Я не владею собой, ведь не владею тобой

— Он умер, да? Почему ты ничего не говоришь?! Он умер?! Рон! Эшли рыдает, размазывая сопли по лицу у постели любимого, уже, к слову, не первый час. Как сторожевой пёс уселся у спящего в ногах и хер его оттуда выгонишь. — Мо-о-орти-и-и, — воет, обнимая ноги через одеяло, — живи-и-и! Байрон, окончательно убедившись, что идиоты не лечатся, подхватывает младшего под мышки и тащит наружу. — Отпусти-и-и! — навзрыд затягивает омега, громко шмыгая носом. — Я не оста-а-авлю его-о-о! — Оставишь, — шикает старший, поставив рыжика на ноги. — Сколько он не спал? А сколько не ел? Ты хоть интересовался у него?! Он чисто на адреналине дожил до того момента, как ты объявился, засранец! Чего ты его трогаешь?! Дай ему хотя бы поспать нормально! Эшли никнет плечами, весь скукоживается и выглядит очень жалко. Всхлипывает, подняв на него заплаканные глаза. — Но он спит уже два дня… — Вот и хорошо! Проснётся как огурчик! — Но… — Закрой рот. У тебя есть миссия поважнее. Будем выяснять, что за чертовщина творится с твоим телом. Эшли хлопает глазёночками и тихонечко интересуется: — А как? — Как получится. Других вариантов всё равно нет. — Ну-с, рассказывайте. На что жалуемся? — монотонно спрашивает мужчина, педантично поправив очки на переносице. — Ты идиот? — Рассказываем-рассказываем, не стесняемся. — Господи, Рон, давай без шуток. Мне вот вообще не смешно. — Угум-с… Долбоебизм, — бормочет альфа, что-то чиркая в блокноте. — Какой ещё долбоебизм?! — взвизгивает омега, подскакивая с места. — Долбоебизм обыкновенный, юноша. Сядьте на место. — Нет у меня никакого долбоебизма! — Не ори на лучшего альфу на свете, щенок! — Ты не доктор! — Так совпало! Эшли пыхтит, не смея выдавить из себя и слова. Шило в жопе потому что заиграло кое у кого. И брата, на самом деле, в словесной перепалке не удалось победить ещё никому. Приходится только смириться. — Давай-давай, рассказывай. — Что рассказывать? — Где был, что видел, как прадед поживает. — У нас прадед есть? — Не тупи, Эшли. Как ты себя чувствуешь? Как чувствовал себя твой волчонок, когда началась течка? — Подожди. У нас реально есть прадед? — Есть. Но он не хочет с нами общаться. — Почему? — Потому же, почему и все остальные. Не отвлекайся. Что чувствуешь? — Ну… ничего. Из задницы только течёт не переставая. Я пробку вставил, чтобы не париться. Чувствую, когда вытащу, там водопад польётся. — Серьёзно ничего? Прям совсем-совсем ничего? — А что должно быть? Я говорил, что я и так ощущаю себя, как будто у меня течка, постоянно, с тех пор как встретил Морти. Хотеть я его не перестал. — То есть ты хочешь сказать, что тебе плевать на течку, потому что всегда хотел его в той же степени? — А ты на Морти посмотри. Он чё-то не набросился на меня ни разу. Так, передёргивал раза два-три за день, но это как бы и до этого так было. Обычно ведь альфам тоже крышак рвет в эту сраную течку. Думаешь, его бы серьёзно остановило то, что был лишь мой волчонок? Рон глубоко призадумывается. И молчит. — Я, конечно, не разбираюсь в физиологии, но, по-моему, именно в этом и дело. Мы попривыкли жить в состоянии гиперозабоченности. Поменялось только то, что мои феромоны он теперь чувствует острее. И я его феромоны чувствую острее. Ну, так, вроде, и должно быть после течки. — Допустим… А как с инстинктами? Волчонок не рвётся бежать от него? — Рон, он пробыл с моим волчонком в течке несколько дней. Никто никуда не бежал. И я, вроде, не собираюсь. Я трахаться хочу. Хочу его член. И я не идиот, чтобы бегать от члена, который я очень хочу. — А почему она задержалась? Эшли тяжко вздыхает, переводя взгляд на окно. — Черт его знает. Она есть и я рад. Если Лес благословит, то всё наладится. Если нет… — лицо у волчонка темнеет, а уголки губ дергаются вниз, — у меня есть Морти. У меня есть ты, который обещал мне племянников. Я… буду в порядке. — Пообещай. — Обещаю. Я больше никогда вас не брошу. **** Он чувствует себя заново родившимся. В голове блаженная пустота, а внутренний волк пытается выманить его в лес, побегать, размять мышцы и суставы, наглотаться свежего, дурманящего чистотой воздуха. Глаза открываются легко, тело лёгкое, все чувства в норме, ощущения вопят яркими красками. Правда, он почти сразу понимает, что кого-то конкретно не хватает, и вся благодать смывается отборной паникой. Он ведь только… только вытащил своего бельчонка. А Эшли опять нет. И — ёбано кабаре! — это пугает до усрачки. Волк уже забывает, что хотел там побегать или ещё чего-то. Они оба ищут свою белку. Благо, что Морти наконец чувствует. Всё чувствует как раньше, поэтому местоположение белочки знает заочно. Белочка у брата, что и успокаивает, и нет одновременно. Потому что хотелось, чтобы Эшли был с ним. Он даже умыться не успевает. То есть не то чтобы времени в обрез, но увидеть своего бельчонка хочется катастрофически. Едва-едва ступает за порог дома, жмурясь от ярких солнечных лучей, как его практически сбивают с ног. Он понимает, что происходит, за доли секунды до, успевая поймать своего рыжика под угловатую попу, а потом его уже душат в объятиях, покрывая лицо влажными тёплыми касаниями мягких губ. — Малыш, — говорить тяжело, потому что рот постоянно затыкают поцелуями, — дай хоть зубы почистить. От меня наверняка воняет. Эшли душит его сильнее, не желая прерываться на слова, а он чувствует на своём лице ещё и слезы. — Эшли, хороший мой, — гладит свою белочку по вздрагивающей от рыданий спине, обратно домой несёт, — ранимый мой, чувственный, господи… Эшли чуток успокаивается, только когда он падает спиной на постель, оставляя рыжика сверху. Внимательно смотрит на него, обхватив лицо ладонями, а потом вновь целует, уже глубоко и нежно, жмуря свои красивые глазки. Морти отвечает, позволяя своему омеге всё. Эшли упирается своим лбом в его и снова смотрит, пытаясь выровнять дыхание. — Я… — Эшли явно хочет сказать что-то болезненное для себя, но передумывает на полпути, качая головой на его вопросительный взгляд. — Я люблю тебя. «Я думал, что потеряю тебя. Я боялся. Я ненавидел себя за то, что сделал с тобой. Но я люблю тебя» — Я Вас тоже, Чарльз Эшли, люблю. Только Вам ужасно не идёт Ваша фамилия, Вы так не думаете? — Правда? — У Эшли дрожит слабая улыбка. — Бесспорная. Если бы Вы согласились, я бы мог помочь сменить её. Эшли Бьёрн, например. Как Вам такой вариант? — Я согласен, Мортис Бьёрн, с Вами я на всё согласен. — Вам это будет стоить всего один поцелуй. Но каждый день, даже когда я превращусь в сморщенную ворчливую псину с обвисшим до колен членом. — Я думал, с Вашей стороны это бескорыстная помощь. — Ничего в этой жизни бесплатно не бывает, — он ведёт подушечками пальцев по гладкой влажной щеке своего омеги и не может сдержать улыбку. — Так ты согласен? Эшли глотает новую партию слез и несколько раз кивает. — Да. Да, Морти, я хочу твою фамилию. Я хочу быть твоим мужем. Через час, когда рыжик полностью успокаивается, его наконец отпускают в душ. Эшли идёт с ним, умывать зареванное лицо. Прислоняется к полупрозрачной дверце кабинки спиной, на корточки съезжает, словно сторожит его. — Как ты себя чувствуешь? — даже не повышая голос, — Эшли и так его слышит — спрашивает альфа. — Это я у тебя должен спросить. — С чего бы? Чувствую я себя просто великолепно. Давно так не отдыхал. — Морти, ты не открывал глаз четыре дня. Сегодня… пятый. — О… — он смотрит на своего рыжика, и сердце щемит особенно остро. — Боже мой, маленький, и ты испугался? Не стоило, бельчонок, правда. В следующий раз… — Не будет никакого следующего раза. В этот раз меня всё это время успокаивал Рон, поэтому… следующего не хочу. Пожалуйста. — Я постараюсь. А ты не расстраивайся. Я здесь, с тобой, всё хорошо. Теперь всё будет только хорошо. — Я верю, — Эшли наконец расслабляется, прикрывая глаза. — Я хочу от тебя метку. Безумно хочу. Чувствую себя без неё каким-то неполноценным. — А я-то как хочу. Пахнешь ты, конечно, шикарно. Мне кажется, я ничего, кроме твоих феромонов, не чувствую, — он вытирает голову полотенцем, топчась на силиконовом коврике. — Слава богу, течка уже закончилась. Ты уж прости, но здесь мы пробудем ещё пару дней, и всё. Поедешь знакомиться с моей стаей. — Морти… — Чего? Боишься? — Нет, я… — Эшли не смотрит на него, и ему кажется, что щеки у мальчишки краснеют. — Течка не закончилась. — Что? — Не знаю почему, но… она не заканчивается. Вообще. — И… сколько, получается, она уже длится? — Вторую неделю… — Вместо трех дней. — Да… — Ты герой, Эшли. Любой другой омега уже сдох бы, если не от перевозбуждения, так от обезвоживания точно, — Морти спокойно глядит в зеркало, проводя ладонью по прилично отросшей щетине. — Всё так же водопадом течёт? — Угу. Я с пробкой хожу. — Очень интересно, конечно, откуда она у тебя, но об этом потом поболтаем. Что Рон говорит? — Говорит, что я просто лох. — Я-я-ясно, — в руках уже бритва, на лице — пена. — Чего ты на полу уселся? Удобно? — Морти… — М? — Ты ведёшь себя странно. — Правда? — Как будто тебе плевать. — О-о, бельчонок, мне как раз таки не плевать. Я пытаюсь не нервничать. Я очень пытаюсь не нервничать, Эшли. Больше, чем ты, меня не волнует ничего, поэтому… мне тоже страшно, что что-то действительно не так. — Я в порядке. Если надо, соберёмся, поедем к тебе в стаю. С братом только попрощаюсь и… Морти замечает глубокий порез на щеке и неприязненно шипит. Эшли, перепуганный ярким металлическим запахом, подскакивает на ноги, глянув на него через зеркало. — Я тебе и шага не позволю за территорию стаи сделать. Здесь все тебя знают, все альфы спокойно относятся к твоей течке. У меня ты будешь красной тряпкой для быка, как для всех моих альф, так и для меня. Они будут капать на тебя слюнями и, дай бог, только смотреть издалека, а я буду сворачивать им за это шеи. Нам же это не нужно, правда? Ещё один порез красочно украшает подбородок, и альфа, управляющийся с бритвой далеко не первый век, сдаётся. Опускает голову, пытаясь успокоить дрожащие руки, и глубоко дышит. Проходит меньше минуты, спины мягко касаются, ведут ладошкой от лопатки по руке до самых пальцев, а потом Эшли как-то юрко проскальзывает под этой же рукой, оказываясь с ним лицом к лицу. Улыбается, целуя его в нос. Он снова сдаётся, но в этот раз на милость своему омеге. — Садись, — деловито так усаживает его на бортик ванной, споласкивает бритву и останавливается у его лица, — только не дергайся. Мужчина и сам улыбается, наблюдая за сосредоточенной мордашкой. Эшли бережно держит его за подбородок, чуть щурится, проводя лезвием по коже. Ему почему-то кажется это даже интимным. Что он вот так позволяет кому-то брить себя. По-семейному, что ли, как-то. — Ты сам-то хоть раз брился? — руки обвивают стройную талию, на что её хозяин только морщится, недовольный, что отвлекают. — Да, я… было один раз. Наслушался от взрослых омег, что надо пах брить, и чуть не лишился яиц. Решил, что, в целом, не так уж у меня и много этих волос. Морти хрипловато смеётся, смещая ладони на любимую попу. — Эй, ну, не двигайся же. — Прости, малыш, — жамкает угловатую попку, разводит половинки в стороны, — ты у меня такой лапочка. Пальцы пробираются в ложбинку, давят на проход через пару слоев ткани и ожидаемо натыкаются на жёсткое основание пробки. Морти сжимает зубы, с силой вдавливая плаг внутрь, и тут же чувствует, как увлажняется лёгкая ткань. — Морти, — Эшли кусает губы, но от дела не отвлекается, — пожалуйста. — Ты протекаешь, малыш. — Я… чувствую. Альфа довольно лыбится, снисходительно оставляя протечку в покое. Всё ещё лапает своего красавца, но уже не мешает. Рыжик периодически отлучается сполоснуть руки и бритву и вскоре заканчивает. Аккуратно вытирает его лицо, проводит нежными подушечками пальцев по гладкой коже, по затянувшимся ранкам, проверяя, всё ли сбрил, и чуть смущённо улыбается, глянув на него исподлобья. — Теперь ты у меня самый красивый. Даже на улицу выпускать страшно. — Да, я такой, — урчит, ластится к тёплым ладошками, целуя каждую. — Спасибо, бельчонок. Без тебя я бы уже кровью истёк. Бельчонок ласково чмокает его в нос, выпутываясь из его объятий. — Кушать хочешь? — Безумно. А ты меня покормишь? — Покормлю, — смеётся, являя ему завлекательные ямочки на щеках, и уходит на кухню, кормить свою несчастную собаку, ну, его то есть. — Всё хотел спросить, — вдруг выдаёт, пока Эшли буквально кормит его с ложечки как ребёнка, — ты на меня за что-то обижен? — С чего ты это взял? — Твой волчонок подтвердил, разве не помнишь? Сказал, вроде, не особо там всё серьёзно. Следующую ложку ему в рот практически запихивают. Ну, затыкают, короче, вполне явно, что лишь подогревает любопытство. — Помню я всё… — Эшли, я хочу знать, почему твой волчонок так сторонился меня. — Ты… не виноват, — рыжик тяжко вздыхает, опуская глаза. — Реакция. Он хотел знать, как ты себя будешь вести, зная, что это волчонок. Он боялся лишь того, что ты можешь его не принять. — И ты хочешь сказать мне, что это всё? — Нет, просто… — Эшли чуть смущённо тупит взгляд, вдруг принявшись рассматривать собственные пальцы. — Я обещал ему побегать от тебя в течку — он это помнил. Альфа лишние секунды переваривает информацию, что-то себе надумывая, чтобы, в конце концов, ласково улыбнуться, лукаво блеснув желтизной глаз. — Так моя белочка хочет проверить свои силы? — Нет-нет, я не то имел в виду, просто… — Просто тебе интересно, как быстро я тебя догоню, а твой славный волчонок хочет, чтобы я доказал, что достоин вас. Это инстинкт, Эшли, у всех омег такой. Мой волк тоже хочет за тобой побегать. Побегаем, значит. Байрона только надо предупредить, чтоб лес на время освободил, а то желающих подсмотреть всегда многовато было. Рыжик тихонечко угукает, а он вновь замечает на фарфоровой коже яркий румянец. Щурится, подаваясь вперёд, чтобы коснуться носом чужого, и с удовольствием наблюдает за смущенным взглядом, которым его тут же одаривают. — Ты такой тихий, спокойный… Боишься? — Глаза у альфы горят звериным жёлтым, заставляя омегу сглотнуть вовсе не от страха, а голос понижается до не менее звериного шепота. — Я тебя трахну, бельчонок. Вставлю свой член в твою маленькую дырку и сделаю её своей. Ты без меня потом даже вздрочнуть не сможешь: не кончишь просто, сладкий. Будешь течь только для меня и пахнуть только мной. Это будет больно, Эшли, даже несмотря на твою мокрую задницу. — Хочу, — как завороженный скулит рыжик, сжимая собственный стояк через ткань штанишек, чтобы не обкончаться тут же. — Ш-ш-ш, хороший мой, не сейчас, — гладит нежную щёчку широкой ладонью, к которой словно кот льнет его омега, жмуря глаза. — Ты себе представить не можешь, насколько ярко будешь кончать потом, когда я поймаю тебя. Ради такого стоит потерпеть ещё чуть-чуть. — Морти… — Да, бельчонок, я знаю, — подхватывает перевозбужденного мальчишку под попу, утаскивая на постель, куда падает вместе с ним, — иди ко мне. Эшли прекрасно знает, куда именно ему нужно идти. Подползает на коленях к его лицу, приспускает штаны с задницы и упирается руками в спинку кровати, опуская плывущий взгляд на него. Морти лижет широким мазком вдоль всей расселины меж ягодиц, задевая основание плага. Лезет пальцами, двигая небольшую игрушку внутри, но всё ещё не извлекает, не давая и капле из него пролиться. — Когда ты её вставил? — медленно-медленно вытаскивает наружу, останавливаясь, чтобы обвести языком покрасневшее, натянутое на силикон колечко мышц. — Сегодня утром, — голос дрожит и прерывается резкими вдохами и выдохами. — Вот это да… Небось уже весь живот полный. — Полный… Секунда — и пробку выдергивают. На бёдрах в то же мгновение до синяков сжимаются пальцы, жёсткой хваткой усаживая его до конца. Эшли дерет отросшими когтями деревянную спинку кровати и натурально воет, крепко зажмурив глаза. Из него не просто течёт — льётся. Морти глотает всё. Вылизывает, пропихивает язык максимально глубоко, затыкая пряный ручеек, и вновь буквально вжимается губами между его ягодиц, продолжая полировать девственную дырку блядским языком. Когда ручеек смазки иссякает, чуть отстраняется, только чтобы спросить: — Мой вкусный мальчик доволен? Эшли может выстонать лишь умоляющее «ещё» и снова насадиться жадной задницей на восхитительный язык. Его трахают — это так чётко ощущается, что лишь от одного осознания можно спокойно кончить. Морти раньше как-то всегда был осторожен и обходителен в такого рода делах, хотя и давал ему нужную грубость. А сейчас оба знают, что можно, что нужно, и сил сдерживаться нет, и смысла сдерживаться нет. — Морти… С лица его снимают точно так же, как и посадили: за бедра. Морти сдвигает его ровно так, чтобы головка аккуратненького члена упиралась прямо в по-блядски припухшие, красные, блестящие от слюны и смазки губы, а потом забирает его в рот. Всё в рот тянет. До конца, до горла, утыкается носом в рыженький пушок на лобке и стонет сам, посылая сладкую вибрацию по чужому стволу. — Морти… Эшли вдыхает через раз, еле-еле удерживая собственное тело. Ему кажется, будто он обкончается, каждую секунду, пока тугая глотка обхватывает розовую головку как родную. Тело мелко дрожит и, опять же, кажется, что ярче ощущений уже некуда. Ну, так всего лишь кажется. Потому что, когда ему без предупреждения засаживают два пальца до самых костяшек, тело неожиданно превращается в один сплошной нерв. Он, наверное, кричит, когда кончает в горло своего альфы, но там, честно говоря, не особо до этого. Морти вылизывает его до конца, оставляя абсолютно чистеньким, и только тогда отпускает, позволяя ему безвольно рухнуть на крепкую грудь. Эшли краем глаза цепляет лицо любимого и в груди снова поднимается волна чего-то безумно яркого от вида умелых губ и жгучих глаз с каплями слез в уголках от страстного минета. Кое-как доползает, зацеловывая натруженные мягкие губы, и чувствует себя в этот момент самым счастливым омегой на свете. С упоением обсасывает сначала нижнюю, потом верхнюю напоследок, прекрасно ощущая, что Морти в этот момент ублажает сам себя, подставляясь ему для любых ласк, а потом сползает вниз, к не менее обожаемому, чем всё тело его мужчины, члену. Морти дрочить не прекращает, всё так же жадно смотрит на него, даже не моргая, и хрипло постанывает, касаясь головкой его губ. Водит по ним членом, растягивая смазку из маленькой дырочки на головке. Эшли широко облизывает чувствительный кончик и открывает рот, высовывая язык. Альфе хватает всего полминуты, чтобы с гортанным стоном заляпать его язык густой вязкой спермой. — Спасибо за угощение, — разморенно улыбается омега, улегшись на чужой низ живота, и лениво слизывает белесые капли с собственных губ. — Полегчало? — ещё чуть хрипит, вплетая пальцы в его шевелюру. — Господи, да… Всё внутри возбужденно дрожит в предвкушении. Адреналинчик потихонечку вливается в кровь, вполне явно показывая ему, что инстинкт уже вступил в силу. Глаза у него горят как мигалки — даже он это чувствует. Ноги зовут в лес, тело аж чешется от желания перекинуться, и весь он — оголенный нерв, напряжённо следящий за каждым движением своего альфы, готовый в любой момент спружинить, сорваться прочь. А Морти ласкает его нежным взглядом, стоя в абсолютно расслабленной позе. Тянется к нему, бережно по щеке гладит, пока он непроизвольно мелко вздрагивает от каждого «нападения». — Могу даже дать фору. Сколько тебе надо, чтобы максимально разогнаться? Секунд тридцать хватит или маловато? — Да с головой, честно говоря… — Эшли напрягается уже по другой причине. — Ты скажи, если больше надо, не стесняйся. Я просто отпускать тебя далеко не очень хочу, сам понимаешь: ты за эти 30 секунд где-то километр пробежишь. А я хочу быть уверенным, что, если что и случится, я рядом. — Да, я… понимаю. Эшли и правда понимает, зачем нужна фора. Эта фора, по-хорошему, должна быть секунды три от силы. Ну, потому что, как бы ни был быстр омега, на самом старте его догонят за один прыжок. Но тридцать секунд… Это походит на бред или ахуеть какое самомнение у альфы, то есть… С такой форой Морти может его не догнать… вообще, даже используя опыт и силу. Тем более что территория его, Эшли, знакомая ему с пеленок. — Ты… уверен? — осторожненько так, чтобы не задеть чужую гордость. Ну, это очень важно для любого альфы. Потому что если ты не в силах поймать своего омегу… это пиздец, причём глобальный. Это значит, что волк твоего омеги никогда не признает метку и, собственно, этой метки никогда и не будет. А Эшли очень не хочет такого исхода. Но Эшли знает: когда он побежит, волк не позволит ему поддаться, ровно как и Мортису. Всё будет на максимуме сил с обеих сторон. Поэтому и страшно. — Эшли, — Морти улыбается мягко, треплет его по рыжей макушке, — чуть попозже, когда на тебе будет стоять моя метка и ни один ублюдок не посмеет сунуться к тебе, я дам тебе фору в десять минут. Беги куда вздумается, прячься, скрывай свой запах — там времени валом. И, я тебе клянусь, я поймаю тебя за полчаса, включая эту самую фору. А сейчас… Не хочешь сделать ставку напоследок, м? — Ставку? — Ну, за сколько я тебя нагоню. — Н-ну, — Эшли знает, что хорошо льстит следующими словами, но всё равно тихонечко давит из себя: — полчаса? — Две минуты. С форой, получается, две с половиной. — В полтора раза? Хочешь сказать, ты в полтора раза быстрее меня? — Ну, не в два же. Я как-никак парень тяжёлый. — Морти, Байрон нагоняет меня за час безо всякой форы. — Да. Я знаю. Потому что Рон с тобой безумно осторожничает. Он привык догонять, только чтобы перегрызть глотку. Поверь, очень нелегко побороть этот инстинкт. Если ты кого-то догоняешь, значит охотишься. А охота — это всегда смерть. Я тебе вреда не причиню, только потому что ты мой омега, поэтому волноваться там не о чем. Эшли уже не хочет никуда бежать. Вообще. Абсолютно. Бежать нельзя — он это понимает как никогда ясно. Морти идиот — это не становится особой новостью, но всё равно пугает. Эшли прирастает босыми ступнями к нежной траве и умоляюще смотрит на своего альфу. — М-может… Морти мягко подталкивает его в спину, улыбается, сверкая яркой желтизной в глазах. — Беги, малыш. Эшли оборачивается, непроизвольно задирая хвост, вытягивается весь, разминая мышцы, и всё ещё побито глядит на мужчину. «Скажи, что это шутка. Скажи, что отказываешься от своих слов. Скажи, что форы не будет. Скажи, что догонишь, обязательно догонишь. Скажи же, ну…» — Давай. Не забудь только, что под хвост мне к тебе пока нельзя. Последние слова уже доносятся сквозь ветер в ушах. Эшли мгновенно срывается с места, проклиная гребаные инстинкты. Эшли любит своего волка, любит свою звериную интуицию, любит волчью жестокость и стайные повадки, любит Лес. Но сейчас он впервые жалеет, что не родился человеком. Нет, он не то чтобы не верит в своего альфу, но… Не может туша, весом, дай бог, центнера четыре, нестись на своих лапах со скоростью под двести километров в час. Он это понимает. Не понимает только, почему не понимает сам Морти. Бежит, даже не всматриваясь в меняющуюся картинку перед глазами. Инстинктивно уворачивается от всех веток и коряг под лапами, всё глубже забредая в глухую чащу. Больше нет того трепета от погони. Есть жуткий вымораживающий страх и слезы. Его волчонок тоже плачет, хоть и несётся изо всех сил. Морти нет позади ни через 30 секунд, ни через две минуты. Он не слышит и не чувствует его, хоть и не оборачивается. Грешным делом даже думает повернуть назад. Ну, волчонку ведь вряд ли принципиально, в какую сторону бежать. А Морти им нужен, очень-очень нужен. Пусть обижается на него потом, но… Эшли без него не хочет. Ничего не хочет. Эшли непроизвольно скулит и вдруг понимает, что лапы больше не гудят от бега. Весь воздух из лёгких вышибает, а холку пронзает острой, правильной болью. И осознание произошедшего накатывает медленно, пока альфа сверху слизывает выступившую кровь с собственного укуса. Две с половиной минуты. Не соврал. Эшли прижимает уши и расслабляется, хотя тело натурально трясет от образовавшейся связи. Морти над ним жарко дышит и довольно скалится, переходя языком на его мордочку, чтобы слизать солёные капли вместе с горечью в душе. Бодает его нежно и в противовес тычется эрегированным членом ему в копчик. Эшли ведёт. Ведёт от ощущений и безумно вопящих инстинктов. Он течный омега, в конце-то концов… Теперь-то уже можно не сдерживать себя и волчонка. Можно больше не париться. У него есть тот, кто сделает всё правильно и без его непосредственного участия. Хвост задирает, скулит просяще от жаркой лавины внизу живота и весь напряжённо замирает, когда острый кончик упирается прямо в текущую дырку. Хочет этого именно так, хочет, чтобы прихватили зубами за холку, обновляя метку, и по-животному трахнули. Без ласк, без нежностей, без прелюдий, просто… чуть-чуть. Но приятная тяжесть сверху пропадает, что вынуждает его мгновенно вскочить на лапы. У Морти горят глаза, часто вздымается грудная клетка и натурально голодный взгляд. Эшли прижимается брюхом к земле и вновь скулит, дергая пушистым хвостом. — Нельзя, сладкий мой, — залетишь, — заполошно шепчет альфа, чешет его по позвоночнику, и омега готов кончить, когда доходит до копчика. — Ну же, бельчонок, ты должен перекинуться. Эшли справедливо считает, что никому он ничего не должен. То есть, ну, это ему должны дать член с узлом. И всё. На этом все обязанности распределены. Морти не особо терпеливый товарищ. Морти, очевидно, немного устаёт с ним сюсюкаться. Морти хватает его за холку, прямо за свежую метку, вынуждая жалобно завыть, и заставляет смотреть ему в глаза. — Я жду, Эшли. Эшли не дурак — Эшли покорно меняет личину, тут же прикладывая ладонь к кровоточащему укусу. Шипит, обиженно глядя на альфу, и отползает подальше. Не то чтобы, конечно, его обиды кого-то интересуют. Морти дергает его за щиколотку, подтягивая обратно к себе, хватает за бедра, переворачивая на живот, и сразу утыкается носом в хлюпающую для него задницу. Лижет, до боли разводя половинки в стороны, но, вопреки обычаю, долго не задерживается. Расцеловывает кокетливые ямки на пояснице, массирует большим пальцем копчик, посылая смешанные ощущения по всему позвоночнику. Эшли немного страшно. Самую… малость. А Морти его не ждёт. Вздергивает его бедра вверх, прижимая грудью к земле, и наконец покрывает в самом прямом смысле. Эшли в панике дергается было прочь в последний момент, когда остаётся лишь надавить на упрямое колечко мышц, и тут же несдержанно вскрикивает, когда в него входят без особой пощады большим, черт возьми, членом. Эшли наконец понимает всех тех омег, что лишь морщатся при виде огромных членов. Потому что, да, красиво, конечно, такой агрегат смотрится, в целом, и в чужой заднице тоже очень красиво смотрится, да… Но мало кому такое счастье нужно. Порвал. Абсолютно точно точно порвал — он это чувствует. И больно, сука! Очень, невъебически, мега супер адово больно! И это в течку, ебаный ж ты рот! Эшли почему-то думал, что в задницу дело должно пойти легче всего, поэтому особо и не боялся таких размерчиков… и сильно ошибся. У всех оборотней-альф большие члены. Это связано с какой-то там физиологией, из-за которой омегу-оборотня можно оплодотворить только практически забравшись в матку. С чем-то там таким точно связано — Эшли где-то читал… Но блядь! Блядь, блядь, блядь! — П-пожалуйста, — скулит уже явно не от удовольствия, придавленный полутонной тушей. Спасибо Морти хоть за то, что не двигается пока. — Что такое? Не терпится? Морти считает его ёбнутым нимфоманом, потому что в каком-то плане так и есть, и Эшли слышит, что альфа даже сам с трудом верит в то, что говорит, но у Эшли раскаленный штырь в заднице и белые пятна перед глазами, будто его уже зовут родители на тот свет, и пререкаться, как и в принципе говорить, сил практически не остаётся. — Я сейчас сдохну, — давит он из себя очень, очень жалким голосом, который прямо сигнализирует код красный. А Морти долбоёб. Эшли раздирает воплем горло к хуям когда этот уникум решает слитным толчком протолкнуться до конца. До конца, ебать! До этого же мало было! Он и не чувствовал практически! — ВЫТАЩИ! — орёт, видимо, на этот раз максимально доходчиво, потому что мужчина над ним напряженно замирает. — Эшли… — От боли я умираю, идиот! Мне больно! Больно, блядь! Больно! — хныкает, уткнувшись лицом в изгиб локтя. — В-вытащи, Морти, я… не могу. Морти нервно усмехается. — Я тоже. — Что? — Мне, правда, очень жаль, но я без полноценного секса уже… слишком долго, тем более с текущей парой под боком, поэтому… Я не могу вытащить. — Умоляю… — Прости, малыш. Я и голову-то ещё не потерял, только потому что не двигаюсь. Я обещаю, что, если ты захочешь, я больше никогда не трону тебя, но сейчас остановиться уже не смогу. — О боги… — мольбенно шепчет омега, крепко зажмурив глаза в ожидании режущей боли. Морти плавно качает бёдрами назад, и Эшли готов поклясться: его внутренности выворачиваются наружу. — Блядь, — Мортис шипит, аккуратно трогая покрасневшее, натянутое на свой член кольцо мышц, которое движется вслед за ним, и понимает, что будет именно что калечить. Калечить эту узенькую дырочку своей маленькой белки. — Можешь звать меня гандоном всю оставшуюся. — ГАНДОН! — взвизгивает, вцепляясь в так удачно уперевшуюся руку рядом, когда чужие бедра мягко шлепаются о его многострадальческий зад. — Чтоб я ещё хоть раз!.. Господи, Морти, я тебе клянусь, следующий наш секс будет, только когда я захочу ребёнка! С-с-сука! — дышит тяжело, рыдает, прекрасно чувствуя каждое движение. — Я буду рассказывать нашим детям, что их жизнь стоила мне просто ОГРОМНЫХ, невъебических усилий! — Да, мой хороший, — хрипит, уткнувшись ему в затылок, и стонет, скотина, сквозь зубы, тараня членом его внутренности, — всё именно так. Эшли грязно матерится и воет, потому что секс, как оказалось, удовольствие крайне сомнительное. Эшли нравится грубость и боль в нужной пропорции — тоже, но… Эшли как-то довелось видеть экстремальный ролик, где омеге в задницу засовывали биту. Ну, если вкратце, то Эшли чувствует себя этим омегой. Точь-в-точь. — Да когда ж ты кончишь-то, а?! — по прошествии десяти минут откровенно ноет рыжик, воззывая скорее к чему-то высшему, чем к самому альфе. Морти чуть приостанавливается, просовывает руку ему под грудь и вздергивает наверх, ставя его на колени, прижав спиной к собственной груди. — Кусай, — одна ладонь всё ещё поддерживает его за грудь, вторую Морти сует ему в зубы, целуя во влажный висок. — Умничка. Потерпи ещё пару минут. Эшли прокусывает чужую ладонь насквозь в первые секунды. Морти хоть бы хны. Вбивается в него с силой, до звонких шлепков кожи о кожу. Эшли кажется, что, кроме этого звука, он ничего и не слышит. Шлепки и белая муть в голове от невыносимой боли. Ещё и колени наверняка содраны… Минуты через две, как и обещано, Морти засаживает особо глубоко и особо больно, до спертого дыхания и звёздочек перед глазами. Утыкается носом в собственную метку и низко стонет, пытаясь протолкнуться ещё глубже. Эшли ощущает каждую венку на члене любовника, ощущает, как этот член пульсирует, а следом в животе стремительно разливается тепло, что заставляет его натурально задохнуться. Он судорожно вцепляется когтями в ту руку, что держит его, и скребет, сдирая кожу, чтобы хоть как-то донести, что с ним происходит нечто пиздец грандиозное. — Ш-ш-ш, мой хороший, — голос у альфы охрипший, сексуальный и, черт возьми, довольный, — всё закончилось, я больше тебя не трону. Пытается было отстраниться, но Эшли, кажется, сошёл с ума. — НЕТ! — взвизгивает так отчаянно, что у самого в ушах звенит. — Н-не надо, пожалуйста. Не вынимай. Морти застывает, поворачивая его лицо к себе за подбородок, чтобы убедиться в том, что кричал именно его рыжик. — Эшли, ты сдохнешь от боли, когда раздуется узел. — Плевать, только… только оставь так. — Ты не в своём уме, — абсолютно серьёзно чеканит мужчина, двигая бёдрами назад. — Если… если ты вытащишь, я найду того, кто этого делать не будет. Морти хватает его за покрывшуюся корочкой холку, резко вбивая щекой в чуть влажную землю, и засаживает член обратно со всей дури, чуть не протыкая ему живот изнутри. Звёздочки вновь пляшут перед глазами, предупреждая, что в таком темпе обморок уже дышит ему в затылок. Эшли не особо воспринимает действительность. Эшли прерывисто поскуливает, каждой клеточкой ощущая сперму своего альфы внутри, и за это ощущение готов порвать любого. Эшли дышать нормально не может. А потом, всего, между прочим, через какие-то доли секунды, даёт о себе знать и узел, постепенно, но довольно быстро раздуваясь в истерзанной дырке. Эшли становится ещё хуже. Не столько даже из-за того, что внутренности разрывает лишь больше, сколько из-за того, что его бьёт непрерывными оргазмами. Морти на него пиздецки зол. Ну, альфу можно в этом вопросе понять. Собственно, поэтому Морти и глубоко плевать, что там с ним происходит. Морти кайфует от узла и мелко дёргает бёдрами туда-обратно, усиливая ощущения. Эшли не понимает, когда всё заканчивается. Не понимает, когда из него наконец выходят. Устало валится на бок и отстраненно подмечает, что из него течёт. Не смазка течёт, хотя и она тоже. А сзади слышится приглушенный мат и наступает затишье. Морти ошалело смотрит на кровь, льющуюся из расхристанной попки вперемешку со спермой, и становится натурально дурно. Ну… Когда сперма перестала бить в голову, вдруг оказалось, что лучше было бы остановиться в самом начале. Было бы лучше остановиться, заласкать, утешить и попробовать через время, когда предварительно растянет мальчишку под собственный член. К горлу подступает тошнота от понимания того, что он сделал с любимым бельчонком. А бельчонок открывает глаза и садится на больную задницу. Шипит, правда, немилосердно, но сидит. Когда глаза поднимает, Морти сразу понимает, что это не совсем Эшли. Взгляд у волчонка довольный, а губы растягиваются в блядской улыбочке. — Я надеюсь, он не… не… — альфа сглатывает, потому что страшно. Жутко от самой возможности того, что часть Эшли может снова исчезнуть. — Он отключился. Я отправил его поспать. Морти облегчённого выдоха не скрывает. Улыбается благодарно и бережно подхватывает рыжика на руки. Волчонок с интересом следит за ним, рассматривает, пока он неторопливо шагает в сторону дома. — Всё было не так уж и плохо. — Да ну? — спрашивает с усмешкой, невеселой усмешкой. — Да. Больно, конечно, но, когда твой член перестанет рвать мою задницу, можно будет и удовольствие получить. Ещё сперма. Очень классно, когда кончаешь внутрь. И узел. Ну, узел в принципе такая вещь… там хочешь не хочешь обкончаешься. Эшли от этого и вырубился. Морти что-то утвердительно мычит, не то чтобы способный на разговоры. Он любит Эшли-волчонка, любит Эшли-человека, но моральный запас истончился. Погано просто. Банально погано. — Не грусти. — Его забавляет речь волчонка, который не шибко-то привычный к человеческим разговорам. Забавляет прямота выражений. — Никто не обижен, только ты хмуришься. Эшли тоже будет грустить из-за тебя. — Прости, малыш, — целует своего рыжика в висок и тесней прижимает к себе, — я постараюсь, чтобы вам было хорошо. — Не надо. Я проклятый омега — так говорят все шаманы. Сейчас я думаю, что это правда. Я приношу тебе лишь беды. — Эшли… Ты шебутной волчонок. Единственные проблемы, которые ты приносишь, так это мелкое пакостничество. И, поверь мне, это, на самом деле, не проблемы вовсе. На тебя, к сожалению, свалились грехи взрослых: что брата твоего, что мои… Мне плохо из-за этого. Из-за того, что я виноват во всем дерьме, что тебе приходится переживать. — Мне плевать. На всю эту чушь плевать. Хочешь — будем трахаться по крови. Плевать, Морти. Я не откажусь ни от тебя, ни от секса с тобой, даже если это больно. — Я больше не трону тебя. Давай не будем поднимать эту тему. — Тронешь. Не захочешь — заставлю. У Эшли-человека смелости пойти блядствовать не хватит — хватит у меня. Ты не сможешь отказаться, иначе всю жизнь будешь ждать, что однажды застанешь меня с чужим членом в заднице. — Эшли, я прошу тебя… — Я больше никогда не скажу тебе подобного. Никогда. Просто имей в виду, что я хочу в жизни двух вещей: детей и всего тебя, полностью. Брата я не считаю: он и сам справится. Так вот, ради этого я сделаю всё. Морти отсутствующе кивает. Не зря ему все-таки достался Эшли. Не зря. Только такой омега и сможет быть с ним. **** Эшли он вымыл, вылизал всего в самых честных намерениях — благо, что слюна заживляющим эффектом обладает, — и аккуратненько уложил спатеньки себе под бочок. Волчонка сморило ещё на моменте вылизывания, когда боль окончательно начала отступать, а Морти вырубился только к утру с лучами задребезжавшего на горизонте рассвета, бьющими по векам. Собственно, именно поэтому Эшли просыпается раньше. Первым делом лезет ощупывать пострадавшую задницу, но всё спокойно. Будто и не было нихера вчера. Будто и не рвали его аккуратненькую попку. Вообще никакой боли, лишь слегка яйца тянет, потому что кончал он от узла всухую. Ну, то есть, конечно, есть небольшая потребность их опустошить. Эшли ласково трется щекой о тёплую кожу груди, на которой спал, и, не наметив реакции, думает, что, в целом… в целом, можно. Не то чтобы вчерашняя боль забывается, но, блин, сейчас-то не болит. Да и хочется, вообще-то, секса, полноценного, с проникновением, то есть… Можно и потерпеть, если в перспективе есть некие возможности. А течка, к слову, закончилась. Эшли тихонечко роется в тумбочке, где на всякий пожарный хранится непочатый тюбик смазки. Эшли течь начинает быстро и течёт всегда обильно, поэтому дело идёт гладко, но по вчерашнему опыту Эшли с уверенностью может сказать, что смазка чудесным образом исчезает, стоит лишь приятностям закончиться. Эшли готов расщедриться на что угодно ради себя. Заползает обратно на постель, откидывает лёгкую простыню с его, уже полностью его обнаженного альфы и усаживается тому на бедра. Вновь ползёт, но теперь к лицу мужчины, чтобы любоваться умиротворенным выражением и следить за дыханием, пока занят важным делом. Так и застывает над ним на четвереньках, спину прогибает, заводя руку за спину, и, найдя скользкими пальцами податливую дырку, проталкивает сразу два. Собственные пальцы особого удовольствия не приносят, но член все равно встаёт быстро лишь от понимания дальнейшего. Когда привычно добавляет третий, кажется немного, что четвёртый не пролезет, но тут же думается, что если уж член Морти вошёл… Четвёртый вставить, в итоге, получается, правда, с определённым дискомфортом. Эшли не шибко терпеливый по натуре своей, но тут замедляется, принимаясь уже всерьёз растягивать собственный зад. Заканчивает минут через десять, только когда к сложенным лодочкой пальцам получается не без усилий протолкнуть кончик большого. Дальше заходить натурально боится, ибо, ну, одно дело член, а вот кулак, хоть и свой… И плевать, что размер одинаковый. Член всё равно как-то лучше. У Морти стоит и стоит надежно. Волк же не спит. Волк всё чувствует и понимает. Он выливает искусственной смазки на ладонь и часть пропихивает в себя, а остальное щедро размазывает по каменному стояку альфы, который даже слабо морщится сквозь сон, видно, не совсем довольный температурным контрастом. Эшли в предвкушении приставляет налитую головку к поблескивающей от смазки дырочке и почему-то ждёт, что сейчас должно быть приятно. Ну, собственно, ожидания обманывают — он в этом убеждается сразу. Ничего со вчерашнего вечера не поменялось: член у Морти не уменьшился, его дырка в ведро тоже не превратилась. Хочется либо заорать, либо слезть, а в идеале и то, и другое. Омега жмурится, прекрасно чувствуя, что на этот раз порвал себя сам. Легче, конечно, чем впервые, но облегчения чё-то ни черта нет. — Какой же я лох, лошара просто полный, бля-а-а, господи… — шипит, принимая агрегат до конца. Усаживается, упираясь ладонями во вздымающуюся от потяжелевшего дыхания грудь, смотрит на любимое лицо и понимает, что надо. Он же всё равно, лишь отойдёт боль, полезет сюда же, на огромный член. Обязательно полезет. И лучше решить эту проблему как можно быстрее. Вверх. Вниз. Горячо. Как будто нож в живот пихают. — За что, господи? Ты же знал, что у меня будет такой альфа. За что ты дал мне такую узкую дырку, а? — шепчет вперемешку с неприязненными шипением и снова ноет, потому что режущая боль на слезу пробивает мгновенно. Двигает бёдрами резко и себя особо не жалеет. Так и так больно ведь, один хуй. Морти хмурится, носом сквозь сон тянет и глаза распахивает просто мгновенно. Смотрит на него заспанно и испуганно одновременно и выглядит даже мило. — Эшли… Эшли закрывает чужой рот ладонью, и Морти хмурится лишь сильнее, но послушно не вмешивается в процесс. «Ты идиот», — ментально сообщают рыдающему омеге. — Морти, — снова жмурится, дышит тяжело, — любимый мой, я ведь не просто так закрыл тебе рот. Эшли устало садится на бедра своего альфы, переставая двигаться, и вяло наблюдает, как его ладошку мягко целуют, отстраняя от лица. Морти аккуратно приподнимается вместе с ним на члене, облокачиваясь спиной о спинку кровати, чтобы оказаться лицом напротив его груди. Эшли не тупой, Эшли понимает, что ему собираются облегчить боль, но он очень сомневается, что сможет в должной мере оценить удовольствие, то есть… вряд ли хоть какие-либо ласки смогут отвлечь его от раскаленного штыря в заднице. Правда, стоит лишь мягким губам сжать его сосок, тут же с умоляющим стоном подаётся навстречу. Ещё. Ему надо ещё… чуть-чуть совсем. Одна рука альфы придерживает его за поясницу, вторая плавно подбирается к пригорюнившемуся члену. Грустный омежий членик реагирует на широкую мозолистую ладонь сразу. Дергается в её «объятиях» и вскоре бойко пружинит о его живот. Горячий рот принимается за другой сосок, по ощущениям расплавливая его к чертям, но ему так нужно это. Эшли чувственно стонет, зарываясь в короткие густые волосы, вжимает альфу в себя и с тихим шипением вновь принимается двигаться. Так лучше. Так, конечно, намного лучше. И плевать, что по мошонке альфы тихонечко стекает кровь из его разъебанной попки. Морти из-за этого и проснулся вообще. Из-за яркого запаха крови. Эшли чует, что всё это надо понемногу сворачивать. Типа на сегодня потрясений хватит. Типа если затянуть, то член у него снова упадёт. Гортанно стонет не то от удовольствия, не то от боли и теперь насаживается на кол, всерьёз увеличив темп, до ярких вспышек перед глазами и шлепков влажной кожи о кожу. Ему хочется, чтобы Морти кончал. Хочется, чтобы Морти было приятно, потому что приятного в ситуации, в целом, мало. Морти с силой трёт головку, что заставляет его дёргаться от слишком бурных ощущений на грани боли, и вдруг надавливает на маленькую дырочку уретры ногтем большого пальца, вырывая из его горла визгливый вопль. Он сжимает растерзанный зад, кончая в любезно предоставленный кулак, и по инерции толкается в этот же кулак после, продлевая удовольствие. Альфа и сам жмурится, привалившись лбом к его ключице, стонет низко и, с силой подкинув бедра ещё несколько раз, доходит до оргазма. Эшли, выжатый, стоически терпит оставшуюся боль, правда, стоит лишь густой сперме разлиться внутри, снова, как и в прошлый раз, впадает в необъяснимую нирвану. Просто… безумно. Даже сам для себя объяснить, что происходит, не может. — Нет, нет, нет, — хнычет, вцепляясь в широкие плечи, когда чувствует, что Морти выходит, — пожалуйста… — Ш-ш-ш, хороший мой, лучше до узла не доводить. Морти выходит. Выходит. Черт возьми… Эшли ощущает себя ребёнком, которому дали конфетку, а потом насильно разжали челюсти и выдернули изо рта. О господи… Даже особо не соображает, что делает, просто знает, что ему надо. Ему так надо, боже… Собственные четыре пальца входят как влитые, закрывая «протечку». Эшли гортанно стонет, закатывая глаза, отстраненно чувствует, как его бережно удерживают в объятиях, и приваливается к сильному плечу, до красноты кусая губы. — Как хорошо тебя штырит-то, бельчонок, — гладит его по плечам, лопаткам, спине, успокаивая дрожащее тело. — Надолго тебе моя сперма нужна? Я как бы не против… интересно просто. — Навсегда. — Да? — Хочу, чтобы она была там всегда. Можно даже больше. — Не ты ли вчера обещал, что в следующий раз дашь мне только ради детей? — Я пиздабол, Морти, — улыбается, — и я люблю тебя. — Да, сладкий мой, я тоже тебя люблю. Но ты у меня такой дурачок. — Я не дурак. Я здоровый омега со здоровыми потребностями. — Нормальные омеги не прут напролом в таких делах. — Я и не нормальный. — Ну, а ты головушкой своей чудесной понимаешь, что у тебя сейчас всё заживёт и опять станет узеньким как в первый раз? Поэтому надо твою попку просто растягивать, медленно и безболезненно. А я просто конченная мразота, который, зная всё это, всё равно тебя порвал. Так что давай не будем устраивать экстрим в постели, ладно? — Я подумаю. — Убери ручку лучше. Не затекла ещё? Сомневаюсь, что это очень удобно. — Уберу, если перекинешься. Хочу тебя потискать. Эшли морщится, вынимая пальцы. По внутренней стороне бедра тут же прокладывает влажную дорожку розовая от крови струйка. Он обессиленно валится на живот, поворачивая голову вбок, но Морти уже нет. Далеко, конечно, альфа не ушел: Эшли практически мгновенно чувствует мокрый нос, тычущийся в ложбинку меж ягодиц. — Медвежоночек, — закидывает руку за спину, нащупывая тот самый нос, и ласково чешет короткую шерстку на нем, — я, вроде, сказал, что хочу потискать тебя. «Медвежоночек» издаёт гортанный звук и вполне прямо проходится широким мазком языка по всей промежности. — Ты меня только что спермой накачал, Морти, имей совесть. Или ты хочешь теперь всё это вылизать? — Эшли пораженно ахает, когда в растраханную дырку без труда проскальзывает волчий язык. — У тебя сперма, к твоему сведению, горчит, — губы кусает от смешанных ощущений и прикрывает глаза. — Меньше курить надо потому что. Ах ты ж… Больше говорить не хочется. Эшли утыкается лицом в подушку и стыдливо приподнимает пятую точку. Язык у волка длинный, большой, подвижный и проникает глубоко, а ощущается совсем по-другому нежели человеческий. Морти без доли брезгливости вылизывает и кровь, и собственное семя. Омега слышит яркое хлюпанье и чувствует чужую слюну, в обилии стекающую вниз по мошонке. Боль как-то незаметно отходит, ровно как и вчера. Немного непонятно, конечно, зачем каждый раз в прямом смысле зализывать ему раны, если регенерация в любом случае затянет всё если не через час, то через три — точно, но такая забота очень приятна. Язык выскальзывает, лизнув судорожно сжимающееся колечко мышц напоследок, что вынуждает Эшли капризно захныкать, сильнее приподняв бедра. Член у него, правда, не встал — в таком состоянии ни у кого стоять не будет — но, блин, приятно же. Волк укладывает тяжёлую морду на его попку и блаженно жмурит глаза. Кайфует, зараза. «Попка-то чуток подросла», — довольно-довольно, едва ли не мурча вклинивается родной голос. — Костлявая, — морщится рыжик, вообще, к слову, не прекращающий париться о своей плоской подростковой фигуре, и тут же переводит тему: — Вкусно? «Ты вкусный» — А я говорил, что горчит, любитель жидкостей, блин. И оставь уже мою бедную попу в покое. Ворочается, пытаясь скинуть наглую морду, чтобы перевернуться на спину. Морти нехотя поднимается. — Иди ко мне, — вытягивает руки и тут же жмурится, когда громадная тушка с радостью влетает в его объятия, лизнув лицо. — Большой мальчик, медвежоночек мой, — тискает своего альфу, зарываясь пальцами в густую шерсть, обнимает, целуя в мокрый нос, — такой заботливый у меня, нежный, любимый мой. Морти с удовольствием подставляется под ласку, жмурится довольно, трется о него словно щеночек. — Морти, — утыкается носом в мягкий мех на доверительно выставленном горле, жмется сам, а голос становится тише, проникновенней, — знаешь, я молюсь Лесу только о том, чтобы ты никогда не исчез из моей жизни. Альфа укладывает морду ему на макушку и вздыхает. — И это, знаешь, не из-за того, что так решила судьба, то есть… Не знаю, может, мы и не встретились бы, не будь парой, но, если бы всё-таки встретились… «Да, бельчонок. Я тоже это чувствую» **** — Он… Когда знакомил его со стаей, прятался у меня за спиной и очень нервничал. Вообще ни слова не проронил, зыркал на всех мнительно и дрожал даже… Первые пару дней из дома и шагу не сделал, все замки запирал и ждал, когда я вернусь, а потом… Мне он рассказывает, что сидит дома, но я же чувствую, что нет. Бродит где-то, осматривается. Ну, я слежу за его перемещениями, конечно, по запаху, ничего ему не говорю, но… Это нормально? Он так осваивается? Байрон на том конце вздыхает. — Ненормально? — нервно спрашивает Морти, уж очень волнующийся за пару: менять стаю дело о-очень нелёгкое. — Да нет, в целом… Эшли, знаешь, всегда был очень домашним ребёнком. К чужим никогда не шёл, боялся их, за мою спину тоже всегда прятался. На ручках любил сидеть, истерики закатывал, когда его оставляли одного. Ему нелегко заводить новые знакомства, но, поверь, как только он обживется, твоя стая станет его. То есть, я серьёзно, он будет первым узнавать все новости, к нему все будут прислушиваться, все будут знать его лично и очень хорошо относиться, потому что Эшли не может быть один. Если, говоришь, на улицу вылазит, то еще чуть-чуть и там очень быстро вольется в коллектив. Эшли та ещё трещотка: все сплетни всегда собирает. И поосторожней с альфами, потому что он может начать с ними драться. Это произойдёт не сразу, но, как только он проследит за каждым и узнает, кто на что способен, жди драки обязательно. Омег, я надеюсь, трогать он не будет, хотя там хрен знает. Ты, вроде как, уже полностью принадлежишь ему, поэтому париться ему не о чем, но он альфа-самка, Морти. Он не успокоится, пока полностью не отвоюет себе территорию. Он не успокоится, пока не будет знать, что все под ним, чтобы он был в безопасности, чтобы его щенки были в безопасности. Втолковать ты ему ни черта не сможешь: у него инстинкт такой. Тебе повезло, что ты вожак, то есть все априори слабее тебя, поэтому Эшли сильно волноваться не будет, но… Следи за ним и лучше не влезай в его драки с омегами, если ничего серьёзного не происходит. Парься только об альфах. Стая у тебя нормальная, но молодняк везде буйный — они могут не простить его победы. Сами против него не пойдут: тебя побоятся, но отомстят по-любому. Мои, например, однажды незаметно обрызгали его каким-то афродизиаком для медведей, и Эшли привёл в стаю тридцать два разбуженных из спячки медведя. Благо, что драпает хорошо, поэтому и не произошло ничего страшного, кроме того, что пришлось этих медведей угоманивать мне. — Угу, — задумчиво мычит альфа, — то есть следить надо за каждым его шагом? — Абсолютно. Благо, что он ничего и никого домой не тащит, хотя это тоже может быть проблемой, то есть пропадать он будет хрен знает где. — А успокоить его как-нибудь есть возможность? Я не говорю прям полностью, пусть бесится, но просто чтобы он знал, что в безопасности, что я рядом. — Это больше со временем придёт. Он должен увидеть, что ты действительно вожак. Можешь занять его чем нибудь, иначе он очень быстро найдёт себе альтернативные развлечения и снова придётся искать его по всем болотам, — Рон грустновато улыбается, ибо всё ещё сложно поверить, что его младшенький действительно вырос и улетел вить собственное гнездышко. — Если хочешь, можешь брать его на встречи с чужаками. Эшли очень чуткий. Он не будет спокойно сидеть, спустя полчаса начнёт самолётики делать, потом ныть, потом приставать к тебе, а потом тихонечко скажет, кто кого наебать пытается. На моем веку он ещё не ошибался. У него вот это детское чутье, которое говорит, кто хороший, кто плохой. — Значит, только ждать? — Жди. И ты, главное, не оставляй его одного надолго хотя бы первое время. Эшли… нужно общение. Будь с ним рядом, показывай стаю, показывай лес, рассказывай про соратников. Дома тоже с ним будь, он ведь не привычный совсем. Езжайте с ним в город, пусть закупится всякими безделушками, чтобы дом одомашнить. Я сомневаюсь, что у тебя хотя бы половник есть, поэтому… это тоже очень и очень важно для омеги. В идеале всё должно быть так, чтобы, куда он ни посмотрел, на всё мог сказать «моё», понимаешь? Не бросай его справляться с этим стрессом в одиночку. Морти тяжко вздыхает. — Я примерно представляю, какой пиздец сейчас у тебя происходит: столько времени стая бесхозная была… Но придумай что-нибудь, пожалуйста. — Я постараюсь. Эшли не знал, что это именно тот омега. Эшли не знал, ясно? Да и откуда мог знать? Это была случайность. Он незаметно бродил по стае, предпочтение отдавая омежьему обществу. Ну, Эшли нравилось общение с собственным полом, поэтому понять менталитет нынешних омег хотелось первым делом. — Да ладно тебе. Вон он, пару нашёл, всё, как я понимаю, хорошо у них. Забыли ведь, нет? — Я тебя умоляю, — усмехается самодовольно, делая крупную затяжку. Эшли мысленно кривится, потому что чувствует: омега беременный. Ладно ещё омега, ну, тупенький, может, а вот его альфа как позволяет травить ребёнка… — Ты реально думаешь, что это его пара? Он бросил стаю больше чем на месяц, уехал к своему Чарльзу сразу после того, как я кинул его. — И что? — Что «что»? Не нашёл бы он никакую пару. А этим рыжим чертёнком Чарльз давно торгует, там альфы с ума по его шкурке сходят, хотя фигурка, скажем так, оставляет желать лучшего. Мелкий ещё такой, а уже такая жизнь… Купил он его, притащил сюда, а рыжий и рад: наверняка не совсем сладко живётся, когда постоянно приходится подставляться за бабки. Ты не видишь, что ли? Морти, видать, всё ждёт, что я заревную, идиот. Там и ревновать не к чему. — Эй, Лу… — Ну, ничего-ничего, пусть подождёт немного. Я думаю, Чарльзов отпрыск быстренько сдуется, и Морти опять придёт ко мне. Нахер он, потому что, никому такой не нужен. Так и подохнет в одиночестве. У Эшли белая пелена ярости перед глазами. Просто раз — и всё. И хрупкую тушку придавливает весом разъяренный волк, сжимая мощными челюстями прокусанный хребет. Дружок не испуган. Дружок в ахуе округляет глаза, цепляясь за стену, и вот-вот готовится завыть, моля о помощи. Эшли угрожающе рычит, встопорщив ирокез на холке, и скалит клыки, с которых капает ещё тёплая кровь. «Ну, попробуй» Предупреждает. А дружочек явно не такой тупой, дружочек сглатывает и покорно опускает голову. Эшли обходит его, обнюхивая со всех сторон на голых инстинктах, чтобы запомнить запах, и, закончив, меняет личину прямо перед омежим лицом. Вряд ли его кто-то шибко разглядел при первой и единственной встрече. Вряд ли, потому что шок на лице омеги трудно передать словами. Многие ошибочно думают, что и как человек Эшли очень крупный, а тут как бы облом. Эшли задорно скалится, укладывая ладонь с выпущенными когтями на смиренно выставленное горло, но не сжимает. — Как зовут? — К-Керри. — Хорошо, Керри, хорошо. Где его альфа? — В своей стае. Он не из наших. — Н-да? Значит, заберёт его скоро? — П-по идее… — Ага… Далеко та стая? — На юге. — О как мне везёт… — Эшли улыбается, наконец отпуская парня. — Через четыре часа ты забеспокоишься о друге и случайно найдёшь его в том ущелье, на востоке, где коноплишка растёт. Можешь повыть ради приличия, на помощь позвать, чтобы ваши бравые альфы его спасли… Да, так и сделай. А, когда пойдут вопросы, признаешься, что дружочек твой давно сушит травку и травит ребёнка. Мол, пошёл собрать и свалился по неосторожности. Всё ведь так и было, да, Керри? — Конечно. Точь-в-точь. И Вас я не видел. — Не «выкай». И, когда твой дружочек рьяно начнёт доказывать, что я на него напал… Сделай мордашку постыдливей. Все ведь наверняка знают эту ситуацию. А я всего лишь маленький омега, носу из дома не сунувший с самого приезда со страху. Паренек кивает несколько раз как болванчик, и Эшли думается, что одного друга он себе уже нашёл. Больно славный омега, чтобы можно было шугнуть и забыть. — Вот и договорились, — снова лыбится, беззлобно так, — ещё свидимся, если не против. — Буду ждать, — шепчут ему, уже когда он с тушей в зубах движется к тому самому ущелью. Эшли лы-ы-ыбится. — Малыш? — негромко спрашивает альфа, едва переступив порог по-странному тихого дома. — Морти, — с придыханием шепчет омега откуда-то со второго этажа, откуда-то со спальни. — Мо-о-орти… Морти быстро догадывается, чем занят его благоверный, быстрее, наверное, только оказывается прям там. Эшли возбужден, сильно возбужден. Прогибается, уткнувшись лицом в подушку, стонет в неё же, проталкивая в себя добрые четыре пальца, и задирает попку всё выше, всё ниже опускаясь грудью на постель. Даже не останавливается, когда он заходит. Бросает на него этот блядский взгляд из-под ресниц и, видно, лишь более возбужденный за счёт наблюдателя в его лице, принимается трахать себя пальцами усерднее. — Морти, любимый, — стонет, пережимая член у основания, чтобы не обкончаться тут же. Пальцы выскальзывают с пошлым хлюпаньем. Морти приклеивается взглядом к пряному ручейку, плавно стекающему с припухшей дырки по внутренней стороне бедра. Теперь и сам Морти сжимает свой член через ткань джинс. Все ещё боится, что может хорошенько засадить своему бельчонку, хотя ноги несут именно к нему. В какой-то момент он просто обнаруживает себя вылизывающим покрасневшее по краям отверстие и менять, честно говоря, ничего не хочет. — Больше, — требует, хотя голосок-то плаксивый, — хочу больше. «Больше» тут можно воспринимать во всех значениях, но Эшли говорит о своей жадной заднице, сжимая и разжимая мышцы, чтобы прочувствовать в себе хоть что-то. Морти отстраняется с шальными глазами и, особо не церемонясь, пропихивает два пальца в приоткрытый рот. Омега стонет так сладко, что его член ощутимо дергается. Эшли кончить готов, чтобы хоть одну его дырку заполнили, и сосёт его пальцы так же, как ублажает член. Пальцы приходится буквально выдирать, ободрав костяшки о зубы, потому что волчонок явно не планирует ничего отдавать. А потом его сладкий волчонок забывает обо всем, стоит лишь сходу засадить ему пару в хлюпающее отверстие. Почти сразу там же осторожненько оказывается третий, а Эшли ни капли не напряжен, Эшли бесстыже использует его в качестве живого дилдака. Сперма, к слову, и ему по мозгам бьёт, а сердце, кажется, стучит о ширинку, потому что ему вдруг отчего-то думается, что засунуть ладонь в миниатюрненькую попку своего волчонка — наиохуительнейшая идея. Позволяют же типа — почему нет? Склоняется над омегой, расцеловывает выпирающие лопатки с любимыми веснушками, холку с обожаемой меткой облизывает, чуть прикусывает, как делает это всегда, чтобы заставить свою белочку возбужденно задрожать. Белочка принимает его пальцы до самых костяшек и всё ещё пережимает собственный член. Жадный-жадный малыш, желающий заполучить как можно больше удовольствия. Морти тихонечко добавляет мизинец, просовывая на одну фалангу. Дальше как бы не особо идёт. Эшли дышит тяжело, каплю настороженно ждёт дальнейших действий, пока его губы успокаивающе выцеловывают линию челюсти и ниже по шее. Чуть двигает пальцами, напирая вглубь, и не без труда проталкивает на ещё одну фалангу. Эшли вскидывает подбородок, оборачивается, взглядом ища его глаза, и, стоит лишь наткнуться, шумно выдыхает, укладываясь грудью обратно. — Больно? — игриво пошевелив подушечками пальцев внутри, вскидывает бровь альфа. — Н-нет, просто… как будто на банку сел. — Эшли, — цокает осуждающе, качая головой, — что за видео ты смотришь в интернете? — Хочешь сказать, ты не?.. Ох ты ж, боже ты мой… — шипит, принимая пальцы до конца, и тут же ойкает, когда альфа мягким напором пытается вжаться внутрь него ещё и костяшками. — Нет-нет-нет, Морти, пожалуйста. Я… хватит. Я больше не смогу. — Уверен? — урчит, светя мигалками заместо глаз, и «ненавязчиво» продавливает разбухшую простату к чертям. — Сла-а-аденький, если бы ты только знал, как я хочу тебе вставить. Хочу трахать тебя, господи, не представляешь как. Мне кажется, я себе уже мозоли на члене натер постоянной дрочкой. — Ну так трахни, — скулит куда-то в подушку, но его быстренько вздергивают наверх, чтобы глаза в глаза. — Давай. Морти даёт. Особо не думает, когда протискивает пунцовую головку в скользкую дырку, тесно обхватившую его в своих «объятиях». Просто, бля, кончить готов сразу. Стонет сквозь зубы, засаживая до конца, и Эшли тут же вскрикивает, отпуская собственный член. Дрожит под ним, кончая, а альфа ждать не собирается. Буквально выдаивает чужие нежные яички, глубоко и мощно засаживая полностью, отчего с опадающего членика литься не перестает. Омега тихонько подвывает на каждом толчке. Простата у рыжика, как и всегда, когда он возбужден, разбухла настолько, что не задевать её возможности нет. Эшли в какой-то момент просто не выдерживает его напора, падает, оказываясь полностью придавленным к простыне. Морти наваливается сверху, вновь проскальзывая в тесную дырочку, и уже конкретно вбивает бедра мальчишки в постель, не в силах оторваться от беззащитной холки. — Морти… — Да, мой хороший? — хрипит, вылизывая единственный, любимейший шрам на нежной коже. — Мне… хорошо. Мне очень… очень. Вскрикивает, когда ему в порыве чувств думается обновить метку. А это… больно. Сама метка — процедура не столь болезненная. Кожа после её появления становится на холке чересчур чувствительной, поэтому все последующие укусы с удовольствием имеют мало общего, но его так тянет. Так тянет кусать и метить своего омегу и не особо успокаивает, что метка на всю оставшуюся. Вопит, бьётся под ним, но он, хорошенько засадив напоследок, уже кончает, с гортанным стоном вжимаясь бёдрами в любимую костлявенькую попку. Эшли воет, скребется, ерзает попой и непроизвольно сжимает и разжимает мышцы внутри, вновь кончая от его семени внутри, пока он ласково зализывает метку. Там и узел появляется, отчего у волчонка натурально перехватывает дыхание. — М-Морти… — Не нервничай, не напрягайся, — шепчет заполошно, просовывая ладони под худощавое тельце, чтобы лапать и жамкать всего его, любимого. Останавливается, правда, на тверденьких горошинках, сразу с силой выкручивая обе. Вжимается бёдрами все глубже и глубже, хотя и некуда больше, а Эшли уже давно не с ним. Эшли мелко дрожит и беззвучно рыдает в подушку от слишком ярких ощущений. А ему в кайф. Будто сорвали один из предохранителей, дав возможность без угрызений совести доводить своего омегу до такого состояния. Благо, что все остальные предохранители пока на месте и боли намеренно ему причинять пока не хочется. Пока. Всё это пока. Когда-нибудь по-любому дойдёт до того, что он разъебёт эту узкую дырку до такого состояния, что та даже закрыться не сможет. Когда-нибудь по-любому хер забьёт на всё, кроме собственных темных желаний. Выдыхает, пробираемый мелкими оргазмами, ровно как и Эшли, на бок валится, утягивая не шибко вменяемого волчонка в объятия и утыкается носом в огненную макушку. Ему немного непонятно, какого черта Эшли был так возбужден. Ну, не то чтобы он против дрочки, но как бы чуток грызёт мысль, что, получается, своего омегу он не удовлетворяет. После течки либидо заметно, кстати, поутихло, что несказанно обрадовало обоих. То есть оказалось вполне реально кончать, когда хочется, а не когда у тебя в очередной раз встал на облака. И полноценным сексом они тоже больше не занимались, хотя Эшли и рвался каждый раз. Но всё остальное-то было, еще как было. А Эшли, вроде как, каким бы нимфоманом ни выглядел, вообще-то аппетиты имел вполне умеренные. Тем страннее все происходящее сейчас. — Бельчонок, — шепчет нежно, скользя ладонью от тонкой шейки до низа живота, где обнаруживает довольно пикантную выпуклость. Давит на неё, прекрасно ощущая это своим членом, и это почему-то очень возбуждает. Эшли что-то возмущённо мычит и перекидывает ногу назад, через него, чтобы надавить коленом на его ногу, вынуждая согнуть в колене и вывести вперёд, а потом, видно, удовлетворившись положением, трется о неё нежными яичками насколько позволяет узел. Морти дергает омегу за подбородок, поворачивая лицом к себе, и неторопливо, но настойчиво целует, глубоко пропихивая язык. Сам давит коленом на влажную промежность, но руками специально не касается. Белочка слабо дергается, мычит в поцелуй и жмурит блестящие глазки, пока на его ногу капает тёплая сперма. — М-Морти… — Ш-ш-ш, маленький, всё хорошо. Больше трогать не буду. Он вдруг дергается, когда слышит вой. Громкий такой, пронзительный, омежий. Кто-то явно зовёт на помощь. Дергается, видать, очень неосторожно, потому что рыжик тут же возмущённо вопит и лезет проверять, ничего ли там не порвалось уже начинающим медленно спадать узлом. — Гандон, — шипит зло, отворачивается от него обиженно, но свалить по понятным причинам не может. Морти это даже чуть-чуть забавляет. Самую малость. — Прости, — прячет улыбку всё там же, в рыженькой макушке, — просто испугался. — Испугался он, блин. Ты всем омегам на помощь спешишь, да? — И всем альфам тоже. Я вожак, Эшли, — это моя обязанность. — Вот и проваливай к своим омегам. Барахтается для вида, будто слезть с узла пытается, но он же чувствует, что нихера. — Если б было что-то серьёзное, меня бы уже позвали, поэтому… блядь… В дверь натурально долбят. Он, вроде, понимает, что архиважного ничего не случилось, иначе заявились бы к нему без всяких там стуков, но, черт возьми… Он находит своего бету, который и ломится к нему, и очень доступно объясняет, почему он не может выйти и почему им всем стоит навернуть кружков так дцать вокруг стаи, ну, для профилактики. Бета всё так же ментально сообщает, что дело касается непосредственно его пары, а Морти отвечать на это ничего не хочет. Пазл в голове складывается мгновенно. Просто раз — и всё. Ой не зря ведь ему показалось странным перевозбужденное состояние его омеги, ой не зря… Уже, вероятно, успел с кем-то поцапаться, зараза. Он выходит к стае, растрепанный и раздраженный, минут через двадцать, когда то позволяет узел. Перед этим убедительно просит всё ещё надутого Эшли сидеть дома, а тот даже к нему не поворачивается. Хотя он бы, наверное, тоже обиделся, если б сразу после секса Эшли свалил решать проблемы какого-то альфы… Гвалт голосов затихает сразу и сразу же расступается толпа, являя двух омег, один из которых заляпан кровью, своей, и слишком хорошо ему знаком. — Мортис! — взвизгивает, кидаясь к нему, но благоразумно останавливается на расстоянии пары метров. — Эта!.. Эта шавка!.. Он хотел меня убить! Это не омега, это монстр! Огромный, рыжий и!.. Омега испуганно затыкается, стоит ему дёрнуться вперёд, благо, что Алекс, бета, под боком крепко удерживает от необдуманных действий. А Морти очень быстро становится плевать, кто перед ним, если этот смертник смеет открывать свой рот на его белочку. — Рассказывай, — строго потарапливает бета, который, как и вся стая, не особо в курсе, какая она, пара вожака. — Мы с Керри просто… просто разговаривали, а потом он выскочил из ниоткуда и вгрызся мне в шею! — И как же ты оказался в ущелье? — мнительно хмыкает Алекс. — Я не знаю! Это он! Он меня туда скинул и запугал Керри! Морти переводит взгляд на того самого Керри, ожидая его версии. — Я… Лу пропал, и я заволновался, он же беременный и… Лу любитель покурить и часто бывает там, возле ущелья, поэтому… Я нашёл его там и позвал на помощь. Это всё. Мы с Лу правда болтали днем, но… Вашего омегу я в глаза не видел. — Ты врёшь! — вновь вскидывается пострадавший. — Чем он тебе угрожал?! Что убьёт?! Этого монстра нельзя выпускать на улицу! А что если он начнёт не только на омег, но и на детей нападать?! Луис всё заливается соловьем под тяжёлым взглядом Бьёрна и, кажется, совсем этого не замечает. — М-Морти… — Дверь за спиной вожака тихонечко щёлкает, являя такого же растрепанного, занеженного омежечку, завернутого в объёмное одеяло. — Всё… Всё нормально? Щеки у омеги горят, а глаза испуганные и смущенные. Вся стая очень быстро понимает, чем занимался вожак до того, как его вызвали. Вся стая очень быстро теряет всякое доверие к Луису, потому что монстр… Назвать щупленького ребёнка, робко выглядывающего из-за плеча своего альфы, монстром кажется чем-то смешным. Вожак ревниво шугает свою прелесть, но прелесть крепко вцепилась в него и уходить никуда не планирует. Бета неловко прокашливается и очень кстати интересуется: — То есть ты утверждаешь, что этот ребёнок запугал двух взрослых омег? И вы ничего не смогли сделать? Именно он, получается, перегрыз тебе глотку? Луис видит, что он в проигрыше. Прекрасно видит всю картину и даже сам на секунду сомневается, что именно этот омега напал на него. Но Эшли рыжий. А других рыжих волков отродясь не было. — Это был он. Я действительно курю, но в ущелье сам бы не свалился! — Лу, пожалуйста, — тихонько просит Керри, стыдливо утягивая его назад, — хватит, и не такое ведь по накурке вытворял. — Не трогай меня, предатель! Ты с ним заодно! — Лу… Бета тяжко вздыхает. — Думаю, вопрос закрыт. Иди проспись, Луис, завтра извинишься. — Я не буду перед ним извиняться! — взвизгивает, но его уже настойчиво утаскивают куда подальше. — Прошу прощения, — шепчет Алекс, склонив голову. — Я сообщу его альфе, чтоб побыстрее забрал его. Алекс ловит на себе заинтересованный взгляд малыша-омеги и, вдруг умилившись, ласково улыбается. — И ты прости, что напугали. Ты ведь Эшли, да? — Да, — кивает, смущённо улыбнувшись в ответ, и потуже заматывается в одеяло. — А Вы? — Александр, можно просто Алекс. Бета было тянет ладонь, но, нутром чуя гнетущую атмосферу, поднимает взгляд на вожака. — Не будь таким ревнивцем, Морти, я ведь просто знакомлюсь с ним. — Да, Морти, не будь таким ревнивцем. Ну, чё ты, в самом деле? Я даже в трусиках, — улыбается прелестно-смущенно, кокетливо накручивая огненную прядку на палец. — Спасибо Вам, Алекс. Ещё свидимся. Подмигивает, добивая пришалевшего бету, и быстренько юркает обратно в дом. Шагу ступить не успевает — Морти звучно хлопает входной дверью, и наступает неприятная тишина. — Эшли, — Морти злится и злится сильно, — ты больше не в своей стае и больше не ребёнок. Блядскую одежду в руки возьми и надень! Это так сложно?! — Да ты б меня сгнобил, если б я голым сунулся, — шипит, отбрасывая скомканное одеяло, под которым, к слову, как раз таки абсолютно одетый. — Ещё претензии? Я жду, Морти. Может, расскажешь, какой я хуёвый, что тронул твоего любовничка?! — Эшли! — Что?! Минус зачётная дырка?! Ты поэтому так злишься?! — взрывается, с дури пиная диван. — О-о-о! Вам наверняка было хорошо вместе, не то что с ребёнком, которого ты трахнуть боишься! Да, любимый?! Это меня можно заклеймить, и хер я кому нужен меченый! А ты у нас свободный альфа, нарасхват просто! Всё именно так, да?! Морти сжимает зубы, бесцеремонно хватая рыжего за холку, чтобы развернуть к себе лицом. — Да плевать мне на него! — орёт ни капли не тише своего омеги. — Он никогда охуительным не был! Ты тронул члена моей стаи, которую я обязан защищать! Я после этого кто?! — Гандон, — усмехается, едва ли не выплевывая слова, и тут же вырывается, отходя на пару шагов. — Ты гандон, Мортис, ясно?! Ты просто… просто не слышал, что он говорил! Я бы его убил, если б он не был беременным! — Вот именно, черт возьми! Вот именно! Нельзя, блядь, убивать омег! За это под суд старейшин вызывают сразу! Потому что на десять альф приходится шесть омег, ты в курсе?! Ты хочешь всю жизнь скрываться от волчьей братии?! А как же дети?! Как брат твой, нет?! Нет таких мыслей?! Эшли затыкается. Сглатывает все заготовленные речи и упрямо сжимает губы в тонкую полоску, сжигаемый изнутри чистейшей обидой. — Я люблю тебя! Я тебя люблю, Эшли! Мне абсолютно поебать на всё и всех, кроме тебя, понимаешь?! Хочешь — пойдём грохнем его вдвоём! Пойдём, Эшли! Я не шучу! Захочешь — я всё сделаю! Мне никого не жалко! Но хоть иногда думай головой! На меня тебе похуй — подумай о себе! — Мне не похуй, — сквозь зубы давит омега, вскидывая подбородок, и Морти вдруг замечает в уголках карих глаз застывшие слезы, — мне не похуй на тебя. — Тогда… пожалуйста. Пожалуйста, береги себя. Эшли что-то угукает, вновь опуская взгляд, и ни черта не подпускает его ближе, когда альфе вдруг думается, что конфликт решён и можно наконец утянуть своего актёришку в объятия. Нихера. Эшли нихера не планирует мириться. — А что с изменами? — спрашивает типа буднично, склоняя голову к плечу. — Малыш… — Ты их даже не отрицаешь! — Да какие, нахуй, измены?! Ты просто, блядь, с чего это взял?! — С чего? Да ты каждый день приносишь с собой сотни чужих запахов! Я даже не представляю, где ты шляешься всё это время! — Естественно, гений! Я в городе чуть ли не ежедневно бываю! — Вот поэтому мы и не трахаемся! — Мы не трахаемся, потому что я рву твою узкую задницу на британский флаг! — Что-то сегодня не порвал! — И слава богу! Я себя насильником чувствовал! — Так ты поэтому их ебёшь?! Потому что с ними всё просто?! — Я никого не ебу! Только твою беличью дырку, ясно?! Поэтому я и срываюсь постоянно, поэтому я и злюсь! Ты!.. Ты как что-то недосягаемое! Я умираю каждый раз, когда касаюсь тебя! Я взрослый альфа, Эшли! Мне хочется секса! Но ебать я хочу только тебя! Что мне нужно сделать, чтобы ты это понял, а?! Эшли смолкает и вдруг отчего-то рдеет, кокетливо опуская взгляд. Морти даже понять, какого черта происходит, не может, пока его рыжик не открывает рот. — Ну, — в нерешительности кусает губы, мимолетно стреляя в него глазками, — ты же говорил, что после течки можно будет… — Что? — хмурится, конкретно теряя нить разговора от резкого перехода. — Ну, под хвост… теперь же можно, да? — А глаза такой надеждой светятся… — Бельчонок… Ты из-за этого мне мозги выебал? — Я хотел, — капризно тянет омега, — а ты не предлагал. А я очень хотел! — Я тебя понял, малыш. Я тебя понял. Иди ко мне. Улыбается, раскрывая объятия, в которых очень быстро оказывается довольный мальчишка, гладит его по спине, поднимаясь всё выше, по холке, трогая любимый шрамик, а потом запускает пятерню в не менее любимые рыжие прядки, с силой сжимая их в кулаке. Эшли дергается, вопит что-то недовольно, пока он продолжает всё так же нейтрально лыбиться. — В следующий раз, если чего-то хочешь, говори прямо. — Эшли обиженно надувает губы и нарочито отводит взгляд, потому что отвернуться не может. — Ты понял меня? — Да… — Хороший мальчик, — хватка слабеет, а ладонь теперь ласково массирует кожу головы. — Хочешь, значит, чтобы я трахнул твою пушистую попку? — Хочу… Эта же ладонь звонко ложится на упругую ягодицу, обтянутую джинсами. — Ну так давай. Раздеться только не забудь.