Ирка с Птицей

       Юля коротко рассказывает Диме, куда идет перед встречей с Разумовским. Дима смотрит на нее серьезно и говорит: — Я могу сходить с тобой. — Нет, не можешь, — качает головой Юля. — Пригляди за Гром, пока меня не будет. Она не знает, рассказала ли Ира Дубину всю правду, но тот мальчик умный, может и сам догадаться. Тем более почти весь отдел знал, как Разумовский Стрельцову лицо разбил за похабщину в сторону Гром, ей потом Ксюша рассказывала, мол, злодей, а уважать хороших людей умеет. Да и Рубинштейна Ира лично для Разумовского нашла. — Это вы Гром мой номер дали? — встречает Юлю в холле Волков. — Нет, — хмурится Юля. — Что? Она засекла ваших ребят? — Да, и вычислила, кто их послал, — кивает Олег. — У меня с ней встреча сегодня. Но позже. Я хотел бы поприсутствовать на вашей с Разумовским встрече… вы же хотите поговорить не с Серегой? — Мне бы Птицу, — усмехается Юля. — Сомневаюсь, что он рассказал обо всем, что натворил… в том же казино. Двери лифта раскрываются, хотя ни один из них не притрагивался к кнопке вызова. — Кажется, Птица тоже хочет с вами поговорить, — хмурится Волков. — Вот что. Я иду с вами. И без споров. Если там Птица, значит, таблетки не работают. Или Серега сам его выпустил. — А еще вы боитесь, что он может меня убить, — смотрит внимательно на Волкова Юля. — Да, — просто отвечает он. Птица стоит, опираясь задом на стол, щурит желтые глаза, хмыкает при виде перцового баллончика, который Юля, не особо и стремясь его скрыть, держит в руке. — Олеж, ну чего ты? — ухмыляется он. — Я совершенно не собираюсь причинять вреда Юлечке. Она вместе с Ирочкой меня переиграла, и я просто готов отдать ей заслуженную похвалу. Мои аплодисменты. А уж тот репортаж с моим голосом… просто сказка! И издевательски хлопает в ладоши. Звук выходит каким-то глухим, ненастоящим. Юля щурится, оглядывая Птицу с ног до головы, уточняет: — И зачем? — Зачем — что? — поднимает брови Птица. — Зачем было раскрывать себя и встречаться со мной, если можно было притвориться, что лекарства работают, — уточняет Юля. — О, они работают, — хмыкает Птица, — просто Сережа такой рассеянный… он забыл их сегодня выпить. Как грустно. Волков едва слышно выругивается. Юля не особо на него реагирует, разглядывая Птицу, а тот гордо поднимает подбородок, ухмыляется победно, но он так напряжен, что ей хочется спросить… ну, она и говорит: — У меня история не складывалась. Когда всё закончилось, все ниточки друг с другом не связались. Я спрашивала Гром, но она отмолчалась. Может, ты будешь поразговорчивее. — А с Олегом ты на “вы”, — хмыкает Птица. — Или после той драки примерно… здесь… мы стали достаточно близки для более фамильярного обращения? — Определенно. — усмехается Юля. — Так что? Расскажешь мне свою историю? Я знаю почти всё… вплоть до твоих детских рисунков. Но вот что для меня остается непонятным… Почему ты просто не подорвал отделение в тот момент, когда все дружно решили, что Ирина — Чумной Доктор, когда в ее квартире нашли все доказательства, когда ее посадили в одиночку? Почему? Птица смотрит на нее внимательно, долго, тревожно долго, что аж Волков за спиной ближе к Юле подбирается, явно собираясь ее собой закрывать. Не приходится. Птица головой мотает, смеется тихо и как-то устало, говорит: — Ты сама знаешь, почему я ее не убил. Ты знаешь про казино. Она рассказала или… мы попались? — Ирина рассказала, — кивает Юля. — Не сразу. Нет. Но это… позволило мне понять, почему она помогла Разумовскому… после. Я умею спрашивать и слушать. Ирина ни разу не была на допросе, но следила, пока Рубинштейн не забрал Разумовского на лечение. Она помогла Сергею. Ведь сражалась она не с ним. Птица прикрывает глаза на миг, хмыкает чуть насмешливо и кивает на диван: — Садись, Юля. Чай, кофе? Что-то еще? — Спасибо. У меня с собой минералка, — отвечает Юля, мягко ступая в сторону дивана. Она немного опасается поворачиваться к Птице спиной, но за ее спиной есть еще и Волков, которому она почему-то верит. — Так что?.. Я услышу твою часть истории? — Зависит от того, что именно ты хочешь услышать, — вздыхает Птица, нажимая на кнопки автомата, — я могу объяснить, почему я сделал то, что сделал… но не всё… не обо всем… и я не хотел бы говорить об Ирине. — Потому что это личное? — уточняет Юля, устраиваясь в кресле. — Потому что у меня должно быть хоть что-то личное, — ловит банку с газировкой Птица. — Хоть что-то. — Но так не получится, — подается вперед Юля, — ведь тело у тебя одно на двоих с Сергеем. — Если бы Сергея интересовало что-то плотское, — пожимает плечами Птица, — я бы согласился. Но плотское, страстное и жестокое — это я. Жаль… недостаточно жестокое. Мне стоило взорвать костюм раньше. Но… ты права. Это личное. Он устраивается на диване, смотрит перед собой, а потом говорит: — Все началось полтора года назад, когда прислали похоронку на Олега. Юля достает из кармана диктофон и откровенно ставит на стол. Птица усмехается этому, но продолжает говорить, и чем больше он говорит о том, насколько сломан был Сергей, как долго он собирал его по кусочкам, как решил исправить еще и город, вычистить его, как планировал, выбирая наиболее ужасные и продажные цели, как сам же ломал Сергея, чтобы тот не мешал, тем яснее становится, что ничего из этого она использовать не может. И хоть Птица и сказал, что у него из личного только Ирина, это — личное. Настолько личное, что по рукам у Юли мурашки бегут, а на Волкова смотреть страшно — слишком больное у него лицо. А Птица говорит и говорит, не скрывая ничего. Потому что для него это — не личное, это то, что он готов рассказать всему миру. — А потом Ирину начали душить, — говорит он. — И я вмешался. Впрочем. — Он усмехается. — Об этом не стоит. Юля хочет поспорить. Но она молчит и слушает. Она умеет слушать и слышать, а слышит она то, что Птица придет к Ирине… рано или поздно, но придет, только пока непонятно — зачем. Он ведь — жестокое и плотское, сам сказал. И Юля смотрит на Волкова, думая, что надо попросить усилить охрану Ирины. Определенно.