Ирка с Птицей

       Вскрыть квартиру Ирины получается за тридцать секунд. Она поменяла один паршивый замок на другой паршивый замок, надо будет сказать Олегу, чтобы нормальный поставил. По квартире Птица проходится лениво, хмыкает при виде шторки у туалета, поднимает брови, разглядывая стандартные коробки с какой-то несобранной еще мебелью, поднимает книжку с дивана. — “Младенец. Руководство пользователя”. Вертит в руках книжку, листает, фыркает при виде схем младенца, бросает обратно на диван, проходится по квартире, отмечая попытки ремонта, заглядывает в холодильник, почти ожидая встретить там одно яблоко, с удивлением обнаруживает вполне нормальные продукты, суется в аптечку, но никаких специфических лекарств не находит. В прикроватной тумбочке обнаруживаются витамины, в названии что-то цепляет, но так, мимолетно. Можно еще полистать документы по текущим делам, но ничего интересного он там точно не найдет, а медицинской карточки или анализов при поверхностном осмотре найти не удается. А потом в замке поворачивается ключ. Птица оказывается на кухне быстрей, чем успевает подумать, что ему делать-то и как встречать Ирину. Так что он стоит на кухне и прислушивается. — Блинчики они делают, — ворчит Ирина, — блинчики. Аж во дворе всё пропахло. А я не умею делать блинчики. И что мне теперь делать? Димыча просить? Димыч меня и без этого бытовым инвалидом считает. Она продолжает что-то ворчать о Дубине, о Прокопенко, которые ей нормально работать не дают, снова перескакивает на блинчики, громко захлопывает дверь, шуршит тапочками в прихожей и заходит в гостинную. Логично выйти ей навстречу, да? — О, — говорит Ирина, кладя руку на поясницу. — Пернатый, ты тут откуда? Тебя же пасут круглыми сутками. Она… Птица делает шаг назад, глядя на Ирину. Смотрит, поверить не может. — Мне Волкову позвонить и уточнить? — вздыхает Ирина, чуть поворачивая пакет. — Ты беременна, — невпопад отвечает Птица и пялится на живот Ирины. Вот зачем ей книга, витамины… ремонт этот дурацкий. А в коробках, наверное, мебель детская. Вот почему ее отстранили от активных расследований. Вот почему она лежала в “особом” отделении больницы. Вот почему… — Чей это ребенок? — подается вперед Птица. — Мой, — сообщает Ирина и мимо проходит, ставит пакет с продуктами на стол, достает сгущенку, идет к чайнику. — Пернатый, это всё, что ты хотел спросить? И зачем ты пришел вообще? Мстить? Так отомстил, считай. — Отомстил, — повторяет Птица, — Ирина, кто отец? Ирина с шумом ставит чайник на плиту, но не отвечает. Выдыхает медленно, оборачивается и спрашивает: — А есть разница? — Да, — хмурится Птица. — Нет. Но… Он мой. Он мой. Ирина, ты беременна от меня. — А я-то не знала, — ворчит Ирина. — Пернатый, еще раз. Зачем пришел? — Ты в больницу попала, — мотает головой Птица, он пятится, понимает это, останавливается, смотрит в глаза Ирине, — ты попала в больницу, за тобой охотятся мои подражатели, а замок в твоей квартире можно открыть спичкой! Он шагает вперед, к ней, распаляя себя и почти заставляя злиться, потому что ему нужно за что-то зацепиться, а за злость цепляться он привык. — У меня есть охрана, — отворачивается от него Ирина. — Знаю! — фыркает Птица. — Приставлены, чтобы от меня защитить! И что? Защитили? — Так ты мстить всё же пришел? — Ирина даже не смотрит на него. — Ну, мсти. Руками не сможешь, так вон там ножи лежат. Давай, чего застыл? Птица смотрит на ножи, шарахается от нее, а Ирина оборачивается на него медленно, смотрит почти устало, а потом говорит: — С тех пор, как тебя из психушки выпустили, меня все предупреждали, что ты придешь мстить, пугали этим. — Ты не напугана, — смотрит на нее Птица. — Нет, — качает головой Ирина. — Ты зачем Стрелкову нос за меня разбил? — Кому? — теряется Птица, вспоминает, хмурится. — А. Он говорил… не важно. Это было недопустимо. Не о тебе. Не про тебя. Ты выше этого. — Недопустимо, — кивает Ирина. — Вот примерно поэтому я и не боялась. Ты бы, скорей, попытался мне доказать, что я такая же, опустить меня до своего уровня. Но у меня сейчас нет времени на твои игры, Пернатый. Решайся уже, что ты хочешь? Спрятать ее от мира. Вот чего он хочет. Но Ирину Гром не спрячешь от мира. Она — его часть, она родом из этих подворотен, из дворов-колодцев, знает людей, что там живут, понимает их, но и его понимает, видит насквозь, иначе бы опасалась за себя хоть немного, но нет, не опасается, снимает чайник с плиты, достает кружку, заваривает чай, не смотрит на него даже. И Птица уходит.