***
Порой бывает, что человек, которого хочется отпустить или забыть больше всего, может выводить тебя на безумно негативные, остро пронзающие всё нутро эмоции, независимо от того находится он рядом или нет. В течении года Чонгук борется с кратковременными вспышками агрессии, каждую неделю вызываемыми действующими на и без того шаткие нервы незнакомцами, еженедельно предъявляющими претензии по поводу ворованного либо испорченного имущества, пропажи родственников и близких людей, или же физической целостности своего тела и душевно-морального состояния. И Чонгук, безусловно, смеялся бы в голос и разбрасывался едким сарказмом этим людям в глаза, если бы действительно являлся виновником всех их проблем. Каждый раз они приходят и капают на загруженные другой информацией мозги, необоснованно вменяя парню неограниченное число преступлений, о которых он впервые слышит, не говоря уже о его причастности. Порой ему вообще кажется, будто люди намеренно пытаются свести его с ума, ибо газлайтинг нынче довольно распространённое явление. Однако же со временем ему всё же удаётся добраться до сути происходящего, когда около полугода назад очередной взбешённый смертный, брызжа слюной, предъявляет новую, но уже довольно заезженную жалобу, именуя Чона «Риком». Именно после того случая Чонгук с облегчением выдохнул и понял, что всё же с психикой у него всё в порядке и с ума он не сходит. Красивое помещение бара освещается насыщенными, но не напрягающими глаза, фиолетовыми и жёлтыми цветами, отливаясь многообразными живописными узорами на глянцевых поверхностях столов, грамотно расставленных по всему заведению. На мягких бурых диванчиках расположилось всего лишь два человека, так как в разгар дня в подобных заведениях клиентов обычно не бывает, зато вечером, как правило, после работы сюда сползаются все, желающие отстраниться от напрягающей рутины люди, позволив себе расслабиться хотя бы вечером. У барной стойки, периодически почёсывая тёмную макушку, стоит Сокджин, внимательно бегая сосредоточенным и слегка усталым взглядом по документации, делая некоторые пометки ручкой на бумаге, пока Чимин усердно натирает пивные бокалы и стаканы светлым полотенцем, выстраивая их в идеально ровный ряд. Однако царящая вокруг комфортная, домашняя атмосфера нарушается в следующую же секунду, когда входная дверь внезапно распахивается, чуть ли не слетая с петель, а в помещение вырывается озлобленный юноша, в мгновение ока подлетающий к барной стойке, и уверенно садится на стул, переводя дыхание. Немного растерянные Чимин с Джином переводят удивлённые, приправленные лёгким смятением взгляды на, усевшегося перед ними, брюнета, а затем в двери появляется неизвестный парням мужчина, явно в не самом хорошем расположениии духа, судя по его искореженному в возмущённой гримасе лицу. — Рик! А ну стой, гондонище! — мужчина стремительно приближается к барной стойке, устремив глаза ровно в спину брюнета на стуле. — Сука, — звучит на изведённом выдохе, когда грубые слова врезаются в барабанные перепонки. Чонгук делает глубокий вдох, прикрыв глаза, и старательно пытается успокоить взбудораженные в очередной раз нервы. — Как же вы, блять, заебали. — тихо произносит себе под нос, понимая, что его абсолютно не стальное терпение уже на грани. — Родинка! — гневно выбрасывает Чон, резко разворачиваясь на стуле к мужчине лицом, отчего тот слегка опешил, неосознанно сделав шаг назад. Брюнет тычет указательным пальцем в аккуратную родинку под нижней губой, а глаза искрятся обжигающим раздражением, отчего не по себе становится всем присутствующим. — У меня ебаная родинка под губой! Я, блять, не Рик! — Ты меня за дурака держишь? Я, по-твоему, тупой!? — мужик явно осмелел, повысив тон на парня и это однозначно было его самой огромной ошибкой в жизни. — Если ты думал, что сделав новую причёску ты поменялся до неузнаваемости, то спешу тебя огорчить, ибо это нихуя не так! Чонгук закатывает глаза, откинув голову назад и трёт лицо ладонью. Он уже устал разбираться со всем этим дерьмом. Природа явно сыграла с ним злую шутку, когда на свет Чон явился вместе с близнецом, отличие которого заключалось лишь в том, что у него не было родинки под нижней губой, как у Чонгука, и чьи нынешние недовольные жертвы по ошибке приходят именно к младшему и выносят мозг, путая его со своим недругом, и попробуй ты им объясни, что Чонгук это не тот человек, за кого они его принимают. — Мужик, просто иди домой, ладно? — парень заламывает брови в молящем жесте. Сегодня как-то вообще не настроен на разборки и объясняться сил совсем нет. [We All Get Lonely — The Wrecks, Tomi] — Ну нет уж, за свои поступки надо отвечать. — мужчина неожиданно заводит зажатую ладонь для удара и с размаху устремляет кулак в сторону брюнета, но тот быстро реагирует и успевает уйти от удара. — Блять, иди домой, пока я добрый. — тон голоса грубеет, ибо недолговременная выдержка юноши уже трещит по швам. И Чонгук совсем не удивляется, когда мужик ожидаемо игнорирует его предупреждение и, встрепенувшись, набрасывается на парня с новыми силами, цепко впиваясь огромными руками в воротник чоновской футболки, крепко сжав кусок ткани в кулаке. — Ну, сука, потом не жалуйся. — голодно скалится юноша, а мужчина ловит, внезапно затмивший чёрные глаза гнев во взгляде брюнета, и не успевает даже словить себя на пробудившемся испуге, когда крепкий кулак прилетает ему ровно в челюсть. По инерции мужское тело автоматически делает шаг назад, а руки судорожно хватаются за выбитую челюсть, будто его это спасёт от жгучей боли. Чонгук пользуется этой временной растерянностью, встаёт с высокого барного стула и быстрыми чёткими движениями два раза бьёт соперника в нос под короткие больные вскрики, и последний падает на пол, ощутимо приложившись копчиком об пол. Юноша чувствует, как жажда крови мешается с просыпающимся бешенством с каждой секундой, когда мужчина в его, заплывших мраком глазах, становится всё слабее и слабее. Эта ощутимая слабость и становится чонгуковым катализатором для бесконтрольных действий, как следствие долго накапливающейся ярости, которую до этого Чонгук старался не выпускать в свет, хотя у него, честно сказать, получалось не очень. Оседлав чужие бёдра, брюнет, ухватившись одной рукой за ворот слегка помятой рубашки мужчины, начинает наносить точные удары по лицу жертвы, вкладывая в свои действия всё больше сил и ненависти. Удары становятся более частыми, на разбитых костяшках отпечатывается чужая кровь, что с каждым ударом брызжет на чонгукову футболку, лицо и кожу рук. Чонгук рычит, сжимая челюсти до скрежета зубов, буквально выбивая из мужчины остатки сил и жизни, пока на полу растекается маленькая лужица крови, натекающая с разбитого носа. Рвущийся в реальный мир гнев достигает своего апогея, затуманив здравый рассудок молодого разума, в висках начинает отдавать пульсацией, а ощущение кипящей под кожей крови приятно жжётся, распространяя по телу чувство полного удовлетворения. За туманной пеленой безрассудства, глаза наливаются вязкой непроглядной тьмой, заставляющей тонуть в своей убийственной бездне, разбивая всё живое в ней насмерть о кишащее чертями болото. Чимин на пару с Джином, мгновенно бросают свои дела, бросившись к освирепевшему другу и с трудом оттягивают его от пострадавшего, активно уворачиваясь от чоновских размахов, чтобы и им ненароком не прилетело. Парни держат его по обе стороны за локти, Чимин кладёт ладонь на часто вздымающуюся грудь, сильно надавливая, тем самым приводит друга в сознание. Чёрные сумасшедшие глаза всё ещё сверлят валяющегося на полу мужчину, чьё лицо теперь больше походит на кровавое месиво. Тот дышит тяжко, булькает скопившейся в горле кровью и болезненно стонет не в силах пошевелиться. — В твоих же интересах съебаться отсюда, пока я дыхание перевожу. — ядовито отчеканивает Чонгук, пытаясь отдышаться. Мужчина с трудом соскребает себя с пола и медленно плетётся к выходу, спустя секунды послушно скрываясь за дверью бара. Чонгук дышит шумно и часто, а друзья по бокам осторожно отпускают его и, как ни в чём не бывало, возвращаются к своим делам. Двое посетителей, молча рассмотрели лужу крови на полу у ног Чона со своих мест и спокойно вернулись к обсуждению своих проблем, не находя в этом ничего нового. Чимин с Джином, к слову, тоже к этому привыкли, ибо драки Чонгук устаивал неоднократно, поэтому очередными побоями парней было уже не удивить. Особенно в Чиесете. — Ты мне клиентов распугиваешь, Чонгук. Я скоро начну брать плату за моральный ущерб и вот это кровавое месиво, что ты тут каждый раз разводишь. — недовольно, но весьма спокойно произносит Джин, которому каждый раз становится неудобно перед клиентами своего бара, которым приходится наблюдать за его конченым другом. Размяв разодранные костяшки, сжав и разжав кровавый кулак несколько раз, Чонгук садится обратно на стул, а Чимин принимается снова натирать оставшуюся посуду. — У нас здесь чуть ли ни каждый день кого-то убивают, не думаю, что людям это в новинку, — усмехается брюнет, а в подтверждение его слов, где-то за пределами бара ребята слышат приглушённые выстрелы пистолета. Звуки выстрелов стали для них буквально обыденностью, отчего они даже не реагируют на звук, ведь убийства в Чиесете происходят ежедневно и ничего необычного люди в этом уже не находят. — Но если очень надо, то раз это ёнгуковские ушлёпки, пусть Ёнгук и платит. — Его уже четыре года не видно. — напоминает Пак. Прошло довольно много времени, а Чонгуку до сих пор больно осознавать, что он больше не ощущает тепло братского тела, не видит его горящих бешеным азартом чёрных глаз, не слышит красивого бархатного голоса, изрекающего привычные пошловатые шутки, присущие его манере. Четыре года Чонгук пытается смириться с тем, что никто не обнимает его по ночам, крепко прижимаясь голым телом к обнажённой спине, не шепчет тихое «Спокойной ночи» на ушко перед сном, не целует в висок горячими мягкими губами перед тем как провалиться в глубокий сон, и не зовёт ласковым «волчонок» с тёплой и такой родной улыбкой на лице. Благодаря не самому приятному детству, парень был уверен, что будет готов ко всему. Он был готов даже к возможной смерти и был уверен, что в этой жизни вывести его из равновесия будет просто невозможно. На тот момент в молодой головушке даже и мысли не могло зародиться о том, что однажды он может остаться один. В тот самый период жизни, когда в брате нуждался больше всего. В тот самый период жизни, когда мать начала переходить на тяжёлые наркотики, а её дружки, вечно ошивающиеся в их доме, почти каждый день домогались юного мальчика, а тому приходилось отбиваться. Чонгук всегда был сильным и сломать его было сложно, однако уход брата без всяких предупреждений и каких-либо видимых на то причин — это единственное событие, с которым он никогда не смирится, сколько бы не пытался. Возможно, Чон любил его намного больше, чем следовало. Ни раз в мозг прокрадывалась навязчивая мысль о том, что брата уже и в живых нет. За все четыре года, он ни разу не вышел на связь — ни единого звонка, ни единого сообщения. Вообще ничего. Но учитывая их с близнецом прошлое, Чонгук в его смерть упорно не верил. Ёнгук жив, парень в этом уверен. Только вот от этого понимания, сердце ещё больше кровью обливается. Они живут под одним небом, дышат одним воздухом, существуют в одной вселенной и Чона бесит насколько недосягаем для него собственный близнец при всех этих условиях. Каждое утро он просыпается и чувствует родную, плутающую по необъятной вселенной, душу где-то в этом мире. Она искрится ярким пламенем, разбрасывающимся своей горячностью так щедро, что Чонгук буквально чувствует его тепло на разорванном в клочья сердце. Горит так ярко, как ни одна звезда в космосе не пылает, а юноша готов поклясться, будто чувствует его где-то рядом, совсем близко, но коснуться не может. — Насрать. — устало вздыхает Чон и опускает взгляд на глянцевую поверхность стола. — Плесни сока вишнёвого. — Три часа дня, а мы уже вишнёвым соком заливаемся, нормально вообще? — издевается Пак, издав которий смешок, коротко глянув на уставшего друга в попытке его немного взбодрить. Чонгук принимает равнодушное выражение лица и поднимает голову, суровым взглядом уставившись на Чимина, затыкая его без лишних слов. — Понял. — кивает один раз блондин, послушно заполняя стакан ярко-алой жидкостью, и ставит его перед приятелем, небрежно бросив: — Личико попроще. — Тебе тоже пиздюлей прописать? — явное раздражение сквозит в глубоком голосе, когда длинные пальцы тянутся за стаканом с напитком, но не успевают обхватить стекло, растерявшись от крепкой пощёчины, прилетевшей в следующую же секунду от внезапно вскипевшего Чимина. — Поговори мне, блять. Иди ты нахуй с таким настроением, дорогой. — сердито изрекает светловолосый в желании поставить младшего на место, не вынося его грубости. Терпеть не может, когда Чон разговаривает с ним с таким пренебрежением, а оттого и сам бесится. Чонгук смотрит слегка ошарашено, ибо совсем не ожидал от Пака таких действий, но этот эффект внезапности даёт свои плоды и младший тут же смягчается, спокойно, немного равнодушно отвечая: — Люблю тебя, Чимин. — Умница. — строго заключает светловолосый и принимается снова натирать посуду до блеска. — Как дела с проектом? Чонгук будто с долей досады вздыхает и, поднося к губам стакан с содержимым, делает из него глоток, ощущая как сладкий сок свежей вишни блаженно стекает по стеночкам горла. Напоминание об их с Чимином совместном университетском проекте как-то радости совсем не приносит. — Весь день в библиотеке проторчал. — отчитывается младший, потирая пальцами переносицу. — Я всё ещё не понимаю, какого хрена мы учимся на программистов, а нас заставляют делать какую-то срань. Кому нужна теория в IT сфере, если разработчики всё равно поймут это только на практике? Вопрос скорее всего риторический, но Чимин тянет уголок губ в снисходительной улыбке, и, не отрывая глаз от своего занятия, начинает рассуждать: — Ммм… Я не думаю, что нам бы давали это, если бы это было не нужно. — ловкие пальцы заканчивают усердно тереть стеклянную поверхность последнего стакана и аккуратно оставляют его в сторону. Чимин поднимает глаза на Чона, опираясь теперь уже свободными руками о столешницу и продолжает: — К тому же есть вещи, с которыми нам нет необходимости работать, но знать о них нужно, ибо может пригодиться в любой момент. Чонгук чуть щурит глаза, смотря на Пака в лёгком сомнении. — В таком случае, теория теперь на тебе, а мне практика. — Ты гондонище. — искусственно обижается светловолосый. — Ничё не знаю. — быстро отмахивается Чон и залпом выпивает вишнёвый сок. Будучи ярым фанатом сбора новых знаний, Чонгук любил начитываться, однако же считал, что в университете дают слишком много бесполезного материала. Было, конечно и много необходимого, но лишнего юноша находил всё же больше, чем чего-то действительно содержательного. У него всегда была эта неудержимая страсть к саморазвитию, из-за чего программировать он научился уже в двенадцать лет, а к пятнадцати годам уже начал зарабатывать на хакерстве за необходимостью чем-то питаться, когда в семье денег почти не осталось. В те времена он работал вместе с братом. Зачастую им приходилось воровать, искать какую-нибудь информацию за определённую плату, а со временем пришлось прибегнуть и к убийствам, за которые тоже платили не мало. На счету Чона всего два трупа по той причине, что убийства особого кайфа ему не приносили, в то время как близнец, не особо страдая от своей гомицидомании, наслаждался каждой пролитой на землю каплей крови, поэтому кровавые дела Чонгук оставил на брата, решив не лишать его временного кайфа. Чонгук же больше зависел от кипящего в крови адреналина, когда проникал в различные здания и частные дома, предварительно взломав сигнализацию и камеры наблюдения в процессе охоты за определённой информацией, которую у них заказывали. К слову, о своей адреналиновой зависимости парни догадались только тогда, когда уже будучи в достатке, поняли, что преступные дела в прошлом оставить не могут. Это блаженное чувство риска, однажды пронзившее нутро юных умов, плотно засело где-то там внутри их сущности, а как избавится от этой жажды острых ощущений парни не знали. Словно наркотическое вещество, адреналин растекался раскалённой вязкой субстанцией в их венах, плотно обволакивая собой каждый орган и сосуд, и мешался с густой горячей кровью, взяв всю их сущность под собственный контроль. Такому дикому желанию близнецы противостоять не могли и даже не пытались. Чимин бросает взгляд на Джина, что до сих пор внимательно вглядывается в содержимое многочисленных бумаг в его руках. Он шевелит губами, беззвучно разговаривая с самим собой, сосредоточившись на переработке информации, за чем даже не замечает разговоров друзей. Блондин отрывает глаза от увлечённого работой Сокджина и слегка опасливо, выразительно косится на Чона, что с задумчивым выражением лица уставился в столешницу, утопая глубоко в своих мыслях. Собираясь с силами, Пак готовится начать беседу, тематику которой Чонгук всем своим существом ненавидит, но всё равно послушно обсуждает, потому что старший всегда слишком настырный в этом вопросе. Не желая слишком давить на парня, Чимин смягчается во взгляде, насколько это возможно, и робко заговаривает: — Чонгук-а, — сладко тянет светловолосый и продолжает, когда Чонгук с немым вопросом поднимает на него глаза: — Завтра тусовка у нашего одногрупп… — Нет. — резко и грубо отрезает брюнет, даже не дав Чимину договорить. — Ну пожалуйста. — Пак чуть склоняет голову, заломив брови в просящем жесте. — Я не пойду, Чимин, лучше сразу убей. — Мы просто сходим расслабиться. — Ты знаешь, что я не умею расслабляться в таких местах, Чимин. Чонгук Чимина любит. Правда любит. С этим парнем он познакомился на первом курсе университета, когда спустя год после исчезновения брата поступил на факультет информационных технологий по специальности «программная инженерия». Парни оказались одногуппниками и в попытке побыстрее освоится Чимин подойти познакомиться совсем не побоялся. Так и вышло, что вот уже три года, парни очень тесно дружат. За довольно короткий срок ребята стали друг другу слишком близки, Чимин буквально заменил Чону старшего брата, по которому тот так скучал, а со временем сблизились настолько, что блондин практически каждый день проводит дома у младшего, каждый раз оставаясь у него же на ночь. Пак был для Чона всем. Его поддержкой, его опорой, его лучиком света, озаряющим дорогу в безоблачное будущее и счастливую жизнь. О том, какую ценность представляет для него Чимин, наверное, не знает даже сам Чимин. Временами он, конечно, был просто несносным. Он бесил, злил, возмущал и выводил брюнета на эмоции абсолютно разного спектра и всё же его невозможно было не любить. Чонгук любил все его недостатки, ценил каждый его изъян и даже их находил идеальными, потому что настолько близкого по духу человека, кроме собственного близнеца и этого блондинистого существа, ещё ни разу не встречал. И всё же, насколько бы необъятна не была чонгукова любовь к Чимину, всякого рода вечеринки и гулянки Чонгук на дух не переносил и даже ради друга такие места посещать был не готов. В этом плане парни были абсолютно разные. Если Пак каждый раз только и ждёт, когда можно будет рвануть на какую-нибудь шумную тусовку, то Чон же всеми силами старался таких мероприятий избегать, несмотря на всю пылкость и инициативность своего характера. От вида огромной толпы в небольшом пространстве, кочующих по всем углам вмазанных дебилов, и запаха травки, мешающейся с запахами всевозможных видов алкоголя и сигарет, брюнета тошнило. Он ненавидел всё это. Ненавидел всех этих людей. Он ненавидел клубы и домашние вечеринки и думать об этом тоже ненавидел. Он не переносит громкой музыки, безжалостно бьющей по барабанными перепонкам до боли и мерзкого звона в ушах, не переносит потных, вьющихся вокруг него тел, якобы нечаянно задевающих его своими конечностями, беспардонно проезжающихся по его ягодицам или паху. Он сдохнуть готов лишь бы не натыкаться на эти следы свежей спермы в туалете и не слышать этих отвратительных звонких стонов из разных комнат, которые не в силах заглушить даже раскатистые басы музыки из колонок. Подобные места на Чона давят. Давят и подавляют всю его любовь к жизни. Давят и заставляют нервничать, отчего нервы иногда сдают и просыпается безудержное желание кого-нибудь прикончить и упиваться чужой кровью, пока всё его тело будет наливаться сладкой, почти райской негой, доставляя парню удовольствие похлеще самого сильного оргазма. Почему Чимин находит мероприятия подобного рода привлекательными, Чонгуку не понятно до сих пор. — Давай ты сходишь со мной, а я отдам тебе своё худи с надписью «Иди нахуй», — не унимается блондин. Чонгук поднимает глаза на Пака, пристально вглядываясь в кофейные умоляющие глаза. Чимин смотрит в ответ, вопросительно выгибая бровь. — Иди нахуй, Чимин. — безэмоционально отвечает брюнет после недолгой паузы, глядя на друга исподлобья притомлёнными глазами. Чимин отводит взгляд от младшего, задумчиво уставившись куда-то в сторону, а Чона немного забавляет его поведение. Он внимательно следит за тем как блондин скрупулёзно думает, сводя брови на переносице, бегает глазами по полу в стороне, а младший просто послушно ждёт, когда парень приведёт очередной аргумент, чтобы тот, наконец, согласился. Чимин продолжает молчать, какое-то время внимательно вглядываясь в пол, а потом снова оживляется и подимает горящие глаза на друга: — Просто сходи со мной, Чонгук. — блондин смотрит так умоляюще, а Чонгук усмехается про себя. — Ты только и делаешь, что учишься, мне тебя не хватает. — голос с каждым словом становится всё мягче и завлекательнее. Чонгук на такие слова пытается не вестись, но от Чимина подобные фразы всегда звучат так маняще. Пак имеет удивительную способность убеждать. — Мы с тобой давно уже никуда не выбирались вдвоём. Просто позволим себе немного повеселиться, ладно? Не хочет Чонгук так веселится. Не видит он в таких походах ничего весёлого, только если ему не разрешат там кого-нибудь прибить. — Мы каждый день вдвоём в универ выбираемся. — холодно, без особого интереса бросает младший. — Ты понял, о чём я, — отмахивается Пак. — Давай хоть один вечер проведём за пределами твоей или моей квартиры и без обсуждения университетской домашки. Чонгук смотрит неотрывно прямо в глаза. Смотрит в эти невинные кофейные радужки и просто поражается этому нахальству. Он буквально чувствует как Пак внутренне ликует, ибо, несмотря на этот невинный щенячий взгляд, уже знает, что Чонгук согласен. Знает, но не перестаёт строить из себя дурачка, продолжая свою умелую манипуляцию. — С тебя худи с надписью «Иди нахуй». — безучастно бросает младший, отводя взгляд, утомлённо прикрыв веки. — Конечно. — мгновенно расцветая, ярко улыбается Чимин, взъерошив тёмную копну волос сидящего напротив друга.***
По хозяйски откинувшись на спинку кресла и расслабленно разведя колени в стороны, Чимин без интереса разглядывает кабинет декана его факультета, в котором бывал довольно часто и знал буквально каждый уголок этого места. В этот раз длинный перерыв между третьей и четвёртой парой Пак проводит в кабинете декана по той причине, что не был готов терпеть от заносчивого богатенького ублюдка с потока грязных подкатов, а после того как мерзкие ручонки того самого выродка грубо толкнули его к стене, терпение блондина исчерпалось окончательно. В своей блаженной эйфории от бездушных избиений Чимин находился совсем не долго из-за набежавших преподавателей, которые тут же принялись с криками разнимать двух парней, после чего похода к декану было уже ожидаемо не избежать. К слову, дрался Чимин довольно часто в силу вспыльчивого и довольно легко выводимого на эмоции характера, поэтому кабинет главы факультета стал для него местом постоянных посещений. По какой причине его до сих пор не отчислили Пак понятия не имел. Декан каждый раз делал ему выговор, каждый раз грозился отчислением и каждый раз блондин знал, что это пустые слова. Возможно дело было в его необъятном интеллекте, что для человека со столь скверным характером было чем-то из разряда сверхъестественного, и эта теория, на самом деле, весьма правдива. Декан, как мужчина высоко ценящий глубину познаний людей в той или иной сфере, не мог себе позволить лишить себя и весь университет одного из самых способных студентов, несмотря на столь агрессивное поведение. Чимин всегда общался с мужчиной в весьма грубой манере, не стеснялся едких высказываний и нецензурных выражений, но отчего-то глава факультета прикипел к нему. Ему казалось, что он несёт ответственность за парня. Их частое общение привело к тому, что декан совсем немного к нему привязался и будто видел в Чимине подобие сына, которого у него никогда не было. Чем-то этот парень безумно притягивал. Это странно и совсем необъяснимо, ведь его поведение оставляло желать лучшего, но его обаяние и непостижимая притягательность были неоспоримым фактом. Пока Чонгук проводит большой перерыв в магазине, увлечённый поиском еды для себя и светловолосого друга, тот самый светловолосый друг наблюдает за тем, как в кабинет величавой походкой входит стройный, облачённый в чёрный классический костюм, высокий мужчина, коего Пак видит на постоянной основе в стенах высшего учебного заведения, и грациозно проходит к своему рабочему столу, усаживаясь в кресле напротив парня. — Пак Чимин, — задумчиво тянет мужчина приятным низким голосом, что всегда Чимина немного успокаивал. — Парень, что уже весь университет на уши поднял. — глава факультета, не поднимая на блондина глаз, достаёт из кейса какие-то папки, раскладывая их на поверхности стола, а когда заканчивает приводить рабочее место в порядок, складывает руки в замок, уложив их на стол и поднимает взгляд на юношу. — Значит слушайте сюда, мистер Пак, у Вас идеальная успеваемость, но Ваш отвратительный характер успешно подводит Вас к отчислению. Если Вы продолжите в том же духе, Вас просто-напросто отчислят. Чимин пристально вглядывается в безмятежные тёмные глаза мужчины напротив, пытаясь разглядеть в них хоть какие-то эмоций. На несколько секунд в помещении воцаряется абсолютная тишина, пока Пак внимательно изучает беспристрастное выражение лица декана, а потом кивает, поджав губы, и беззаботно отчеканивает: — Я не виноват в том, что Ваши придурковатые студенты меня провоцируют. — Зато виноваты, в том, что реагируете на эти провокации. Нервная, с долей подступающего раздражения усмешка блондина разносится по кабинету коротким импульсом, а его негодование теперь очень явно ощущается всем нутром мужчины. — То есть Вас совсем не смущает факт того, что рукоприкладствовать он первый начал? — Вы его спровоцировали. — лицо декана всё ещё держит своё спокойствие и напускную строгость, поддерживаемую холодным глубоким голосом, чётко выговаривающим необходимые слова. — Ему, значит, на мои провокации реагировать можно? Вы сами себе противоречите, Вы так не считаете? — голос не выражает ни капли гнева или недовольства. Ему эти разговоры не новы и, честно сказать, уже так не забавляют, как это было раньше. Если ранее деканские выговоры были для него чем-то, что деликатно щекотало нервы, разукрашивая жизнь Пака новыми красками (да, возможно, он мазохист в некоторой степени), то сейчас эти наставления и воспитательные процедуры уже в печёнках сидели. И тем не менее он всё ещё продолжал колоть глаза главе факультета очередными побоями в коридорах университета, потому что желание придушить очередного придурка явно превосходило его нежелание находится в кабинете декана. Мужчина напротив выглядит немного уставшим, но Пак не уверен, что эта вскользь промелькнувшая крупица вины или будто сожаления в тёмных непроницаемых глазах старшего, вызвана обыкновенной усталостью. — А-а-а, ну да, — с напускным прозрением тянет блондин, поддерживая свою игру притворно понимающим кивком. Вспомнив о весьма хорошем финансовом состоянии семьи того самого парня, которого Чимин и избил, становится понятно по какой причине декан не желает соглашаться со стороной Пака. В конце концов, деньги в нашем мире решают всё. — Точно, — парень потирает переносицу пальцами, разочаровано выдохнув. — Простите, забыл на минуту у кого в кабинете сижу. — Чимин внезапно подрывается с места, чему мужчина в кресле по ту сторону стола даже не удивляется, в пару шагов достигает двери кабинета, крепко взявшись за ручку, и с привычной едкой грубостью, после которой останется горькое разъедающее послевкусие, изрекает: — Сообщите, когда перестанете лизать жопу сынкам богатеньких ублюдков и прозреете после того как сперма, кончающих на вас буржуев, в глазах рассосётся. В следующую секунду по коридору учебного заведения разносится лишь раскатистый грохот резко захлопнувшейся двери кабинета, после чего следуют быстро удаляющиеся в направлении лестницы шаги обозлившегося юноши. Чимин сбегает на второй этаж, где в пустоте коридора присаживается на скамейку рядом с парнем, увлечённо читающим книгу и как будто даже не замечающим внезапное присутствие ещё одного человека около себя. Блондин этому тоже никакого значения не придаёт, потянувшись в задний карман чёрных джинс за телефоном, выискивая на экране гаджета наизусть заученный контакт, а найдя, уверено жмёт на него и подносит телефон к уху, нервно вслушиваясь в длинные гудки. Долго ждать не приходится и буквально через пару длительных гудков в трубке слышится короткое шелестение целлофанового пакета и бодрое: —Да, Минни. — Ты ещё в магазине? — Ага. — Купи водки. Чонгук на том конце провода усмехается, догадываясь о том, что беседа с деканом как всегда ничем особо положительным не увенчалась. — Я взял вишнёвый сок. —Водки. — сурово настаивает Чимин, придав голосу больше стойкости, и чувствует как только больше закипает. Чон тягостно вздыхает, с надеждой предлагая: — Конфет с ликёром хватит? Задумчиво сощурившись, блондин всматривается вглубь коридора и напряжённо сопоставляет свои желания с предложением друга, пока Чонгук покорно вслушивается в тишину в трубке телефона, благородно предоставляя Чимину время подумать, и спустя секунд пятнадцать звучит резкое и уверенное чиминовское: — Да. Добродушная усмешка вновь слетает с губ брюнета, растаяв в нежности с широкой улыбкой на лице от забавного, по его мнению, поведения друга. Умиляется. — Хорошо, алкаш. — последними звучат тёплые, с долей задорности слова Чона, после чего тот сбрасывает звонок. В глубокой тишине коридора, на время превратившегося в необитаемый, абсолютно нелюдимый, пустынный мир, где среди просторов необъятных лабиринтов, обдуваемых лёгким сквозняком, мягко стелющимся по полу, выливаясь тонкой незримой струйкой с обширных оконных рам, и где существует лишь один Чимин, грузная светловолосая голова откидывается назад, упираясь затылком в стену. Тяжёлые веки сами опускаются, а из груди вырывается притомлённый выдох в попытке привести в нормальное состояние взбудораженные нервы. Размеренные вдохи и выдохи налаживают работу слегка учащённого сердцебиения, вызванного бурным, не вырвавшимся в этот свет окончательно, искренним негодованием, что теперь безмолвно теплится где-то в груди, каждый раз порываясь выплеснуться наружу. Чимин слишком щедр на негативные эмоции, никогда не скупится на излишний гнев и ярость, после которых ему всегда сложно возвращаться в стабильное уравновешенное состояние, а постоянное нежелание декана понять сторону Пака из себя выводило больше всего, просто потому, что блондин лицемерие и фальшь на дух не переносит. А декан всеми этими характеристиками грешит, отчего его персона у Чимина никакой симпатии и благосклонности вообще не вызывает. Прибывая в единении с самим собой, Чимин медленно приоткрывает веки, тянется рукой к переднему карману джинс, выуживая оттуда пачку сигарет с зажигалкой, мягко прикусывает тонкий фильтр, предварительно лопнув кнопку со вкусом ментола и лесных ягод, и без лишних раздумий прикуривает, прикрывая ладонью бодренько играющий ярким оранжевым цветом огонёк зажигалки. Одной затяжки хватает, чтобы хоть немного подавить этот пылкий аффект, пока едкий никотин густым липким янтарём оседает в лёгких с каждой губительной, но в данный момент такой спасительной затяжкой. — Здесь нельзя курить. — неожиданно раздаётся мерный, низкий, но довольно певучий и приятный голос где-то сбоку. Чимин поворачивает голову в сторону, откуда только что барабанных перепонок коснулись шелковистые на слух слова. Тот самый парень, сидящий здесь с миниатюрной книжечкой в руках ещё с самого прихода блондина сюда, и о котором тот уже успел забыть, оказался паковым одногруппником, на что он по приходу даже не обратил внимания. Ли Оскар. Вроде так его зовут. Наполовину кореец, наполовину швед, насколько Чимину известно. Юноша, каждый перерыв проводящий за прочтением книги и ни разу за всё время обучения не подавший никакой инициативы на попытки какой-либо коммуникации со своими одногруппниками. По наблюдениям Пака, этот парень не общался ни с кем из их группы, но весьма неплохо учился. Отстранённый от всего общества, не обращающий на всё вокруг внимания, постоянно прибывающий в своём мире и никак не контактирующий с обществом, Оскар чувствовал себя превосходно в кругу с самим собой. Однако же абсолютным одиночеством парень не страдал, потому что не редко Чимин видел его в компании парня на курс старше и всегда задавался вопросом, почему тот может общаться со старшекурсником, а со своими одногруппниками коммуницировать не желает. Только любопытство к таким вопросам Пак очень быстро терял, так как интереса этот парень не вызывал от слова «совсем». Сейчас же Чимин с интересом разглядывает привычно отстранённое, безразличное ко всему выражение лица одногруппника, замечая как насыщенные каштановые радужки глаз резво бегают по тексту под полуприкрытыми веками с густыми пушистыми ресницами, и поднимать свой взор на светловолосого, кажется, совсем не собираются, судя по пристальному, но спокойному взгляду, прикованному к страницам книги. — Да что ты? — бесстрастно изрекает Чимин, начинающий заново раздражаться. Порой он просто ненавидит эту свою особенность — заводиться с полуслова. Он отчеканивает эти слова и уже чует, что будет дальше. Чимин чувствует как едва унявшиеся гнев и бешенство, с трудом подавленные взрывной натурой, вновь начинают разгораться внутри, а стойкое безразличие на лице одногруппника только подливает масла в огонь. В таком шатком состоянии Чимина бесит всё. Чимину всегда было плевать на правила, особенно в университете, уважения к которому он ни имеет ровным счётом никакого из-за непереносимого количества двуличных преподавателей, деканов и прочих работающих здесь особ. Он не боялся отчисления, ибо денег было в достатке и без престижного образования, благодаря Сокджину, занимающемуся незаконной деятельностью на пару с Паком, но всё же парень питал надежды о том, что ему хватит терпения получить достойное образование и начать зарабатывать деньги честным способом, раз в своё время, по причине не самого лучшего периода жизни, честными заработками себя обеспечить возможности не предоставлялось. Почему прямо сейчас Оскар вызывает бурю негативных эмоций, Чимин объяснить был не в состоянии, потому что сам своих припадков зачастую понять не мог. Однако же растущую в его сущности необъяснимую и почти беспричинную горячность он сейчас точно осознавал. Чрезмерная эмоциональность после визита кабинета декана ещё не угасла до конца, ещё не сошла на нет, хотя была довольно близка к этому, стоило ему закурить, но и тут его сеанс восстановления знатно потрепанных нервов нагло прервали. — Ага. — всё ещё не отрывая глаз от книги, холодно бросает Оскар Паку в лицо, будто бросив псине кость, лишь бы она отвалила. Кажется именно это равнодушие и апатия со стороны одногруппника Чимина сейчас бесили больше всего. Блондин совершенно не осознаёт в какой момент его шаткая сдержанность сдаёт позиции, когда не особо контролируя свои действия, он коротко кивает головой в напускном понимании и даже на долю секунды не задумавшись, тушит сигарету о книгу сидящего рядом Ли, оставляя окурок на белоснежных страницах. И просто словами не описать какое облегчение это действие приносит блондину. Насколько гадким и паскудным был этот поступок, настолько же сладостным и отводящим душу он был для него. В такие моменты его натура буквально ликует, наслаждается, упивается и почти захлёбывается этими вкусными ощущениями от гнусной, совершенно сволочной пакости. Чимин свою, иногда просыпающуюся ублюдскую вредность, никогда не презирал и задушить в себе не пытался. Такие всплески острого желания подгадить кому-нибудь и выпустить в свет свою агрессию на ровном месте бывали только в моменты, когда количество не самых лучших чувств достигало своего лимита и в глубине чиминовой натуры им уже просто не было места, отчего парня просто прорывало на безрассудства. Сейчас он смотрит на шатена с нескрываемым азартным огоньком в глазах, но… Эффекта, которого пытался добиться не видит. Вместо криков и возмущений со стороны Оскара, Чимин видит лишь стальное спокойствие и безмятежность. Пак продолжает смотреть на него выжидающе, ждёт, что спустя секунду тот взорвётся, накричит на него, может даже вмажет разок и искренних эмоций сдерживать не станет, но в действительности не видит ни единого намёка на возмущение или агрессию с его стороны. Он хочет упиться чужим гневом, вывести на эмоции просто, чтобы отвлечься от плотно засевших в мозгу мыслей о ненавистном декане, что не желает прислушиваться к нему. Просто, чтобы переключиться на что-то новое и неизведанное и, в конце концов, узнать, что Оскар умеет испытывать что-то кроме безразличия ко всему. Просто, чтобы понять, что он тоже человек, а не робот, не способный на чувства. И тут Пак ловит себя на мысли, что его немного пугает этот взявшийся из ниоткуда дикий интерес к Ли, стоило ему всего пару слов бросить. Оскар же в это время активно унимает просыпающуюся ярость, глядит на сигаретный бычок в изгибе книги у самого основания страниц, начиная ощущать как в глубине души начинает зарождаться едва ощутимая ненависть к одногруппнику, с которым ранее даже словом не обмолвился. По своей натуре Оскар был весьма агрессивной личностью, только в отличие от Пака со своим гневом умел справляться, превращая его в холодное равнодушие. Со своими эмоциями шатену пришлось подружиться как только он обзавёлся не самым лучшим родом деятельности, что кормит его и по сей день, ибо однажды по его вине чуть не погиб невинный человек. Это и стало отправной точной для работы над собой. Для работы над своими неконтролируемыми эмоциями. И сейчас он борется с собой, плотно сжимает челюсти, готовый поклясться, что ещё немного и зубы рассыпятся в крошку, дышит глубоко, размеренно. Не позволяет себе сорваться, знает, что только этого Чимин и ждёт. Чимин улавливает бегающие по лицу одногруппника желваки, акцентирующие внимание на красивых, чётко выраженных скулах и линии подбородка, видит дрогнувший кадык, когда тот сглатывает слюну и с довольным оскалом на губах ждёт фееричного всплеска бешенства Оскара, коим он затопит всё живое и заставит Пака захлёбываться этими эмоциями. Только в следующую секунду Ли тянет уголки губ в фальшиво милой улыбке, обхватывает длинными пальцами окурок и под слегка растерянный взгляд Чимина, суёт фильтр блондину в рот. Тот не знает почему, но завороженный плавными действиями одногруппника и чувствующий острую потребность в том, чтобы наблюдать за тем, что случиться дальше, послушно зажимает фильтр зубами, а темноволосый лезет в свой рюкзак, что-то в нём выискивая. Выудив из маленького кармашка чёрную зажигалку, Оскар зажигает её и подносит к губам Пака, твёрдо, но без доли грубости или агрессии приказывая: — Прикури. Чимин хмурится, ему совершенно не понятны действия юноши, который всегда создавал образ «тихони» вокруг себя, а теперь ведёт себя совершенно нестандартно для звания «тихони», от чего интерес к его поведению растёт с каждой секундой. Вся эта ситуация светловолосого откровенно забавляет и он покорно прикуривает, поднося недокуренный кончик сигареты чуть ближе к огоньку от зажигалки Оскара, ненароком разглядывая изящные руки юноши, держащие зажигалку перед его носом. Мягкий светлый сигаретный дым вновь не торопясь плывёт вверх, плавно испаряясь ближе к потолку, однако насладиться моментом блондин не успевает, когда тонкие пальчики Оскара резко вытаскивают сигарету прямо из его рта и тут же тушат её о тёмную джинсовую ткань на бедре Чимина. Пак дёргается, ошарашено хлопая себя по бедру, когда зажжённая сигарета прожигает ткань его штанов, доходя до кожи, и недовольно шипит, матерится себе под нос, пока Оскар с присущим ему сдержанным, абсолютно невозмутимым видом лениво поднимается со скамейки и беззаботно закинув чёрный рюкзак на плечо, удаляется вглубь пустого коридора под грозно брошенное, грубое и резкое чиминово: — Сука!***
На часах около двух часов дня, когда Оскар возвращается домой и сразу же принимается за работу над университетским проектом, чтобы успеть сделать хоть что-то до вечера, на который у него уже есть планы. Парень копается в многочисленных черновиках, раскиданных по всему рабочему месту, где-то делает пометки, где-то что-то зачёркивает и подправляет, в глубокой сосредоточенности сводя брови на переносице, и изредка кидает взгляд в монитор ноутбука, сопоставляя материалы между собой. На столе лежат несколько раскрытых учебников, по страницам которых со сверхъестественной скоростью скользят тёмные радужки оскаровских глаз, сосредоточенно выискивающих необходимые слова в то время как пальцы, зажимающие между собой ручку, пытаются поспевать и вслед за глазами выводить аккуратные буквы на бумаге. За глубокой загруженностью, Ли улавливает тихие, едва различаемые шаги, ступающие на территорию его комнаты, с каждой секундой они становятся всё ближе, пока не затихают окончательно, достигнув своей цели. Шатен непроизвольно прислушивается, отводит взгляд в сторону, не поворачивая головы, и только лишь боковым зрением пытается разобрать хоть какое-то движение за спиной. Он вслушивается в тишину, среди которой слышит лишь спокойное, размеренное, практически беззвучное дыхание, стоящего позади него парня, подошедшего почти вплотную, и без особого интереса снова опускает глаза в расстелившиеся перед ним учебники и бесчисленные черновики, возвращаясь к работе. Только от всех попыток погрузится с головой в учёбу отвлекают крепкие руки на плечах, которые начинают бессовестно и мучительно медленно сползать ладонями к ключицам, сквозь ткань футболки ощущая их рельефность, а затем, не задерживаясь на них слишком долго, ползут к твёрдой груди, заставляя хозяина проворных, ловких ручонок слегка нависнуть над Оскаром, прижимаясь к нему со спины горячим обнажённым торсом. Парень позади очень чётко осязает, как грудь шатена под его ладонями начинает слишком сильно вздыматься, как начинает тяжелеть дыхание, что вынуждает первого расплыться в довольной ухмылке. — Тебе не надоело? — не отрываясь от своей работы, отрешённо задаёт вопрос Ли. — Ты безумно соблазнительный, когда думаешь. — горячий шёпот слегка опаляет кожу, когда юноша мягко прижимается щекой к виску шатена. — Отъебись, Ёнгук. — небрежно бросает Оскар и пихает брюнета локтем в бок, не отрывая глаз от записей. — Противный ты. — Ёнгук целует друга в макушку и, оторвавшись от невинных совращений приятеля, валится на его кровать. Последнее время Ёнгук завёл привычку вводить друга в конфузные ситуации, выводить на эмоции, смущать, а потом с наслаждением наблюдать за его реакцией, что Оскара не могло не бесить. Со стороны дружба этих двоих выглядела довольно специфично и оба это знали, потому что домогался Ёнгук знатно. Только вот Оскар всегда держался весьма стойко, на провокации отвечал суровым хладнокровием, несмотря на то, что волей-неволей, а тело предательски реагировало на нежные касания пробегающими по коже мурашками и едва уловимой дрожью, чем выдавал другу свою чувствительность. Такая реакция не была вызвана симпатией или какими-то более тёплыми и любовными чувствами к Ёнгуку, а являлась обыкновенной особенностью организма, который и впрямь обладал чрезмерной чувствительностью и поделать с этим Оскар ничего не может, как бы сильно этого не хотел. Излишнее проявление ласки и совершенно ненужного внимания со стороны брюнета Оскара последние месяцы начинало откровенно напрягать. Как минимум потому, что Ёнгук является точной копией его одногруппника, за исключением всего пары отличительных и почти неуловимых черт. Каждый день видеть в своей квартире близнеца Чонгука, с которым Оскар вот уже три года учится в одной группе, но ни коим образом не контактирует, поначалу было безумно дико. И привыкать к беспредельно отличающейся от чонгуковой, манере общения Ёнгука было предельно сложно. Ежедневно Ли наблюдал культурное, деликатное и безгранично отзывчивое поведение Чонгука, который никогда не позволял себе грубить преподавателям, со всеми был вежлив, если не переходить ему дорогу, а потом приходил домой и созерцал распущенное, в некоторой степени излишне откровенное поведение человека с точно такой же внешностью, что и у одногруппника и понимал насколько они разные. Близнецы Чон разнились ровно настолько, насколько были идентичны. Именно так Оскар считал. Одно лицо на двоих, и два совершенно несхожих темперамента. Иногда его поражало слишком явное различие в их характерах. Лично с Чонгуком Оскар никогда не общался, но за его повадками наблюдал ни раз и какие-то выводы для себя точно может сделать. Один — холодный, рассудительный, учтивый, но порой вспыльчивый и довольно дерзкий, а второй — развязный, провоцирующий, наглый, саркастичный и бесстыжий. Чонгука Оскар не знал совсем, зато его брата находил довольно интригующей личностью. Хотя и не сказать, что за год сосуществования под одной крышей, шатен узнал о нём много. Ли скорее подробно изучил его повадки, чем какие-то подробности о жизни, прошлом и семье, за исключением его брата, очевидно. И не сказать, что шатен нуждался в подробностях его жизни, поэтому с вопросами никогда не надоедал, придерживаясь позиции о том, что если захочет, сам расскажет. Ёнгук потрясающий, но ублюдком его всё же назвать можно. Что Оскар знал точно, так это то, что этот брюнет равнодушным к себе остаться не позволит. Ёнгук, несмотря на лёгкую распутность и наглость своего характера, был поразительно галантен. Он выглядел чем-то изысканным, от него пахло роскошью с каплей эпатажа и нахальства, он заговаривал людей мягким бархатом низкого голоса, заставляя сосредоточиться лишь на его словах и ни на чём более. Он пленил изяществом своих движений, манящей элегантностью, вежливостью и лёгкой загадочностью. Он чуткий, располагающий к себе всё живое, но порой бывают мгновения, когда он безумно пугает. В своей манере общения Ёнгук довольно мягок, однако же иногда его резкая смена настроения, облачающая на его лице стальную серьёзность и хладнокровие вводила в небольшой испуг. Заставляла всё нутро внутри перевернуться. Непроглядный марк его глаз, в коих риск захлебнуться был весьма велик в моменты его острого негодования, был способен ввести в оцепенение всё, находящееся в опасной близости от него своим холодным, безмолвным и в то же время пугающим умиротворением. Стальное ёнгуково спокойствие во время смешения его агрессии на пару с обжигающей яростью, как правило заседающими где-то глубоко в его сущности, наверное, пугало больше всего. В его безмятежности заключается его опасность. И в его ублюдочности заключается его привлекательность. Ёнгук, уперевшись руками в постель, слегка откинувшись назад и склонив голову вбок, внимательно всматривается в затылок друга, что усердно пытается думать и не отвлекаться на ёнгуковы провокации. Они сидят в гробовой тишине, среди которой изредка слышен шелест страниц, когда Оскар возвращается к необходимым записями и звуки выводящей на бумаге буквы ручки. Брюнет видит, как друг заметно напрягается спустя какое-то время, пока первый продолжает сверлить его заинтересованным взглядом. Колено начинает нервно дёргаться, когда у Ли не хватает терпения ощущать на себе напрягающий взгляд Ёнгука, который он буквально затылком чувствует. Такой нагнетающий, заживо съедающий. — Тебе делать нечего? — не выдерживает шатен, не поворачиваясь к юноше. — Какой ты у меня догадливый. — тут же расплывается в ухмылке Ёнгук, дождавшись от парня хоть какой-то реакции. Ёнгук поднимается с кровати и вновь медленно подходит к парню. Он обхватывает длинными пальцами спинку рабочего кресла и аккуратно разворачивает друга лицом к себе, отвлекая его от усердных попыток заняться учёбой. Брюнет ловит глазами уставший взгляд парня, а Оскар даже этому не противится, грозно всматриваясь в тёмные с нескрываемым азартом радужки глаз напротив. Не заметить этого открытого недовольства на лице Ли было просто невозможно, но Ёнгук в своей игре отступать не собирается, поэтому он слегка нагибается, тем самым нависнув над юношей, и упирается обеими руками в подлокотники кресла по обе стороны от Оскара, обрубая ему все пути к побегу. Брюнет смотрит на него жадно ухмыляясь, вглядывается в красивые глаза, что смотрят на него со стальной флегматичностью, ни капли не колеблясь. Оскара Ёнгук всегда находил довольно занимательным. Хладнокровие его характера необъяснимым образом безумно влекло брюнета, притягивало к себе, в то время как любого другого эта оскаровская апатичность скорее отталкивала бы. Ёнгука забавляла эта его способность не поддаваться манипуляциям и держать с ним зрительный контакт, что мало кому удавалось. Он не боялся грубить, напрямую высказывать своё мнение, недовольство, никогда его не пугало ёнгуково поведение, которое для остальных могло показаться довольно пугающим, либо просто этого не показывал, что тоже вызывало у брюнета глубокое уважение. Никогда Оскар ни за что его не осуждал, не презирал и никогда презирать не будет в силу своей глубокой толерантности ко всему. Он цеплял своей откровенной и настолько харизматичной дерзостью, которую многие принимали за грубость и только брюнет понимал всю её привлекательность. Но, что было для Ёнгука самым интересным, это факт того, что Оскара было довольно сложно смутить и брюнет эту черту характера принимал как вызов, оттого попытки выжать из Ли хоть каплю смущения были для Чона самым сладким развлечением. — Я с каждым днём всё больше убеждаюсь в том, что, когда ты пропадаешь чуть ли не каждый день неизвестно где, ты явно не трахаться ходишь, — ровно произносит Оскар в опасной близости от губ друга, на которые иногда ненароком падает его взгляд. — Потому что твои извращенские приколы — явный признак недотраха, Рик. — С чего ты взял, что я ни с кем не сплю, пока нахожусь вне дома? — эта блядская ухмылка уже настолько, казалось бы, привычна, только вот у Оскара, каждый раз наблюдая её на лице приятеля, всегда создаётся такое впечатление, будто он видит её первый раз в жизни. Уже ни раз Ли ловил себя на мысли, что при желании Ёнгук мог уже весь город со своей харизмой перетрахать. — С того, что не было бы нужды каждый день пытаться затащить меня в постель. — это факт. Уже чуть больше месяца Рик бесстыдно домогается Оскара, даже не скрывая от того своих намерений. Он может спокойно прийти на кухню, пока Ли готовит еду, пристроится к нему сзади, обхватив его талию обеими ладонями, прижаться всем телом, начиная робко потираться пахом об оскаровские ягодицы и беспардонно, даже не спросив на это разрешение, выцеловывать незамысловатые узоры на шее шатена. Ни раз бывало, что Рик приходил в гостиную, где после утомительной учёбы или работы Ли отдыхал, восстанавливая силы за просмотром телевизора, и без спроса садился Оскару на колени, зарываясь пальцами в густых каштановых волосах, утыкаясь носом куда-то в его шею, и так же возбуждённо и нетерпеливо начинал тереться о его пах, не говоря уже о том, сколько раз Рик приходил к Оскару в постель поздней ночью, начиная распускать руки. Пошлыми шутками Ёнгук раскидывался всегда, поэтому подобного рода приколы Оскара никогда не настораживали, однако же столь откровенное влечение и недержание друга для шатена были чем-то новым. Странности своих дружеских отношений не отрицали оба, ибо и один, и другой, знали, что для окружающих подобного рода дружба может казаться, мягко говоря, диковинной. Они были близки. Необычайно, просто чудовищно близки. Ёнгук постоянно домогался, а Оскар это просто игнорировал и ждал, когда неугомонное либидо друга чуть понизится. Рика Ли никогда не отталкивал. И что самое интересное ни один, ни другой друг в друге потенциальных любовников вообще не видели. Они знали, что могут спокойно поцеловаться или, может, даже переспать, и после этого они продолжат просто дружить и никого из них это смущать не будет. Чем вызвана эта сверхъестественная ласковость со стороны друга, Ли не знал, но его рвение к близости понимал. Ему самому иногда не хватает человеческого тепла, отчего губы чуть ли не зудят в желании ощутить на себе жар чужих губ и мягких касаний на своём теле. Кажется от недостатка внимания последнее время страдали оба, поэтому поддаться своим потребностям сами себе не запрещали. — Может я просто очень сильно люблю секс? — ухмыляется Рик и, не особо себя контролируя, скользит глазами по аккуратным очертаниям губ, спускаясь к изящной шее. Иногда он ловит себя на мысли, что порой правда безумно сильно хочется провести языком по изгибам этой красивой, такой манящей, обтянутой нежной молочной кожей шее, ощущая на языке её сладкий вкус. — В этом я даже не сомневался, Ёнгук-а, но наши с тобой отношения, это не тот случай, когда секс укрепляет дружбу, окей? Рик коротко усмехается, возвращая глаза на лицо друга. — Ты не знаешь этого наверняка. — снова этот вкрадчивый низкий и такой завораживающий голос прокрадывается в сознание Оскара, будто провоцируя его на необдуманные действия. Голос, так рьяно пытающийся загипнотизировать, заставить следовать ему, слушаться, подчиняться, только вот Оскар таким махинациям не поддаётся. И Ёнгук это знает, но ему так нравится пытаться. Взгляд шатена на какое-то время просто застывает на привлекательных чертах лица друга. Красивая чётко выраженная линия подбородка с такими же манящими острыми скулами, выразительные, безгранично глубокие, заставляющие неосознанно тонуть в своей насыщенной бесконечной пленительности и мудрёности глаза, в которых и захлебнуться этим харизматичным искушением не жалко было; слегка припухлые губы, которые последнее время Оскар ощущает на своей коже довольно часто — всё это так манит. Он настолько близок в данный момент, что Ли буквально ощущает его дыхание на своих губах, видит каждую родинку на его лице, практически ощущает тепло его тела, заставляющего ненароком задуматься, каковы же его губы на вкус. Отсутствие полового партнёра на протяжении довольно большого срока на Оскаре сказывалось весьма заметно, ибо другого объяснения, почему ему так сильно хочется коснуться своими губами губ Рика, найти не мог, как бы усердно не пытался найти ответ на этот вопрос глубоко в своём подсознании. Мысленно одёрнув самого себя, Оскар отмирает и с едва уловимыми нотками угрозы, без единого намёка на шутку выпаливает: — Ты когда-нибудь просто доиграешься, и я правда тебя засосу, ясно? Рик в ответ на это подобие угрозы лишь издаёт смешок с явным сомнением в словах друга. Только вот Оскару совсем не смешно, потому что постоянное рвение брюнета к близости в течение месяца, кажется знатно повлияло на его ранее не самое высокое либидо. Он уже откровенно устал от ёнгуковых провокаций, и не совсем понимает с какой целью Ёнгук вообще себя так ведёт, но знал точно, что причиной проявления чрезмерного количества ласки является точно не он. Рику кого-то не хватает. Не просто партнёра на одну ночь, он, как Оскар уже успел заметить, не фанат случайных связей. Ему не хватает кого-то конкретного. О том, что Рик скучает, Ли догадался уже давно, так же выяснив это по повадкам друга, только теперь это чувство скуки заметно обострилось, из-за чего брюнет начинал лезть на всё живое. — Ты забавный. — шепчет Рик почти в самые губы друга, намеренно его провоцируя. А Оскар, даже не задумываясь, намеренно на эту провокацию ведётся, предварительно грозно глянув Ёнгуку в глаза в предупредительном жесте; он резко хватается за густую чёрную шевелюру, притягивая ближе, и впивается в мягкие губы грубым поцелуем. Кажется желание в этот раз его моральные устои превосходит во всех аспектах. Ёнгук, довольный результатом своей провокации, улыбается в поцелуй, пока Оскар вплетает длинные пальцы в его волосы, ощутимо сжимая их у самых корней на загривке. Он чувствует как умелый, горячий язык нагло пробирается в его рот, щекотливо проходясь по нёбу, и нетерпеливо сплетается с языком Рика. Они целуются долго и влажно, со всем своим неудержимым желанием и жаждой, что мучили обоих довольно долго, они целуются и осознают, что друзья так не делают, только вот плевать им на устои общества. Они восполняют свой огромный недостаток внимания и человеческого тепла из-за отсутствия какого-либо партнёра, способного утолить их голод, тонут с головой в этом густом нестерпимом влечении и выплывать им из этого болота совсем не хочется. У обоих начинает сбиваться дыхание от неразрывного поцелуя, который они, однако, прерывать и не собираются. Оскара немного ведёт от того, насколько сладкими оказываются губы друга, что каждый день касаются его кожи у изгиба шеи или на ключицах, он неосознанно сжимает густую шевелюру в кулаке, когда Ёнгук в необходимости находится ещё ближе, чуть больше нависает над другом, заставляя откинуться на спинку кресла под давлением крепкого тела. Услышав низкий протяжный и такой красивый мужской ёнгуков стон, у Оскара на мгновение дыхание перехватывает, отчего он чуть было не задохнулся, но Ёнгук на несколько секунд мягко отстраняется, дав другу пополнить запасы воздуха в опустошённых до чиста лёгких, и не дав даже прийти в себя, снова льнёт губами к парню. Особо сильно ощущается, как Ёнгук начинает перенимать инициативу, потихоньку перехватывая управление поцелуем и делает его более глубоким, более чувственным. Оскар всё ещё не может выравнять дыхание, потому что ему просто-напросто не позволяют, однако он чётко ощущает, что сердцебиение остаётся прежним. Оно не учащается. Он не чувствует как сердце выпрыгивает из груди, не чувствует как оно уходит в пятки от переизбытка тёплых эмоций, оно не норовит раздробить к чертям грудную клетку свей бешеной пульсацией, заливая всё его нутро горячей кровью от осколков впившихся в органы костей. Оскар не страдает от влюблённости. Он осознаёт, что Ёнгук его сердце чаще биться не заставляет, а значит и чувств к нему тоже нет, как и нет причин для переживаний. Ёнгук же заламывает брови, будто в немой мольбе, целует так отчаянно, так ненасытно, голодно. Ощущение дикой необходимости сесть к Оскару на бёдра, обвивая его шею руками, тем самым притягивая ещё ближе, пытаясь ощутить его тепло своим собственным телом, становится таким навязчивым, почти несносным. Так хочется осязать чужие тёплые ладони на собственной пояснице, хочется путаться пальцами в тёмно-каштановых волосах, пока Оскар будет продолжать нетерпеливо покусывать его губы, хочется жаться к нему всем телом, чтобы тот — хочет, не хочет, — но чувствовал как сильно Ёнгука мучает этот голод. Только вот совсем не Оскар будит в юноше столь откровенную жажду. Вовсе не он причина его эмоциональных всплесков, не он причина его открытого возбуждения и, к счастью, Оскар сам это знает. Ёнгук сплетается языком с одним из самых дорогих ему людей, а перед глазами образ совершенно другого человека. Образ человека, что для Рика является буквально вселенной, смыслом его жизни, его кислородом и единственной его любовью. А оттого становится всё более чувствительным с каждой секундой. Он неосознанно скулит, коротко стонет, адресуя эти прекрасные звуки человеку, который уже давно не рядом. Пытается держать себя в руках, чтобы не напугать друга своей дикой настойчивостью и излишней эмоциональностью или чувственностью, он итак последнее время со своими бесстыдными действиями перебарщивает. С воображением у Рика всегда всё было в порядке, именно поэтому Оскару сейчас крупно не везёт. Ёнгук начинает утопать в своём мире, где для него существует лишь сам Ёнгук и он. Тот самый единственный. Никого больше сейчас для брюнета не существует. Глаза закрыты, губы продолжают целовать, а он отвечает взаимностью. Именно он так охотно отвечает на поцелуй, именно он сжимает его волосы на загривке и Рик готов позволить ему сжать их ещё грубее, именно он издаёт эти влажные звуки поцелуя на пару с Ёнгуком и сам же плавится, растекаясь лужицей под ногами от этих звуков. Именно к нему на бёдра так сильно хочет забраться Ёнгук, именно его горячие ладони хочет ощущать на своей голой пояснице, именно к нему так дико, до невыносимой щемящей боли в груди, хочется прижаться и никогда больше не отпускать и именно его хочется любить прямо сейчас. Когда Ёнгук, заживо сгорающий в своём сознании, заточённый там самим собой без шансов на спасение, где никого, кроме него упрямо не видит, либо просто видеть не желает, начинает аккуратно перебираться к Оскару на колени, коротко постанывая ему в губы. Ли приходит в сознание и резко отстраняется, грубо толкнув парня в грудь, от чего тот по инерции делает шаг назад. — Свободен. — строго изрекает Ли и разворачивается в кресле к столу, как ни в чём не бывало возвращаясь к работе над университетским проектом. — Ты ужасный человек, Оззи. — Рик всё так же привычно ухмыляется, облизывая и без того влажные губы. Он всё же слегка недоволен, что его так грубо и беспардонно вырвали из собственных фантазий, но ему и этого хватило, поэтому он плетётся обратно к кровати друга и устало валится на неё, бездумно уставившись в потолок. Поцелуй, как ни странно, ни одного, ни другого не смущал. Они оба знали, что их дружбу такая мелочь никогда не сломает. В силу их нестандартных взглядов на жизнь, поцелуи между друзьями они чем-то неприемлемым никогда не считали. Просто потому, что знали, что если вы истинные друзья, то обыкновенный поцелуй ничего для вас значить и не может. Если же у кого-то из друзей более тёплые чувства к другому, вот тогда целоваться не стоит. А Ёнгук с Оскаром в том, что друг друга как любовники не привлекают от слова «совсем», были уверены на все сто процентов. Они знали, что после поцелуя в их отношениях ничего не поменяется, потому что любили друг друга только как друзей и не более. Это обыкновенное утоление человеческих потребностей и оба в этом ничего зазорного не видели, так как считали, что если очень хочется, то надо брать и делать. А Ёнгуку последнее время очень не хватало ласки, и откуда её черпать, если под рукой только Оскар? Конечно друзья находили друг друга довольно привлекательными и никогда это друг от друга не скрывали, но знали точно, что они совсем не соответствуют их вкусам, поэтому и про любовные отношения между ними и речи идти не могло. Так что без зазрения и угрызений совести они могут себе позволить просто помочь друг другу хотя бы на мгновение справиться с длительным одиночеством и недостатком внимания. — Ты не думал брата навестить? — игнорирует его комментарий Оскар и переводит тему, не отрываясь от своей работы. — Или он настолько ужасный человек, что даже спустя четыре года ты его видеть не хочешь? В ответ звучит лишь какой-то озадаченный вздох позади. Мечтательно продолжая сверлить мягким взглядом потолок комнаты Оскара, Ёнгук тянет уголки губ в тёплой, такой искренне любовной улыбке, прикрывая глаза. О близнеце у Рика только самые тёплые, самые сердечные и драгоценные воспоминания. О нём невозможно отзываться плохо. — Он потрясающий. — всё так же мечтательно тянет брюнет тихим голосом, не в силах убрать эту дурацкую улыбку с лица. — Поэтому ты решил с ним больше не видеться. — саркастично комментирует друг. Рик пожимает плечами, хотя знает, что Оскар всё равно его не видит, он делает это на автомате, и улыбка тут же начинает медленно сходить с его губ, когда в мозгу ненароком всплывает мысль о том, как долго Ёнгук не видел Чонгука. Становится грустно. Грустно от того, что уже около четырёх лет Ёнгук не имеет возможности с ним взаимодействовать, а ему ведь очень хочется. Словами не описать как ему хочется. — Времени не было. — находит отговорку Рик с каплей сожаления в приятном голосе. Оскар решает не нагнетать, не доставать с расспросами, ибо его натуре такое поведение было не присуще. Он видит, что друг эту тему развивать не горит желанием, а Ли на него давить не хочет. Он не из тех людей, своей навязчивостью никогда не докучает. Рик проводит ещё несколько минут в кровати друга в абсолютной тишине. Оскару всё же удалось вновь с головой погрузиться в рассуждения над проектом, не замечая ничего вокруг себя, кроме окружающей его со всех сторон информации, а Ёнгук так и потерялся в глубине многочисленных мыслей и размышлений. Однако, уже будучи на краю бездонного забвения, Рик чувствует как по бедру раздаётся вибрация и слышится звук уведомления телефона, лежащего в кармане домашних штанов. Парень лениво тянется к карману, выуживая оттуда мобильный и открывает сообщение. Хосок Ты, вроде, говорил, что братишка у тебя за хакерство и взлом шарит. Уголки губ плавно тянутся вверх, обнажая на лице брюнета очередную польщённую улыбку. А через несколько секунд приходит второе сообщение: Хосок Вы безумно мне нужны, иначе городу пиздец. Это не угроза если чё, это факт. Рик мигом прячет телефон обратно, резко встаёт с кровати, не прекращая улыбаться, и идёт к выходу из комнаты, напоследок бросив другу задорное: — Видимо придётся всё же навестить братишку.***
После долгого дня, большую часть которого пришлось провести в университетской библиотеке на пару с Гуком, Чимин по просьбе Сокджина приезжает вечером в его бар, несмотря на то, что у него выходной на работе. Этому человеку Пак отказать не может. Он проходит вглубь уже ставшего родным бара, заметив за барной стойкой привычно разбирающегося с документацией Сокджина, проходит к высокому барному стулу у стойки и садится на него, изнурённо выдохнув. Ким замечает пришедшего друга и коротко улыбнувшись в знак приветствия, откладывает рабочие бумаги в сторону, уделяя всё внимание блондину, по виду которого можно было заметить явную, ничем не прикрытую усталость. — Тебе налить? Чимин, коротко мотнув головой в отрицательном жесте, поясняет: — Да нет, я весь день конфетами с ликёром нажирался. — Алкоголик со стажем, как я погляжу. — с сарказмом усмехается Сокджин. Пак издаёт усталый смешок на замечание друга, когда Джин ненароком цепляется взглядом на маленькую выжженную на штанах блондина в районе бедра дырочку и хмурит брови. — Настолько мозг декану выел, что он тебя сжечь пытался? — с насмешкой интересуется брюнет, кивнув на меленький выжженный участок на штанах. На этом моменте Пак понимает, что Чонгук уже успел созвониться с Джином, осведомив его об очередном чиминовом походе в кабинет декана, что ни для кого из друзей новостью не являлось, и предупредить, что блондин сегодня не в самом хорошем расположении духа, поэтому лучше этим вечером на него сильно не давить. Чонгук всегда так делал. Он весьма чуткий парень, поэтому как только замечает изменения в настроении Чимина, всегда переживает за то, чтобы никто не трепал другу нервы, дабы не усугублять ситуацию, и так как большую часть времени Пак проводит на работе, именно Сокджину Чон звонит в первую очередь. Звонит и просит слишком сильно на Чимина не наседать, когда тот правда не в духе. Чим следит за направлением взгляда Джина, понимает, что тот имеет ввиду прожжённую сигаретой ткань, обтягивающую крепкие бёдра и усмехается, бросив в ответ небрежное: — Нарвался на псину одну. — вдаваться в подробности ему не особо хочется. Он слегка ухмыляется и сам до конца не может понять: его это воспоминание злит или больше раззадоривает, пробуждая необъяснимое чувство азарта? Задумчиво, с некой зачарованной, едва заметной улыбкой, вглядываясь в дырочку на штанине, Чим незаметно усмехается каким-то своим мыслям и тут же одёргивает себя, возвращаясь в диалог с Сокджином, и, чуть повеселев, спрашивает: — Ладно, сударь, расскажите какого чёрта я здесь делаю в свой законный выходной? — Помнишь ты уже давно просил меня нанять кого тебе на зал в помощь? — тут же отзывается брюнет, а Чимин согласно кивает, припоминая свою просьбу. Проводить подпольные бои без правил в оборудованном под подобные мероприятия подвале бара, одновременно принимать ставки и успевать обслуживать клиентов у барной стойки Чимину правда было сложно. Ему нужно было успевать буквально везде, поскольку, помимо Сокджина, в баре работал только Чимин — итого их двое на всё заведение. А всё потому, что Джин очень трепетно подходит к подбору персонала и мало кому доверяет, кроме Пака, так как тот его правая рука и Ким уверен, что надёжнее этого человека уже никогда не найдёт. Его, в принципе, можно понять, ибо когда имеешь дело с нелегальным бизнесом, надёжные люди — именно то, на чём и держатся деятели подобного рода. А Сокджин — торговец оружием и владелец бара, в котором по вечерам проводятся незаконные бои без правил, оттого свой прибыльный бизнес подвергать опасности не хочется от слова «совсем». — Так вот я взял одного очень хорошего парня, — продолжил Ким. — Это, правда, немного не его специализация, он у меня обычно с поставками разбирается, но в боях шарит. А ты здесь потому, что мне сейчас надо отъехать, и мне нужно, чтобы ты просто ввёл его в курс дела. — Очень хороший парень, значит? — с ухмылкой интересуется блондин. Как будто только это он и услышал, цепляясь за слова, не несущие в себе вообще никакой дельной информации. — Очень хороший парень, значит. — сурово подтверждает Ким. — Ты с ним спишь? — в принципе, ничего другого Джин от Чимина и не ожидал. Всё по классике. — Что за тупой вопрос? — Значит спишь? — продолжает провоцировать Пак с гаденькой ухмылкой. Однако Сокджин не успевает ответить другу очередным возмущением, когда дверь в бар внезапно распахивается, чуть не слетая с петель, а в дверях заведения вырисовывается уже давно знакомый Джину силуэт. — Вечер в хату, босс! Этот голос… Тот самый голос из коридора чиминовского университета. Тот самый невероятно приятный и безумно провоцирующий голос, что сегодня днём изрекал бесстрастное «Здесь нельзя курить». Чимин всё ещё сидит спиной к источнику этого приятного звука, но уже знает кому принадлежит этот голос и кого он увидит, если повернётся прямо сейчас. Он чувствует как нутро наливается необъяснимыми, совершенно непонятными для него ощущениями, но они отнюдь не совсем негативные. Пак не уверен, но кажется эти ощущения похожи на дико разбушевавшийся в одну секунду интерес и неудержимое желание спровоцировать обладателя прекрасного голоса на какие-либо эмоции. Снова хочется попытаться вывести его из себя в ожидании бурной реакции, сказать что-нибудь едкое, неприятное, а потом добить каким-нибудь мерзким высказыванием, лишь бы просто взаимодействовать с этой занимательной особой. Сейчас парень от наплыва эмоций даже не задаётся вопросами откуда одногруппник знаком с Сокжином, как давно они знакомы, и как так вообще вышло, что Оскар работает на Кима, разбирается с его поставками, а Пак об этом даже и подумать не мог? Сейчас его волнуют только свои собственные ощущения от присутствия шатена, в миг затмившего собой весь чиминов разум, и совсем не думается о вопросах, которые сейчас были бы вполне логичны. Возможно позже Чимин осознает, какой неожиданностью для него стала новость о том, что Оскар сотрудничает с Кимом, но сейчас он может думать только о том, как бы разжечь в парне у входа интерес к своей персоне. Чимин берёт себя в руки, осязает как сердце в груди бьётся в бешеном ритме (сам не понимает отчего), и наконец поворачивается лицом к вошедшему в заведение парню. Оскар мгновенно мрачнеет во взгляде, как только узнаёт в блондине своего теперь уже ненавистного одногруппника и всеми силами сдерживает себя от этого жгучего желания подойти и вдарить по симпатичной мордашке, но с самоконтролем у него всё в порядке, в отличие от Чимина, так что он остаётся на месте, грозно испепеляя блондина обжигающе-гневным взглядом. Честно сказать, Чимин глаз оторвать от парня не может. Насколько он привлекателен, настолько же хочется спровоцировать его на конфликт. Они так и застывают в нежелании проигрывать друг другу в бессмысленной игре в «гляделки». Только разница в том, что этот убийственный взгляд Оскара вызван острой неприязнью, в то время как чиминов пристальный взгляд вызван глубоким интересом. Однако же блондин в своей заинтересованности признаваться не желает, поэтому смотрит на парня с неким пренебрежением или даже омерзением и после длительного молчания грубо изрекает: — Не, ну его нахуй. — он поднимается со стула, не собираясь Сокджину ничего объяснять и собирается идти на выход, когда Ким его возмущённо окликает: — Ты куда!? — Сам с этим чмошником разбирайся. — бросает Пак и мельком замечает как на лице Оскара после его слов расцветает издевательская ухмылка. Забавляется его поведением, паразит. — Да брось, он душка. — уговаривает друга Джин, не особо понимая, чем вызвана эта явная неприязнь со стороны Чимина. — Всё, пока. — Да ну чё ты как чёрт ебаный… — Пока, говорю! — резко перебивает Кима Чимин и уверено идёт к выходу, намеренно задев довольно ухмыляющегося Оскара плечом. — Минни! — Джин предпринимает последнюю попытку остановить друга, но в следующую секунду слышит грохот громко захлопнувшейся двери и у входа теперь стоит только Оскар. Два парня остаются в баре одни. Какое-то время они обыкновенно смотрят на дверь — Сокджин немного удивлённо, пытаясь проанализировать поведение друга и понять причину таких действий, а Оскар с обыкновенным равнодушием, ни капли не удивившись и совершенно об этом не беспокоясь. Когда Джин немного отходит от произошедшего, Оскар поворачивает к нему голову и кратко бросает беззаботное: — Давай его прикончим?***
Здесь, за закрытой дверью туалета Чонгуку намного комфортней, чем за её пределами, где тяжёлые басы музыки, доносящейся с огромных колонок на первом этаже, безжалостно бьют по барабанным перепонкам, вызывая жуткое желание оглохнуть в эту же секунду. В сортире немного воняет блевотиной из-за Чимина, что битый час сидит здесь на полу в обнимку с унитазом и плевать ему на весёлые крики за дверью, на бесстыдные стоны за соседней стеной, не плевать только за запах алкоголя и сигаретного дыма, из-за которых его и выворачивает вот уже который раз. Чонгук сидит на полу у противоположной стенки, оперевшись спиной о ванну и раскинув длинные ноги в стороны в той самой худи с надписью «Иди нахуй», которую Пак, как днём ранее и обещал, отдал ему в обмен на поход на эту самую вечеринку. Брюнет без интереса наблюдает за тем, как друг снова выплевывает все выпитое и съеденное за этот день, следит за тем, чтобы тот не утопился в унитазе. Переживает за него. На самом деле, это уже довольно заезженный сценарий: Чимин уговаривает Чонгука на очередную тусовку, Чонгук по доброте душевной соглашается, потому что знает, чем это обычно заканчивается и близкого друга бросить ну никак не может, далее Пак привычно напивается до состояния «не состояния» и блюёт в туалете, пока Чонгук покорно ждёт, когда тот закончит свои дела и будет возможность довести его до дома. А до этого блондин сердечно божится, что и капли в рот не возьмёт, после чего приходит в дом, где проходит данное мероприятие и вливает в себя всё, что на глаза попадётся, в то время как Чонгук, не находя в этом ничего нового, выходит на террасу или просто во двор, ложится на свежий зелёненький газон и проводит всё это время в своих собственных мыслях и рассуждениях. Как только Чонгук познакомился с Чимином первое время он ещё пытался останавливать друга от бессмысленных набухиваний в какашку, а когда понял, что это абсолютно бесполезно забил на эти нравоучения, понимая, что все его слова уходят в никуда. В пустоту. Его только радовало, что Чимин заядлым алкоголиком никогда не был, каждый день не выпивал, в запои не уходил, но раз в полтора месяца или даже реже всё же позволял себе напиться до беспамятства, как сейчас. И то, напивался он только потому, что очень любил алкогольные игры, в которых постоянно проигрывал, хотя это, скорее, был обыкновенный предлог для того, чтобы накидаться. Чимин, наконец, заканчивает свои «важные» дела, Чонгук надеется, что он хорошенько проблевался и в машине его не вырвет, хотя по большому счёту ему всё равно, потому что машина Чимина, а не его. Блондин отпускает унитаз и садится в такую же позу, что и Чонгук, откинув голову назад, и пытается отдышаться, угомонить быстро колотящееся о грудную клетку сердце. Чон смотрит на друга с сочувствием, будто на своей шкуре ощущает эту противную дрожь от количества выпитого и в это же мгновение вывернутого наружу от перегрузки организма, что не справляется с таким количеством алкоголя. Ему плохо от одного чиминова изнурённого вида, такого замученного, настрадавшегося, а Пак в этот момент готов поклясться, что ещё чуть-чуть и он бы выблевал собственные органы. — Домой, Минни? — полушёпотом спрашивает Чонгук. Будто бы Пак в состоянии ему нормально ответить. Вопрос, скорее, риторический. Чим в ответ на вопрос только кивает едва заметно не в силах и слова вымолвить, а Чонгук, немного утомившийся вознёй с другом, с тяжёлым вздохом поднимается, подходит к развалившемуся у унитаза парню и помогает ему подняться на ноги. До дома Чона парни добираются без происшествий, пока не настаёт время достать ключ и открыть дверь в квартиру, когда на руках буквально повис бухущий в стельку лучший друг. Чонгук обхватывает обвисшего на его плече Чимина поудобнее, ещё крепче обвивает его талию рукой и пытается вставить ключ в замок, пока парень что-то бубнит ему в ухо неразборчиво. — Вот чёрт, — раздаётся хриплое у уха, когда до Чимина начинает доходить где он. — Ты притащил меня к Чону? Чон на секунду прерывается в попытках разобраться с ключом и хмурится, не совсем понимая о чём говорит Чимин. — Вот же выблядок. — Чимин обвивает шею Чонгука второй рукой, ибо ощущает как начинает валиться с ног, зато на возмущённые пререкания у него сил хватает точно. Чон всё ещё смотрит на него с непониманием и начинает потихоньку раздражаться. Не сказать, что ему в кайф возиться с пьяным другом целый вечер, уже больше похожий на ночь, а потом выслушивать от него ещё какие-то претензии, вместо того, чтобы услышать «спасибо». Зато теперь у него есть худи с надписью "Иди нахуй". Пак поднимает на парня заплывший взгляд, с трудом фокусируясь на его лице, и тянется к нему чуть ближе, чтобы заговорщически прошептать: — Ладно, слушай сюда, умник. Раз уж мы здесь, — тычет пальцем в грудь Гука. — Будь потише, ладно? Брюнет вскидывает брови в немом возмущении, но старается не злиться, ибо осознаёт, что блондин сам не особо ориентируется в пространстве и не шибко понимает, что происходит, оттого и смысла гневаться нет ровно никакого. — Ты совсем ёбу дал, милый? — однако от обозлённого вопроса всё же не удерживается. — Блять! — восклицает Чимин прямо Чону в ухо, будто что-то внезапно осознал, проигнорировав вопрос парня. — Только Чонгуку не рассказывай, хорошо? — Не рассказывать что? — Чон решает немного подиграть, без всякого энтузиазма и удивления реагируя на бредни Пака, ибо тот просто не в состоянии как-то воспринимать реальность. Отвернувшись от парня, Чон возвращается к своим попыткам открыть, в конце концов, дверь в квартиру. — Что я напился. — Чим прикрывает глаза и тычется ему в шею, когда голова начинает кружится, а перед глазами всё плывёт. — Он не любит, когда я в таком состоянии и будет злиться. — он как невинный нашкодивший ребёнок, вымаливающий свидетелей его пакостей не рассказывать родителям, что он провинился. Звучит так по-детски, совсем невинно и Чон не может сдержать лёгкой, едва заметной тёплой улыбки, поплыв от такой наивности друга. — О-о-о, Гуки очень разозлится. — шёпотом раздаётся в районе шеи и кажется Чимин начинает засыпать, вот так повиснув на крепких плечах Чона. — Прошу, не говори ему ничего, ладно? Чонгук любяще усмехается и наконец открывает дверь. — Он ничего не узнает, обещаю. — Чонгук снова подхватывает, чуть сползшего по нему Чимина за талию и помогает ему зайти в квартиру. Парни почти заваливаются в помещение, а квартира встречает их лёгким сквознячком и абсолютной темнотой. Через широкие окна пробирается яркий свет луны, освещающий своим холодным свечением просторные комнаты, дверь балкона отворена настежь, пропуская внутрь свежий воздух с приятным ветерком, не позволяя комнатам наполняться душным спёртым кислородом. Чонгук любит, когда в доме свежо и даже немного прохладно. Он, правда, не помнит чтобы оставлял балкон открытым, но значения этому никакого не придаёт. Странно только, что его домашний чёрный сервал — невероятно умное и красивое существо по имени Вегас, в котором Чонгук души не чает — не пришёл его встречать, как это всегда бывало. Так правда было всегда. Независимо от того как поздно возвращался парень домой, сервал всегда ждал его у входа, приветливо мяукнув в знак приветствия. Вегас всегда бежит встречать любимого хозяина, даже если спит или кушает в этот момент: стоит ему услышать звук поворачивающегося в замке ключа, как он тут же вскакивает, ещё не до конца очухавшись от сладкого сна и всё равно с замыленым сонным взглядом спешит на встречу к хозяину. И в этот раз у порога его не наблюдается, что Чонгука немного тревожит, но для начала он решает разобраться с обессиленным другом. Чонгук откидывает ключи на тумбочку и успевает словить Чимина, который в очередной раз чуть не грохнулся на пол, совсем ослабев. Он с опаской выпускает Чимина из своих рук и тихонько, чтобы не давить громкими звуками другу на виски, мягко командует: — Держись. — и легонько подталкивает Чимина к тумбе, на которую тот послушно опирается в попытках устоять. Брюнет приседает на корточки и не торопясь начинает снимать с Пака обувь, а тот немного пошатывается, еле стоя на ногах, и с неимоверной теплотой в глазах смотрит вниз на друга. Через несколько секунд Чонгук ощущает как чужие пальцы начинают мягко поглаживать его по голове, а он неосознанно льнёт к столь изнеженным касаниям. — Ты такой хороший, — еле шевеля языком, озвучивает Пак крутящуюся в его голове мысль и продолжает гладить парня по голове, завороженно следя за своими действиями. — Ты очень похож на Чона. — уголки губ неосознанно тянуться вверх в довольной улыбке. — Тебе кажется. — закончив с обувью, Чонгук поднимается, заставив Чимина убрать руку с его головы, как бы приятны ему не были его касания, снова подхватывает юношу за талию и теперь они оба потихоньку направляются в сторону чонгуковой комнаты. Добравшись до кровати Чонгук скидывает с себя тушку Чимина, уловив недовольные мычания. Он гулко, тяжко выдыхает, чувствуя как немного вспотел, весь вечер таская за собой светловолосого парня, и теперь смотрит на того самого светловолосого парня, бессовестно распластавшегося на его кровати звёздочкой. Чон делает последний рывок и начинает стягивать с Чимина штаны, чтобы можно было уже наконец уложить его спать. — Эй! — негодующе, но довольно вяло слышится от развалившейся тушки. — Я не сплю с первыми встречными. — а голос игривый и довольная улыбка на симпатичном сонном лице немного противоречат его словам. Он уже готов провалиться в сон, но всё равно пытается что-то сказать. — Я, блять, буду нежен. — саркастично и слегка раздраженно бросает Чонгук, откидывая штаны Чимина в сторону. Он хватает друга за щиколотки, подтягивает к себе, а затем берёт его за запястья и так же тянет на себя, заставляя сесть, а тот ещё больше улыбается и бесстыдным таким голосочком тянет: — Тогда я подумаю. — Не стóит. — безучастно и слегка замучено бросает в ответ, наконец, справившись и с чиминовой футболкой, которая так же, как и его штаны, летит в неизвестном направлении. — Больше никогда в жизни не буду пить. — внезапно стонет светловолосый, поморщившись с неприязнью. — Правда. Всё. Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу. Чонгук усмехается, качая головой, уже начинает разгибаться, как Пак, слишком сильной для его состояния хваткой, вцепляется в запястье Чона и тянет его на себя. Брюнет, не ожидав от друга такого резкого телодвижения, чуть ли не падает на него, но всё же получается устоять. Неожиданно Чимин льнёт ближе и обвивает изящными руками талию Чона, жмётся к его животу щекой, крепко обнимая, будто впитывает в себя тепло чужого тела. Он жмурится, выпускать парня из кольца своих рук нет вообще никакого желания. Он чувствует исходящую от Чона заботу, ласку и представить не может, как можно отпустить его прямо сейчас. Как можно отпустить это дарящее свою любовь и тепло существо, что каждый раз покорно терпит его выходки и никогда не бросает на произвол судьбы. — Спасибо. — шепчет Чимин куда-то Гуку в живот. Чонгук устал. Он хочет спать, а приятные объятия немного успокаивают его разбушевавшееся раздражение и злость на упившегося друга, и не может не ответить взаимностью. Чон запускает длинные пальцы в светлые волосы, мягко поглаживает у самых корней, утопая в своей ласке, а Чимин словно мурчит, тихонько мычит, наслаждаясь коротким, но таким приятным контактом. Чон осязает размеренное дыхание Пака на своём животе сквозь ткань худи, так и стоит ещё около минуты, пока Чимин не начинает засыпать вот так, прижимаясь к его телу, пленённый любящими касаниями. — Ложись, Минни. — Чонгук целует почти заснувшего парня в макушку, аккуратно укладывает его в постель, накрывает своим одеялом, заметив как юноша тут же погружается в сон, практически бесшумно посапывая. В квартире воцаряется долгожданная тишина, Чон выдыхает с облегчением, вдыхая следом свежий кислород в проветренной комнате. Холодный ночной воздух блаженно наполняет лёгкие, обволакивает стеночки своей прохладной чистотой, помогает сбросить жар от физической нагрузки и чуть расслабляет напряжённые мышцы. Чонгук стягивает с себя худи, отбрасывая его куда-то к вещам Чимина. Он не любит носить дома верх одежды, поэтому чаще всего в квартите его можно застать нагим по пояс. А ещё так любил ходить Ёнгук. Чонгук не контролирует эти мысли. Он даже не понимает по какой причине и в какой момент его мозг ненамеренно подкидывает картинки его прошлого. Чонгук тихонько выходит из комнаты со спящим Чимином, прикрыв за собой дверь, и направляется на кухню, дабы глотнуть воды перед сном и найти Вегаса, не соизволившего выйти и встретить хозяина, но не успев даже шагануть на территорию кухни, он резко останавливается, впадая в ступор. Он стоит здесь, в гостиной, смотрит в сторону кухни, отделённой от гостиной высокой длинной барной стойкой с такими же высокими барными стульями и не может заставить себя пошевелиться. Не может заставить себя пошевелиться, когда на одном из стульев видит до щемящей в груди боли родной силуэт. Он готов сквозь землю провалиться. Кажется он так много раз навязывал собственному мозгу мечты о встрече с ним, что разум теперь играет с ним злую шутку в виде такой реалистичной галлюцинации. Чонгук не хочет поддаваться играм собственного разума, он смотрит на силуэт впереди и так ярко ощущает, как вся копившаяся в нём долгое время боль от разлуки начинает рвать его изнутри. Она заполняет собой лёгкие, оплетает хрупкое сердце длинными проворными щупальцами, крепко сжимает и не отпускает, пока оно не лопается, заливая кровью все внутренности. Чонгук смотрит перед собой и чувствует как его прибивает бетонной плитой, слышит как ломаются его кости, как они крошатся и больно впиваются в кожу, когда кровавое море расплывается под ним, со временем превращаясь в необъятный багровый океан, в котором он продолжает захлёбываться в попытках вынырнуть и сделать глоток свежего воздуха. Только в этот раз он уже не выплывет. Именно так ему кажется. Он сходит с ума. Смотрит на галлюцинацию, любуется его родными чертами лица, все достоинства которого освещает падающий на него лунный свет, так красиво очерчивающий в темноте выразительную линию подбородка и аккуратный рельеф скул. Только вот до парня начинает доходить, что это вовсе не галлюцинация. Потому что, когда Чонгук видел его последний раз он выглядел иначе, а его воображения вряд ли хватило бы на то, чтобы подкинуть ему именно такой образ. А когда он улавливает умиротворённое мурчание и находит глазами своего любимого питомца, удобно устроившегося и заснувшего на коленях человеческого силуэта перед ним, в реальности существования этого человека он теперь точно никак сомневаться не может. И, кажется, осознание того, что человек перед ним — вовсе не плод его взбушевавшегося воображения, только больше ранит не успевшее полностью зажить сердце. Это он. И в этом теперь не было никаких сомнений. А Чонгук под давлением урагана разыгравшихся и мешающихся между собой разного рода эмоций, сметающих всё на своём пути, смог изречь лишь краткое, тихое, но в данном случае очень красноречивое: — Сука.