бросил Черную Бороду? Только сейчас Стид осознал, что никогда ни с кем не поднимал столь щекотливый вопрос. В один прекрасный день он просто приплыл на лодке к необитаемому клочку земли и забрал свою команду, спасая от мучительной смерти последних людей на острове. Все произошло так, будто было задумано кем-то свыше и они никогда, даже в шутку, не вспоминали тот день. Боннет не знал с чего начать. Начало, в его случае, означало обнажение только-только затянувшейся раны. Стид приготовил ментальный нож, подцепил первый кривой стежок шва и принялся расшивать края зияющей черной дыры в своем сердце. — Я испугался, — честно признался он, когда пауза невыносимо затянулась. — Я испугался, что Эда признают дезертиром, убийцей и казнят. Олуванде поднял мокрые глаза на собеседника, непонимающе хмурясь. — Да, мы хотели сбежать в Китай. Взять новые имена, потеряться, будто никогда не было ни Черной Бороды, ни Стида Боннета. А потом, двинувшись рассудком, Чонси Бадминтон выстрелил себе в лицо и я удивлен, что этот выстрел не слышала вся округа. Пришлось прятать тело, а потом бежать, запутывать следы, на перекладных добираться до Бриджтауна. Знаешь, на босоногого в грязной рубахе люди смотрят как на уличного клоуна. Жену, когда я миновал порог дома, стошнило прямо на пол. На дорогой персидский ковер. Ты представляешь? Так рад мне еще никто не был. Стид улыбнулся, потрепав Олуванде по плечу. — Мэри к тому моменту уже похоронила меня, дети не узнали — у них новая жизнь в которой нет места пятому колесу. Общество богатых снобов дало понять как много я потерял, вернувшись в стены, не сумевшие стать родными. К тому же, мою часть кровати давно греет другой мужчина и Мэри нашла свою любовь. Возможно, я тоже. И чтобы понять это, потребовалось вернуться домой, отпустить дом, свое имя, себя… За порогом тихо скрипнула половица. — Кто тут? — Олуванде дернулся, машинально принимаясь тереть и без того сухие глаза. — Ну раз вы все равно меня застукали, — Люциус толкнул бедром дверь. — То я принес вам ужин, иначе эти голодные шакалы ни крошки бы не оставили. Еще теплые миски с наваристой едой вновь возродили сладко-томительную боль в животе. Олуванде сразу накинулся на еду, Стид помедлил. — Спасибо. — Я не буду делать вид, что ничего не слышал, но по опыту скажу, что тебе придется долго, очень-очень-очень-очень-очень долго извиняться перед Черной Бородой, потому что в его глазах ты — последний подлец, который побрезговал его компанией и вытер ноги о его чувства. Стид деликатно кашлянул, но писарь продолжил смотреть на него с плохо скрываемым укором. — И лучше бы тебе иметь какой-то план в запасе, чтобы второй раз не обосраться. И под планом я подразумеваю не цветы и конфеты. Солнце палило нещадно, не успев достигнуть наивысший точки. Раскаленный шар выкатился на небо, затянув золотой паутиной все доступное пространство от края до края. Блики отражались в воде, вспыхивали и гасли на ней как маленькие огоньки, меж которых сновали проворные дельфины, преследующие косяки рыб. Работа на корабле встала, по палубе передвигались лишь в случае большой необходимости, предпочитая это тяжкое время тратить на праздность бытия — отдых и игру в карты где-то в тени, где зной ощущался не столь очевидно, выжигая все, включая глазницы. Малыш Джон несколько раз порывался опрокинуть импровизированный стол, злился, даже обиженно топал ногами, когда победа утекала сквозь его мясистые пальцы, но продолжал с азартом ввязываться в новые партии. Швед тихонько мухлевал, Плотва подначивал со стороны, похлопывая парней по плечам. Возможно, помогал кому-то жестами, подглядывая из-за спины. Стид только рассеянно наблюдал за их игрой, разморенный дневным зноем. Есть не хотелось. Двигаться тоже. К вечеру стало прохладней. Пит и Олуванде от души надраили палубу, коллективно постирали свои пропахшие потом вещи, наконец доели картошку с рыбой, пойманной накануне. Без Француза, скрашивавшего досуг песнями, стало как-то уныло. Музыкальных инструментов на борту не водилось с первого пуска корабля на воду под предводительством Стида. Выкручивались как могли — кто гремел по бочке, кто стучал поварешкой, а кто глухо прихлопывал округлые донца мисок, топая ногой в такт. Импровизированной оркестр фальшивил, скрипел и натужно стонал, но каждый веселся в меру широты своей души, стоило по очереди затянуть одну из морских песен.** Швед первым пустился в пляс, подхватил под руку ворчливого Пита, не испытавшего всеобщей радости. Он одарил Шведа недобрым взглядом маленьких глазок, процедил что-то нецензурное, однако в танце не отказал, когда к ним присоединился Плотва и прихлопывающий в ладоши Стид. Круг за кругом, шаг за шагом. Их движения были далеки от бурре и менуэта, чопорную педантичность сменило неистовое рвение к жизни. Каждый фонтанировал бурлящей, солнечной энергией блуждающей по венам, вдыхал новое в забытое старое, делал прыжок из вчера в завтра неподражаемым, таким, который память жадно откладывал на одну из главных полок, а Люциус скрупулезно записывал, изредка останавливаясь, в задумчивости прикусывая кончик пера. Один задорный мотив сменял другой, то ускоряясь, то сбавляя обороты, то пускаясь в галоп, то медленно и тягуче шлепая по палубе чьим-то босыми стопам. Пуговка стоял, облокотившись о борт. Рядом с ним сидела чайка, одним глазом наблюдая за творившейся, на ее птичий взгляд, вакханалией. Разошлись далеко за полночь, поддавшись усталости, хмельным разговорам и паре стопок бренди, принятых на душу для поддержания коллективного духа, как выразился Люциус, предложивший эту идею. Неизвестно каким дух был у остальных, но он очень жадно поддержал Пита, пока уводил с глаз долой к каютам. Стид по-доброму хмыкнул, облокотившись о борт. Ветер лениво натягивал паруса над головой, гнал по воде крупную рябь, волнуя темное зеркало моря. — Если не знаешь к кому обратиться, — Пуговка раскиннул руки в стороны, позволив холодному свету распять себя. — Спроси совета у звезд. Они никогда не откажут. — Спросить у звезд, говоришь, — Стид запрокинул голову и чем больше он всматривался в небо, тем больше созвездий видел. Многие из этих безликих точек уже давно были мертвы и только их обжигающий печалью свет долетал до земли. — У звезд. Почему-то в это мгновение ему показалось, что где-то в другом уголке Вселенной, один мужчина по имени Эдвард Тич тоже может смотреть на звезды в поисках ответов, но все ответы были в сердце Стида Боннета, которое он вырвал и теперь нес на золотом блюде следом за Черной Бородой. Он — настоящий капитаном «Мести», но Эд — единственный капитан его сердца. Боннет вздохнул, опуская голову. — Что это? — он прищурился, поддаваясь вперед. Справа по ходу движения, далеко впереди алела маленькая точка, мерцая будто упавшая на воду звезда. — Звезда? Пуговка прищурился. Плотва приложил ладонь ко лбу, всматриваясь в указанном направлении. — Похоже на маяк. — Да не маяк это, там нет земли, — заметил Стид. — Может, мы сбились с курса? — кок поднял бровь. Они переглянулись. — Нет, мы идем строго по курсу. Только Боннет не знал по какому, полагаясь на математические показания навигационных приборов, далекие от тех, которые шептало его сердце. На пятый день плавания(ох, и не любил Стид слово «плавать», повторяя экипажу, что плавает только говно, а они ходят) к их кораблю начало прибивать обугленные доски, чудом не ушедшие ко дну. Когда мимо, чинно покачиваясь на волнах, проплыл котелок, Люциус позволил себе авторитетно заметить, что стоит сменить курс во избежание неприятных эксцессов. Обломки дрейфовали на воде, то сбиваясь в пугающие груды сгоревшего хлама, то рассредоточиваясь ударами о борт, когда очередной морской порыв подталкивал их к кораблю. — Мне кажется или здесь были… —писарь перекатил это слово на языке, попробовав каждую букву, взвесил все за и против и наконец выдал. — Пираты? Где-то внутри Боннета маленький человечек надежды ударил в гонг, на секунды оглушая одним единственным словом. Сколько бы он ни старался высмотреть на горизонте корабль, так и не смог, напоминая себе, что пиратов много и не со всеми из них ему хотелось бы встречаться. Прямо на глазах под воду ушло не утонувшее до сих пор, сломанное в нескольких местах рангоутное дерево, утянув следом распластавшийся по водной глади, ставший полупрозрачным парус и флаг английского флота, неаккуратно свернутый течением в несколько раз. — Похоже на торговое судно, — наконец заметил Олуванде, пальцем указав в сторону утягиваемого глубиной огрызка флага поменьше. Замаячившая впереди неверная земля сладкоголосо обещала пополнение провизии, твердую почву под ногами и новые бесплодные попытки урвать блуждающую из порта в порт информацию. Все, что за последнее время проходило через Боннета можно было описать двумя словами «белым шум», не несущий ровным счетом никакой смысловой нагрузки. Пустые разговоры, морские байки, сказки, которые можно рассказать перед сном. Штиль сложил паруса лишь пару раз плюнув в них потоком воздуха, скорее для вида, нежели подавая надежду пришвартоваться в порту до темноты. Стид ненавидел такие дни, когда цель близка и недосягаема одновременно. Они его нервировали, заставляли тереть руки, хмурить брови между которых прибавилось морщин. А еще его нервировали весельные суда — легкие и маневренные в полный штиль. Приземлившаяся на борт чайка чинно потопталась там, пару раз сунула клюв под крыло, сверкнула своими мертвыми глазами и вновь снялась в полет, описывая круги все выше и выше пока не поймала воздушный поток. Пуговка проводил ее с благоговейным трепетом, помахав рукой напоследок. Единогласно приняли решение готовить шлюпку к спуску на воду. Стид свесился с борта, отдавая команду, когда робкий восточный ветер заиграл сначала на палубе, затем поднялся выше, разбудив успевшую заскучать парусину. «Ройял Джеймс» двинулся с места мягким толчком, податливо лег на курс неумолимо приближающий его к суше. Малыш Джон потуже затянул такелажный узел на так и не спущенной шлюпке, придавив канат ногой. Перекинул его еще раз, отер пот со лба красной, поцелованной солнцем рукой. Маленькая точка вдали, до сего момента похожая на обман зрения, вызванный жарой, наконец стала приобретать форму. — Вот блядство, — самым преступным образом нарушил гармонию момента Пит, почесывая макушку. Он передал подзорную трубу Олуванде, а тот Боннету и Стид, чего кривить душой, был согласен с мнением предыдущего оратора. В безликом море, почти причалив к берегу их застали врасплох. На полном ходу к ним двигалось набившее оскомину военное судно под гордо развивающимся английским флагом, больше не похожее на невинную точку где-то вдалеке. В ту же секунду у Стида случился приступ боли по силе сравнимый с зубной — зудящей, ввинчивающейся в кости, дробящей костный мозг. — Капитан, что делать? — буркнул Малыш Джон. — Идти в порт и делать вид, что мы их не заметили, — попытался отшутиться Боннет, но притвориться случайно бороздящим морские просторы судном им не удалось. Англичане остановились на пушечный выстрел от «Ройял Джек», взяв корабль на прицел. Экипаж пестрел форменными мундирами, накрахмаленными воротниками-стойками, элегантным париками будто они не на флоте, а на званном ужине, и начищенными саблями, покоящимися в ножнах. Солдаты горделиво взирали на их, в три раза меньшее по размеру и численности судно, насмешливо передавая подзорную трубу из рук в руки, пока от корабля не отделилась шлюпка. По-хорошему, гостей можно было взять в плен. Связать, поставить на колени и под страхом расправы быть отпущенными, но, как показала практика такие фокусы давно не в моде и, скорее всего, пара пушечных залпов весьма доходчиво донесет до экипажа «Ройял Джек» точку зрения их оппонентов. Стид снова потер руки, ладони вспотели, а ноги налились свинцом. Он ненавидел ощущать себя загнанным в угол. Он ненавидел импровизировать с полушага, когда безвыходная ситуация становится еще более безвыходной с каждой новой секундой. Он чувствовал как утекает драгоценное время, осыпается прахом упущенных возможностей, выстилая ему путь на эшафот. Но он же не Стид Боннет — убийца, дезертир, пират. Он – Томас, просто Томас и его команда, совершающая переход на небольшом суденышке. Флаг? Нет, не пиратский, как вы могли такое подумать? Боннет вскинул брови, ослепленный возможностью выкрутиться, но где-то в глубине души с жалость отмечая отсутствие ножа в голенище сапога. — Мы хотим переговорить с капитаном! — крикнул из шлюпки. — Я капитан, — без запинки ответил Стид, приблизившись к борту. — И переговоры буду вести на своем корабле. — Вот черт, — Стида постигло ощущение проклятого дежавю, когда под прицелом военных его переправили на корабль англичан. Сказать свое веское слово он не успел, переговоры начать – тем паче, зато выведал у особо болтливого матроса со всей силы своего тщедушного тела налегавшего на весла в чем он повинен в этот раз. — В нападении, разграблении и сожжении торгового судна перевозившего товары на продажу. Боннет усмехнулся. Если бы это было простое торговое судно, то сейчас англичане не рвали ради него задницу, накидываясь на первый встречный корабль. Было в этом что-то еще. Показательная расправа? Акт слепого правосудия? Не могли же они пустить слюну и броситься по следу, словно бешеные псы, из-за одного корабля? Черт подери, пираты грабят их пачками. Стид посмотрел в безоблачное небо, задаваясь вопросом почему он, но вместо неба над ним высился крутой борт новенького корабля. — Все будет хорошо, — доверительно сообщил Боннет своей команде, забыв при этом снабдить ее инструкцией к применению этого самого «хорошо». — Нет, блядь, мы что будем просто стоять и смотреть? — буркнул себе под нос Пит, когда писарь толкнул его плечом. — А что ты предлагаешь? Дать сахарный залп из всех орудий? Ты видел их пушки? Да даже без пушек, пойди они на таран нас разорвет на мелкие кусочки и разметает по морю. Я вот второй раз играть в выживание не хочу. — Можем сесть им на хвост, — предложил кок, но Люциус смерил его ты-что-серьезно взглядом. — Мы это уже проходили. Ему вынесут приговор и казнят здесь и сейчас, только Черной Бороды рядом нет, а значит спасать капитана придется своими силами. Единственное, что мы можем сделать – устроить диверсию на их корабле и выкрасть Стида. — Но для этого нужно попасть на корабль, — резонно заметил Малыш Джон. Люциус зло шикнул и вскинул руку. — Помолчите все, я думаю, а вы галдите как стая диких птиц. — Парни. — Плотва, помолчи, пожалуйста. — Парни, я нашел решение проблемы. Точнее оно нашло нас. Несколько пар глаз устремились на кока, с него перетекая взглядом на мутный мираж, рожденный в соприкосновении воды с небом, разбавленный кровью, экипированный предсмертными криками, звенящими в заряженных бортовых орудия. — Чтоб я сдох, — по слогам выдохнул Пит уже не пытаясь поднять упавшую челюсть. Под грязно-алыми парусами на них надвигалось ни что иное как «Месть». На месте игриво вскинутой носовой фигуры теперь красовался уродливо разинувший зубастую пасть скелет, с насмешкой пустых глазниц взирая на бывших членов экипажа. Люциус сглотнул, корабль остановился, прикрываясь живым щитом «Ройял Джек». — Это, — взорвался писарь. — Не решение проблемы, Плотва. Это дополнительный геморрой на наши задницы. — Стиду точно крышка, точно. Надо что-то срочно придумывать, чтобы вытащить его оттуда. — И что ты придумаешь, когда с одной стороны разгневанные англичане, а с другой его обиженный бывший? Громыхнуло так, что заложило уши. Ядро сорвало пару строп у чопорных англичан и, перелетев через противоположный борт ухнуло в воду, поднимая фонтан брызг. — На шлюпку, живо-живо-живо, — затараторил Олуванде, подталкивая парней прочь с палубы. — Если они начнут палить по нам, то лучше быть подальше отсюда. Он попытался вытянуть шею, чтобы увидеть на борту «Мести» знакомый силуэт, но в суматохе не нашел даже его тень. Снаряд пролетел в нескольких метрах от Стида, успевшего припасть вместе с державшим его моряком на одно колено. — Да какого хрена происходит?! Это еще кто?! — заорал рослый мужчина, нервно размахивая оружием из стороны в сторону. Его колотило то ли от страха, то ли от обуревавшей ярости. — Пушки к бою готовь! И Стид почти успел благодарно улыбнуться, но потом вспомнил, что на его корабле пушки несли сугубо декоративную роль. Стреляли из них последний раз, дай Бог памяти… Никогда? Значит, стрелял не «Ройял Джек», а то, что стояло за ним. — Поднимайся, пошел. Его немилостиво поставили на ноги и потащили к решетке люка, за которой в ряд выстроились пузатые бочки. — Спускайся и сиди тихо и, может быть, останешься жив. Мужчина приосанился, поддел начищенным до зеркального блеска сапогом крышку и замер в ожидании. На мгновение в его глазах промелькнула целая история, голова вопросительно наклонилась, губы приоткрылись. Стид собирался спускаться, когда мимо него в люк провалилось обезглавленное тело, застыв в неестественной позе между двух бочек. Боннет зажмурился, отпрянув. Рвотный позыв поднялся от поджавшегося желудка, холодом обдал внутренности, сворачивая их морским узлом. — Вот блядь, нет, — застонал Хэндс в эпицентре событий заметив маячившего предвестника неудач. Он как валькирия появлялся над полем боя и кружил-кружил-кружил. Хэндс вскинул руку с оружием, возвел курок в надежде закончить эту эпопею раз и навсегда, но… — Хэндс, иди сюда! — рявкнул на него Кракен, явно пребывающий в святом наведи, пока его команда самоотверженно зачищала палубу под крики и лязг холодного оружия. Пока пушка «Мести» дала первый предупредительный залп, шлюпка уже миновала «Рояйл Джек», швартуясь под носом у не ожидавших столь дерзкого шага англичан, помогая Кракену сэкономить достаточно для внезапного появления времени. Мимо носа Боннета просвистела сталь, описав в воздухе неполный круг. Острие рассекло воздух, кажется, даже срезало пару волосков с его бороды. В творящимся хаосе, привыкший к размеренному знакомству с морями Боннет, чувствовал себя белой вороной, но даже будучи не у дел он умудрился оттолкнуть поймавшего его солдата и отползти в дальний угол, пытаясь освободить связанные за спиной запястья. Получилось с третьего раза и когда грубая веревка, опоясывающая руки упала, он подполз к молодому парню в мундире, лежащему ниц, вынимая из остывающих пальцев саблю. Не то, чтобы он горел азартом сражения. Он, напротив, хотел поскорее убраться с этого корабля, сесть на свое судно и продолжить прерванный путь. У судьбы на этот счет были свои планы. — Это что, Иззи? — Боннет сощурился, пытаясь рассмотреть замаячившую на периферии юркую фигуру. Сердце совершило кульбит и упало в пятки. Радость, щедро приправленная страхом, заколотилась в висках, губы в момент пересохли. Он стал озираться в поисках Эда, мотать головой из стороны в сторону, но последним, что он запомнил — был истошный вопль «за борт», а после земля ушла из-под ног, разламываясь в щепки от взрыва. Команда Кракена заполнила корабль за несколько минут, налетев на него несметной армией призраков. Черные, они выделялись на фоне отутюженных мундиров, подогнанных по размеру. У них не было единого оружия, красивых сабель, команд от вышестоящих чинов. Они действовали по наитию, ведомые одной единственной целью в которую верили, потому что верили и боялись своего капитана. Гарпуны болтались на бортах, концы толстых канатов змеями лежали на дне двух шлюпок, чей экипаж, словно адские псы резал и рубил, стрелял, избивал, грыз. У одного весь рот был в крови, но не своей — чужой. Он сплюнул вырванный из щеки англичанина кусок мяса и с разворота вспорол брюхо второму, оскалив окровавленные зубы. — Корабль не сдавать, — хрипел старший помощник, прикрывая своим телом капитана. — Если будут побеждать, взрывай. Паренек, зажимавший ладонью глубокую рану на плече, понимающие кивнул и рванул через палубу в погреба, полные пороха. Стид рванул на поиски Эда. Они столкнулись, парень отшатнулся, упал, поднялся, снова упал и побежал прочь, в то время как Боннет едва успел увернуться от падающего на него тела. Корабль не сдали. Не прошло и получаса как «Надежда Виктории» закончила свое существование вместе со всем экипажем, позвав с собой незваных гостей. Порох вспыхнул мгновенно, взялся всхлипом, потревожив море. *Текст взят из мультфильма «Красавица и чудовище», Дисней, 1991 г. ** Home Free – Sea Shanty Medley