Ирка с Птицей

       Ирина ми-ла-я. Даже неожиданно. То, как она хмурится, как смотрит внимательно, чуть с прищуром, как едва заметно губу изнутри кусает, явно повторяя про себя излюбленное “думай-думай”, как чуть неловко уже движется, как ладонь на живот кладет, а сама улыбается мягко, с тайным каким-то, недоступным ему знанием, всё это неожиданно и невероятно мило. Птица вьется рядом с ней, разглядывает, почти касается, но… почти, потому что это Ирина, потому что Сережа пообещал, потому что она сама должна разрешить даже призрачные касания. — Спасибо, — одними губами говорит Сережа, глядя на него почти счастливо. И от этого как-то тепло и хорошо. Как от Ирины, которая устроилась на диване, смотрит распечатки, потом переводит взгляд на план квартиры на огромном экране. Сережа электронной ручкой вносит коррективы по ходу обсуждения. — Птица не буянит? — уточняет Ирина и смотрит на диванную подушку. — Сереж, дай ей подушку, — просит Птица, — у нее спина, наверное, болит. И плед. Ей нужен плед. Помнишь, в шкафу лежал мягкий такой. — Не особо, — вздыхает Сережа, берет подушку рядом с собой и протягивает Ирине: — Но есть… моменты, когда он настойчив. Он хочет дать тебе плед. И подушку. — И квартиру, — кивает Птица. — И себя в этой квартире. Сережа смотрит на него, бровь выразительно поднимает, но и без того ясно, что не получится Ирину уговорить на что-то столь большое разом. — Мне не холодно, — хмыкает Ирина, устраивая подушку под спиной, — но… спасибо ему? И… перепланировка… всё это… это… — Даже не одна пятая моего привычного бюджета, — спокойно отвечает Сережа. — Ирина, позволь мне думать о финансовой стороне вопроса. Я хочу, чтобы однажды ты пришла домой, и там было… хорошо. Чтобы там был дом. В его голосе грусть. Птица вздыхает и обнимает Сережу со спины, а тот, напряженный чуть, пытается расслабиться, пытается позволить ему забрать эту тоску по дому, которого у них так и не случилось, несмотря на все купленные квартиры, на здание, построенное с нуля, на всё это, роскошное и подходящее образу яркого и блистательного Сергея Разумовского. Не случилось у них дома. — Сереж, — тихо зовет Ирина, — а ты… у тебя дом-то есть? — Конечно, — лжет Сережа. Ирина смотрит на него внимательно, ерзает, хмурится и говорит твердо: — Будешь мне врать, я не буду тебе верить. Сережа морщится, головой качает, вздыхает, откинувшись на грудь Птицы. Он такой хрупкий и беззащитный, что хочется его просто крыльями накрыть, спасти от всего мира, а мир этот сжечь. Но так не получится, потому что там, в мире, минимум Ирина есть. Еще Олега можно пощадить. И его Юлю. И друзей-напарников-коллег Ирины. И… не сжигать мир? — Мой дом… — вздыхает Сережа. — Из тех, что продаются, я такого не нашел. Они все не то, не о том и не так. У меня есть… жилища, некоторые даже что-то для меня значат, но они… они мои, но они не… — Дом, — говорит Ирина очень спокойно. — Сереж… А если построить? То, что будет родным и правильным. Найди архитектора, сделай проект, построй дом. Перестрой, если не понравится. Снеси всё и начни с нуля. Но… Сереж. У человека должен быть дом. — А еще семья и друзья, — смотрит в ответ Сережа чуть холодно. — Да, я слышал об этом. — И вполне справился, — хмыкает Ирина. — Волков твой тебе и семья, и друг. У меня и этого не было, пока Птица не решил справедливость причинять. Так что… Пернатый… спасибо тебе. За друзей. За семью. Она смотрит в пространство, серьезная такая, милая. Птица пересаживается мягко к ней, руку к лицу протягивает, но так и не касается, не решается погладить. — Я его пущу? — мягко спрашивает Сережа. — Да, — просто соглашается Ирина, но так решительно, словно в море с обрыва готова… Птица моргает. Смотрит на свои человеческие плотские руки. Сережа стоит, опираясь на спинку дивана за спиной Ирины, улыбается мягко, едва заметно, говорит: — Во мне для нее всё иначе, другие чувства, другие мотивы, другое… всё. Я люблю ее. Знаешь сам. Но я почти той же любовью люблю Олега. Покажи ей свою любовь. Птица хмурится, встает решительно, доходит до потайного шкафа, нажимает кнопку, открывая дверцу, берет тот мягкий черный плед, возвращается, присаживается на диван рядом с Ириной и очень осторожно раскрывает плед, словно разрешения спрашивая, она смотрит напряженно, жмурится, головой мотает и кивает: — Да. Можно. Птица мягко укутывает ее плечи пледом, укрывает ноги, поясняя тихо: — Жестокое и плотское — я. Сережа больше в возвышенное и яркое. Я — его грязь и тьма. — А это грязно, темно или жестоко? — уточняет Ирина, разглядывая внимательно. — Это — плотское, — ухмыляется Птица и спрашивает: — Я могу… прикоснуться? — Плоть от плоти твоей, — вздыхает Ирина и кивает: — Да. Да. Можешь. И сама его пальцы к животу прижимает, когда он руку протягивает. Под ладонью плотно, живо, странно, шевелится слегка, толкается. Живой. Живой. Его дитя. Родное. Беззащитное пока, но он его защитит. Его плоть от плоти, правильно Ирина сказала. Его. Птица задыхается и выталкивает Сережу вперед. Это немного… слишком. Он мечется по комнате, а Сережа смотрит на него тепло и говорит Ирине: — Птице странно любить. Для него это всё впервые и немного… чересчур. — Но я-то вас не люблю, — тихо замечает Ирина. — Ну, — Сережа убирает руку с ее живота, — мы не будем против, если ты найдешь любовь. Мы будем только рады. Но мы всегда будем у тебя. Другом — я, любовником — Птица. Если пожелаешь. Вот и всё. И по поводу проекта… Ирина кивает, кутается в плед и возвращается к обсуждению проекта. Птица садится у ее ног. Он так безнадежно проиграл себя ей, что сейчас и не выправить уже. Да и не… Сережа смотрит понимающе и кивает почти одобрительно. Не хочется. Никогда еще проигрыш не приносил ему столько… важного. Птица прикрывает глаза и призрачно утыкается лбом в плед на коленях Ирины. Ему хорошо.