***
[Misinterpretations — Giant Rooks] Изящные длинные пальцы нежно скользят по мягкой, бархатной чёрной шерсти, устроившегося на коленях дивного животного, бессовестно мурчащего от приятной ласки. В свете луны на лице парня можно разглядеть лёгкую улыбку, которую он дарит сервалу, полюбившемуся ему с первого взгляда. Чонгук так и стоит посредине гостиной, завороженный зрелищем, развернувшимся перед глазами. Его столько чувств переполняет. Он буквально перенасыщается обширным спектром всевозможных эмоций, что безжалостно рвут его на лоскуты прямо сейчас. Сердце бешено бьётся о грудную клетку, а Чонгук всем богам молится о том, чтобы рёбра не сломались под давлением сумасшедших ударов органа в груди. Он совсем не понимает как реагировать. Хочется кричать. Кричать не от радости и не от обиды. Хочется кричать от переполняющих его чувств, которые он не знает как выразить. Чонгук не видел его четыре года. Это слишком много. Это слишком долгий срок для человека, готового свою жизнь за него отдать. Ни единого звонка. Ни единого сообщения за все эти четыре года. Он буквально исчез, пока Чонгук убивался, утопая в слезах каждую ночь, пока задыхался от отсутствия родного тела и его тепла, что он ощущал своей кожей каждое утро, день и ночь — круглосуточно. Он исчез, а Чонгуку казалось, будто он потерял частичку себя самого, неотъемлемую крупицу свой сущности. Жизненно необходимую крупицу сущности. Ту самую крупицу, что всё то время держала его на плаву, а потом лишила всякого доступа к себе, бросив парня в необъятном океане грязи и собственных разочарований, заполоняющих каждую клеточку его тела, мешаясь с кровью, ручейком бегущей по венам, превращающих этот самый океан в вязкое болото, утягивающее на самое дно без шансов на спасение. Он ушёл, а теперь вернулся. И Чонгуку хочется набросится на него, вцепится крепкими объятиями и больше никогда не выпускать из кольца своих рук, хочется привязать его к себе, посадить на цепи, запудрить мозг какой-нибудь ерундой, чтобы у того даже и мысли родиться не могло о том, чтобы снова оставить его одного. Ему плевать как он пробрался в его квартиру. Плевать на это ебучее незаконное проникновение, ведь он его кровь. Тот, из-за кого сердце беспрерывно страдало. Чонгуку хочется льнуть к нему, всем своим телом ощущая жар его тела, хочется обжигаться его кожей, да хоть сгореть от неё к чёрту, но только чтобы он был рядом, чтобы не уходил. Чтобы как раньше прижимался голым торсом к чонгуковой обнажённой спине перед сном и шептал обжигающее «Спокойной ночи, волчонок», пока Чонгук умиротворённо погружается в сон, чтобы шутил свои привычные пошлые шутки, ущипнув Чона за бок или даже легонько куснув в плечо, чтобы успокаивал в особенно трудные периоды жизни, чтобы просто был рядом. Только… Помимо всего этого, Чонгук очень остро ощущает, как сильно хочется его ударить. Бить так сильно, пока тот на собственной шкуре не почувствует, какого было Чону всё это время. Бить и упиваться его кровью, что узенькой речкой будет стекать по его идеальному личику из какого-нибудь носа или лба, пока не превратит чистый пол в кровавый бассейн. Чонгук хочет бить, срывая глотку от истошных воплей отчаяния и обиды, все эти четыре года вынашиваемых где-то у него под грудью, в самом сердце, царапать кожу аккуратными ногтями, из-под которых он потом будет вымывать его кровь, с сожалением наблюдая как бордовая вода утекает в слив раковины. Чонгук очень ярко ощущает как сильно рад видеть его прямо сейчас. Чонгук очень ярко ощущает как сильно ненавидит его прямо сейчас. — Потрясающее создание. — по комнате разносится тихий низкий и такой красивый родной голос, когда Ёнгук, наконец, отрывает взгляд от питомца на своих коленях и поднимает глаза на Чонгука. У Гука от одного его голоса ноги подкашиваются, хотя их голоса практически идентичны, за исключением того, что у Рика голос чуть ниже и глубже. Он уже и забыл как это, когда слух ласкает приятный бархат родного голоса. Вегас лениво приоткрывает сонные веки, наконец-то заметив пришедшего хозяина, и спрыгивает на пол, тут же подбегает к нему и трётся головой о его ногу в знак приветствия, коротко мяукнув. — Предатель ебаный. — устало бросает Чонгук сервалу, коего его комментарий вообще ни капли не обижает, поэтому питомец просто зевает, уходит вглубь гостиной, укладываясь на просторный диван. Ёнгук подавляет в себе смешок, встаёт с барного стула и медленно, своей коронной грациозной походкой подходит к брату, останавливаясь в метре от него. — О, сосочки проколол? — в присущей ему шутливой манере, спрашивает Рик, задорно вскинув бровь вверх, когда на глаза случайным образом попадается полуобнажённое тело близнеца, на ком в свете луны поблёскивают такие провоцирующие маленькие шарики от штанги на сосках. Ёнгук ухмыляется, даже не скрывая своего откровенного интереса и слегка склоняет голову вбок, бесстыдно, ни капли не стесняясь разглядывая пирсинг. — Я в восторге. — он говорит это так спокойно, только вот в глубине души он просто пищит от данной картины. Словами не передать как сильно ему хочется дотронуться. Коснуться кончиками пальцев розовых бусинок, цепляясь за титановые украшения, а потом прильнуть губами. Но нельзя. Нельзя, потому что он не хочет падать до звания морального урода. Чонгук молча сверлит старшего озверевшим взглядом, ничего хорошего в себе не несущим. Злится безумно, кулаки так и чешутся проехаться по рельефным скулам хотя бы разочек. — Знаешь, у меня небольшой фетиш на… — Рик не успевает договорить, в одно мгновение почувствовав резкую боль в районе челюсти. Чонгук всё же не вытерпел. Младший уверенно бьёт старшего второй раз, пока тот не успел опомниться, а замахнувшись третий раз, чувствует крепкую хватку брата на своём запястье, что ловко перехватывает удар, не позволяя бить себя снова. Разъедающее чувство ненависти вспыхивает новым пламенем, заполоняя собой весь разум, оно требует свободы, распаляя внутри парня необузданный пожар, рвущийся наружу. Чонгуку необходимо выплеснуть всю эту желчь из себя, ибо он просто захлебнётся собственными эмоциями. Ёнгук держит крепко оба его запястья, сжимает до ноющей боли, прижимая к себе, пока Чонгук пытается вырваться, как либо выкрутиться, дёргая руки на себя. Рик спокойно терпит накатывающую на брата истерику, удерживая его в своих руках под отчаянные всхлипы, ждёт когда тот успокоится и с пониманием относится к его состоянию на данный момент. Понимает как это иногда бывает сложно — встретиться с человеком, которого уже и не надеялся увидеть. От такой близости Чон начинает ещё больше дёргаться, хочет кричать, чтобы тот отпустил, только вот собственные эмоции стали поперёк горла, не позволяя ни единому звуку вырваться из его груди, потому что вместо того чтобы грубо оттолкнуть, ему хочется лишь больше прижаться к братскому телу и от этого осознания на глазах слёзы наворачиваются. Он уже с трудом сдерживает слёзы, предпринимая последние попытки вырваться, а потом потихоньку сдаётся. Рик чувствует, как близнец постепенно перестаёт дёргаться, ослабляя мышцы, и поддаётся ему. Его тёплым касаниям. [The Hills — Twenty One Two] Чонгук отдаётся эмоциям, своим желаниям, навязчиво играющим в его мыслях, и сквозь проступающие слёзы робко протягивает руки к старшему, готовый реветь в голосину. Рик сначала прибывает в каком-то смятении от столь резкой смены настроения, а потом молча наблюдает за дальнейшими действиями младшего, который тянется к нему, словно слепой котёнок, и обвивает руки вокруг его шеи, крепко обнимая. Чонгук жмурится, прижимает его за шею ещё ближе, гулко всхлипывает, шмыгая носом, когда горькие слёзы начинают скатываться по щекам к подбородку, исчезая в изгибе шеи Ёнгука, а младший плотно жмётся к телу щекой. Едва верится, что это Рик сейчас в его цепких объятиях, что это именно риково тело греет его обнажённый торс, которого помимо брата касается свежий ветерок из распахнутых дверей балкона; что это именно ёнгуково размеренное дыхание он чувствует где-то в районе шеи, и именно ёнгуковы руки обнимают его в ответ, обхватив аккуратную талию, чтобы быть ещё ближе. А Чонгук ведь уже и не надеялся вновь его увидеть. — Я скучал по тебе. — шепчет Рик младшему в шею. — О нет, избавьте. — сквозь слёзы, тихим дрожащим голосом отзывается младший. Старший усмехается, горестно замечая мелкую дрожь во всём теле Чонгука. И что-то ему подсказывает, что эта дрожь отнюдь не открытым балконом спровоцирована. — Ты хотел это услышать. — Ёнгук улыбается, прикрывая глаза, гладит младшего по голой пояснице холодной ладонью в попытках успокоить. Они молчат, предпочитая тесное единение друг с другом, вместо красноречивых слов. Чонгук потихоньку успокаивается, несмотря на то, что слёзы продолжают предательски стекать по щекам. Большие ладони продолжают гладить парня по голой спине, каждое касание старшего отдаётся мурашками по коже, выдавая реакцию организма на родные прикосновения, о коих младший уже успел забыть. Не особо контролируя свои действия, Чонгук скользит руками по братской шее чуть выше и зарывается пальцами в густых волосах Ёнгука. Когда Чонгук видел близнеца последний раз, у последнего волосы были такой же длины, что и у младшего, а теперь Чонгук наблюдает красивые отросшие вьющиеся чёрные локоны, обворожительно спадающие брату на глаза. Младший утопает глубоко в своих чувствах, не заметив, как ненамеренно всё глубже зарывается в густую шевелюру близнеца, сжимая его волосы на загривке, а старший замурчать готов от таких собственнических уверенных действий. Так и простояв в томительной тишине около минуты, Ёнгук решает с привычной похотливой ухмылкой на губах и шутливой интонацией в низком голосе тихонько проговорить куда-то младшему в висок, слегка касаясь его кожи губами: — Очень подло пьяных, беспомощных мальчиков к себе в постель тащить. — Закрой свой ёбаный рот, Рик. — устало, но строго шепчет с трепетной дрожью в голосе Чонгук, не готовый сейчас выслушивать от брата его извращенские шутки, сообразив, что тот говорит о Чимине, которого Чонгук с трудом дотащил до своей комнаты. Улыбка на лице старшего становится ещё шире, но он послушно даёт младшему оклематься, прийти в себя, наладить работу сердца. Просто даёт ему отдохнуть от собственных эмоций, позволив ему вот так повиснуть на его шее. Чонгуку этого не хватало. Ещё около минуты Чонгук успокаивается, слёзы перестают бесконечно стекать по красивому лицу, оставив после себя лишь красные заплаканные глаза и влажные дорожки на коже. Всхлипнув последний раз, Чон решает, что слишком уж расчувствовался, что его поведению обычно не присуще, поэтому он возвращается в своё привычное хладнокровие и суровость, и отстраняется от старшего, резко и грубо толкнув его в плечо, а тот со смешком отшатывается назад. — Ну и какого хуя ты тут забыл? — Говорю же, соскучился очень. — давно Чонгук на видел этой блядской ухмылки на родных губах. — М, — сощурив глаза, Чон всё ещё смотрит на близнеца с нескрываемой обидой. Не так уж просто забыть этот плевок в душу, когда его оставили в самый, наверное, сложный период его жизни. — Так ты бросил меня, чтобы спустя четыре года, просто сказать, что соскучился? Теперь от чонгуковой мягкости, окутывающей его буквально минутой назад, не осталось и следа. Во взгляде ни намёка на какую-то снисходительность, ни капли понимания, потому что Чонгук и не хочет пытаться понять по каким причинам его оставили одного. Он не видел ни одной действительно стоящей причины, чтобы его можно было бросить. Он бы понял, только если бы Ёнгук сдох где-то в подворотне, но тот стоит перед ним целый и невредимый, а Гуку теперь снова до зуда в костях хочется его ударить. Рик издаёт какой-то отчаянный смешок, осознавая, что всё это пренебрежение в голосе брата вполне себе обосновано, и качает головой, вымолвив виноватое: — На то были свои причины, родной. Чонгук смотрит на него безразлично, очень холодно. Хотя это всего лишь лживая маска, своего рода самозащита, попытка отгородить себя от убивающих его моральное состояние эмоций, потому что доверие к близнецу теперь частично утеряно и Чонгук боится, что стоит ему дать слабину, снова открыться ему, как старший вновь разобьёт его сердце. Снова заставит тихонько страдать в своём глухом одиночестве. Чонгук итак своими тёплыми объятиями позволил себе слишком много, на мгновение потеряв контроль над собственным телом и чувствами. Глаза снова щиплет от неконтролируемо рвущихся наружу предательских слёз, вызванных горькой обидой, но Чон их всеми силами пытается сдержать и у него даже получается. Он, наконец, отрывается от своего места и проходит мимо брата, намеренно задев его плечом, подходит к барной стойке и собирается включить на ней подсветку, чтобы комната освещалась хотя бы немного, ибо в темноте вести какие-то серьёзные беседы, если честно, не очень удобно. Чонгук на несколько секунд задерживается пальцами на выключателе, трепетно осознавая, что сейчас ему предоставится возможность рассмотреть Рика в деталях при тусклом мягком жёлтом свете, отчего руки немного дрожат. Он нажимает на выключатель, позволив просторной комнате утонуть в приятном тёплом свете, бегущем тоненькой неоновой струйкой по контурам барной стойки, поворачивается лицом к близнецу и опирается спиной о барную стойку, деловито сложив руки на голой груди. Ёнгук изменился. Очень изменился. Красивые отросшие чёрные локоны так гармонично спадали на обворожительные черты лица, что с возрастом стали более выразительными, более чёткими, острыми и… Привлекательными? Взгляд его абсолютно спокойный, умиротворённый, но при этом такой пронзительный, резкий, пронизывающий до мозга костей и такой родной. Он безумно красивый. Многие сочли бы это мнение за самовлюблённость, ведь они однояйцевые близнецы, точные копии друг друга, только вот Чонгук очень остро ощущает их разницу во внешности. Не эти черты лица он видит каждый день в зеркале. Совсем не эти. Чонгуку, как никому другому, видна эта разница во внешности. У Ёнгука глаза и губы чуть больше, нос чуть аккуратнее и более плавные, но всё такие же чёткие линии подбородка и скул. У Ёнгука нет маленькой родинки под губой, которая имеется у Чонгука, его глаза всегда искрятся азартом, издёвкой, неким вызовом, бурно плещущимся в глубоких тёмных радужках, да и вообще по одному выражению лица было видно, насколько они разные. По крайней мере, Чонгуку было это очень видно. А у Чонгука черты лица намного грубее, более резкие, но не менее привлекательные. Но всё же Ёнгука Чон всегда находил намного более красивым, чем себя самого. И видел его совершенно другим, на Чона ни капли непохожим. При виде Чон Чонгука в мыслях всплывает лишь одно слово: «дерзость». А при виде Чон Ёнгука в голову приходит только красноречивое: «блядство». — В таком случае, я жду объяснений. — возвращается к разговору Чонгук после небольшой паузы, во время какой откровенно рассматривал стоящего напортив брата, совершенно забыв о том, что тот всё видит. — Я не думаю, что это важно. — Это было бы не важно, если бы ты ушёл максимум на неделю, как это иногда бывало, но ты съебал на четыре года, бросив меня с той сукой. — говоря о матери. Тон его голоса остаётся таким же спокойным, но вся эта злоба и обида в нём слышатся довольно отчётливо. — Ты ни разу за всё это время даже не соизволил ответить ни на одно моё сообщение и ни на один звонок. — Чон делает небольшую паузу, строго вглядываясь в чёрные глаза напротив и заканчивает: — Поэтому я думаю, что это всё-таки важно, Ёнгук. Вспоминать о тех тяжёлых днях больно. Чонгук помнит события тех лет, как сегодня. Ещё в раннем детстве, когда братьям было по пять лет, их счастливой жизни пришёл конец. Отец ушёл из семьи. Отца сами парни помнят очень смутно, даже больше не помнят совсем, оттого по отцу никогда не тосковали, но очень ярко в памяти отпечатался момент как мать, когда близнецам было по двенадцать лет, рассказывала, что именно он причина её алкоголизма. Именно он причина их несчастья. Чонгук помнит, как мама рассказывала, как безумна была её любовь к отцу, помнит, как она истерично плакала и рассказывала, как он бессовестно оставил семью со словами: «так для вас будет безопаснее», из-за чего с болью она начала справляться посредством необъятного количества алкоголя. Но больше всего ему запомнился тот самый переломный момент, когда она начала уходить в запои. Оттого пострадало их финансовое состояние, ведь отец ушёл не оставив ни гроша, а мать — беспробудная пьяница, которую с работы погнали спустя месяц её запоев, так как на работу она в течение этого месяца не выходила вообще. Семья осталась практически без денег. Однако же деньги на алкоголь у матери всё же как-то находились. Она пила день и ночь сначала из-за простого одиночества, из-за разбитого сердца, что уже не собрать никогда, а потом вся эта жалость к себе начала перерастать в гнев и Чонгук помнит, как в возрасте десяти лет она впервые подняла руку на своих сыновей. Чонгук тогда подошёл к ней с робким вопросом о том, можно ли им с братом что-нибудь покушать, потому что мальчики не ели уже два дня, на что ему в ответ прилетела смачная пощёчина, сбивающая с ног, а за ней резкий удар ногой под дых. На крики мальчика тут же прибежал Ёнгук, вставший на защиту близнеца, только после этого хорошенько прилетело и ему. От переизбытка негативных эмоций и затуманенного огромным количеством алкоголя рассудка, мать начала дичать. Она срывалась на мальчиках на пустом месте, они слово вымолвить боялись, потому что знали, что ей ни одно их действие не нравится, а значит за это они будут отгребать. После той самой первой пощёчины, она перестала скупится на рукоприкладство и теперь маленькие близняшки терпели издевательства от родной матери на постоянной основе. И нельзя отрицать, что после этого Чонгук с братом сблизились ещё больше, хотя итак всегда казалось, что они слишком близки. По прошествии нескольких лет парни начали сами учиться самообороне, ибо стало ясно, что жизнь нагнёт их ещё ни раз и нужно быть ко всему готовым. И с данным планом парни справлялись довольно успешно. Они крепчали с каждым днём, а свои навыки борьбы оттачивали на одноклассниках, которые позволяли себе издеваться над детишками младших классов, оттого потом и получали от близнецов, что стояли на защите слабейших, по полной программе. Со временем жизнь в нищите начала ещё больше угнетать и так Чонгук ударился в программирование, откопав дома оставленный отцом не самый лучший, но все ещё способный на что-то ноутбук, и уже в возрасте пятнадцати лет начал свою карьеру хакера, взламывая различные сервера на заказ. Ёнгук тоже без дела сидеть не хотел, поэтому начал зарабатывать небольшими аферами. Будучи школьниками, им просто не оставалось никакого выбора, ибо куда бы они не пошли, везде одни и те же критерии для найма сотрудников — возраст от восемнадцати лет и высшее образование, коего у них, естественно, не имелось. Когда же парни заработали весьма знатную репутацию в преступных кругах, они начали работать вместе. Чонгук научился искусству взлома разного спектра замков, Ёнгук был весьма проворным и гибким, что позволяло ему бесшумно проникать в здания и воровать вещи, только со временем все эти игры с законом привели к убийству. К первому убийству. Парням тогда было около семнадцати. На очередном задании в погоне за секретной информацией для клиента, оказалось, что огромный особняк, в который они проникли оказался не пустым, как они думали. Мужчина средних лет тогда застал их за взломом его компьютера и Ёнгук, не задумываясь, схватил карандаш с его рабочего стола и вонзил мужчине прямо в глазницу, а потом добил тяжелой статуэткой с того же стола. Ёнгуку всегда хотелось попробовать. Он не мог описать это чувство, но где-то в глубине души очень навязчиво ныла надоедливая жажда крови. Но он понимал, что обычного прохожего, невиновного человека он убить не может. Рику, конечно, такое понятие как «нравственность» не особо понятно, но и у него есть принципы и без причины убивать человека он никогда не станет. Только если этот человек не станет жертвой обстоятельств. К слову, в тот день парни заметали за собой следы, как ещё никогда не заметали. К счастью, полиция так и не смогла найти убийцу. Но после того самого дня, Рик точно понял для себя, что убийства на заказ станут для него более интересной перспективой, нежели киберпреступления и кража. Чонгуку тоже доводилось убивать, но удовольствия ему это никакого не приносило, он больше зависел от тех острых ощущений, приходящих вследствие проникновений в различного рода здания, взлома чужих серверов и выпытывания у других людей информации. Последнее, кстати, на слух больше Рику подходит, но так вот вышло, что доля садизма присутствует и в Чонгуке, у коего иногда не остаётся никакого выбора, кроме как просто выпытывать информацию у людей. И как бы ему не хотелось это признавать, от пыток он какое-никакое, но малейшее удовольствие всё же получает. Немного расслабляет. Но точно не от убийств. И вот так, из-за разницы предпочтений в сфере деятельности, парни снова стали работать по одиночке. Чонгук продолжал заниматься тем, чем они и раньше занимались, а Ёнгук начал строить карьеру наёмного убийцы. Парни пропадали днями и ночами, никого об этом не предупредив (в этом и смысла не было, потому что оба парня знали, что это связанно с работой, а матери на сыновей было просто-напросто плевать), разница была лишь в том, что Чонгук зачастую со своими заказами справлялся намного быстрей, отчего и дома времени проводил больше, чем старший, а Ёнгук мог пропасть на несколько дней, не отвечая на звонки и текстовые сообщения. Поначалу Чона это пугало, ни раз в голову закрадывались навязчивые мысли о том, что брата уже могли убить, но Рик всегда возвращался. Возвращался с этой родной, тёплой улыбкой на губах и мягким взглядом и всегда говорил успокаивающее: «всё в порядке, родной, я дома». Со временем Чонгук привык к тому, что брат может пропасть на несколько дней без возможности выйти с ним на связь, переживал уже не так сильно, потому что знал, что близнеца убить просто невозможно, зная его истинную сущность и его дикую неуязвимость. Только вот больше чем на неделю Ёнгук не пропадал никогда… Им было восемнадцать. Рика не было дома уже полторы недели и тогда Чон ещё не сильно по этому поводу переживал, но когда Рика дома не объявилось спустя месяц, Чонгук окончательно понял, что остался один. Выйти на связь с близнецом, ожидаемо, не удавалось, но он продолжал звонить, писать каждый день. Он пытался выследить его всеми возможными способами, поднял на уши всех знакомых, он делал всё, что было в его силах, но близнец просто испарился. Будто его никогда и не существовало вовсе. Будто Чонгук всю жизнь был один и просто выдумал себе близнеца, чтобы жизнь чуть слаще казалась. Мать тогда — за месяц до ухода Ёнгука — начала переходить на тяжёлые наркотики, ведь алкоголя ей стало мало. Это были особо трудные времена. Их квартира превратилась в притон для наркоманов, ибо всех вмазанных мать тащила с улицы к ним домой. Уже тогда парням было сложно сосуществовать с матерью под одной крышей, но денег на собственную квартиру всё ещё не очень хватало, поэтому приходилось просто справляться с этим. И они справлялись. Вместе справлялись. А потом Чонгук остался один. В это суровое время. Без поддержки, без заботы, без любви. Снующие по дому накроши домогались каждый день и каждый день Чонгук начищал им лица, получая по своему лицу в ответ. Жить в этом притоне всегда было трудно, но с Ёнгуком он на это даже внимания не обращал, потому что старший умел успокаивать. Умел заботиться, умел любить. Чону без близнеца было сложно. Сложно и плохо. Всю жизнь они провели вместе, практически на шаг друг от друга не отходя (за исключением работы). С самого детства они смеялись вместе, грустили вместе, рыдали вместе, бесились, дрались, обижались вместе, спали вместе, они даже мылись вместе. Они всегда всё делали вместе до самого своего восемнадцатилетия и никогда их эта сумасшедшая открытость друг перед другом не смущала. Им не казался странным факт того, что они до сих пор вместе принимают душ в свои восемнадцать, хотя для любого другого это покажется чем-то неприемлемым. Они братья и ничего зазорного в этом нет. Им не казался странным факт того, что они до сих пор вместе спят в обнимку в одной постели в свои восемнадцать, но что в этом такого, если Чонгук постоянно мёрзнет, а Ёнгук просто заботится и делится с младшим своим теплом, пытаясь его согреть? Они никогда не считали, что это странно — целовать друг друга в плечо, в макушку, кусать шею, обнимать со спины, сидеть на коленях, шутить пошлые шутки и по приколу домогаться друг до друга — они никогда не находили эти действия странными по отношению друг к другу. Только вот из-за этого оба только больше привязались, и Чонгук и подумать не мог, как ему может быть тяжко без старшего. Как это невыносимо больно — мёрзнуть по ночам, когда родное тело больше не прижимается обнаженным торсом к его голой спине, а руки не обнимают его талию, мягко поглаживая подтянутый рельефный живот. Как это невыносимо больно — в трудные моменты не ощущать, как аккуратно пересаживают к себе на колени, крепко обнимают руками вокруг талии и горячо и так ласково целуют в изгиб шеи, поглаживая поясницу тёплыми ладонями, заботливо нашёптывая: «мы справимся, волчонок». Как это невыносимо больно — приходить домой и осознавать, что никто не выбежит из комнаты и не шлёпнет игриво по заднице, бросив какую-нибудь развратную шутейку вместо приветствия. Как это невыносимо больно — не ощущать рядом его. И возможно, Чону отсутствие близнеца далось бы намного проще, если бы ещё за долго до этого он не влюбился. Если бы он не влюбился в собственного родного брата. — Ты всё такой же настырный. — Рик тепло улыбается, прикрыв глаза. Доволен, что тот упрямый Чонгук со своим напористым характером, коим Ёнгук его и помнит с того самого дня, когда он его последний раз видел, своего пробивного нрава ни на каплю не растерял. Чонгук же на его слова никак не реагирует, смотрит пристально, вглядывается чёрствым, проникновенным взглядом прямо в душу и ждёт объяснений, всем своим видом показывая, что тему переводить не позволит. — Я правда скучал по тебе, Чонгуки. — Да мне плевать, Рик. — Чон говорит всё так же спокойно, совсем голоса не повышая, только звучит как-то утомлённо. Он правда устал. Устал от этого одиночества и устал от того, что ему приходится как-то сохранять эту маску равнодушия на лице, вместо того, чтобы спокойно лечь спать с братом в обнимочку, как это было раньше, и забыть эти четыре года, проведённые без него. Ему правда хочется сделать именно так, но обида никак не позволяет. — Ты бросил меня именно тогда, когда я нуждался в тебе больше всего. — Но ты ведь знаешь, что я бы не бросил тебя без причины. — Не знаю, — тут же отзывается слегка встревоженный чонгуков голос. Вот теперь тон немного повысился, Чон чувствует, что уже на грани своего терпения. Он не может поверить, что его уход был вынужденным. Что он был чем-то, в чём Чонгук не мог ничем помочь. Не видит он ни одного сценария, где он был бы не в состоянии помочь Рику. Вместе они могли разрешить всё, что угодно, Чонгук в этом уверен. — Я этого не знаю. Ты даже оправдаться не пытаешься, я не могу быть уверенным в том, что у тебя правда была причина уйти. — Даже если бы я оправдывался, эти оправдания не восполнили бы тебе четыре года моего отсутствия. — Ёнгук грубеет в голосе, что теперь сквозит стальной серьёзностью. На лице больше не играет эта вызывающая ухмылка, взгляд темнеет, и становится ясно, что Рику эта разлука далась ни чуть не проще, а Чонгук только нагнетает своими претензиями. Не то, чтобы старший скрывал причину своего столь долгого отсутствия, но почему-то брату всё произошедшее рассказывать не очень хотелось. Чон опускает голову, понимая, что близнец дело говорит. Его рассказ о неизвестных похождениях в течение этих лет, все четыре года одиночества Чонгуку точно не компенсирует, хотя вообще-то хотелось бы знать, что такого могло произойти, чтобы бросить младшего аж на четыре года. Он имеет полное право знать. Но эмоции мешают ему наседать на старшего ещё активней, дабы всё же выпытать информацию, потому что слёзы снова начинают подступать, и ком стоит поперёк горла, отчего говорить становится трудно. Он не станет плакать снова, нет. Не станет показывать свою обиду, хотя Ёнгук итак очень явно её ощущает и самого совесть гложет за свою оплошность. — Но я могу гарантировать тебе, что больше я тебя не оставлю. — уже чуть мягче произносит Рик. — Видел я уже, как ты меня не оставишь. — До своего ухода я тебе и не обещал всегда оставаться рядом, поэтому делаю это сейчас, ведь уверен, что теперь я точно могу себе позволить остаться рядом с тобой. — со всей своей серьёзностью заверяет близнец, вглядываясь сквозь длинную чёлку в родные карие глаза напротив, что смотрят с каким-то желанием верить, но всё ещё говорящий, что полностью верить пока что не получается. Рик смотрит, будто сочувственно, и напоминает Чонгуку: — Я ведь никогда тебе не врал, ты это знаешь. Знает. Чонгук знает. Ёнгук никогда в жизни не позволял себе врать близнецу и никогда, наверное и не позволит. Ни разу за всё их существование Рик Чонгука не подвёл, ни разу младший от него лжи не слышал, и даже этот уход старшего ложью не был. Потому что Ёнгук перед этим не заверял Чонгука в своём скором возвращении. Он не говорил, что скоро вернётся, а просто ушёл, как Чонгук думал, на обычный заказ, не предупреждая о том, когда вернётся, а вернулся через четыре года. И тем не менее, как бы больно младшему не далось это расставание, даже оно ложью никогда не являлось. Ёнгук прав, он никогда не говорил Чону, что всегда будет рядом, потому что знал чем это чревато. Потому что не был уверен. Но теперь он уверен на все сто процентов, что отныне он полостью может отдаться младшему, действительно остаться рядом и никогда больше его не оставлять. Теперь он знает — такого больше не произойдёт. Теперь он будет с Чоном всегда. И Чонгук сам не знает почему, но его словам верит. — Ой, да чё ты нюни распустил. — разбавляет задорный голос старшего повисшую в квартире напряжённую тишину, в течении которой Чонгук очень активно анализировал сказанные братом слова, перебирая в памяти все воспоминания с ним. Внезапная смена настроения, вырывает Чонгука из сгустка собственных колюче-противоречивых чувств, и усмешка на губах старшего, взявшаяся из ниоткуда как по щелчку пальцев, вызывает небольшое замешательство. Чонгук всегда поражался тому, как у старшего получается так быстро меняться в настроении. Он помнит, как ещё в детстве, они могли сидеть вместе и горько рыдать, а потом, буквально через секунду, Ёнгук уже смеялся со своих же шуток, утирая слёзы с лица и себе и Чону. Или как, уже будучи постарше, они ссорились, пока Чонгук в ярости сметал всё на своём пути, а Ёнгук сверлил младшего негодующим, гневным, но таким ужасающе спокойным взглядом, от которого хотелось заткнуться в одну секунду, утопиться, повеситься, застрелиться — да всё, что угодно, лишь бы не чувствовать на себе это давление чёрных глаз старшего, а потом, смущённо краснеть, когда Ёнгук после нескольких суровых фраз и весомых аргументов натягивал на лицо эту, уже всем знакомую, игривую ухмылку, в мгновение ока выбивая из колеи какой-нибудь похотливой шуткой, что всегда вводило Чона в сутпор. — С возрастом что-то слишком сентиментальным стал. — слышится издевательский смешок, пока Чонгук всё ещё пытается подхватить внезапно сменившееся настроение старшего, утирая подступающую ранее влагу с глаз. — Да мне просто тебя ёбнуть чем-нибудь хочется аж до слёз. — юноша смахивает пальцами остатки слёз, проморгавшись и слышит удовлетворённое: — Хотя нет, кажется всё в порядке. — обворожительная улыбка заставляет сердце сжаться до боли в груди, провоцирует на то, чтобы подлететь к близнецу и снова повиснуть на крепкой шее в тёплых объятиях, целовать его шею, наполнять лёгкие родным запахом до отказа, пока не пропитается им до малейшей клеточки в его организме, но Чонгук в себе эти желания успешно подавляет. Гордость желаемое сейчас осуществить не позволит. Небрежно фыркнув, Чонгук отталкивается бёдрами от барной стойки, отрывает взгляд от брата, делая вид, будто он ему сейчас ни капли не интересен, и идёт к шкафу, выуживая из него два тёплых пледа. — Скажи хоть, что тебя сподвигло сюда притащиться. — парень закрывает шкаф, уместив два пледа подмышкой, и поворачивается лицом к брюнету, скептически разглядывая его лицо уже который раз за этот вечер. — Я соскучился. — завлекающее тянет старший со всё той же распущенной ухмылкой, поддерживаемой утомлённо прикрытыми веками, отчего статус бляди в глазах Чона, казался вполне себе оправданным. Чонгук готов поклясться, что при определённых обстоятельствах, ему и одного этого взгляда будет достаточно, чтобы Чон без зазрения совести лёг под него. Ёнгуку, конечно, об этом знать не надо. — Пиздёж. Не пиздёж на самом деле. Но нельзя спорить, что и не только тоска по брату привела его сюда. Тем не менее Рик с близнецом спорить не стал, и озвучил причину, которая вынудила его показаться парню на глаза: — Я до последнего не хотел обращаться к тебе за этим, — а вот это определённо пиздёж… В некоторой степени. — Но есть дело, в котором ты незаменим. Просто единственный и неповторимый. — Умеешь подлизаться. — сухо бросает Чонгук под усмешку брата, и направляется с пледами к дивану в гостиной. — Ничего не могу с собой поделать. — продолжает ухмыляться старший, внимательно наблюдая за плавными действиями брата. Ёнгук ни раз ловил себя на мысли, что Чонгук для парня слишком грациозен. Каждое его действие отдавалось какой-то необъяснимой авторитетностью, уверенностью, властностью, но при этом он действовал так мягко, плавно, безумно красиво и чудовищно притягательно. Даже сейчас он всего лишь идёт к дивану, а Ёнгук ненамеренно заглядывается на его стройные длинные ножки, мерно и очень тихо ступающие по холодному полу, на его крепкие, но не перекачанные завлекающие бёдра, на его аккуратные рельефные плечи, на его пленительные перекатывающиеся под нежной смугловатой кожей мышцы на спине, и, боже, две эти очаровательные ямочки у него на пояснице — Ёнгуку их зацеловать хочется. Вероятно всю чонгукову красоту суждено понять только Рику. По крайней мере Рик так считает. Считает, что только он видит всю его истинную красоту и это вовсе не самовлюблённость, потому что как и Чонгук, Рик видит их с братом абсолютно разными. И Чонгук в глазах Рика в своей привлекательности превосходит его по всем параметрам. Для него Чонгук — самое красивое существо на планете. Младший скидывает с рук пледы на диван около двух подушек и Вегаса, который даже не пошевелился, продолжив сладко спать, и поднимает глаза на Ёнгука, что так и стоит в середине комнаты. — Ладно, пиздюк, — голос, кажется, больше не звучит так обиженно, но очень явно ощущается, насколько Чонгук устал за весь этот день. — Я немного устал, если честно, поэтому предлагаю отложить нашу любезную беседу на завтра. Парни так и стоят молча несколько минут, откровенно разглядывая друг друга, будто видят что-то неземное. И так оно и было. Оба казались друг другу кем-то уникальным, таких на Земле больше не сыщешь, оттого и складывалось впечатление, словно они друг для друга нечто чудное, потустороннее, но необыкновенно пленительное, завлекающее. То, от чего они никогда в жизни оторваться не смогут. То, чем постоянно будут заняты их мысли в ближайшее время. Они смотрят друг на друга, будто видят в первый раз, и счастью своему поверить не могут. Им не хватало друг друга. Безумно не хватало. Чон один раз кивает каким-то своим мыслям и, наконец, отводит взгляд от брата, неторопливо укладываясь на просторный диван, где им сегодня предстоит провести ночь, раз свою кровать Чонгук любезно предоставил Чимину. Брюнет пытается устроиться поудобнее, накрывается пледом, решив на сегодняшнюю ночь остаться в домашних штанах от греха подальше (он итак без футболки, уже слишком много сделал), поворачивается на бок и закрывает глаза, пытаясь погрузиться в сон. Рик смотрит на младшего с бесконечной любовью в чернющих, казалось бы не способных на выражение каких-либо тёплых чувств глазах, боится с места двинуться, просто из-за страха побеспокоить это чудное создание, устроившееся на диване. Он уже даже смирился с тем, что ему придётся простоять вот так всю ночь без возможности шелохнуться, а тёплая улыбка сама лезет на лицо, когда мысли полностью сосредотачиваются на близнеце, затуманив рассудок, пока Чонгук, не открывая глаз, не бросает грубое: — Если ты так и будешь стоять там и пялиться на меня, извращенец ебаный, я тебе глотку перегрызу. Ёнгук не сдерживает горделивой усмешки, в очередной раз подмечая, что это тот самый Чонгуки, какого он помнит, и то самое, родное грубое поведение, глубоко любимое Ёнгуком. Ни сказав ни слова, юноша бесшумно подходит к дивану, стягивает с себя футболку, откинув её куда-то в сторону, а Чонгук улавливает его движения и немного напрягается, но виду не подаёт. В следующее мгновение Чонгук лишь чувствует как кожа его спины соприкасается с горячей кожей Ёнгука, что наплевал на второй, оставленный младшим плед, и залез под плед к Чону. Тело будто мощным разрядом тока пробивает, старший ощущает как тело младшего отзывается многочисленными мурашки в ответ на касания, когда он обвивает его талию руками, прижимая к себе, как они делали это раньше. Чонгук снова чувствует, как брат делится своим теплом, чтобы он как всегда не замерзал, чувствует, как родные ладони мягко поглаживают его напряжённый живот, пытаясь унять напряжение в его мышцах, как Рик утыкается носом куда-то Чону в затылок, а затем осязает его горячее дыхание на своей коже. А Ёнгук обнимает так по-собственнически, жмётся к телу плотно-плотно, чтобы ни миллиметра между их телами не осталось, обнимает и Чонгуком насквозь пропитаться хочет, чтобы тот по его венам приятным родным ручейком растекался, чтобы в лёгких густой тягучей смолой оседал, а Ёнгук в ней захлебывался, утопая в этой больной любви. Длинные пальцы нежно скользят по рельефам подтянутого живота, вырисовывают незамысловатые узоры, вдоль контура которых потом хочется оставить собственные поцелуи, метки, укусы, и ощущают как тело младшего мелко дрожит под ними. Дрожит от непривычки. Давно Чонгук таких эмоций не испытывал. Давно Чонгук не ощущал этого жизненно необходимого родного тепла по ночам. — Я больше не уйду. — раздаётся внезапно тёплый шёпот в районе шеи. — Руки убрал. — Не строй из себя недотрогу. — тихонько усмехается Ёнгук, ещё больше прижимаясь к Чону своим телом. — Руки. Убери. — Чонгук выделяет грубой интонацией каждое слово, а сам и вовсе не хочет, чтобы тот отстранялся. Так всегда происходит. Он противится из вредности. Из-за заносчивости и паршивости своего характера. И сейчас он сказал это, потому что знает, что Ёнгук всё равно от него не отстанет. Только вот Рик решает пойти против правил придуманной младшим игры, ухмыляется самодовольно и убирает руки с чоновской талии, отворачиваясь к нему спиной. Чонгук таких действий не ожидал, раскрывая глаза от внезапно пропавшего тепла, коим обдавало его братское тело. Он прислушивается, ждёт какое-то время, ожидая, что Ёнгук повернётся обратно и снова вовлечёт в согревающие объятия, но никаких действий от старшего так и не дожидается. Пролежав так ещё пару минут, Чонгук твёрдо решает, что этот облизывающий его кожу холод от отсутствия обнимающего брата, его явно не устраивает, поэтому он, скрипя зубами, переступает через собственную гордость и медленно поворачивается лицом к брату. Чон смотрит на крепкую смуглую спину с красивыми рельефами мышц, по которому хочется пройтись языком, но он тут же отгоняет эту мысль, решив остановится на более невинном жесте — кладёт ладонь на талию старшего, с каждой секундой сползая ею к крепкому твёрдому животу, ощущая под пальцами чёткие линии пресса и льнёт всем телом к Рику, ненамеренно расслабляясь от этого вновь разливающегося по холодной коже тепла. Ёнгук касаний младшего совсем не стесняется, он не дрожит, мышцы не напрягаются, он спокоен, потому что теперь он рядом с тем, с кем всегда и должен был быть, но вот тело Чона на близнеца реагирует совершенно иначе, поэтому даже переняв инициативу обнимашек на себя, Чонгук продолжает иногда мелко подрагивать. Рик улыбается с закрытыми глазами, ощущая как хватка на его животе становится крепче, а Чонгук начинает ещё больше вжиматься в его спину, утыкаясь носом в изгиб шеи, и тихо, как будто кокетливо и очень нежно дразнит Чона его же собственными словами: — Руки убери. — Рот свой закрой. — со всей присущей его характеру грубостью, бросает Чонгук, зарываясь носом в волосы на загривке старшего, вдыхает вкусный запах, наполняя им опустевшие лёгкие, и понимает, что именно в этот момент чувствует себя как никогда умиротворённым. Рик издаёт короткий смешок на привычную грубость младшего, какая сейчас кажется такой очаровательно милой, и удовлетворённо проваливается в сон вместе с Чонгуком, впервые за все эти четыре года находясь в долгожданной, позволяющей с облегчением выдохнуть, мирной безмятежности.***
По полу с распахнутых дверей балкона тянется лёгкий сквозняк, немного морозящий просторную квартиру. Где-то в ногах продолжает умиротворённо сопеть большой чёрный кот, свернувшийся калачиком, лишь иногда подёргивая лапками, существуя в каком-то своём сне. В квартире правда довольно прохладно и в обычный свой день Чонгук бы безусловно уже давно замёрз, обнимая Вегаса, чтобы сыскать хоть капельку живого тепла, хотя он мёрз бы даже и с закрытым балконом, но сейчас ему так неописуемо тепло. Тепло во всех смыслах этого слова. Тепло на душе от осознания того, что та единственная недостающая деталь его жизни, его души, наконец, снова с ним. Тепло на душе от осознания того, что он прямо в его руках, живой и невредимый. Его грудь мерно вздымается от равномерного дыхания, его сердце бьётся в груди прямо под чонгуковыми ладонями, прижимающими тело парня ближе к себе, ненароком ощущая очертания рёбер под длинными пальцами. Он живой, самый что ни на есть настоящий и принадлежащий только Чонгуку и никому больше. Именно так думает Чонгук. Младшему тепло и в физическом плане, потому что то самое единственное существо, способное по-настоящему согреть чонгуково тело, теперь мирно спит в объятиях его ладоней и отдаёт всё своё тепло именно ему. Впервые за столь долгое время Чонгуку действительно тепло. Тяжёлые веки слегка приоткрываются, сонные глаза пытаются сфокусироваться хоть на чём-то и могут сфокусироваться лишь на чёрной макушке прямо перед носом. Всю ночь парни и проспали в том же положении, в каком и заснули, а сейчас Чонгук, едва себя контролируя, смотрит старшему в затылок, скользя тёмными радужками чуть ниже по красивой шее к выпирающим позвонкам. От одного вида хочется сжать его ещё крепче, но парень в себе это желание активно подавляет, боясь разбудить своими действиями спящего в его объятиях брата, поэтому только и остаётся, что смотреть завороженно на это чудное создание и держать себя в руках, чтобы не зарыться пальцами в густых отросших волосах, следуя своим желаниям. — Хорош пялиться, развратник. — хриплый ото сна голос ненароком вызывает волну бегущих по коже мурашек. Рик улыбается довольным котом, польщенный прожигающим взглядом младшего, который буквально затылком чувствует. Чонгук фыркает и ослабляет хватку на талии старшего, но полностью руки не убирает, а тот веки открывать не торопится, наслаждаясь компанией младшего и его касаниями на своём животе. Близнецы лежат так ещё несколько минут в абсолютной тишине, а потом Рик, натянув на лицо довольную улыбку, тихим бархатным голосом заговаривает: — Умоляю, скажи, что это пульт от телевизора мне на копчик давит. Чонгук хмурится непонятливо, но спустя пару секунд смекает о чём речь, медленно отстраняясь от старшего, заглядывает под плед и понимает что его, не понятно откуда взявшийся, стояк упирается Ёнгуку прямо в копчик. Сон как рукой сняло. Давно такого не было, подмечает про себя младший. Возможно, это от переизбытка эмоций. В любом случае так хочется думать Чонгуку. Как бы то ни было, становится немного стыдно, ибо как бы Чон себя не оправдывал, факт остаётся фактом — его стояк очень ощутимо касается низа спины Рика, упираясь головкой в одну из ямочек на его пояснице. — Блять. — буркает шёпотом младший, мгновенно вскакивая с дивана под издевательский смешок Рика, и быстрым шагом направляется в ванную, громко хлопнув дверью. За время прибывания Чона в душе, Ёнгук успевает полностью проснуться, почесать спящего кота за ушком, отвечающего довольным мурлыканьем на приятные ласки, обойти квартиру с немногочисленными предметами, внимательно изучая каждый уголок, делая некоторые пометки в своей памяти. Он зашёл в комнату младшего, стараясь ни малейшего звука не издать, чтобы не разбудить сладко спящего чонгукова лучшего друга, осмотрелся по сторонам и взгляд ненароком застрял на блондине, раскинувшемся на кровати в обнимку с подушкой. Умилительная улыбка сама лезет на лицо, когда Ёнгук, чуть прикрыв веки, замечает, что парень в кровати довольно симпатичный. Определённо в его вкусе, но Чонгук, скорее всего, яйца оторвёт, если он хотя бы подумает о том, чтобы за блондином приударить. Почему-то наблюдая в темноте гостиной за тем, как близнец прошлым вечером заботливо возился с этим очаровательным созданием, Ёнгуку казалось, что Чонгук к светловолосому и на шаг подойти не позволит. По одним его действиям и словам было видно, как младший другом дорожит и слишком близко никого, кроме себя, к нему не подпустит. Оттого даже ревность на секунду просыпается. Отлипнув от спящего светловолосого юноши, Ёнгук тихонько закрывает дверь и, почесав обнажённый торс, плетётся на кухню готовить им с братом кофе. Пока Чонгук справляется со своими «проблемами» в ванной, старший успевает заварить обоим кофе и даже приготовить сэндвичи, порывшись в холодильнике и найдя там всё необходимое. Чонгук, в конце концов, выходит из душа, бросив по дороге на брата не самый дружелюбный взгляд исподлобья, как будто тот враг народа и это именно его стояк Чонгука потревожил, хотя вообще-то всё ровным счётом наоборот. Он всё так же нагой по пояс, в тех же домашних штанах держит курс на кухню, вытирая чёрным махровым полотенцем мокрые волосы, а потом закидывает влажное полотенце на плечо. Ёнгук ненароком заглядывается на капающие с мокрых прядей капли, падающие на смуглую кожу и, так мучительно лениво, стекающие от ключиц к груди, останавливаясь возле проколотых сосков. Чонгук садится на высокий стул напротив брата, устроившегося по ту сторону барной стойки, и тут же делает глоток кофе, что брат ему прямо перед носом поставил. — Это нормально, волчонок, не загоняйся. — беззаботно начинает Ёнгук, придвинув младшему тарелку с сэндвичами. — Ты… — Я, блять, не буду с тобой это обсуждать. — сразу же грубо обрывает старшего Чонгук, не поднимая на него глаз. Желание говорить об утреннем происшествии и правда вообще никакого, ибо стыд накрывает с головой, а оправдываться Чонгук не любит, да и не умеет вовсе. Тот улыбается ещё шире, очень хочется поиздеваться, заставить краснеть в смущении какой-нибудь добивающей младшего развратной шуткой, но Рик решает дать парню привыкнуть к себе, ибо тот уже явно забыл, какого это сосуществовать со старшим под одной крышей, поэтому не давит и решает перейти к делу: — Тогда обсудим другое. — Рик делает глоток из своей кружки, любовно наблюдая за тем, как младший берёт один сэндвич с тарелки и откусывает кусочек, вкусно пережёвывая. — Помнишь Чон Хосока? Этого ублюдка Чонгук запомнил хорошо. Хосок никогда плохим человеком в глазах Чона не был, первое время парни даже брали несколько его заказов, а в последствии его заказами больше начал заниматься Рик, так как в большинстве случаев требовалось кого-то убить, так что сдружился Хосок в основном только с Риком. Чонгук же просто помнил хорошего знакомого, с которым иногда успевал перекинуться коротким «привет», перед тем, как брат вместе с Хо уйдут на очередное задание, и не более. К слову, с Хосоком старший проводил много времени, так как первый не просто делал заказ и оставлял всю работу на Ёнгука, как, вообще-то, оно и должно было быть, а вместе с ним шёл на задание. Парни были кем-то, вроде партнёров. Хосок приходил за помощью и брал его в долю, а Ёнгук с удовольствием соглашался и с охотой помогал другу. Только вот Чонгук помнит, как в один прекрасный день, Хосок, в очередной раз обратившись за помощью, поехал вместе с Риком в Сеул на задание, а после Чонгук не видел брата четыре года. Чон не знал, что происходило в этот период времени, знал, что нельзя винить Хосока в том, что остался один, но почему-то смутные чувства у него одно это имя вызывало. Ведь, может быть, если бы Хо не пришёл тогда, у них с близнецом не было бы такого большого перерыва в общении. Может быть, не приди Хосок в тот день, Гуку не пришлось бы убиваться по брату четыре года. На самом деле Чон не злился на Хосока вовсе, но вот эта мысль том, что всё могло бы выйти иначе, если бы не он, всё же заставляла сердце сжаться. — Тот самый выблядок, с которым ты в Сеул съебался? — с холодным равнодушием спрашивает Чон, хотя в ответе и не нуждается. Намеренно пытается задеть, сказать что-то обидное, зацепить какой-нибудь грубостью, как он обычно это делает, демонстрируя всё своё недовольство. Рик многозначительно ухмыляется, заглядывая в холодные глаза младшего, в коих на деле никакого гнева не видит. Рик Чонгука знает как облупленного. Иногда его вредность казалась до милого детской, как сейчас, а иногда заставляла подавлять в себе свирепую бурю мешающихся между собой адской смесью ярости и раздражения, дабы не снести к чёрту всё, что на глаз попадётся. Абсолютное спокойствие на лице старшего показывает, что его это ни капли не цепляет, не обижает, а лишь больше раззадоривает, ведь знает, что его нагло провоцируют. Странно, что Чонгук до сих пор так делает, понимая, что Ёнгук знает его даже лучше, чем он сам, от чего должен быть готовым к тому, что на старшем подобные манипуляции не сработают. На нём вообще никогда никакие манипуляции не сработают. — Он самый. — кивает согласно юноша, дёрнув головой, дабы убрать с глаз спадающие вьющиеся чёрные локоны. — Так вот… Я сам не в курсе, как обстоят дела — это он обещал при встрече подробно рассказать, — но я связался с ним вчера и он сказал, что в этот раз проблема немного глобальней тех, с которыми мы сталкивались, и им нужны люди. Его босс, кажется, совсем в отчаянии. Чонгук запивает кусок сэндвича глотком кофе, мимолётом глянув на парня, и беззаботно пожимает плечами, возвращаясь к поеданию бутерброда, без интереса спрашивая: — С чего ты взял, что я пойду на это? — Потому что я тебя знаю. — Четыре года прошло, Рик. — взгляд его такой спокойный, совсем не агрессивный, но интереса в них пока не видно. — За это время много чего поменялось. — Чон слегка качает головой, мол, я уже не тот. Уже не тот мальчик, охотящийся за острыми ощущениями в поисках жизненно необходимого адреналина. — У меня другая жизнь, я не могу просто так взять и всё бросить. Я, в конце концов, в университет поступил. Рик хмурится, активно делая вид будто этого не знал, хотя о его поступлении был в курсе уже год тому назад. Но Чону об этом знать не стоит и каким образом тот это узнал, тоже не особо важная информация на данным момент. Собрав все свои актёрские навыки воедино, Ёнгук продолжает хмурить брови, всем своим видом показывая удивление и для правдивости своего выражения лица спрашивает: — Какого чёрта ты там забыл? — Наша с тобой жизнь никогда приятной не была, а после того, как ты меня бросил, для меня она стала ещё хуже, поэтому я решил завязать с преступностью и поступил в университет. Решил обеспечить себе успешное будущее и хоть раз в жизни попробовать зарабатывать честным путём по окончании универа. Рик смеётся как-то скептически. — И как успехи? — Ёнгук щурится, всматриваясь в глаза напротив. — Завязал с грязными делишками? — и он уже знает ответ. — Конечно нет. — Так и нахуя ты это сделал тогда? — Ёнгук улыбается широко, сдерживает смех, а Чонгук пожимает плечами, кусая сэндвич налегке бросив безынтересное: — Слишком сильно в себя поверил, наверное. Рик усмехается, только Чонгук замечает в этой усмешке что-то, словно бы, печальное. Именно поэтому Ёнгук и не хотел с ним встречаться. На протяжении года он видел, как брат меняется, как он вливается в нормальное общество, пытается стать обычным человеком, учится, желая стать личностью с хорошей работой. С легальной работой. Однако… Без едва уловимой печали на лице младшего никак не обошлось. И сейчас видит как Чонгук слегка поникает. Ему скучно. Ему скучно так жить, Рик это видит. Ему рутинно всё, что он делает. Его уже немного подташнивает от этой обычной жизни, в которую он всё никак не может полноценно влиться, вспоминая как ярко ощущались краски этого мира, когда они с братом начинали свою незаконную деятельность, насыщая организм драгоценным адреналином, коего сейчас критически не хватало. И дабы своё существование хоть на каплю разнообразить Чон стал снова браться за одноразовые заказы по поиску информации и взлому незначительных баз данных, но и этого не хватало. Не хватало всего того, что они делали вместе с братом. Не хватало этой опасности и риска быть пойманным, ибо с самого своего рождения они были созданы не для обычной жизни. Потому что с самого начала Чон чувствовал эту ненормальную тягу к опасному. Адреналиновая зависимость — это буквально синоним к именам «Ёнгук» и «Чонгук». Они всегда такими были. С самого рождения. А свою природу никак не переиначишь. Чонгук вздыхает немного грустно и признаётся: — Если честно, мы с тобой так долго купались во всём этом дерьме, что нормальная жизнь меня теперь только угнетает. — он качает головой, опустив взгляд, в голове что-то обдумывая, а после поднимает карие глаза на близнеца. — Ты не представляешь насколько она угнетает. Понимающий вздох звучит со стороны старшего в знак солидарности. — Я правда не хотел идти к тебе за этим, — и правда не хотелось тревожить младшего, что пытался построить новую жизнь в приличном обществе, вместо обитания в преступных кругах. Для Чона так было намного безопаснее, это Ёнгука безусловно успокаивало и снова подвергать его риску желания не имелось, но как бы эгоистично это не звучало, Рик устал без него и тесно работать теперь готов только в его компании. — Но я обещал Хо поговорить с тобой. — Зачем тебе всё это, Ёнгук-а? — юноша щурится, закидывая последний кусочек сэндвича. Ёнгук выгибает бровь возмущённо-вопросительно, будто тот какую-то неимоверную глупость только что сморозил. — А для чего, мы с тобой всё это делали раньше? — подводит младшего к мысли. И Чонгук знает ответ. В погоне за адреналином. Изначально парни просто добывали себе денег, выживали таким образом, а в последствии это стало буквально необходимостью. Чтобы не захандрить. Особенно Рику со своей гомицидоманией, которой он нашёл, можно сказать, «полезное» применение. — Не знаю, что на счёт тебя, но по какой причине это всё делал я ты прекрасно знаешь. — констатирует Ёнгук. Старший допивает кофе одним большим глотком, встаёт со своего места и направляется к раковине, дабы оставить там пустую кружку. — Нам даже не дали чёткого описания задания, какого хуя я должен на это соглашаться? — карие глазёнки Чона бегают по ладной фигурке близнеца, что отходит от раковины и подходит к Чону, опираясь спиной о барную стойку, подойдя почти вплотную к младшему, и деловито складывает руки на груди, заглянув парню в лицо. — Ты не должен соглашаться сейчас, я просто прошу тебя сходить со мной на встречу с Хоби и его боссом и уже тогда мы будем что-то решать. — они долго смотрят друг на друга, Ёнгук с безумной надеждой на согласие, а Чонгук — со стойким недоверием и скептицизмом. Младший немного напрягается, взвешивая все «за» и «против», потому что за серьёзные заказы не брался уже давно и не уверен готов ли он вот так прыгнуть с головой в мир, который собирался оставить на всю жизнь. А ещё больше Чон боится, что если откажет близнецу прямо сейчас, тот согласится на заказ без него и снова пропадёт на неизвестный срок. А Чонгук устал за него переживать, устал боятся, что больше его не увидит, устал существовать в одиночестве, устал отпускать его. Больше не отпустит. Рик напряжение Чона улавливает мгновенно, поэтому дополняет в желании успокоить: — Если ты не согласишься, я не пойду. — он смотрит серьёзно, без привычной задорной ухмылки, потому что говорит правду. Потому что в этот раз без Чонгука точно никуда не уйдёт. Либо с ним, либо никак. А потом свои слова решает ещё раз подтвердить для надёжности: — Без тебя не пойду. Соглашаться не очень хочется, откровенно говоря. Чонгук, конечно, поддерживал свои навыки в течение всех этих четырёх лет мелкими взломами различных систем, но ему не особо представлялось, как он резко погружается в пучину своей прошлой работы, для которой буквально был рождён, но и отказать не получается. К тому же Рик уверяет, что им на это соглашаться не обязательно, поэтому хотя бы выслушать, чего от них хотят Чонгук точно может. — Я убью тебя, Рик, только повод дай. — неявно соглашается Чонгук в своей привычной грубой манере, а Рик тут же дарит довольную улыбку в ответ. — Конечно, родной. От разговора отвлекает открывшаяся дверь чонгуковой спальни, в дверном проёме которой показывается стройный светловолосый парень в одних трусах. Чимин зевает, трёт заспанные глаза ладонями, пытаясь сфокусировать поплывший взгляд на двух абсолютно идентичных парнях, разница которых, по мнению Пака, была заметна лишь по разной длине волос. Он щурится, приглядывается к юношам внимательней, однако с похмелья это не очень получается, но он точно уверен, что у барной стойки находятся два Чонгука. — О, — голова дико болит от огромного количества выпитого Чимином алкоголя прошлым вечером, глаза совершенно не желают нормально открываться в светлом утреннем пространстве, но, сука, два Чонгука… Это определённо два Чон Чонгука. И не до конца протрезвевший разум, никак не может вспомнить, что Чонгук ни раз рассказывал, что у него есть брат-близнец. Однако и с этим Чимин сейчас разбираться не в состоянии, и два Чонгука в гостиной его в принципе устраивают. — Класс, теперь вас двое. — без особого энтузиазма договаривает Пак, и слегка пошатываясь направляется в душ.***
Многочисленные коридоры высшего учебного заведения набиты расходящимися по своим аудиториям студентами, одним из числа которых является Чимин, спокойно заходящий в кабинет, пока Чонгук отлучился в туалет. Пак проходит вглубь помещения, а взгляд как будто автоматически рвётся на задние парты и удивительно быстро находит темноволосого парня на задних рядах, и ноги сами целенаправленно несут его именно туда. Стоит Чимину опуститься на стул рядом с Оскаром, как тут же звенит звонок и начинается лекция. — Ты должен мне новые брюки. — чуть наклонившись, шепчет блондин Оскару, до этого пытающегося всеми силами его игнорировать, ибо желания с ним разговаривать не было совершенно. Как оказалось игнорировать блондина довольно сложно. Оскар продолжает внимательно слушать преподавателя, начавшего читать лекцию, даже глаз на Пака не поднимает, хотя тот смотрит на него в упор пристально и ждёт того же в ответ, но Ли особого внимания на него не обращает и в своей привычной манере безразлично выдаёт: — В таком случае ты должен мне новую книгу. — резонно. Чимин ухмыляется, его поведение шатена определённо забавляет. Он не понял в какой момент дерзость Ли стала для него привлекательной. Их первое полноценное, хоть и не самое лучшее, но всё же какое-то знакомство произошло буквально днём ранее, а Пак уже чувствует как постепенно в нём растёт интерес к парню. Просто потому, что он не ожидал такого поведения от тихого одногруппника, до этого ни единым звуком не напоминающего о своём существовании, а потом всё же не выдержавшего, показав свой настоящий характер. Показал себя истинным, тем, кем всегда и являлся, просто не считал нужным показываться окружающим. И он бы и не стал дерзить, если бы его не вынудили. Та потушенная об его любимую книгу сигарета, стала последней каплей и с ней же обрушился весь его образ «тихони» в глазах Чимина. И нельзя отрицать очевидного — Чимина его грубоватый характер определённо занимает. Уж такова была его натура — больно нравились ему парни с таким же паршивым характером, как и у него самого. Так сказать, себе подобных всегда уважал. Чуть склонив голову вбок, Чимин ненароком засматривается на острые черты лица. Оскар красивый, нельзя этого отрицать. Ярко выраженные скулы равнодушным к себе уж точно никак оставить не могли, ровный аккуратный нос в сочетании с в меру пухлыми губами заставляли взглядом за них зацепиться, изучая ровные контуры, и тёмно-каштановые пряди волос иногда спадающие на тёмные глаза, придавали виду юноши какое-то особое очарование. Блондин всматривается так внимательно, будто если отведёт взгляд хоть на секунду, случится нечто непоправимое, он смотрит так пронзительно, словно исследует какой-то ранее не изученный вид неизвестного существа, в каждом миллиметре кожи которого имеется определённая ценность. Оскар определённо завораживает. — Ты мазохист, Пак? — вырывают Чимина из его любований, когда Оскару становится некомфортно под давлением бесстыдного изучающего взгляда человека, к какому он абсолютно никакой симпатии не имеет. Чимин хмурится на его слова, вопросительно дёрнув головой вбок, словно слова ему кажутся инородными. Карие глаза, наконец, встречаются в чиминовыми, одаривая его всем своим глубоким негодованием и ничем не прикрытым раздражением, неявно предупреждая, что его присутствию рядом Оскар совершенно не рад. Шатен смотрит злобно, сердито, кажется ещё секунда и Чимину определённо прилетит смачная пощёчина или крепкий кулак ровно в челюсть, но Оскар держится и спокойным тоном поясняет: — Ты просто очень активно напрашиваешься на порцию смачных пиздюлей, знаешь. Чимин усмехается, и как же это непривычно, когда этот обворожительный образ совсем с его словами не вяжется. Ему так нравится эта несовместимость. — Выбирай выражения, Оззи, нам теперь работать вместе. — Чимин, подобно Ли, сохраняет спокойствие, хотя ему и не приходится прилагать никаких усилий. Он нехотя отводит взгляд от юноши, устремив взор в сторону преподавателя, не замечающего никаких разговоров на задних рядах, и расслабленно откидывается на спинку стула. — Я, блять, в восторге. — раздражённо прилетает ему в ответ. — А теперь расскажи, я тебе настолько нравлюсь, что ты решил как в детском саду меня на негативные эмоции повыводить, чтобы я не подозревал, что нравлюсь тебе, или ты просто долбоёб? Чимин поджимает губы, пытаясь не засмеяться, молчит несколько секунд перебирая в голове подходящие слова из всей его обширной коллекции словесных подколов и провокаций. — Я учу тебя манерам. — флегматично заговаривает блондин, снова поворачивая голову к Ли, установив зрительный контакт. — Испортил чужую вещь — будь добр, исправляй свои оплошности. Видеть как брови Оскара мгновенно ползут вверх в жгучем возмущении — особый вид наслаждения. Он бесится — это очевидно, но поразительно, как при этом он остаётся таким же холодным, безразличным, очень смирным. — Это ты мне про манеры затирать будешь? — вот теперь кажется его самоконтроль всё же даёт сбой. — Интересно. Человек, курящий в стенах учебных заведений, тушащий сигареты о чужие книги и каждую неделю просиживающий штаны в кабинете декана из-за постоянных драк и оскорблений будет рассказывать мне о манерах? — с неимоверной яростью и недовольством чёрные глаза цепко въедаются в карие радужки Пака, прожигая собой все внутренности, даже пепла за собой не оставив. — Вы невероятны, юноша. — невозмутимо заключает шатен напоследок и отворачивается, возвращаясь к прослушиванию лекции. А ублюдская пакова сущность, конечно, парня в покое оставлять совершенно не желает. Он ухмыляется, склонив голову, как пытающаяся понять человеческий язык собачка, и в слух подмечает: — Дерзости тебе не занимать. — Иди. На своё. Место, Пак. — раздражённо разъясняют ему каждое слово, на несколько мгновений гневно врезаясь в Чимина яростным взглядом для пущего эффекта, явно дав понять, что нет настроения вести беседу с человеком, который без всякой на то причины испортил его любимую книгу. — Увидимся у Сокджина, не надо мне мозг с самого утра трахать. — и Оскар ставит на этом точку, отвернувшись от Чимина к лектору, начав записывать всё, что говорит преподаватель впереди. Чимин коротко кивает каким-то своим мыслям, решает парня больше не тревожить, и тихонько перебирается на своё привычное место, где обычно сидит вместе с Чонгуком.***
За окном спортивного автомобиля плывут знакомые очертания ставшего почти родным района, чуть ли не каждый день приветствуя Чонгука тёмными улицами, целиком забитыми всякого рода клубами и барами, среди которых есть единственный самый любимый Чоном. Самый близкий его душе. Ещё прошлым днём Ёнгук обговорил с Хосоком место встречи, а Чону даже словом не обмолвился, где она будет проходить. А Чонгук, в прочем, и не спрашивал, его это особо не волновало. Он лишь послушно залез на пассажирское сиденье по-дьявольски роскошного, подстать самому Рику, Доджа, коего старший приобрёл в Сеуле, и без лишних вопросов послушно ехал вместе с братом на место назначения, ни разу не поинтересовавшись адресом. Только теперь, когда автомобиль слегка замедляется, заезжая во дворы хорошо знакомого Чонгуку района, младший понимает, что ему это определённо не нравится. Чёрный Демон паркуется в одном из дворов, Рик выходит из машины, а за ним и Чон, разглядывающий побитый жизнью высокий серый дом и такую же истасканную, изветшалую детскую площадку, а посреди неё стоит большая уже слегка обгоревшая бочка, у огня которой греются три бродяги, хотя на дворе середина весны, радующей в этом году особым теплом. Чистое небо ближе к обеду затянулось грозными тучами, сгущающимися плотной, опущенной в тёмно-серую краску, ватой, и в сочетании с внешне совершенно недружелюбным двором, весь этот пейзаж создаёт впечатление постапокалипсиса. И как бы странно это не звучало, Чонгук всегда находил в подобных уличных видах какой-то уют. Особый уют, какой не всем дано понять, но Чону он понятен абсолютно точно. В таких местах, всё ощущается совершенно по-другому, а подобных мест в Чиесете довольно много. Единственное, что многочисленные выстрелы и угрожающие крики вперемешку со стонами, молящими о помиловании на постоянной основе — это именно то, что такие места портило. Что портило весь огромный город. Именно то, от чего люди никак не могли избавиться, и именно то, что Чонгук слышит прямо сейчас, ровно на этом месте и самое печальное, что никого это уже давно не удивляет. Уровень преступности в городе предельно велик. Люди привыкли так жить. И это страшно. Чонгук послушно плетётся за братом, выходя на оживлённую улицу, сердце с каждым шагом набирает темп, потому что глазам этот путь до боли знаком. Путь, по которому парень мог с закрытыми глазами шагать уверенной походкой и правильно называть каждое заведение находящееся на этой улице. И стоит братьям дойти до того самого заведения, на первую ступеньку которого уже начинает ступать Рик, как Чонгук резко тормозит, будто остановленный многочисленными когтистыми лапами, просочившимися сквозь землю, и завороженно смотрит на фасад бара. Бара, практически каждый день посещаемого юношей. Рука сама тянется к брату, одёргивая его за локоть, не позволяя подняться по ступенькам в помещение, Чонгук хмурится, смотрит на небольшую вывеску, гласящую «закрыто», и даже слова вымолвить не может. Не знает, что сказать. Так и застывает, крепко удерживая старшего за локоть, сверлит фасад здания изучающим взглядом, будто никогда ранее его не видел, а Ёнгук выгибает бровь непонимающе в немом вопросе. — Что за чёрт? — возвращаясь в реальность задаёт вопрос младший, спустив глаза на уровень братского лица. Бар Сокджина. Перед чоновым взором точно находится бар Сокджина. И это определённо не очень хорошо. Рик коротко дёргает головой, хмурится, пытаясь понять, чем вызвана такая странная реакция со стороны близнеца. — Это бар, Гуки. Лёгкая тревожность начинает зудеть где-то в груди, пока сердце ощутимо бьётся о рёбра, но младший всё же решает уточнить, рассчитывая на везение: — Мы здесь… И Рик сразу же перебивает, с полуслова догадавшись, о чём брат хочет спросить: — Босс Хосока назначил встречу здесь, да. На везение всё-таки зря рассчитывал. Чон выпускает локоть брата из ладони, смотрит отрешённо сквозь него, словно за долю секунды из него всю душу высосали, а потом опускает взгляд вниз, бегая тёмными радужками по мелким камушкам под ногами. Смотря на младшего приходит чёткое осознание, что что-то определённо не так в его задумчивом виде. Что-то его волнует. Рик спускается со ступеньки, сделав широкий шаг к парню, обхватывает его лицо холодными ладонями, заставляя поднять взгляд на него, установив прочный зрительный контакт, когда эти очаровательные большие круглые глазёнки в каком-то замешательстве всматриваются в его лицо с едва уловимой надеждой. — Что не так, родной? — внимательно въедается в карие глаза напротив Рик. — Там… — ещё не до конца вернувшийся в реальность Чонгук немного запинается. — Там мои друзья работают. И честно сказать, я не очень хочу обсуждать свои дела в их присутствии. Не сказать, что они сами белые и пушистые, но у них и своих проблем хватает, а они очень любят и в мои дела ввязаться, хотя помощь мне никогда не нужна. — глаза начинают тревожно, растерянно бегать вокруг, словно пытаются выловить из сумасшедшего потока мыслей необходимую информацию, мешающуюся с неопределенными эмоциями, и только холодные ладони на щеках лишь чуть-чуть приводят в чувство. — И представь, что будет, когда к ним в бар завалится непонятный дяденька и начнёт нам какую-то херню втирать. Я уже молчу про то, что они вообще из жизни выпадут, когда моего близнеца впервые в жизни увидят. К слову, за это я меньше всего переживаю. — Рик улыбается парню снисходительно, так тепло, так любяще. Анализирует всё сказанное братом, понимая как сильно Чоном дорожат друзья, и что Чон печётся о них ничуть не меньше. Даже, может, больше, чем следует. — Просто если это будет действительно что-то глобальное, — говоря о предложении Хосока. — И мы на это согласимся, я не хочу, чтобы они в этом участвовали. А вопросов после сегодняшних обсуждений в любом случае не избежать, а как отмазываться я понятия не имею и… — Эй, — мягким бархатом низкого голоса прерывает нескончаемый словесный поток Чонгука Рик, продолжая нежно улыбаться, чуть дёрнув голову младшего, пытаясь встряхнуть, донести до него, что не надо истерить, ибо видно, как к младшему с каждой секундой всё ближе подбирается неконтролируемая паника, возникшая буквально на ровном месте. Хочется донести до него, что нет пока ещё причин переживать, это не то событие, за которое стоит волноваться. — Смотри на меня. — пытается словить истерично бегающий взгляд напротив и в какой-то момент Рику это удаётся, и он успокаивающе поглаживает большим пальцем нежную кожу чонгуковой щеки. — Не разводи панику раньше времени. Давай сначала разберёмся с Хоби, а потом я помогу тебе с друзьями, ладно? Чонгук смотрит внимательно на старшего, очень доверительно, так преданно. А Рика реакция брата неимоверно удивляет. Чонгук, как правило, никогда ни за что не волнуется, но, кажется, теперь у него есть свои ценности в жизни. Именно те ценности, коих у близнецов в детстве не имелось. Теперь же, за длительным отсутствием человеческого тепла, Чонгук обзавёлся друзьями. Новой семьёй. Теперь у него есть, что защищать. Кого защищать. Есть за кого бороться, за кого переживать, и даже если нужно, убивать. Чонгук всегда был неуязвим, никогда у него не было слабостей (кроме Рика, конечно), но нужно просто смириться с тем, что теперь они есть, как бы этого не хотелось. Рика это не очень радует, потому что в случае чего, на Чона теперь есть рычаг давления, что делает его чуть более уязвимым. Но и проблемы он в этом тоже никакой не видит, Ёнгук за него не переживает только потому, что он есть у Чона и сам Чон ни себя, ни друзей никогда в обиду не даст. А Ёнгук так и подавно убьёт любого за своего брата и, при надобности, за тех, кто его брату дорог. Они никогда не окажутся в безвыходной ситуации, в этом можно быть полностью уверенным. — Будем решать проблему по мере её поступления. — снисходительно заключает Рик, выжидательно вглядываясь в красивые карие глаза в ожидании ответа. Чонгук смотрит на старшего ещё несколько секунд, словно что-то тщательно обдумывая, а после коротко кивает, ощущая как сердце потихоньку возвращает свой привычный ритм, пока сам млеет под длинными, успевшими согреться на его щеках, пальцами. Рик поджимает губы, пару раз легонько хлопнув парня по плечу в знак поддержки, и поднимается по трём ступенькам ко входу в бар, открывает дверь, заходя внутрь, а за ним в бар заходит и Чонгук. Стоит ступить на порог заведения, как в глаза сразу же бросаются две любимые родные фигуры — одна из них привычно стоит за барной стойкой расставляя алкогольные напитки в бутылках по фэншую, мелькая блондинистой макушкой, а другая, как обычно, перебирает длинными пальцами кипу бумаг за одним из столов, удобно расположившись на диванчике, иногда поправляя очки в чёрной круглой оправе на переносице. — Вечер в хату. — нарушает тишину Чонгук, проходя вглубь бара, чувствуя себя как дома, подходит к столу с сидящим за ним Джином, и по-хозяйски усаживается напротив друга, что с нескрываемым удивлением таращится на его точную копию у входа. Ким, вроде как, был в курсе о том, что у Чона есть брат-близнец, но он никак не ожидал увидеть его прямо сейчас. Вот так неожиданно. Чимин особого внимания на пришедших не обращает, мельком глянув на близнецов, потому что они виделись сегодня утром и Пак с Ёнгуком уже успели познакомиться, в отличие от выпавшего из жизни в этот момент Джина. Ким, сквозь прозрачные линзы очков, завороженно, с тихим восторгом наблюдает за расслабленной, такой грациозной, осанистой походкой, принадлежащей ладной, стройной фигурке, почти такой же, как и у Чона, только чуть крупней, чуть крепче. Насыщенно-чёрные шелковистые волосы были немного длиннее, чем у привычного ему Чонгука, и не было той милой родинки под губой, и Сокджин никак не может понять как же так выходит, что два этих практически одинаковых парня воспринимаются Джином настолько разными. Ким не знает, каков чонгуков брат в жизни, не знает его характера, его особенностей поведения, но почему-то разница в юношах настолько ощутима, и сейчас отнюдь не о внешности идёт речь. Хотя из ощущений общего представления об их личностях, выливается и эта иллюзия несхожести их внешности. Джин не в состоянии как-то это объяснить. Близнецы. Но таких непохожих близнецов Сокджин ещё никогда в своей жизни не видел. — Плесните сока вишнёвого, ненаглядный. — игриво тянет Рик, опираясь локтем о барную стойку, отвлекая Чимина от своих занятий. Пак в ответ стреляет в него слегка раздражённым взглядом, ему всё ещё немного непривычно, видеть лицо лучшего друга и слышать от него такую несвойственную ему флиртующую и в какой-то мере вызывающую интонацию, при том, что мозг понимает, что это два абсолютно разных человека. Два абсолютно разных человека, две абсолютно разные личности. Обычно Чонгук грубый, в голосе его всегда либо холодная суровость и что-то наподобие равнодушия, либо едкий сарказм с издевательской усмешкой, а человек с его внешностью, в противовес, звучит так мягко, бархатно, слегка похабно и бесстыже. Сложновато будет к такому привыкнуть, но Чимин справится. Пак усмехается и протягивает парню стакан с вишнёвым соком, вслух подмечая: — Я смотрю, у вас это семейное. Его одаривают милой улыбкой в ответ и слабым кивком, вместо «спасибо». Рик берёт стакан с напитком и поворачивается лицом к брату, усевшемуся напротив симпатичного парня в очках, не выпускающего нового знакомого из цепких глубин своего взгляда, прикованного к Рику и никому более. Юноша у стойки поднимает руку со стаканом с вишнёвым соком в воздух, словно готовится сказать тост, и смотрит на Джина, улыбающегося ему в ответ. — За вас, товарищи. — задорно молвит Ёнгук и тут же отпивает. — Потрясающе. — зачаровано отзывается Сокджин каким-то своим мыслям, не сводя с парня глаз. Словно видит перед собой дивное существо, ранее никем не виданное, никем не изученное. Всё ещё поражается столь иной энергетике, заметно отличающейся от чонгуковой. Чон, как правило, ассоциируется с чем-то дерзким, вспыльчивым, с бушующим в шторме океаном, с диким не прирученным животным, с чем-то колючим, но в нужные моменты профессионально использующим сарказм. От его близнеца же несло игривостью, приятной безмятежностью, роскошью (не материальной вовсе, а душевной), плавной изящностью, несмотря на крепкое телосложение, но при этом он отдавался опасностью и очень явно пах чем-то чистокровно дьявольским. Чем-то пока ещё не изученным, не предназначенным для чужих глаз. Ёнгук улыбается Киму в ответ, удовлетворённый его реакцией. — Ким Сокджин. — выдержанно представляется Джин, стянув очки с переносицы. — Чон Ёнгук к вашим услугам, сэр. — обворожительная улыбка в ответ и низкий театральный поклон. — Либо просто Рик. — безразлично дополняет младший. — Учись у брата как с людьми общаться, Гуки. — Сокджин усмехается, в шутку указывая Чону на его частую грубость в общении, хотя она, если честно, Джину никогда не мешала, а тот хмыкает ему в ответ: — Ты заберёшь свои слова обратно, если узнаешь его получше. — Не пугай людей, родной. — с напускным возмущением возникает близнец у стойки. А после его слов со стороны двери, ведущей в подвал, оборудованный под бои без правил, показывается до боли знакомая Ёнгуку тёмно-каштановая макушка. Увидеть друг друга в этом месте было неожиданным поворотом для обоих. Ёнгук так и застывает с вишнёвым соком в стакане, а парень у входа в подвал чуть щурится, но сохраняет свой привычный сурово-безразличный вид. Тот самый вид, что Рик каждый день в течении года наблюдал. — Ты чё здесь забыл, придурок? — ровным тоном задаёт вопрос Оскар. Стоит ли говорить о том, насколько сильно Чонгук впадает в непонимание? Перед глазами определённо стоит его одногруппник, с коим ранее даже словом не обмолвился, зато этот самый одногруппник определённо обмолвился словом с его близнецом и даже не одним. В том, что эти двое знакомы не было никаких сомнений, только вот противное необъяснимое чувство и явное осознание, что ему что-то недоговаривают, отвратительно жгутся в районе груди. Чон переводит взгляд на брата, сощурив глаза, пока тот его взгляд активно игнорирует, предупреждающе вглядываясь в невозмутимого Оскара. Рик заметно напрягается. Оскар знал, что Ёнгук не хотел говорить брату о том, что он уже год как обитает в Чиесете, и Ли всегда ему говорил, что лучше сказать правду и вообще надо было вернуться к близнецу ещё в самом начале, как только вернулся в город. Он всегда считал, что младший имеет право знать, и хоть и не знал его лично, но определённо был уверен в своих убеждениях — Чонгук должен знать, что его близнец здесь. Что он намного ближе, чем тот предполагает. Каждый день Оскар видел Чона на парах и создавалось впечатление, будто он его обманывает, будто именно он виноват в том, что Ёнгук избегает встреч с младшим близнецом. Не нравилось Ли это съедающее заживо чувство. А сейчас, раз уж так сложились обстоятельства, Оскар молчать не станет. Особенно, когда он переводит взгляд на Чона младшего и видит некое смятение и кучу не озвученных вопросов, ответы на которые, возможно, сделают ему больно. Не сможет он молчать, глядя в эти преданные оленьи глаза. — Ты… — Чонгук пытается подобрать слова, разглядывая одногруппника в столь неподходящем ему заведении. Образ Оскара с этим баром и всем, что в его пределах происходит, как-то совсем не вязался. Чонгук знал, чем занимаются его друзья и если Ли здесь в качестве работника (а он явно здесь как работник, ибо в подвал Сокджин чужаков, кроме самих клиентов, не пускает), значит он один из представителей преступных деятелей. Это было очевидным фактом, потому что абы-кого Сокджин никогда не нанимает, отсюда и следует, что Оскар уже какое-то время на него работал, до попадания в бар, и поразительно, что за всё это время они ни разу не встречались, хотя Чонгук с Сокджином времени проводит не мало. И как минимум удивления это не может не вызывать. Особенно, когда Чон видит Оскара в университете на постоянной основе и знает, что тот — самый прилежный из всех возможных студентов. Правильно в фильмах показывают, что у самых тихих всегда больше всего скелетов в шкафу, думает Чонгук. — И как давно ты здесь работаешь? — вообще это далеко не самый волнующий его вопрос, но Чонгук решает идти к основному постепенно. — Конкретно здесь — со вчерашнего дня, — без интереса откликается шатен. — Но ты явно не об этом спросить хотел. Поразительно как Оскар это делает, но он однозначно попал в точку. Сердце снова набирает обороты от того, что Чон хочет знать ответ на самый волнующий его вопрос, но не уверен хочет ли знать правду. Боится, что может услышать нечто, что ему не понравится, сделает больно. Почему-то кажется, что ответом на именно этот вопрос не может быть что-то хорошее. Оскару видно, как сильно Ёнгуку хочется его ударить. Он знает это его состояние, когда желваки красиво пробегаются по острым скулам, кадык слегка подрагивает, и отнюдь не от страха, а от жгучей жажды крови. Когда брови стремительно встречаются на переносице и взгляд этот пронзительный исподлобья, такой глубокий, утягивающий на самое дно, заставляя захлёбываться собственными мешанными эмоциями, пока чёрные вкрапления в его непроглядных глазах являются в образе зубастых акул, рвущих на мелкие кровавые ошмётки захлёбывающуюся в бездне плоть. Ёнгуков гнев тише воды, оттого страшнее любых яростных всплесков эмоций, сметающих всё на своём пути. Ёнгуку, чтобы уничтожить своим гневом полпланеты, никакой физической силы прилагать не нужно, одного взгляда достаточно. И сейчас Оскар созерцает то же самое. Как его уничтожить пытаются в скальном обрыве, а ёнгуковы глаза — его персональные палачи. Как его топят в болоте, удерживая за голову, дабы не позволять схватить глоток жизненно необходимого кислорода, стремительно покидающего лёгкие. Ёнгук только постоянно забывает о том, что Оскар такая же тварь живучая и подобными манипуляциями его не придушить. Чонгук, со всеми своими силами собравшийся задать, наконец, главной вопрос, не успевает даже его озвучить, когда Оскар, отлипая от лица Рика, снова смотрит на Чонгука и резко выдаёт ответ: — Ага, он уже год со мной живёт. Земля уходит из-под ног слишком резко. Чонгук со своей внезапно напавшей обидой едва справляется. Никогда бы не подумал, что можно вот так просто одной фразой подорвать всё своё стабильное состояние, уничтожить то самое чувство облегчения при виде брата, впервые за долгое время находящегося рядом, меняя его на глубочайшее огорчение, обиду, ведь ему буквально в душу плюнули. Мысль о том, что они могли встретиться ещё целый год назад, угнетала больше, чем четыре года одиночества. Этот день запомнится Чону навсегда, потому что это день, когда он горел, словно самая яркая звезда во Вселенной, но не успел даже теплом своим согреть бескрайний космос, ведь всё его пламя одной мощной, сокрушительной волной накрыл собственный брат, потушив собой живой когда-то огонёк. Наэлектризовавшийся в помещении воздух скоро готов будет пускать мелкие разряды тока по присутствующим, стоит уловить хоть крохотное движение. Оглушительная, убийственная тишина давит на всех, но никто не смеет даже шороха малейшего издать, боятся, что ураган пронесётся убивающим всё живое вихрем в виде двух близнецов, один из которых готов в эту секунду стать самой главной угрозой для жизни. Чонгук своим пронзительным чёрным взглядом проникает Рику под самую кожу, ковыряет неприятно внутренности, мучительно долго разрывая на ошмётки, а потом царапает короткими коготками обглоданные косточки, по-садистски тягостно измываясь над дрожащим нутром. — Ты вернулся год назад? — сдержанно, предельно спокойно, но пропитав каждую буковку густым презрением и обидой, спрашивает Чонгук, не сводя с брата глаз. Рик делает глубокий вдох, ведь перед Чоном сложно как-то оправдываться. Да он и не привык оправдываться, он обычно всё по факту говорит. Но сейчас слова надо подбирать с предельной осторожностью, чтобы не задеть ненароком мину, способную поглотить своими свирепствующими эмоциями каждую клеточку живых организмов. — У меня были свои причины не говорить тебе об этом. — Хах, — звучит нервный смешок. Чонгук заводится, его уже откровенно бесит тот факт, что он не знает ровно ничего о том, что происходило с близнецом все эти четыре года, что он даже не знал о том, что Рик в Чиесет вернулся год назад, не удосужившись самого родного ему человека об этом оповестить. Бесит его, что человек, о котором раньше он знал много больше, чем о самом себе, сейчас вообще кажется совершенно ему неизвестным. — У тебя на каждый мой вопрос одна и та же отмазка. — Чонгук щурится, теперь даже не пытается скрыть своего раздражения. — На всё у тебя, блять, есть свои причины! Рик смотрит на близнеца пристально, играющие на скулах желваки только больше опасности его виду прибавляют. Взгляд такой пронзительный, очень хорошо известный и Чонгуку и Оскару, угрожающий, предупреждающий, о его нарастающей ярости говорящий, но Чонгука ни на капельку не пугающий. Чонгук был одним из тех, кто Ёнгука никогда в жизни не боялся и бояться не будет. Уж для Чона этот парень точно никакой угрозы не представляет, и оба это знают. — Надо поговорить. — твёрдо заявляет Рик, подходя к близнецу, грубо схватив за локоть и потянув на себя. Но Чонгук резко одёргивает руку, продолжив сидеть на диванчике, хмурится очень злобно и рявкает задолбавшимся: — Да никуда я, блять, с тобой не пойду! — Я совсем не обладатель стального терпения и ты это знаешь, так что прекращай сопли на кулак наматывать, и найди в себе хоть каплю снисхождения, чтобы с родным братом поговорить, потому что мне уже пиздец как тебе въебать хочется. — голос не дрожит, такой строгий, никаких возражений не терпящий и слегка раздражённый. Ёнгук же на самом деле знает, что угроза абсолютно пустая, никогда в жизни он себе не позволит на Чонгука руку поднять. На кого угодно, но только не на это потрясающее создание. Рик предпринимает ещё одну попытку ухватиться за братский локоть и уединиться с ним в каком-нибудь туалете от чужих глаз подальше, но Чонгук ожидаемо отмахивается, ударив того по руке, а после резко вскакивает со своего места, сделав шаг Ёнгуку навстречу, и оказывается слишком близко, буквально риково дыхание на своих губах ощущая. — Ты помнишь хоть один случай, когда на меня действовали твои угрозы? — шипит сквозь зубы младший, на секунду метнув взгляд на наверняка очень мягкие губы близнеца. Рик дышит ровно, пытается себя в руках удержать, и даже не понятно от чего именно. Чрезмерная близость младшего безусловно заставляет сердце забиться чуть чаще обычного, но Рик переключается на другое, резко наклоняется, обхватывает крепко Чонгука за бёдра и с лёгкостью закидывает его на плечо, под яркие возмущения и удары по спине, унося родное тельце в сторону туалета. Стоит близнецам скрыться за дверью сортира, как парни в помещении оживают, а Чимин нервно дёргается в сторону ушедших, готовый на всех парах бежать высвобождать лучшего друга от строго брата, боится, что те подерутся в силу своих тяжёлых нравов, но его порывов хватает ровно на один шаг, потому что чувствует как его останавливает сильная рука Оскара, толкающая его в грудь назад, а сам парень становится перед ним, перекрывая собой путь. Взгляд у Ли такой спокойный и уверенный, и вдруг выдержанный тон его голоса твёрдо молвит: — Не лезь в семейные разборки, Пак. — суровый взгляд не выпускает из своей хватки. — Ёнгук не изверг, он слишком его любит, чтобы как-то покалечить. А Чимин смотрит ему в глаза и почему-то верит. Оскар не похож на человека, который станет врать. От него всегда чистотой и неподдельной правдивостью пахнет. Ни капли лицемерия. В конце концов, Ли жил с Риком целый год, он явно знает о его поведении намного больше, поэтому его слова всё же немного успокаивают. Рик спускает Чонгука на пол мужского сортира и не успевает даже до конца выпрямиться, когда ему в челюсть прилетает крепкий кулак от любимого братишки. Страший по инерции отшатывается, но очень быстро собирается и в порыве гнева грубо отпихивает Чона к стене, перехватывает его кисти, крепко сжимая в своей большой ладони и, заводя их над головой, плотно прижимая к плоскости, ставит колено между ног младшего, дабы у того не было никакой возможности сбежать, а затем свободной рукой хватает его за подбородок, сильно сжимая пальцами аккуратную линию челюсти, пытаясь вразумить, заставить слушать, успокоить, стиснув зубы, и начинает раздражённо так говорить, находясь к его лицу слишком близко: — Я твои сраные детские выкидоны терпеть не собираюсь, родной. — а Чонгук смотрит на него в ответ с откровенной злостью. Он пытается мотать головой, но не получается, ведь Рик держит его за подбородок слишком сильно, пытается высвободится из цепкой хватки, освободить заведённые его же собственным старшим братом руки над головой, вьётся всем телом, дёргает бедрами вперёд в попытках оттолкнуть, но Ёнгук слишком сильный, он словно вросшая в пол бетонная стена. У Чонгука выбраться из крепких рук никак не удаётся, ведь Рик ни капли не поддаётся, всю свою силу к нему приложив. — Давай я тоже на четыре года свалю к чертям собачьим, и так же нихуя не объясню, когда вернусь. — гневно ругается Чонгук, бросив попытки выбраться из стальной хватки. — Вот тогда будешь иметь право на какие-то претензии ко мне, а сейчас исчезни с глаз моих, если объясняться не собираешься, вблядок пиздючий. [The Top — Eva McBel] Ёнгук готов поклясться, что собственной кожей чувствует как Чонгук метает в него молнии своими обворожительными и такими колючими в данный момент глазёнками. Между ними воздух мгновенно наэлектризовывается, густеет и очень туго просачивается в лёгкие, пока оба пытаются вдохнуть поглубже. Длинные горячие пальцы всё ещё больно сжимают челюсть, не позволяя двинуть головой, чёрные глаза суетливо, с долей волнения бегают по тёмно-шоколадным радужкам младшего брата, а после Рик выдыхает грузно не в силах более этот невинный взгляд на себе выносить, и разжимает пальцы на подбородке, укладывая тяжёлую голову Чону на плечо. Чонгук дышит часто, Ёнгук очень отчётливо это слышит, как и слышит глухо отдающееся в теле младшего учащённое сердцебиение. Кажется Чонгук немного теряется от такого жеста старшего, потому что задерживает дыхание на несколько секунд и замирает намертво, ни одного шороха не издаёт, будто боится пошевелиться, боится спугнуть. Парни стоят так около минуты, дыхание переводят, вслушиваются в каждый неровный вдох и выдох друг друга, успокоиться пытаются, а Чонгук готов на миллионы атомов разбиться в надёжных риковских руках. Они всегда так делают. Всегда вспыхивают ярким пламенем, готовые придушить один другого, а потом так же быстро потухают, потому что любят друг друга слишком сильно. Не могут друг на друга злиться. Дыхание всё же ровняется, Чонгук осязает как старший робко утыкается холодным носом в изгиб его шеи, дышит глубоко, ровно, он даже чувствует как мерно вздымается ёнгукова грудь, потому что близнец буквально жмётся к младшему всем телом. Чонгук так вкусно пахнет. Рик чует нежный молочный запах его кожи, готовый языком по ней провести, на кончике языка его сладость почувствовать, но запирает свои греховные желания на все замки глубоко в своём подсознании, садит внутреннего зверя на несколько крепких цепей, и просто наслаждается родным ароматом, прикрыв глаза. Ёнгук ощущает расслабляющиеся мышцы рук Чона в своей ладони, в коей он продолжает удерживать два запястья младшего, прижимая их над головой к стене, и очень медленно ослабляет хватку, когда не чувствует больше никакого сопротивления со стороны младшего. Крепкая хватка пропадает с онемевших за это время кистей рук и Чон позволяет себе осторожно, очень робко опустить ладони на плечи брата, а затем заскользить ими по его шее, обвивая её, и крепко обнять, прижав любимое тело старшего ещё ближе. Парни, наконец, полностью расслабляются. Ёнгук выдыхает младшему в шею, отчего по телу второго пробегает табун мурашек, и мурчать хочется от того как плотно Чонгук льнёт к нему, обнимая за шею. — Четыре года назад Хосок попросил помочь ему с одним делом, — доносится спокойный бархатный голос тонкой медовой струйкой лоснящийся по барабанным перепонкам. Шея у Чонгука такая тёплая, согревает холодный нос, пока ёнгуковы руки обвивают узкую талию, прижимая к себе в ответ. Внезапно стало так спокойно. Так комфортно. И всё из-за того, что Чонгук рядом. Щедро теплом своим делится. — Как оказалось для этого нужно было лететь в Сеул. Это ты знаешь. Нам нужно было убить главу какой-то не шибко большой сеульской мафии, что мы и сделали, но оказалось у него был сын, и действовали мы, мягко говоря, не очень аккуратно, из-за чего его сын очень быстро нас нашёл. Нас взяли в плен и стали выпытывать, на кого мы работаем, а я хуй знаю, я-то ни на кого не работаю. Я Хосоку помогать ехал. Хосок же в свою очередь своего босса не выдал, поэтому нас ждала верная смерть, но в последний момент нам удалось сбежать, однако в Чиесет мы вернуться не успели, ибо тот самый сын главы открыл на нас охоту и нас очень быстро нашли. Ну и, вроде, хуй с ним, охота и охота, но потом эти ушлёпки прислали мне фотографию. — парень замолкает на мгновение, с болью в сердце вспоминая всё происходящее. — Твою фотографию. — руки сами начинают сжимать младшего ещё сильней, заставив того слегка выгнуться в пояснице. — На фотографии ты выходил куда-то из подъезда нашего дома, а с обратной стороны была написана угроза того самого сына главы мафии, где говорилось, что если мы не скажем на кого работаем, он отдаст приказ своим людям и те убьют тебя. — голос становится глубже с каждым словом, а руки ещё больше сжимают ткань Чонгуковой футболки в кулак, чуть ли не до хруста костяшек, и Рик жмётся ещё ближе. — Они нашли тебя каким-то необъяснимым образом, узнали кем я дорожу больше всего, и я тогда очень разозлился. Чонгука больше никогда из своих объятий выпускать не хочется. Хочется стоять вот так всю жизнь, обнимаясь, его глубокие вдохи и выдохи чувствовать, хочется как-нибудь его пометить, всему миру говоря яростное «моё», никого к нему не подпускать. Одна мысль о том, что кто-то смел подумать пристрелить его волчонка в дикую ярость вгоняла. — К слову того богатого сынка, я нашёл в тот же день, когда мне выслали твою фотографию, и убил его. Я, в принципе, знал, что без своего хозяина и его ублюдских команд, эти псины ничего тебе не сделают, но я правда был очень зол. Они посягнули на твою жизнь, а это недопустимо. Всё тело в жажде крови зудело. Поэтому… — Ёнгук делает небольшую паузу, будто что-то в голове перебирая, прикрывает глаза, не выпуская близнеца из горячих объятий, вслушивается в его мерное дыхание, а потом чувствует, как Чонгук прижимается щекой к его виску. Уже давно Ёнгук не чувствовал себя так хорошо. — Осознав, что пока всех не перебью, не успокоюсь, нам с Хоби пришлось остаться и истребить весь клан целиком. Уничтожить его полностью, стереть с лица земли и всех, кто с ними связан. Все их связи и подвязки. — Чонгук слушает, кажется, слишком внимательно. Должно быть страшно от того, насколько сильно Ёнгук Чонгуком дорожит, что целый клан ради него истребил, но сейчас так трудно всё это анализировать и Чона успокаивает горячее дыхание старшего на чувствительной коже шеи, всё никак смириться не может с тем, что Рик, наконец, вернулся домой. Вот, что больше всего волнует. Вернулся к нему. И уже сложно злиться на него, даже с тем осознанием, что он провёл целый год в Чиесете, не соизволив при этом ни разу с младшим повидаться. Причины для долгого отсутствия и впрямь имелись. Всё сейчас забывается. Главное ёнгуково тепло своим телом ощущать. — Как раз три года на это и ушло. Нас двое, их — целая куча. Слишком много. Мы, правда, не только людей убивали, на другие развлечения тоже времени было достаточно. — Рик усмехается притомившись, щекочет нежную кожу подрагивающими ресницами, но Чонгук боится малейшее движение совершить. Чтобы не спугнуть, чтобы не потревожить такого умиротворённого в эту секунду близнеца. Чтобы тёплые руки, коих так не хватало, продолжали крепко прижимать к себе в ответ. — И всё же… Времени не мало утекло, да, но зато я точно знал, что тебя никто тронуть не посмеет. — изнуренный тяжкий вздох. — А потом я вернулся. — Рик улыбается с искренней нежностью и лаской, а Чонгук готов поклясться, что его улыбку на своей шее осязает. — Я вернулся, а мать сообщает, что ты съехал от неё, как только достаточно денег насобирал, и поступил в университет. — он продолжает улыбаться, вспоминая как по приезду домой безумно гордился тем, что брат начал нормальную жизнь и избавился от прочего дерьма. Выдохнул с облегчением, понимая, что младший в безопасности и больше не страдает от сосуществования с матерью, собравшей в себе все виды зависимостей, а живёт, наверняка, счастливо в какой-нибудь уютной квартирке и получает достойное образование, обустраивая свою жизнь лучшим образом. — С Оскаром я, к слову, познакомился случайно. Я тогда у матери выпытал в какой универ ты сунулся и первое время приходил ко времени окончания твоих пар и смотрел на тебя счастливого, выходящего с Чимином из здания, и сам нарадоваться не мог. А потом, однажды, ко мне подошёл Оскар. Он сказал, что уже давно заметил меня, ошивающимся около вашего универа и никак не мог понять, как ты оказываешься в двух местах одновременно, полагая, что у него уже проблемы с психикой, пока не понял, что я твой близнец. У него было много вопросов ко мне и одним из главных был — какого хрена я вечно маньячу у дверей вашего универа. Собственно я ему всё рассказал, за исключением того, что я убийца и причин, по которым мне пришлось ехать в Сеул, однако потом он и сам понял чем я занимаюсь, потому что он тоже не самыми легальными делами занимается, как ты уже понял. — договаривает Ёнгук и неосознанно сжимает Чона ещё сильней за необходимостью более тесного контакта. Парни стоят в приятной, совсем не напрягающей тишине, Ёнгук даёт Чону время переварить всё им сказанное. Понимает, что на это нужно время. Чонгук пытается свыкнуться со всей вылившейся на него в один миг информацией. Слишком тяжёлой информацией. Ёнгук истребил огромную часть составляющей преступного мира, огромное количество людей, и всё это ради него. Ради Чонгука. Его Чонгука. Эта информация любого другого должна пугать, но… Чонгука это не пугает ни капли. Потому для Чонгука Ёнгук никогда опасности представлять не будет, каким бы безумным, полоумным и зверским не был характер старшего. Это ж насколько надо любить, чтобы стереть с лица земли целую мафиозную группировку? Спросите у Рика, он расскажет. Нельзя отрицать, что Чону льстит понимание того, что Рик ради него так старался. Но в то же время угнетает осознание того, что именного из-за него Ёнгук и пропал на все эти четыре года. Из-за него они так долго в мучительной разлуке просуществовали. Правда имеет ли это вообще какое-то значение, если теперь Ёнгук, наконец, рядом? В голове Чона всё ещё куча вопросов, в том числе и по поводу Оскара, которого вообще никогда в жизни обвинять в чём-то незаконном даже в голову прийти не могло. Ли на преступника ну вот ни капли похож не был. Но сейчас в голове всё же рождаются более важные вопросы. Чонгук понял и принял все те слова о том, что близнецу пришлось пережить в Сеуле, что всё это безумное ёнгуково зверство ради него одного было, но самый волнующий его на данный момент вопрос всё никак не давал покоя. — Так почему ты не вернулся ко мне год назад? — звучит отстранённый тихий голос младшего. Ёнгук улыбается широко, а искушению противиться уже невозможно, поэтому он чмокает Чона в шею, как они любили делать это раньше. Так невинно, без всякого подтекста, просто чмокнул в знак своей бесконечной любви (не понятно, правда, какого рода любви), а губы зудят, ещё большего хотят, но им активно запрещают. Ёнгук осязает пробежавшую по телу младшего дрожь после его короткого, но безумно приятного жеста, и объясняет проговаривая ему в шею: — Ты обрёл нормальную жизнь. По крайней мере именно так я это видел. Ты завёл друзей, поступил в университет и был счастлив. Я был рад за тебя. Правда рад. А я со своими делами завязывать не собираюсь, по очевидным для тебя причинам, поэтому решил, что рядом со мной ты снова поддашься дурному влиянию и снова утонешь во всём этом дерьме, чего я совсем не хотел. Поэтому… Мне пришлось просто оставить тебя, дабы не портить твое будущее. — «Пока Хосок мне не написал, сломав мою стальную выдержку» — хочет дополнить Ёнгук, но решает оставить это неозвученным. — Счастья для тебя хотел. Но ты и был моим счастьем, Ёнгук. Был и всегда будешь. Чонгук снова замолкает на несколько долгих минут, не подавая никаких признаков жизни, кроме продолжающих обнимать старшего за шею рук и отрешённой усмешки, слетающей с припухлых губ: — Но я ведь не завязал с преступностью. Я просто немного поуменьшил её количество в своей жизни. — Но я же об этом не знал. — почти шепчет Рик, вновь ощутив короткую дрожь в теле младшего, когда его горячее дыхание очередной раз касается чувствительной кожи. — Если бы вернулся ко мне год назад, знал бы. — Ты меня не слышишь, — усмехается старший, поднимая голову с твёрдого чонгукова плеча, и прижимается щекой к вискам младшего. — Я видел как тебе хорошо без всего того, чем мы раньше занимались и был рад тому, что ты в безопасности, — продолжает практически шептать в висок. — Я просто спасал тебя от прошлого. — усмешка звучит немного горестно, и Рик прикрывает веки. — Я до последнего верил, что ты завязал, ведь собственными глазами видел, что ты живёшь как нормальный среднестатистический человек. Что живёшь, так, как и должны жить нормальные люди. Так, как должен был жить с самого начала и чего заслуживал, но детство не позволило. И вновь Чонгук молчит. Анализирует, сопоставляет и смиряется. Чонгук гулко вздыхает, запускает длинные пальцы в густую шевелюру брата, сжав мягкие волосы на загривке, жмётся ближе, каждый рельеф мышц близнеца своим телом ощущая сквозь одежду, ткнётся носом в его шею, как парой минут ранее это делал Рик, а затем, подобно старшему, оставляет благодарный, наполненный всеми мешающимися в нём чувствами поцелуй на смуглой коже шеи Ёнгука, и ощущает как в этот миг во всём мире остаётся лишь он сам и любимый старший брат.***
— Ладно, парни, у моего товарища здесь должна быть закрытая встреча, так что пиздуйте отсюда нахуй. — задорно бормочет Джин, заметив, что парни у него засиделись, пока Оскар скрывается в подсобке. Джин с самого начала предполагал, что Чонгук просто пришёл его с близнецом познакомить, не зная истинной причины их визита, но время уже поджимает, его коллега вот-вот должен прийти, и близнецов здесь к тому времени быть не должно. Чонгук слегка хмурится. Ему совсем не нравится это «у моего товарища». Снова возникает ощущение, что он чего-то не знает, потому что изначально он думал, что начальник Хосока выбрал место встречи произвольно, наугад. Джин вопросительно выгибает брови, когда замечает, что никто его бар покидать не собирается. — Мне вас уговаривать надо? Чонгук уже было открыл рот, дабы что-то сказать, но его беспардонно прервали распахнувшейся настежь дверью бара. В дверях возникли два силуэта, один из которых Чону знаком хорошо — это определённо Хосок, — но вот второй ему абсолютно точно неизвестен. Молодой высокий парень миловидной внешности, довольно стройного телосложения, грациозно проходит вглубь заведения, а за ним, как верная, но очень уверенная в себе собачонка идёт Хосок. Парень рядом со старым знакомым выглядит не старше самого Хоби, и, честно сказать, на главу преступной группировки не очень похож. Слишком смазливый. Слишком аккуратный. Слишком молодой. Рик замечает, что лицо у него и правда очень симпатичное, черты лица лёгкие, не напрягающие, такие мягкие, совсем не резкие, да и весь он — просто ангел. Он слишком комфортный на вид. Слишком чистый и невинный, невероятно красивый, завораживающий, а Ёнгук не сдерживает язвительной усмешки и комментирует, резко понизившимся голосом: — Прелесть, — тёмный взгляд с похотливой, издевательской ухмылкой скользит по ладной фигурке, внимательно изучает черты лица и слишком опрятный, культурный и совершенно не угрожающий вид. В двух словах — слишком девственный. И Ёнгук был бы не Ёнгук, если бы не добавил издевательское: — А мамочка не ругает за все твои грязные делишки, что ты тут проворачиваешь? Темноволосый смотрит в ответ пронзительно, красноречиво ухмыляется, и на заигрывания Рика никак не отвечает. Джин тихо матерится себе под нос, немного нервничая из-за того, что близнецов вовремя выгнать не успел, а потом тяжко вздыхает и спокойно бросает: — Если что, я их не знаю, Джухёк-а, честное слово. Джухёк улыбается снисходительно, переводя взгляд на Джина и молвит размеренным тоном: — Кажется, мне как раз-таки именно с ними сегодня переговоры вести. Хосок коротко машет Джину в знак приветствия, тот кивает головой в ответ, но прибывает в глубоком замешательстве. В баре уже в который раз за этот день виснет напряжение, ничем не разведённое, кругом гробовая тишина, в течение которой все присутствующие сканируют друг друга внимательными взглядами, сочетающими в себе эмоции совершенно разного спектра и у всех они абсолютно различные, потому что теперь запутались все. Никому ничего не понятно. Джин оказывается знает начальника Хосока и самого Хосока, называя их своими «товарищами», а у Чонгука с братом здесь встреча с теми самыми «товарищами» Джина, в то время как сам Джин думал, что у его «товарищей» встреча с кем-то другим, отчего ему теперь интересно, во что решил ввязаться его друг со своим близнецом. Не понятно ровным счётом ни-че-го. Ничего и никому. — Какой-то, блять, вечер открытий. — не сдерживается Чонгук от саркастичного комментария, решив разбавить тишину. Только всеобщее непонимание дополняет Оскар, выползающий из подсобки с коробкой, наполненной банками пива, что попросил принести Чимин, и устремляет взор на двух пришедших парней. — О, — задорно и одновременно удивлённо бросает Оскар. — Какими судьбами, Хёк-а? Чонгуку уже хочется зайтись нервным смехом. «Вечер открытий» — мягко сказано. — Вы знакомы? — хмурится Чимин, подав голос из-за барной стойки. — Мы с Сокджином партнёры по бизнесу, а Оскар отвечает за его поставки, конечно мы знакомы. — невозмутимо отзывается Джухёк, а следом снова тишина. Гробовая, угнетающая всех парней в помещении тишина, наполненная глубоким смятением, начинает густеть, давить на кипящие мозги каждого из присутствующих и тогда Джухёк подаёт голос, предложив парням всё же разобраться во всём происходящем, чтобы не мучить ни себя, ни других всякими догадками. Как оказалось, Ким Сокджин и Нам Джухёк партнёры по бизнесу. Джухёк зачастую закупается у Джина новым товаром, оттого знаком и с Оскаром, что работает на Кима довольно давно, отвечая за все его поставки, и при этом ведущий всю свою деятельность на разных складах, принадлежащих Джину, поэтому ни разу в баре и не появлялся, отчего для Чимина его причастность к сокджиновым делам стала огромным открытием, как и для Чонгука. Сам Чимин, как правая рука Сокджина, очевидно, был знаком и с Джухёком и с Хосоком, неоднократно встречаясь с ними на деловых встречах Кима, но Чонгук никогда особо в дела Джина не вникал, потому что ему элементарно не позволяли, на всякий случай беспокоясь о его безопасности (Чонгук только был в курсе, что у Джина проводятся подпольные бои без правил в этом баре, ставки на которые принимает Чимин, и знал что Джин оружием торгует, а Чимин ему активно помогает), поэтому не знал о том, что его лучший друг знаком с Хосоком, с которым они с братом ранее контактировали по заказам. Далее разобрались с Хосоком, который оказался правой рукой Джухёка и единственным знающим каждого здесь находящегося человека. На этом их активные разборки и, так называемое, «знакомство» закончилось, и Джухёк, наконец, предлагает перейти к делу. Парни усаживаются за просторный стол, устроившись на удобных диванчиках, пока Джин удаляется к барной стойке, за коей расположились Чимин и Оскар, решив не мешать переговорам. Рик садится рядом с братом почти вплотную, и внимательно смотрит на Джухёка напротив. — Я, пожалуй, начну. — спокойно заговаривает Джухёк. Рик ухмыляется, сложив руки на груди и смотрит на парня, облизывая его откровенно изучающим взглядом с ног до головы, изрекая игриво: — Ну, пожалуй, начни. — пропускает Рик формальности, сразу переходя на «ты». — Вы ведь знаете главу нашего города? —Чон Джинсу? — уточняет Гук. — Он самый. — соглашается Джухёк, кивнув головой в подтверждение. — Так вот у нас есть информация о том, что на него готовится покушение. Близнецы хмурят брови одновременно, вызвав у Хосока короткий смешок. — Это очень смелое заявление. — отзывается Рик. — Тем не менее, довольно правдивое. — Джухёк протягивает парням папку, в коей собрано некоторое количество информации, улики и прочие подтверждения его слов. — Один весьма крупный бизнесмен по имени Чон Хёну достаточно сильно поднасрал нам, поэтому мы заслали на его объекты нашего лучшего информатора, дабы узнать его слабые места, но так вышло, что наш человек случайно узнал кое-что намного существенней обыкновенных уязвимых мест. — Хёк выдерживает интригующую паузу, с азартным огоньком метая взгляд от одного близнеца к другому. — Этот человек — владелец крупной фармацевтической компании, но как мы поняли он и в прочих технологиях неплохо разбирается. В общем, как оказалось, он уже успел создать проект по разработке полулюдей-полукиборгов, рассчитанных на уничтожение людей, стоящих на защите мэра. Чонгук открывает папку и братья внимательно рассматривают лежащие внутри фотографии и документацию. На фотографиях люди в не самом здоровом виде, плавают в неизвестной жидкости, запертые в огромных стеклянных капсулах, кожа их нездорового, очень бледного цвета, следов язв на теле нет, но отчётливо выпирают фиолетово-зелёного цвета вены, а на висках, кистях рук, локтях, коленях — в общем, на всех местах, где сгибаются суставы, — очень явно очерчены металлические пластины. — Короче говоря, людей делают буквально чудовищами. Эти существа превосходят обычных людей в физической силе, что делает их практически неуязвимыми. У нас есть ещё несколько аудиозаписей с их экспериментов и в одной из них упоминается, что это всё делается для того, чтобы устроить налёт на мэрию и всё, принадлежащее главе города с целью убить Чон Джинсу и всех его людей. — Джухёк делает небольшую паузу, глядя на то, как парни внимательно рассматривают всю документацию в папке, и подытоживает: — Нас просто хотят лишить мэра. — А мотивы? — Чонгук откидывается на спинку дивана, оставив изучение всех бумаг и фотографий на Ёнгука. — Насколько мы поняли, господин Чон уже давно ведёт расследование в области того, чем занимается Хёну и, как оказалось, у последнего много скелетов в шкафу. Одним словом, этот человек преступник, но Глава пока что не может доказать нелегальность его бизнеса, однако ему очень нравится пытаться. И последнее время он делает успехи в расследовании, что является риском для Хёну, только ему это надоело, поэтому он решил просто убрать мэра, чтобы можно было вести свой бизнес без всяких проблем. Но у господина Чона в подчинении слишком много людей, стоящих на страже его безопасности, а у Хёну их столько нет, поэтому он решил создать существ, которых уничтожить будет достаточно сложно. Он просто решил брать силой, а не количеством. Обыкновенная месть. — Джухёк говорит всё налегке, но со стальной суровостью. — Также оказалось, что он, Хёну, трижды баллотировался в мэры, но, очевидно, ни разу не выиграл, поэтому одного убийства ему мало и он просто насильственным способом хочет встать у власти города. Очень просто и гнусно, но как есть. Близнецы молчат, безмолвно переглядываясь. Чон Джинсу — мэр города, ступил на пост относительно недавно, около года назад, но делал успехи в своих обязанностях перед городом. С его приходом преступность в Чиесете чуть понизилась, хоть и не на много, но всё же мэр своё дело делал. Уровень жизни стал чуть лучше, сам мужчина занимался благотворительностью, всеми силами пытался поставить город на ноги, поднять его с колен, всё возможное для этого делал, прислушивался к просьбам народа и люди его любили. Как глава города он был просто незаменим, так как люди до его прихода страдали знатно, ведь до него на посту всегда стояли какие-то ублюдки, что и довели город до того состояния, в коем он находится сейчас. А Джинсу этот город по непонятным причинам любил и делал для него всё возможное. И его смерти нельзя было допустить, это парни поняли сразу. — В полицию я пойти не могу, потому что и там половина людей Хёну подкуплена, к тому же я сам нелегальными делами промышляю, полиция и на меня зуб точит, так, глядите, ещё и меня повяжут, поэтому надежда только на преступников со стажем. — разбавляет Джухёк тишину, вырывая близнецов из глубоких раздумий. — Что случилось с Вашим информатором? — решает уточнить Чонгук. — Его убили. — Джухёк так легко об этом говорит, но он всё это время просидел с абсолютно равнодушным выражением лица, поэтому это даже не очень удивительно. — Он как раз только успел скинуть нам фотографии капсул с людьми, после чего мы потеряли с ним связь. К сожалению он нашёл только одну лабораторию, но не успел скинуть нам её координаты, поэтому мы не знаем где она расположена. — То что Вы потеряли связь с информатором, не значит, что он умер. — высказывает Чонгук мысль вслух. — Те люди с его мобильного прислали мне фото его трупа. Он умер, это факт. — Чон немного напрягся, уставившись на парня. Кое-что его всё же смущает, но Хёк ухмыляется, поняв реакцию одного из близнецов, и сразу поясняет: — Я сразу же раздолбал и сжёг телефон, они не успели отследить моё место положения, не переживай. — Надеюсь номера телефонов друг друга Вы тоже не подписываете. — Естественно. — усмехается Джухёк. — Не надо из нас дебилов делать. — Я просто прощупываю почву. — коротко поясняет Чон, а после щурит взгляд, пронзительно вглядываясь в непоколебимые глаза Хёка напротив. Такие тёмные, безмятежные, совершенно безразличные. — Так почему именно мы? Джухёк улыбается удовлетворённо, будто именно этого вопроса и ждал, и говорит: — Люди у меня не сказать, что на налёты на лаборатории намётаны, а твой братишка, на пару с моим лучшим человеком, — коротко кивает в сторону Хосока головой. — Стёрли с лица Земли целый клан, а ты, насколько меня просветили, один из лучших хакеров и ищеек, что мне совсем не помешает, поэтому вопрос довольно глупый. — Так Вам нужно сотрудничать с группировками, у которых есть куча людей, а не с двумя одиночными рабочими. — Ты не понял, — мотает головой Джухёк. — Мне нужна хорошо продуманная стратегия, а не армия. Мне нужен хороший план, чтобы просто уничтожить его лаборатории и сделать это всё тихо и незаметно, а не отправлять кучу людей, для того, чтобы они там и сдохли. У меня нет толкового информатора, а бросить свой бизнес и заниматься этим сам я тоже не могу — будут слишком крупные потери для группировки. Я ведь не за бесплатно вас нанимаю. Мне нужны надёжные люди и раз Хосок вам доверяет, значит могу доверять и я. К слову, братьям всегда плевать было на оплату, которой Джухёк пытается их привлечь. Они совсем не за этим вечно гонялись. Они больше за острыми ощущениями охотились. Такова их натура. Поэтому деньги совсем их не волнуют, из-за чего Чон игнорирует упоминание оплаты и выдает своё: — Мы буквально развяжем войну между вашими группировками, Вы ведь в курсе? — Если они не узнают, кто за этим стоит — не развяжем. Чонгук всё же смотрит на парня настороженно, хочет каждую мелкую деталь всего сказанного уловить, прощупать личность Джухёка как можно лучше, узнать со всех сторон поподробнее, проверить на честность, хотя вроде и нет повода ему не верить. Чон очень тщательно обдумывает все «за» и «против», пока Рик расслабленно откидывается на спинку дивана, с лёгкой ухмылкой рассматривая лицо Джухёка, полностью доверяя решение младшему брату. — При всём уважении, сэр, мы не долгосрочные рабочие. — изрекает Чонгук, после долгих раздумий. — Я полностью вас понимаю, но сейчас речь идёт не об обыкновенных преступных тёрках по типу «что-то не поделили и решили отомстить». Под угрозой целый город, Чонгук. Потому что человек, который просто жаждет власти, не задумываясь об интересах обычных гражданских, не может быть достойной главой города. Представь, в какое адище превратиться этот и без того хуёвый город с Чон Хёну у власти. Сердцебиение слегка учащается, Чонгук смотрит очень сурово, хладнокровно, но что-то глубоко в груди зудит, ковыряется в душе и так сладко мурлычет провоцируя, призывая поддаться и снова ощутить этот пленяющий вкус разливающегося в крови адреналина от перехватывающих дух ощущений риска. — Мы ведь не нанимаем вас, как членов группировки, мы просто просим вас помочь. — добивает Джухёк, заметив чонгуковы терзания. И Чонгук сдаётся. Он откидывается на спинку дивана, коротко кивнув Ёнгуку головой. На лице старшего тут же расцветает удовлетворённая улыбка, но после он переводит взгляд на Хёка, тёмные глаза становятся ещё чернее, а Рик наклоняется чуть ближе, оттолкнувшись спиной от спинки дивана и вязко так, тихо, но очень грубо и угрожающе молвит: — Если после завершения всей этой вашей горе-операции, ты решишь, что имеешь какую-то власть над нами и скажешь, что мы не можем просто так взять и уйти, потому что мы на тебя работаем, я просто пущу тебе пулю в лоб. — звучит холодный тон без доли насмешки задоринки или какой-либо иронии, что мгновением ранее играли в его глазах. Лишь стальная непоколебимость и убийственная решительность. — Серьёзно, Джухёк, меня совсем не пугает факт того, что в твоей группировке огромное количество твоих подчинённых и защитников, что будут бороться за твою безопасность до самого конца, потому что мне всех твоих людей даже для обыкновенной разминки не хватит. — жуткий оскал растягивается на красивых губах. — Этот человек не даст соврать, — указывает на Хосока. — Я не люблю ограничения и никогда в жизни не позволю кому-то отнимать мою свободу и независимость. — Я предлагаю сотрудничество, а не прямое мне подчинение. — спокойно заговаривает парень, не показывая своего лёгкого испуга. Довольно хорошо держится, как Ёнгук замечает. — Это не одно и то же, Рик, никто на вашу свободу и не покушался. — тон его голоса серьезный, такой деловой, уверенный и ему почему-то верится. — Но было бы не плохо, если бы во время разработки плана вы и ко мне прислушивались. Джухёк довольно смелый и не то, чтобы близнецов боится, как Ёнгук уже успел заметить. Почему-то Нам не чувствует в парнях угрозы для своей жизни, потому что он и не посягает на их интересы. Он просто пришёл за помощью. Рик смотрит на юношу и на его губах появляется снисходительная улыбка, в мгновение ока меняясь в настроении. Джухёк Рику нравится. Он правда ему импонирует. — Боишься нашей самодеятельности? — игриво тянет Рик, а Хёк самодовольно усмехается, отвечая колким: — Боюсь, что найду вас в сточной канаве из-за вашей возможной неаккуратности. — Ты мне нравишься, Джухёк-а. — сладким низким голосочком растягивает Ёнгука, расплываясь в довольной улыбке, чуть прикрыв глаза, вновь откидываясь на мягкую обивку дивана. — Неа, я уже занят, даже не думай. — Духёк его игру принимает, кокетливо отвечая лёгкой улыбкой. — Лжец. — Возможно. Они откровенно заигрывают друг с другом, и Рик уже открывает рот, дабы сказать что-то пошлое, что сразу видно по его сменившемуся выражению лица с этой блядской ухмылкой на губах, которую мгновенно читает его близнец, но старший не успевает и слова вымолвить, ведь Чонгук опережает его в словах. — Мы согласны, Хёк-а. — твёрдо и резко заявляет Гук, пока грязные заигрывания и словечки не начали вырываться из братских уст, потому что по выражению лица Рика уже было видно, что он Джухёка на столе прямо сейчас разложить готов. Джухёк резко переводит взгляд с тёплой улыбкой на Чона и коротко кидает: — Чудно, — поднимается с места и направляется к выходу, подталкивая Хосока к двери, пока Рик откровенно, нахально рассматривает его подтянутые ягодицы, склонив голову вбок. — Тогда свяжусь с вами в скором времени. — словно очень куда-то торопится бормочет Джухёк и тут же покидает пределы бара. Как только дверь за парнем закрывается, Чонгук облегчённо выдыхает, потерев пальцами переносицу, переводит взгляд на похотливо ухмыляющегося старшего брата, сморщив нос в открытом, но шуточном отвращении. — Зад у него, что надо. — оживлённо подмечает Ёнгук. — Боже... — Чонгук закатывает глаза, под задорный смешок близнеца, поднимается с места и спешит скрыться подальше от брата. Чон поворачивается в сторону стойки бара, за коим уместились Чимин, Сокджин и Оскар, внимательно смотрящие на парня, словно очень хотят что-то сказать, но слов никак найти не могут. А Чонгук понимает в чём тут дело. Ему и слов не требуется. — Даже и не смотрите, я не позволю вам в этом всём вариться. — он сразу же пресекает все порывы друзей, зная как они любят ввязаться в его проблемы и помогать ему их расхлёбывать, хотя он помощи никогда не просит. Это Чимина и Сокджина касается. Чонгук никогда своего не навязывает, зная как парни от своих дел устают. А они всё продолжают лезть настырно со своей безвозмездной помощью, волнуются, переживают, слишком трепетно к нему относятся, а Чонгук любит их слишком сильно, тоже хочет сберечь от утомляющих, дающих пинка под зад, жизненных трудностей, поэтому старается не показывать своего уныния, когда в жизни что-то идёт не по плану. А сейчас трудно будет ограждать их от всего, что с ним и братом будет твориться, потому что все их обсуждения на глазах у его друзей происходили. Этого он от них уже не скроет. Джин дергает головой и беззаботно пожимает плечами, будто даже мыслей в его голове таких не было и выдаёт налегке: — Мы и не собирались. — пиздёж. Откровенный пиздёж. — Просто знай, что если что, мы всегда рядом. Чонгук смиряет их строгим взглядом, предупреждает, мол, только попробуйте о помощи заикнуться, и он их на цепи посадит. Чонгук им в своих заботах тонуть не позволит. Друзей опасности подвергать никогда не станет, они и брат — самое дорогое в его жизни, поэтому будет хранить их, как зеницу ока, лелеять как что-то абсолютно святое и неприкосновенное, будет любить, и в этот раз друзей к своему новому и, вероятно, слишком опасному для них заказу ни на шаг не подпустит.