Ирка с Птицей

       Ирка приходит в себя урывками — вот она глаза открывает, но они тут же закрываются, вот ее поят водой, вот кто-то хлопает по щекам, проверяет пульс, и она специально пытается лежать слабо и безвольно. — Как бы не сдохла, — говорит совершенно незнакомый голос. Или знакомый, просто она не узнает? — А если Разумовскому труп показать, он, мож, сам сдастся? — спрашивает еще кто-то. — Не-не, — говорит первый, — когда терять нечего, дерутся насмерть, до конца, не щадя ни себя, ни врага. А тут… ствол к ее башке приставим — и присмиреет Чумной Доктор. — Так она с другим, вроде? — ворчит второй. — Мы по соседям пошли, они подтвердили, что парень у нее есть — светленький, в очках такой. Продукты ей таскал, ключи от квартиры у него были. — А охрану к ней Разумовский вот ни с чего приставил! — фыркает первый. — Ничего ты в высоких отношениях, Гришка, не понимаешь! Сначала она ему морду рихтует так, аккуратненько, а потом он ее от всего бережет. — Высокие отношения, — соглашается Гришка и ржет. Ирка бы тоже посмеялась, чесслово, но не сейчас и не здесь. Она ждет, когда парочка уйдет, и пытается на пробу пошевелиться. Устроили ее, кажется, на старой куртке, потому что собачка впивается в щеку. Руки у нее за спиной связаны — стяжкой кабельной, на запястьях, не особо и туго. Ноги не связаны. Пожалели, похоже. В голове гудит, но соображать выходит. Рядом никого нет. Вроде. То, что она никого не видит, не значит, что не видят ее, что нет камер или чего-то еще, что может… — Ира? — зовут мягко за спиной, откуда поддувает, голос знакомый, и хочется заорать, чтобы убирался. — Не шевелись. Я запись кольцую. Всё. Погоди. Это точно не Птица — не он, просто нет, он другой, порывистый, насмешливо-злой… Сережа походит сейчас на него невероятно, но не он, нет. — Зачем ты здесь? — шепчет Ирка, когда Сережа помогает ей сесть и срезает стяжку с рук. — Они убить тебя хотят. Что на тебе? В голове гудит сильнее, паника поднимает свою уродливую башку, сколько лет ей рот затыкала, а вот тут… встрепенулась, голодная и злая. И страшно не за себя — за ребенка, за Сережу, не за себя. Страшно до дрожи, но сдержаться пока получается. — Костюм Чумного Доктора, — отвечает спокойно Сережа, растирая следы от стяжки. — Встать сможешь? А своими ногами уйти? — Ты идешь со мной, — мотает головой Ирка, позволяя на ноги себя поставить. — Не смей. Не иди… к ним. — Придется, — вздыхает Сережа, придерживая и позволяя опереться на себя, — охрана заходит к тебе каждые семь минут, проверяют. Мы вместе так быстро не уйдем. А ты не боец. Их нужно отвлечь. Я отвлеку. А ты должна уйти. Он пытается отстраниться, но Ирка глупо вцепляется в него, зубы сжимает, чтобы не стучали, говорит: — Не прощу, если умрешь. — А я себя не прощу, если с тобой что-то случится, — отвечает серьезно Сережа, — с вами обеими. Вы должны жить, Ира. И ты, и Машка. — Вроде, непонятно пока, — бормочет Ирка. — Расскажешь, когда поймешь, — просит Сережа. — Давай. Надо из окна тебя спустить. Аккуратно. У нас мало времени, но должно хватить. Позвонишь в полицию? — Волкову позвоню, — мстительно отвечает Ирка, — я его номер наизусть знаю. Сережа вдруг каменеет, а потом спрашивает странно: — А мой? — У тебя их четыре, — смотрит на него Ирка почти зло. — Какой назвать? Что… что у тебя с глазом? — Ничего, — жмурится Сережа. — Люблю тебя. Люблю вас. Люблю. Всё. Пора. Тебе нужно идти. А я отвлеку. Ирка почти права. Лежала она на старой куртке, и ее длины как раз почти хватило, чтобы спуститься из окна. Сережа смотрит на нее из окна склада, отпускает куртку, говорит одними губами: — Уходи. А потом исчезает. Он там. Один. Сражается с Подражателями, которые его ждали! А она ничем не может помочь! Ирка с силой кусает себя за руку, выдыхает, радуясь отрезвляющей боли, и идет искать телефон. Волков, дядя Федя, Димка, Юлька. Она всех поднимет. Сейчас!.. Потому что теперь она знает: “люблю” может звучать как прощание.