Ирка с Птицей

       Ирина с Дмитрием дружно просматривают незаконно скопированные видео со всех камер в округе взорванной квартиры, Юля куда-то упорхнула, вроде бы, к информаторам, а Олег ее не отпустил одну. Сережа устало опускается за стол на кухне, а потом по нему почти и распластывается. Надо встать и приготовить себе кофе, но после экстренной пробудки, выяснения всех обстоятельств и восстановления контроля Марго над зданием, вычисление того умника, который ее отключил именно сегодня — потому что мог! тринадцатилетка нахальный! — сил просто не было. — Возьмешь его в свою команду? — присаживается рядом со столом Птица. — Мальчик умный и ему скучно. Надо дать ему дело, чтобы скучать некогда было. — И сразу “работу работай”, — вздыхает Сережа, прикрывая глаза. — У ребенка должно быть детство. — Вот ты это ему и объяснишь? — предлагает Птица, по голове поглаживая. — Ты-то это хорошо знаешь с твоим вечным “знаний, больше знаний!”, от которого все учителя и профессора шарахались. И что? Много у тебя детства было? — У меня была цель, — бормочет Сережа. — Я хотел есть каждый день. И заниматься тем, чем хочу. И я этого достиг. А у него есть семья. И друзья, наверное, есть. Почему у тебя нет отдельного тела? Ты бы дал мне кофе. — О, умоляю! — фыркает Птица. — Мы оба понимаем, что, будь у меня личное тело, я бы уже убил всех подражателей, уничтожил тела, а Ирине сказал, что они сами пропали. — Ирина бы узнала, — сомневается Сережа. — Тогда — ноги переломал! — спокойно говорит Птица. — Я умею лгать. Я тебе год лгал и Олегом притворялся! — Фигово притворялся, — вздыхает Сережа. — Если бы я начал анализировать твое поведение… — Слушай, ты за столом не заснешь? — уточняет Птица. — А то у нашего тела то ли галлюцинации, то ли сон о кофе. Может, мы спим сейчас? Сережа хмурится, пытаясь понять, что происходит, и да, чувствует запах кофе… близко… близко… еще ближе. — Сергей, я кофе сделала, но, может, вам вздремнуть минут пятнадцать? — мягко уточняет чей-то смутно знакомый голос. — Сергей? — Что? — Сережа глаза всё же открывает, смотрит на… — О. Простите, Елена Геннадьевна. Он садится, поправляет чуть неуклюже футболку, волосы приглаживает, а она стоит и смотрит на него внимательно и чуть тепло. — Ничего, я вижу, что вы устали, — кивает Елена Геннадьевна. — А с кем вы говорили? С Птицей? Его же Птицей зовут, да? — Да, — говорит Птица, стоя рядом с ней и глядя в лицо. — Меня так зовут. Сереж, мы при ней лишнего наболтали. Почему мы забыли, что она приехала, чтобы убедиться, что с Ириной всё хорошо? Нет. Не так. Приехали оба Прокопенко, но один умчался в отделение, а она осталась. И… что она делает? — Что вы делаете? — повторяет Сережа. — Нет. Не то. Простите. — Он чуть суетливо поднимается со стула, опирается на стол, хмурится. — Простите, Елена Геннадьевна. Да, его зовут Птица. А вы… тесто делаете? — Каждый справляется со стрессовой ситуацией по-своему, — кивает Елена Геннадьевна. — Я пеку пироги. Вы — сжигаете город и подставляете под обвинения Ирину. И смотрит очень внимательно. Сережа неловко переминается с ноги на ногу, хмурится, не зная, что ответить. Садится. Встает. Хмурится. — Я мог бы сказать, что это Птица, но он — часть меня, значит, это был и я тоже, — очень осторожно говорит Сережа, — но мы… больше так не будем. — Почему? — прищуривается Елена Геннадьевна. — Потому что Ирина ребенка ждет? — Потому что мы больше не одни, — мягко вздыхает Птица, — есть Олег, да, есть, он семья, но он… не нашей крови, и он нас не понимает. Скажи ей. Или дай мне сказать. — Слишком много всего, — осторожно говорит Сережа. — Сейчас я — и я, и Птица, мы оба, — видим, что есть иной путь. Не обязательно всё сжигать, чтобы исправить. Для этого нам пришлось проиграть. Найти ту, кто поняла бы нас. И была бы добра, помогала бы, несмотря и вопреки, А сейчас еще и… Машка. Или Мишка. — Он беспомощно улыбается. — Но Птица тренируется косички плести. — Значит, Ира вам буквально показала другой путь, — хмурится Елена Геннадьевна, — что же вы оба сразу по нему не пошли? — Меняться — сложно, — смотрит в пол Сережа. — Но мы меняемся. — Ради нее, — кивает Елена Геннадьевна. — Вот что. Сережа, можешь звать меня “тетя Лена”. Садись-ка за стол и выпей кофе. Только сначала пусть Птица свои бесстыжие желтые глаза покажет. И Птица показывает. Сережа словно со стороны наблюдает, как гордо плечи распрямляются, как подбородок поднимается, и смотрит Птица Елене Геннадьевне прямо в глаза. Твердо так. Готовясь отпор дать. А она спрашивает: — Ты Ирину защитишь? — Да, — твердо говорит Птица. — Хорошо, — просто кивает Елена Геннадьевна. — Обидеть она себя и сама не даст, а вот защищать ее некому толком. Вот и защищай. И… любишь ее? — По-своему, — склоняет голову набок чуть растерянный Птица. — Все мы любим по-своему, — хмыкает Елена Геннадьевна. — Как и со стрессом справляемся. Я пойду дальше пироги печь. А ты… кофе пей. Можешь тоже меня “тетей Леной” звать. И ставит кружку на стол. Птица растерянно садится. Сережа устраивается напротив, тычет призрачно в кружку с кофе и говорит: — Ну. Теперь мы знаем, в кого Ирина иногда… такая. — Ага, — соглашается Птица и отпивает кофе. — Пироги будут готовы через двадцать минут, — говорит… тетя Лена, видимо. — Иру с Димой зови, давай, а то они пока от мониторов оторвутся… или можно пироги к ним принести? — Можно, — кивает Сережа. — Я помогу принести, — обещает Птица. И отпивает кофе. Тетя Лена продолжает готовить пироги. Всё это… странно. И хорошо.