—
Субботним утром они, наконец, прибыли в Германию, и Эндрю был (как это в ходу у детишек) ‘зашибенски’ блядски недоволен. Он был уставшим, голодным, раздраженным, а бодрый настрой и сравнимая разве что со светом звезды улыбка Ники никак не помогали унять эти чувства. — Эндрю! Ты подрос! — рассмеялся Ники и положил обе руки на руки Эндрю, чтобы ненадолго сжать их. Он принимал это как должное — что это самое близкое к объятию, что Эндрю позволит. При этом он зачерпнул Рене в надлежащие объятия, в то время как Миньярд отвесил Эрику кивок. Он стоял за плечом Ники, со снисходительной улыбкой наблюдая выходки своего мужа. Эрик был пиздец высоким, светловолосым и счастливым. Эндрю мысленно застонал от излишней театральности всего этого приветствия. Ему нужно было поспать. — Хорошо! Давайте заберем ваши вещи! — сказал Ники, хлопнув в ладоши. — Тогда мы вернемся домой, и вы, ребята, сможете поспать. Знаю, вы, должно быть, измотаны. — Он указал взглядом на Эндрю, и все, что тот смог ответить ему, прозвучало как согласное ворчание. После того, как Эндрю и Рене забрали свои вещи, и как только они вышли наружу, Ники без всяких вопросов вручил Эндрю ключи от машины. Блондин, несмотря на усталость, с благодарностью взял их. Хотя Ники был одним из немногих людей, которым он (на удивление) доверял в отношении вождения, он не думал, что с его остаточными тревогами от полета он будет в состоянии справиться с этим. Эндрю нужно было что-то твердое и знакомое под руками. Руль машины и поездка по твердому грунту могли бы подойти. Ники, Рене и Эрик вели вежливые разговоры всю дорогу до дома. Возможно, если бы это было несколько лет назад, Ники попытался бы вовлечь Эндрю в любой разговор на горизонте, или дал бы ему ненужные указания, хорошо зная, что Миньярд помнит дорогу. Сейчас же он оставил его в покое, словно пытался отвлечь внимание от Эндрю, чтобы дать тому немного времени и пространства. Подъезд к дому был небольшим, и помещался туда лишь один автомобиль, въезд вёл к прекрасному старому городскому особняку. Подъездной путь был окрашен в нежно-голубой цвет, который резко контрастировал с другими домами пастельных тонов. Неподалеку от входной двери находился небольшой сад, и все цветы в нем были в самом расцвете сил под сияющим немецким солнцем. Ники в течение месяцев рассказывал во множестве звонков по скайпу о садоводстве, чаще всего выходя — в это время у Эндрю было утро — провести время в своих маленьких садах, или, возвращаясь — тогда у Эндрю уже был ранний вечер — с еще более темным оттенком бронзовой кожи. Он видел, что труды Ники окупились. Даже будучи изнуренным бессонницей, издерганным, нуждающимся в сигаретах — он это видел. Где-то в глубинах его выпотрошенной груди он ощутил прилив счастья за своего двоюродного брата. Всё в нем говорило о любви к его делу. Эндрю припарковал машину, взял ключи и вошел в дом. К черту вещи, у него не было сил вытаскивать их и заносить, или даже банально переодеться, когда он шел по дому в маленькую гостевую спальню. Он закрылся изнутри, упал на кровать и уснул, избавившись от всех волнений.—
К тому моменту, когда Рене пришла позвать его на ужин, постучав в дверь, Эндрю уже не спал. Он проспал почти весь день, и лишь непрошеные кошмары мешали ему. Он не знал, сколько он лежал так, — может, минуты, час или несколько часов. Маленький дом изобиловал скрипами и теплом, которое могло существовать лишь в доме, полном любви. Стены здесь были тонкими, он слышал, как Ники и Эрик жили с течением дня. Похоже, они были счастливы. Эндрю практически чувствовал, как семейное счастье просачивается сквозь стены, и, возможно, именно поэтому он остался лежать в постели. Он не хотел нарушать их спокойствие, портить им настроение своим малоприятным поведением. Полет, кошмары, дело — всё это сильно его истощало. И хотя он никогда не признался бы в этом вслух, он не хотел перекладывать это на Ники — не сейчас. Они давно не виделись, и он задолжал своему кузену больше, чем просто сердитые взгляды и нападки на скорую руку. Но он не мог прятаться вечно и игнорировать свой желудок. Приняв сидячее положение, он осмотрел маленькое пространство своей комнаты. Солнце медленно заходило за горизонт, окрашивая всё в оранжевые и розовые оттенки. Эндрю медленно встал с постели и направился к двери. Рене уже ушла, но когда он открыл дверь, то обнаружил на ее месте его вещи. Эндрю сменил одежду, плеснул в лицо холодной воды и почистил зубы. Посчитав себя готовым, как никогда, он направился на кухню, где все его ждали. — Эй, выглядишь великолепно! — сказал Ники. — Да, знаю. Куда собираемся? Ники изящно закатил глаза и схватил ключи, которые Эндрю бросил на кухонный стол по пути в ‘его’ комнату за несколько часов до этого. — В «Essenzaile», естественно. У нас зарезервирован столик, так что поторопись! — Он направился к машине и махнул ключами, вопросительно взглянув в сторону Эндрю. Эндрю мог принять предложение, но, несмотря на то, как он проснулся, он чувствовал себя достаточно сосредоточенным, чтобы позволить Ники сесть за руль. Когда они устроились за столиком, и перед Эндрю поставили тарелку блинчиков, его настрой значительно улучшился, и Ники сразу же накинулся на них с вопросами. — Ладно, рассказывайте. Как там подкаст? Есть какие-нибудь… действительно потрясающие зацепки? Думаете, вы найдете их? — Между натиском вопросов и слова нельзя было вставить. Эндрю казалось, что в этом не стоит винить Ники, ведь тот предоставил Эндрю роскошь в виде сна большую часть дня. — Ты с кем-нибудь встречаешься? Честное слово, Эндрю. Ты зря тратишься на одинокую жизнь. Ты должен найти себе парня и остепениться. Да уж, поспешил с выводами. Эндрю мгновение безучастно смотрел на Ники, а затем перевел взгляд на Эрика, который очень старался сдерживать смех. Миньярд вздохнул, отбросил то, что он действительно хотел ответить, и начал отвечать по порядку. — Подкаст идет хорошо. У нас есть несколько неплохих зацепок. Да, думаю, мы найдем их. Нет, я ни с кем не встречаюсь, и ты лучше остальных должен понимать, что у меня никогда не будет отношений. — Он немного скривился, будто само это слово было ему отвратительно. Потому что для Эндрю так и было. Идея о ‘парне’ была ебать какой смехотворной, он даже представить себе не мог. В прошлом у него были ребята, которым он доверял достаточно, чтобы замутить с ними, но этим все и кончалось. На данный момент у него был один парень, на самом деле он импровизировал с тех пор, как Роланд разочаровал его своим заявлением о моногамности. Дион не был таким уж плохим утешительным призом. Когда Эндрю узнал его получше, и определил, что он за человек, то решил получить желаемое, а желаемым в данном случае были встречи с Дионом на задних сидениях Мазерати (он был бережен, ведь эти сидения были бесценны). С тех пор, это не было регулярным, по сути, но этого было достаточно. Эндрю нуждался в чем-то, и Дион был идеальным кем-то, чтобы удовлетворить эту потребность. И пока что всё было нормально, а Дион, казалось, был более чем готов остаться в «отвратительной Южной херовой Каролине» с Элисон. Пока что. Что делало сделку еще лучше. В конечном счете, Дион покинет город, и Эндрю сможет переключиться на следующего, кем бы этот следующий ни оказался. — Зря тратишься, — вновь цыкнул Ники, покачав головой. — Из тебя вышел бы лучший парень… со всем этим задумчивым и протекционистским дерьмом. Не знаю, почему ты лишаешь гей-популяц- — Прекрати, — сказал Эндрю, подняв раскрытую ладонь. — С меня хватит на сегодня разговоров об этом. Смени тему. Ники лишь немного улыбнулся, словно давая понять, что он знает о том, что «порог доверия» Эндрю маячит на горизонте, а затем покачал головой. — Ладно. Просто ты завидный улов, вот и всё. — Он двинулся дальше. — Расскажите мне о подкасте. Рене, каково это постоянно путешествовать с Мистером Солнышко? Рене, которая наблюдала всё это действо с маленькой улыбкой на губах, засмеялась и опустила вилку. — Он на самом деле превосходный компаньон. Супер неприхотливый, и, пока он сыт до полуночи и на него не брызгаешь водой, всё хорошо. — Что насчет солнечного света? — спросил Эрик. — Тоже одно из правил? Эндрю склонил голову в его сторону. — Ники заставил тебя посмотреть «Гремлинов», не так ли? — Так и есть, и ему очень понравилось, — Ники поднял бокал с вином и вновь улыбнулся своей звездной улыбкой. Она быстро сменилась на мягкую улыбку, когда он снова сосредоточил свое внимание на подкасте, пригубив из бокала. — Ты сказал, что думаешь, что найдешь их. Ты уже близок к этому? — Нет, наверное. — Так их… нигде не замечали в последнее время? — Нет. — А… — Казалось, Ники разрывает от оптимизма и замешательства. — Почему тогда ты так в этом уверен? Хороший, резонный вопрос, на который у Эндрю был лишь один ответ. — Просто предчувствие.—
Воскресным утром Эндрю проснулся от запаха кофе. В Штутгарте было восемь утра, что означало, что в Пальметто было два часа ночи. Эндрю всё еще не отошел от перелета, но во время переезда Ники в Германию он рано понял, что ему придется попытаться и заставить свое тело приспособиться к местному времени. Иначе остальная часть поездки станет хреновой, а это означало, что всё и вся рядом с Эндрю, в свою очередь, тоже станет хреновым. Он вышел на кухню, протер глаза под линзами очков и пробежался рукой по взъерошенным ото сна волосам. Ники сидел за кухонным столом, его каштановые волосы до плеч были собраны в неаккуратный хвостик. Растрепанные пряди свисали ему на лицо, пока он листал что-то на экране телефона и медленно глотал кофе. Когда он заметил Эндрю в коридоре, то поднял глаза и улыбнулся. — Доброе утро, солнышко, — он положил телефон и кивнул головой на столешницу. — Кофе весь твой. Эндрю подошел к столу и достал кружку, из которой всегда пил, когда был здесь. Сама она была черной с узором в виде белого черепа и надписью «Вкусная Горячая Чашечка Хуёфе». Он сел за стол напротив своего кузена после того, как залил обильное количество сливок и сахара в свою дымящуюся кружку. Он поморщился, сделав глоток, и даже издал небольшой стон отвращения. Эндрю и любил, и ненавидел немецкий кофе. Напиток был и лучше, и хуже, чем кофе в США, в том смысле, что он был намного крепче, так что насыщение кофеином было фантастическим. Однако так как он был крепче, на вкус он был как дерьмо. Он добавил еще сахара. — Итак, — начал Ники. Одно это слово было гораздо мягче, чем вся его речь накануне вечером. Эндрю не стремился попасть под град смехотворных вопросов. Вместо этого он потягивал кофе и ждал, пока Ники продолжит. — Как ты… на самом деле? Я пытаюсь вытащить информацию из Бетси, но она мне ничего не говорит. Эндрю поставил кружку на стол, прикрыв глаза, пока наслаждался теплом, что растекалось по его горлу. Намного лучше. — Потому что в отличие от тебя она не сплетница. Когда он открыл глаза, Ники одарил его взглядом. Он вздохнул. — Я в порядке. Правда, — добавил он после того, как Ники приподнял бровь. Затем он продолжил, — Это пошло… на пользу. Это дело. Оно помогло мне отвлечься от увольнения, и у меня такое ощущение, будто я по-своему борюсь. Я скучаю по написанию статей. Я пишу подкасты, но это не то же самое, что писать статьи, понимаешь? Я слился с толпой, но совсем иначе. — Эндрю выдал больше, чем кому-либо когда-либо, даже с учетом событий пятилетней давности. Это оставило ощущение уязвленности, и он почувствовал необходимость вновь закрыться, но проигнорировал это, когда услышал успокаивающее жужжание Пчелы. Хмыканье Ники сопровождалось жужжанием в знак благодарности. У Эндрю не только наладилось с ведением беседы, но и с Ники стало разговаривать легче, теперь, когда он стал старше и спокойнее. Раньше Ники был просто сгустком нестабильной энергии. Он был громким и шумным и постоянно счастливым, потому что он чувствовал, что он должен всегда быть счастлив — ради родителей, общества, близнецов. Тогда Эндрю не понимал этого, но после жизни с Би, после того, как у него появился домашний очаг, где Ники был постоянным фактором жизни, пока не переехал, он осознал, сколько Ники первоначально пришлось пожертвовать, чтобы взять на себя двух шестнадцатилетних засранцев. Он отложил в сторону всё, чего желал, чтобы попытаться дать Эндрю и Аарону жизнь, которую они заслужили, и он бы пошёл до конца, если бы Би не вмешалась. Он бы был с ними до восемнадцати, а то и дольше, просто чтобы убедиться, что у них есть семья… Ники не всегда встречали с тем уважением, которого он заслуживал. Но, может, именно поэтому Эндрю сидел здесь, давая ответы с гораздо большим количеством подробностей, чем он дал бы большинству других, позволяя себя расспрашивать, — это было благодарностью Ники за все, что тот сделал. Эндрю гордился им, он был благодарен за него, он был счастлив за него. Больше не было слишком больших улыбок, самокритичных шуток, назойливых вопросов и необходимости нравиться. Нет, этот Ники был сосредоточенным, спокойным, он стал всем, на что Эндрю когда-либо надеялся касательно него. Он стал еще одним человеком, которому Би помогла жить лучшей жизнью. — Думаешь, вернешься к писательству, когда закончишь с этим? Или будешь придерживаться этой платформы? — Ники со всей серьезностью посмотрел на него поверх кружки. Глубокие карие глаза, светлый оттенок смуглой кожи, всё в Ники было тёплым. Даже маленькие линии в уголках его глаз, линии, которые превращались в морщинки, когда он улыбался — их не было раньше, но они заставили Эндрю почувствовать тепло. Они проделали такой путь. — Не знаю. Может быть. Не могу представить, что занимаюсь подкастом для чего-то еще, и это особое дело, я думаю. Если я снова займусь этим, это должно быть для чего-то большего. Ники кивнул и опустил чашку. — Ты должен написать книгу. Эндрю практически рассмеялся. Вместо этого он громко вздохнул и покачал головой. — Нет, не должен. Мне нечего написать. — Мм… — промурлыкал Ники. — Думаю, тебе есть что написать. Тебе есть что сказать, и многое, что ты должен сказать, было бы действительно важно для людей. Для тех, кто рос в приемных семьях, для геев-подростков, для людей, которые боролись с селф-хармом. Эндрю стиснул зубы, и Ники тут же прекратил говорить. Он молчал, пока Эндрю приводил в порядок свои мысли. Конечно, Ники знал. Он не всегда носил черные повязки, как сейчас, и они жили вместе в течение некоторого времени. Тем не менее, повязки были основным элементом в последнее десятилетие. Предложение, поступившее от кого-то, кто понимал. Когда-то они давали Эндрю уверенность, гарантию, даже защиту. Хоть, по сути, они и не заставляли его почувствовать себя сильным, но они помогли ему иначе, так, что он не смог бы даже попытаться объяснить. Ники знал о некоторых проявлениях абьюза, с которыми пришлось столкнуться Эндрю, но не обо всех. Тем не менее, это не было чем-то, что он собирался обсуждать, и, уж точно, не было чем-то, что, как ему казалось, станет полезным подспорьем в книге. — Я не собираюсь писать книгу. Я пережил то, что пережил, и не похоже, что я с этим особенно удачно справился. Смени тему. Так Ники и поступил. — Ну, я горжусь тобой. Подкаст вышел потрясающим, и мне нравится видеть тебя на сайте, сводящим всех с ума. — Ники вновь улыбнулся, вокруг его глаз побежали морщинки, когда он поднял кружку к губам. — И мне нравится посылать тебе анонимные вопросы, только чтобы посмотреть, ответишь ли ты на них. Голова Эндрю взметнулась, и он прекратил вглядываться в глубины своего кофе. Его палец от нечего делать пробегался по краю одной из повязок. — Ты отправлял вопросы? Я ответил? Ники пожал плечами и сделал еще один глоток кофе, безуспешно пытаясь скрыть свою улыбку. — На несколько. Я не скажу, какие из них мои. Но, чувак, ты меня разгромил. Это было шикарно. Я все никак не успокоюсь. — Затем Ники рассмеялся, и Эндрю не смог ничего с собой поделать. И тоже рассмеялся.—
Позже днем Ники был решительно настроен вытащить их всех из дома. Загвоздкой стало то, что сегодня было воскресенье, а по воскресеньям лавки и магазины в Штутгарте не работали. Эндрю как раз готовился отдохнуть перед завтрашней поездкой, когда Ники предложил съездить в Музей Mercedes-Benz. Эндрю, естественно, уже бывал там раньше, и не раз, когда гостил у Ники. Но кто он такой, чтобы лишать кузена возможности пару часов полюбоваться красивыми машинами? Эндрю был просто доброжелателен. Радость, которую он испытал от того, что его Мазерати была лучше всех автомобилей в этом музее, была всего лишь второстепенным бонусом. Когда они вернулись домой, налюбовавшись машинами и нафотографировав их, после остановки в первом же кафе, которое им попалось, Эндрю был выжат. Ему нужно было несколько часов, чтобы отдохнуть, собраться с силами и восстановить самообладание, прежде чем вновь предстать перед семьей. Поэтому он удалился к себе в комнату, чтобы вздремнуть и проснуться как раз вовремя, чтобы потребовать ужин. Эрик сделал картофельные оладьи (правда, он называл их «kartoffelpuffer», что казалось излишним), потому что знал, что Эндрю устроит бунт, если не получит их до конца поездки, и украсил их сахарной пудрой и яблочным соусом. Даже Эндрю должен был признать, что съел их слишком много, но он не нашел в себе сил тревожиться об этом. Иногда (всегда) потакать слабостям было хорошо. После ужина они все сгрудились на диване и креслах, как настоящая семья, чтобы посмотреть фильм. Эндрю уселся в большое мягкое кресло, перекинув ноги через подлокотник, и позволил себе утонуть в нем, чувствуя себя сытым, сонным и в некотором роде довольным. Они смотрели первый фильм Гарри Поттера на немецком с английскими субтитрами для Рене, которые Эндрю явно не читал. События фильма близились к Запретному Лесу, когда он услышал мягкий смех. Эндрю повернул голову и увидел, как Ники и Эрик шепчутся на диване. Ники прильнул к Эрику, а тот в свою очередь обнял его за плечи. Он посмотрел на своего мужа со счастливой улыбкой на губах, прежде чем поцеловать того в лоб. Эндрю переключил внимание на события фильма. Может, во всем была виновата куча картофельных оладий, но Эндрю попытался — лишь на мгновение — представить это. Каково это было бы иметь партнера. Может, Эндрю бы приходил домой после работы, и он бы был там. Эндрю смог бы рассказывать о своем дне кому-нибудь, кроме Кинг, не то, чтобы он был против общения с Кинг. Она знала все его секреты. И может быть, просто может быть, было бы приятно услышать честное мнение от кого-то, кто уважал бы Эндрю. От кого-то, кто заботился бы о нём и его благополучии. Он знал, что у него есть Би, но всё было бы иначе, подумал он, с партнером. Он покачал головой, чтобы отогнать непрошеные мысли. Потому что этого никогда не случится. Отношения подразумевали под собой взаимные уступки, взлеты и падения, и Эндрю не хотел ничего из этого. Он не хотел делиться своим прошлым и не хотел отвечать на вопросы. Ему было бы лучше одному, признал он, собираясь быть честным с собой до конца. Было бы жестоко позволить кому-то подписаться на это, нести этот груз в виде Эндрю Миньярда с обилием его проблем и заморочек. Ни к чему не обязывающие связи были хорошим вариантом. Большую часть времени это было удобно и легко. Всё было в порядке. Он был в порядке. Он чувствовал, как Рене наблюдала за ним из кресла по другую сторону кофейного столика. Он проигнорировал её.—
В понедельник утром Рене и Эндрю устроились в машине Ники и отправились в Страсбург, который находился прямо за границей Франции. Эрик ездил на работу на велосипеде, а Ники взял отгулы на всю неделю, несмотря на то, что Эндрю и Рене большую часть времени будут в разъездах. Казалось, это такая же хорошая отговорка, чтобы взять отпуск, как и любая другая. Женщину, с которой у них была назначена встреча, звали Анаис Арно. Ей было двадцать семь лет, и она утверждала, что пересеклась с Натаниэлем, когда ей было одиннадцать. Несколько недель назад она отправила им электронное письмо с подробным описанием этого возможного столкновения, так что она была первой остановкой в их списке. Они встретились с ней в кафе под названием «Café Bretelles». Рене и Эндрю прибыли раньше Анаис (по его предположениям. Он понятия не имел, как она выглядит, но решил, что она сможет заметить туристов). Эндрю заказал горячий шоколад и пирожное твикс, а Рене — капучино и немного мюсли. Эндрю одарил ее взглядом, который она проигнорировала в пользу возможности аккуратно поесть. Анаис появилась через десять минут. Она сразу же заметила их и направилась к их столику, чтобы сесть напротив них. — Bonjour! — Воскликнула она радостно, сняв пиджак и повесив его на спинку стула. Ее длинные светлые волосы были собраны в хвост, ее большие голубые глаза немного напомнили ему глаза Натаниэля. Но они были не такими яркими. — Parlez vous anglais? — сразу же спросил Эндрю. Они были достаточно близко к немецкой границе, чтобы ему повезло с этим, но эта девушка, очевидно, была француженкой, и немецкий диалект был разным в зависимости от того, откуда ты. Английский позволил бы ему лучше уловить тонкие нюансы, которые могли возникнуть во время разговора. — Oui! Спасибо, что встретились со мной здесь, — сказала она, улыбнувшись им. Сильный акцент смягчал ее речь, но ее было легко понять. — Должна признаться, я очень рада знакомству с вами. Я большая фанатка подкаста, и когда я увидела фотографии Натаниэля, то не поверила своим глазам. Эндрю обычно был аккуратен с этим. Возбуждение из-за подкаста, свет в глазах интервьюируемого при встрече с ним. Он должен был оценить эти вещи должным образом, действовать осторожно, чтобы убедиться, что его не обводят вокруг пальца ради места в подкасте. Обычно он мог понять это по ходу переписки по электронной почте, но не всегда. Это была лишь «первая линия обороны», если угодно. Вторая заключалась в его умении читать человека при встрече. Иногда улыбки могли быть слишком большими, за взглядом скрывалась ложь. Он сталкивался с такими людьми во время своих путешествий — это могли быть даже просто те, кто хотел поговорить. Сара Джонсон была такой. Несмотря на то, что она была надежным источником, ей нечего было им сказать — по крайней мере, ничего такого, чего не знал бы Боб Робертс. Она тратила время на разговоры о Колумбийском университете и дерьмовых профессорах, а не на реальную информацию, которую они могли бы использовать. И хотя Боб Робертс тоже был заинтересован подкастом, даже восторгался им, но он мог подкрепить всё информацией. Анаис не подходила под это описание. У неё был открытый взгляд и яркая улыбка, но в ней чувствовалась какая-то серьезность, которая придавала Эндрю уверенность в ее намерении быть здесь. — Не возражаете, если мы включим запись? — не ходя вокруг да около, спросил он, вытащив свой диктофон из сумки. — Нет, нет. Как вам угодно. Просто дайте мне сначала выпить кофе, и мы сможем начать. Рене и Эндрю наблюдали, как она пробиралась к прилавку, чтобы сделать заказ. Он не выдержал. — Она… такая бодрая, — заметил он, наблюдая, как покачивается ее хвост. — Думаю, она милашка. Она сказала, что фанатка, так что ты должен вести себя так, словно ты дома у Би, хорошо? — сказала она, со всей серьезностью посмотрев на него. Эндрю сдвинул очки на нос и уставился на нее в ответ. — Я вполне способен быть нормальным человеком, когда мне этого хочется. С Рене было так легко шутить. — Ну, тогда скорее начинай этого хотеть. Она возвращается. Анаис села напротив них со своей чашкой, увенчанной пеной в форме сердца, и сделала длинный глоток. — Хорошо. Можем начинать. — Она улыбнулась и со звоном опустила чашку на блюдце. Он нажал на кнопку записи.[Запись Включена]
Он начал с обычного: Место, Дата, Имя, Как оно пишется. Затем он перешел к делу. — Итак, расскажите нам, своими словами, о дне, когда вы видели Натаниэля. Анаис сделала глубокий вдох и сцепила пальцы на столе. — Ну, мне было одиннадцать, и я была с семьей на le Fête de la Musique- — Расскажите, что это, — перебил он. Не колеблясь, она с легкостью начала свое объяснение. — Это крупный музыкальный фестиваль, который проводят здесь, в Страсбурге, каждый июнь. Исполнители поочередно играют свою музыку. Семейный праздник. Множество людей бывает здесь, наслаждаясь времяпровождением. — Хорошо, — кивнул Эндрю. — Так что же произошло, когда вам было одиннадцать? Какой это был год? — Две тысячи третий. Я носилась вместе со своим старшим братом и некоторыми его друзьями. Они играли в догонялки и гонялись друг за другом в толпе взрослых. Я тоже бегала с ними, но была всего лишь младшей сестрой. Никто меня не замечал. — Она пожала своими хрупкими плечами и снова подняла чашку. Она сделала небольшой глоток, прежде чем ее взгляд посуровел. Анаис продолжила, — Я пыталась обойти кого-то и налетела прямо на мальчика. Бззз. — Мальчик. — Эндрю сделал паузу. Там было множество детей, это мог быть кто угодно. — Как выглядел этот мальчик? — Он слегка наклонился вперед, положив руки на стол. Чашка вновь зазвенела о блюдце, когда она опустила ее. Анаис повторила позу и тоже наклонилась вперед. — Он был маленьким. Ему было восемь или, может, девять лет. У него были темно-каштановые волосы и карие глаза. — Она покачала головой и продолжила, — Я знаю, что у него другой цвет волос и глаз. Но я знаю, что это был Натаниэль. И… знаю, что написала по почте, что его звали Стефан, но это был он. Эндрю щелкнул мизинцем. — Откуда вам знать? — спросил он. — Почему вы так уверены, что цвет глаз и волос не был натуральным? — Конечно, он знал, что Натаниэль и Мэри изменяли свой облик, пытаясь скрыться. Это еще больше усложняло задачу с проверкой того, что являлось реальной наводкой, а что нет. Тем не менее, у них на счету уже было несколько проколов, на которых они попались. Анаис пожала плечами, ее глаза на мгновение закрылись, будто она вновь видела того маленького мальчика. — Это все еще было его лицо, — донесся ее голос словно издалека. Когда она вновь заговорила, голос стал увереннее. — У него все еще были веснушки и темная кожа. Губы, которые выглядели так, словно он дулся, даже когда это и было не так. — Она открыла глаза. Эндрю наблюдал, как они снова сосредоточились на нем, когда она пассивно кивнула. — Когда я увидела семейный портрет и фотографию из Флориды на вашем сайте, я поняла, что это был он. Бззз. Эндрю глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. Он тоже знал, что это был он. Он поверил ей. — Расскажите, что вам в нем так запомнилось, что столько лет спустя вы узнали его? На ее губах заиграла небольшая улыбка. — Ну, когда я налетела на него, он схватил меня за руки, будто попытался удержать. Он был очень мил. — Она постучала пальцем по боку своей чашки. — Очень хорошо говорил по-французски, хотя я и могла сказать, что он иностранец. По-французски? — Что он сказал? Она покачала головой и еще раз пожала плечами. — Он просто извинился и попытался уйти. Но я схватила его за руку и заставила остаться. — Она качнула головой, — Мне не было одиноко. Но, как я уже говорила, я была младшей сестрой, и никто действительно не играл со мной. Я играла с ними, как будто в этом был смысл. Во всяком случае, мне нужен был друг, поэтому я попросила его присоединиться к моей команде, чтобы я наконец-то смогла поймать брата и его друзей. Поначалу он не хотел, продолжал оглядываться, словно пытался кого-то найти. Но по итогу он согласился, и мы некоторое время носились вокруг, смеялись и играли. Было очень весело. Я помню, как была действительно счастлива в тот день. — Она мягко улыбнулась и посмотрела вниз на свой кофе. Она сделала ещё один глоток. Он повторил в уме то, что она только что сказала. Я помню, как была действительно счастлива в тот день. Живот Эндрю немного скрутило. Он не мог точно определить эмоции, но ему подумалось, что он был рад. Он был рад, что Натаниэлю выпала даже небольшая возможность поиграть и побыть нормальным ребенком. На фотографии Мэри и Натаниэля в бегах были мать и сын, которые ни с кем не разговаривали и очень долго не переставали двигаться. Семейный портрет был наполнен ужасами, которые он с трудом мог себе представить. Но, если то, что говорила Анаис, было правдой, это означало, что на мгновение, лишь на мгновение… Натаниэлю удалось передохнуть. Пчела жужжала ему в ухо. Все было в порядке. Это было успокаивающее жужжание, что притупило тревогу, угрожавшую осесть в его костях. Он поднял руку и потер татуировку, затем прочистил горло и продолжил. — Что произошло потом? Когда вы закончили играть? — Ну, — начала Анаис, немного выпрямившись. — Мы закончили играть только потому, что появилась Мэри. Ее волосы тоже были другого цвета, какого-то странного каштаново-рыжего оттенка…? Она, — на мгновение Анаис сжала губы, но продолжила. — Она выдернула его вправо, когда он бежал. Я удивилась, что она не вывернула ему руку. — Она вздохнула и посмотрела между Эндрю и Рене. — Затем она оттащила его подальше. Я не слышала, что она говорила, но она была зла. Он оглянулся на меня и грустно улыбнулся. Я так хорошо это помню… — она на мгновение отвернулась к окну, нахмурив брови и погрузившись в свои мысли. Бззз, бззз, бззз. — Это очень помогло, — сказала Рене. Она наклонилась вперед и спросила, — Можете ли вы нам еще что-нибудь рассказать? Может быть, где они остановились, или куда собирались отправиться дальше? Натаниэль вообще с вами разговаривал? Он сказал вам что-нибудь? Анаис вновь посмотрела на них, вынырнув из своих мыслей. — Нет. Мы бегали и играли, не разговаривали. Он был очень быстрым. Помог мне поймать всех друзей брата. Рене мило улыбнулась ей. Эндрю не смог даже попытаться улыбнуться и выключил диктофон.[Запись Выключена]
— Большое спасибо, — сказала Рене, протянув руку. Анаис приняла ее, и они разделили недолгое рукопожатие. — Конечно. Надеюсь, это вам помогло. Мне правда нравится подкаст. И я надеюсь, что вы найдете их. Они, или, по крайней мере, Натаниэль, заслуживают справедливости. Эндрю не знал, что сказать, поэтому промолчал. Вместо этого он коротко кивнул ей и направился к двери. Рене попрощалась за него с Анаис, когда он ощутил, как свежий весенний воздух ударил ему в лицо. Он глубоко вдохнул, пальцы горели от желания закурить сигарету. Почему-то он пытался подавить это чувство. По крайней мере, пока. Он подошел к машине, бросил сумку на заднее сиденье и сел за руль. Его пальцы неугомонно стук, стук, стучали, он уставился на ключи в своей руке, пока его язык игрался с кольцом в губе. Он понял, что Рене села на пассажирское сиденье, только когда закрылась дверь. — По крайней мере, он повеселился, — наконец, сказала Рене, вторя мыслям Эндрю. Он заворчал в знак согласия и сморгнул сухость с глаз. — Теперь мы точно знаем, что они сменили облик. Наверное, они постоянно это делали, на случай если их кто-то преследовал. И у нас есть имя, которое они использовали. Стефан. Рене кивнула. После еще нескольких минут размышлений в тишине, Эндрю, наконец, вставил ключ в замок зажигания.—
Когда они вернулись домой, Ники с нетерпением ожидал их. — Ну что? Нашли что-нибудь? Зацепки? Они и правда были здесь? Какой тогда был год? Я учился за границей, помните, может, я встречал… — Их заметили в Страсбурге, а не в Штутгарте, — напомнил ему Эндрю. — И женщина, с которой мы встретились, видела их. Это всё, что ты узнаешь. Иначе до завтра все уже будет в твиттере. Эндрю был истощен. У него ушло много сил на все эти мучения, и он желал лишь свернуться калачиком в постели, чтобы Кинг была здесь, и проспать много часов. Сначала он поест, а потом примется за эту часть. Ники засунул телефон обратно в карман и волей-неволей покраснел, когда Эндрю посмотрел на него по дороге на кухню. — Я обижен, что ты думаешь, будто я когда-нибудь сделаю это. Я просто… сидел в инстаграме, вот и всё. Мир не вертится вокруг тебя, кузен. У него хотя бы хватило сил сыронизировать. — С каких это пор? А еще остались картофельные оладьи?—
Поездка в Ганновер заняла больше времени, чем в Страсбург. До него было больше пяти часов езды, и хотя Эндрю не был в восторге от вождения, это было пиздец как лучше, чем летать. Они должны были встретиться с двадцатипятилетним мужчиной. Он утверждал, что учился с Натаниэлем в младшей школе в Вунсторфе, пригороде Ганновера. Следует признать, Эндрю был почти в предвкушении из-за этого интервью. Это был человек, который имел опыт общения с (возможным) Натаниэлем, и продолжался этот опыт дольше одной встречи. Согласно электронному письму, это продолжалось несколько недель, и Эндрю не терпелось услышать больше. И именно это предвкушение, это предвосхищение сдерживало его тревожность всю поездку туда. Вместо этого они с Рене всю поездку просматривали информацию, которую получили, уже пребывая в Европе, размышляя о том, как это интервью может оказаться самым важным из того, что у них было на данный момент. Их встреча должна была пройти в Херренхаузенских Садах, монолитном участке эстетизированной зелени; место это уходило своими корнями далеко в прошлое. Эндрю не особо знал что-то о его истории (это, как бы поразительно это ни звучало, больше было по части Кевина), но, оглядев его, он понял, что парень выбрал это место чисто для того, чтобы Эндрю и Рене увидели, какой красивый и чудесный Ганновер. Честно говоря, если бы поблизости не было еды, Эндрю вообще бы отказался. Но, войдя в парк, он должен был признать, что это было… ну. Это было прекрасно. Эндрю почувствовал приятный запах, солнце светило на них странным образом уютно, когда мимо проносился нежный ветерок. Путь до условленного места был недолгим, и Эндрю не нашел в себе сил насладиться видом и позабыть о предвкушении. Как бы там ни было, Карл Вебер стоял под статуей какой-то обнаженной женщины рядом с множеством очень ярких цветов. И тогда Эндрю понял, что, наверное, выглядит здесь нелепо. Вся зелень, весь цвет и свежесть всего этого разрушали абсолютно черную эстетику, которую Эндрю носил[Запись Включена]
Они прошли через те же самые предисловия, что и во время всех остальных интервью. Дата, Имя, Место и прочее. Как только с этим было покончено, Карл с сильным акцентом спросил по-английски: — Это будет в подкасте? Это не было необычным вопросом, поэтому он ответил: — Скорее всего. — Затем он перешел к делу. — Итак, вы утверждаете, что контактировали с Натаниэлем. Расскажите нам об этом. Карл снова кивнул и наклонился к микрофону. Эндрю хотел сказать ему, что это излишне, но он не возражал, если этот парень поваляет дурака. Не то, чтобы он это заслужил. Он казался милым, … но всё же. — Мне было десять лет, и ему, думаю, было столько же. Это был две тысячи четвертый. — Две тысячи четвертый. — Его звали Бен, но я уверен, что это был он. — Почему вы так в этом уверены? — спросил Эндрю. Пчела вновь принялась за дело. — Он выглядел точно так же, как и на детских фотографиях. У него были каштановые волосы и карие глаза, но это был он. Я точно знаю. Я и его мать узнал, видел её, когда она привозила его и забирала. Мы вместе ходили в младшую общеобразовательную школу в Вунсторфе, но он пробыл там очень недолго. — Карл потер подбородок, словно пытался решить неразрешимое уравнение. — Сколько продолжалось это «очень недолго»? — спросила Рене, сделав заметку в телефоне. — Примерно месяца три? — Хорошо. Что вы узнали о них за эти три месяца? Какими они были? — Что-то странное грызло Эндрю изнутри. Кончики его пальцев горели, и Пчела неустанно жужжала ему в ухо. Жужжание было вызвано не осторожностью или эмоциями, а странным… комом предвкушения, растущим внутри него. Он чувствовал, он близок. Так близок. К чему? Он не знал. Карл сжал губы, словно пытался вспомнить, прежде чем медленно произнести: — Бен был… очень тихим. Никогда не был груб, но с другими детьми особо не играл. Не занимался спортом с другими мальчиками, ничем таким. Мы играли на поле за школой в экси в свободное время, и он всегда сидел под деревом и наблюдал… но никогда не присоединялся. Фанат экси. — Что-нибудь еще? — Пчела становилась громче. Он прижал пальцы к татуировке, чтобы попытаться успокоить ее. Он хотел услышать все, что говорил Карл. — Помню, он был очень хорош в математике. — Карл приподнял брови. — Мальчики просили списать у него, и Бен всегда позволял им. Он был добрым ребенком… — Он кивнул и коротко постучал костяшками пальцев по столу, затем он поморщился. — Однажды мы поехали в экскурсию на озеро. Оно называется Штайнхундер-Мер. Он поехал с нами, но отказался плавать. Он не хотел снимать рубашку при других. Снял лишь носки и обувь, чтобы зайти по щиколотку в воду, в то время как все остальные уже купались. Тогда я думал, — его лоб нахмурился, — я думал, что это странно… сейчас же я думаю, что это печально. Печально. Но Эндрю должен был признать (возможно, чтобы не думать о маленьком Натаниэле в стороне от других детей), он был удивлен тем, что Мэри вообще отпустила его в поездку — не говоря уже о настоящей школе, даже если она находилась в маленьком немецком пригороде. Иногда он задавался вопросом, что привело их обратно в США. Потому что, согласно хронологии, что бы ни случилось в Сиэтле, это случилось в июле две тысячи четвертого года. — Что насчет Мэри? — продолжил Эндрю. — Вы взаимодействовали с ней? — Не особо, — ответил Карл, немного откинувшись назад. — Я видел ее лишь тогда, когда она привозила и забирала Бена. Я помню… — он на мгновение поднял глаза и сделал глубокий вдох. — Я помню, что она была очень строга с ним. Всегда говорила приглушенным голосом. Ни разу не разговаривала с другими родителями. Ну, конечно, она этого не делала. — Хорошо, — кивнул Эндрю. — Так что же произошло? Почему они уехали? Карл еще сильнее нахмурился и пожал плечами, когда вновь посмотрел на Эндрю. — Не знаю. Он исчез в мгновение ока. Не думаю, что учителя что-нибудь знали. Они спрашивали нас, видел ли его кто-нибудь,.. но никто его не видел. Бззз… Рене сделала еще несколько заметок в телефоне, пока Эндрю мгновение игрался кольцом в губе. Он почувствовал, как медленно исчезает в своих мыслях, пытаясь разобраться во всем, что сказал ему Карл. Это еще не всё. Нет. Прервав свои размышления, он прикусил на мгновение свое кольцо и вновь приступил к работе. — Может, вам что-нибудь еще приходит на ум? Что-нибудь странное? Отличительное? Привычки, то, как он говорил, что-нибудь еще? Карл обдумывал это. Он понял, что, что бы ни было написано на его собственном лице несколько мгновений назад, теперь это отразилось на лице Карла, пока тот пытался вспомнить что-нибудь еще. Прошло несколько секунд, а потом его лицо медленно побледнело, брови сошлись на переносице, и рот исказила гримаса. Карл заерзал на своем стуле, затем отодвинулся от диктофона, когда поднял глаза, чтобы посмотреть на Эндрю. — Было еще кое-что… — Он кивнул. Бззз. — Помните, я сказал, что он не захотел снимать рубашку на озере? — спросил Карл. Эндрю кивнул. Он почесал татуировку и ощутил, как предвкушение, что собралось в его груди, обернулось во что-то темное и тяжелое. Ему не понравилось, к чему это всё вело. Карл тоже кивнул — маленьким судорожным движением. Его взгляд чуть опустился. — Ну, я знаю почему. Что-то щелкнуло — это был мизинец Эндрю. — Однажды, когда он думал, что его никто не видит, я увидел… — Карл покачал головой. — Он любил бегать, и у нас в школе была грунтовка. Знаете, та, что для бегунов. Как бы то ни было, как-то раз он бегал перед школой, и учитель послал меня сказать ему зайти внутрь. — Карл облизал губы, замолчал, покачал головой, сделал глубокий вдох, словно собирался с духом, а затем продолжил. — Когда я вышел, он остановился и просто… стоял там, пытаясь отдышаться. Он использовал, — Карл сжал край своей рубашки, — нижнюю часть рубашки, чтобы вытереть пот со лба. И когда он это сделал, его живот оголился. — Карл поморщился, вспомнив то, что промелькнуло у него перед глазами. — И я увидел их. — Увидел что? — спросила Рене, и Эндрю был рад, что она сделала это. Ему казалось, что его сейчас вырвет. Ему казалось, что его голова медленно погружается под воду. Так глубоко, что Пчела могла не справиться с задачей дотянуться до него. — Шрамы… очень много шрамов. Выглядели они так, словно были от ножей,.. словно его вновь и вновь резали ими. — Карл сглотнул и закрыл глаза. Эндрю последовал его примеру, потому что внезапно солнце стало слишком ярким. — Он увидел, как я смотрю на него, и опустил рубашку. Затем он быстро ушел, и вскоре после этого они уехали.[Запись Выключена]
—
Они не разговаривали, пока не вернулись в отель. Сидя в маленьком ресторанчике внизу, Эндрю безучастно помешивал свой меланж ложкой. Он не знал, не стошнит ли его, но решил, что ему нужно что-то теплое в желудке, так что стоило попробовать. Может быть, это удержит плохие мысли на расстоянии, прогонит тьму, клубящуюся и расползающуюся внутри него, прочь. — Как ты? — спросила Рене после затянувшегося молчания. Он не мог скрыться от нее. Эндрю зачерпнул пены и съел её в качестве пробы, прежде чем опустить ложку на блюдце. Вместо того чтобы сбежать и спрятаться от своих мыслей, он озвучил их вслух и понадеялся, что, может, это сможет помочь. — Что он пережил, Рене? Натан сделал это с ним…? Практиковал использование ножей на своем маленьком сыне? Я… — он глубоко вдохнул. — Я пережил много дерьма в своей жизни и видел много издевательств. Я просто… — Эндрю не знал, как закончить фразу. Очень редко ему нечего было сказать, но сейчас так и было. Всё в его голове перемешалось и запуталось. Как веревка, запутанная в узлах, он не знал, с чего начать распутывать все это. И это с осознанием того, что Натаниэль и Мэри столкнулись с издевательствами от рук Натана. Это не было притянуто за уши… иначе, зачем еще им бежать? Вмятина в стене. Кровь на вершине лестницы. не Будь Плохим. Это, однако, ощущалось иначе каким-то образом. Разоблачающе. Натаниэля пытали? Натан держал его в подвале? Привязывал ли он маленькое тело к столу и методично резал его, пока он к- Эндрю снял очки и швырнул их на стол. Он грубо потер лицо и оставил у него эту руку. Рене слегка прикоснулась к его руке, и Эндрю бессознательно вздрогнул. — Прости… — тихо произнесла она. Эндрю услышал, как ее стул заволочился по полу. Когда она вновь заговорила, ее голос был ближе. — Помнишь, о чем мы говорили в Балтиморе? Зачем мы это делаем? Эндрю собрался с духом, сделав глубокий вдох, и опустил руки. Пчела не жужжала, но она горела у него за ухом. Ему хотелось соскрести ее, ее жужжание — что угодно. Вместо этого он кивнул, держа свои руки на коленях. — Да. Знаю, помочь им. Рассказать правду. — Эндрю заскрипел зубами, затем покачал головой. Он не знал, то ли не соглашаться с проносящимися мимо мыслями, то ли вытеснять те, что хотели вторгнуться. Что он знал, так это: — Элисон лучше заполучить мне это интервью, Рене. Я хочу оказаться перед Натаном и задать ему вопросы. Хочу, чтобы он солгал мне. Хочу сказать ему, что он бесполезное пустое место, и что он навсегда останется им, пока не умрет в тюрьме. Рене молчала, лишь ее дыхание не давало ему сойти с ума. Он знал, что она думает об эмоциях, ведущих к чему-то столь важному, как интервью с Натаном. Но у нее хотя бы хватило ума оставить это при себе и вместо этого сказать: — Надеюсь, у тебя будет такой шанс, Эндрю. У Элисон достаточно связей, думаю, она справится. — Лучше бы так и было.—
Той ночью ему снились кошмары. Они были мрачными и холодными. С медленно открывающимися дверьми, в то время как он прятался под тонкими одеялами, маленькими кроватями, тесными шкафами. не Будь Плохим Шаги эхом отдавались по деревянным балкам, ступая медленно, медленно, медленно, чтобы не раздалось ни скрипа, скрипа, скрипа в голове, груди и сердце Эндрю. Он чувствовал руки, что прикасались к нему, горячее дыхание на его коже, что заставило его крепко зажмуриться. Но это не имело значения, потому что ничего из этого никогда не помогало. Не помогло это, и когда он услышал прямо у уха тихий шепот, прямо над его телом, — так близко, что кровь застыла в жилах. — Эй-Джей. Эндрю подскочил на кровати, рука схватилась за простыни в поисках чего-то, чего угодно. Ему нужно было оружие, его ножи, но под рукой было пусто. Простыни были холодными и скользкими, и ничего, ничего, ничего не было. Кинг. Он был один во мраке. Он был на расстоянии в полмира от нее, так что он не мог прижаться к ее теплому боку, не мог почувствовать, как она заберется к нему на грудь и замурлычет. У него не было никого, кроме самого себя. Эндрю подтянул колени к груди и крепко сжал их. Пчела вновь жужжала ему в ухо, но казалось, что его голова вновь погрузилась под воду. Он не мог слышать её, она не могла достать- Он запустил руки в волосы и потянул за них. Его хватка нарастала, он рвал на себе пряди, пытаясь успокоиться, прийти в себя, помочь себе. Тьма, что клубилась внутри него и расползалась по его телу, была подобна холодному приливу страха, который этот голос посылал по его венам. Это парализовало, и ему ничего не оставалось делать, кроме как качаться, тянуть себя за волосы и крепко зажмуриваться, пока необъяснимое чувство вины гноилось в его груди. Я не смог бы ему помочь. Не ребёнку, которым был Натаниэль. Если он всё еще был жив, какие кошмары ему приходилось переносить? Ужасы- Эндрю потерял счет времени. Часы у изголовья кровати продолжали отмерять мгновения, луна за окном вновь опустилась за горизонт, и Эндрю, наконец, нашел в себе силы развеять его ментальные фиксации. Он принял горячий душ в попытке успокоиться и отогнать холод, сковавший его. Лишь когда ему стало казаться, что он лишился кожи и был обглодан до костей, он вышел из душа и оделся. Затем Эндрю сел в кресло у окна и просидел так, пока не пришла и не постучала в дверь Рене, сообщив ему, что им пора.—
По дороге обратно к Ники они заехали купить сигарет. Он пытался продержаться все путешествие без них, но не смог. Ему было так плохо, что казалось, словно он вот-вот из кожи вон вылезет. Рене бросила на него неодобрительный взгляд, который он проигнорировал. Ему было все равно. Ему было все равно, что он курил в машине Ники. Ему было все равно, что он бросил, начал вновь, а затем решил по наитию на прошлой неделе, что попробует бросить снова. Ему было все равно, что сигареты могут убить его. И это, вероятно, было главной проблемой, которую он снова полностью проигнорировал. Он давал заднюю, и это было опасно. Но, увы. Когда они добрались до дома, Рене зашла внутрь раньше него. Эндрю остановился на крыльце и присел. Он зажег свою четвертую сигарету и ни на что не смотрел, пока глубоко затягивался и фокусировался на теплых клубах дыма в его легких. Он услышал, как позади него открылась дверь, ему не нужно было оглядываться, чтобы увидеть, как Ники тоже опустился на крыльцо. — Можно и мне одну? — спросил Ники мягким и… заботливым голосом. Эндрю перевел взгляд на лицо кузена и приподнял бровь. — Это что, шутка? — Ники никогда не курил за все время, что Эндрю знал его. Ники вскинул подбородок и яростно покачал головой. — Нет! Я хочу попробовать. На деле это так же классно, как выглядит, когда это делаешь ты? — Он ухмыльнулся, и Эндрю не смог не закатить глаза. Если Ники действительно хотел использовать это, чтобы попытаться сблизиться, то, что уж, пусть. Он всё равно закашляется и откажется от этой идеи. Поэтому Эндрю позволил своей зажженной сигарете свисать между губ, пока он доставал пачку и вытаскивал одну сигарету для Ники. Он зажег ее, прикурив от своей, и передал ее кузену. Ники сделал затяжку и поднял в раздумьях перед собой сигарету. Как Эндрю и ожидал, он закашлялся, затем закашлялся еще сильнее, потом закрыл рот рукой, сплюнул и вновь закашлялся. Это сработало. Эндрю рассмеялся. Действительно рассмеялся. Ники был прав, это был отличный способ сблизиться. Ники вновь сплюнул, и грудь Эндрю разболелась от того, как сильно он смеялся. — Это было ошибкой, — выдохнул Ники. Эндрю кивнул в знак согласия. — Я тоже так думаю. — Он все еще чувствовал, как губы оттягивает улыбка. Глубоко вдохнув и выдохнув, Ники издал какой-то звук. Покачав головой, он двинулся дальше. — Так что, теперь, когда я выставил себя идиотом, ты расскажешь мне, что произошло? Эндрю стряхнул пепел с сигареты и сделал еще одну затяжку, прежде чем тоже покачать головой. — Нет, — произнес он на выдохе. — Не думаю, что расскажу. Это не имеет к тебе никакого отношения. — Он посмотрел на лицо своего кузена и увидел разочарованный взгляд. — Я не думаю, что это мое дело. Только не это… — Он отвел глаза в сторону и наблюдал, как клубится дым от его сигареты. — Я не собираюсь вставлять это в подкаст или аудиозаметки. Ничего от этого не изменится, и просто кажется… что это слишком. — Хмм, — размышлял Ники, затем по-честному спросил. — В чем тогда разница? Между этим и надписью на стене шкафа? Эндрю на мгновение задумался об этом. Это был хороший вопрос, и он слегка застал его врасплох. В чем заключалась разница? Это был вопрос, который не должен был требовать затруднительного ответа. Разница заключалась в том, что это было чье-то тело. Разница заключалась в том, что Эндрю просто чувствовал, что все иначе. Он не мог объяснить это себе и даже не пытался начать объяснять это Ники. Для этого нужно было сказать ему, что это было и что… Просто это ощущалось неправильным. — Разница просто есть, — решил Эндрю. — Это всё, что тебе нужно знать. Ники передал Эндрю все еще не потухшую сигарету и одарил его маленькой, ненавязчивой улыбкой. — Тогда это всё, что мне нужно знать.—
В четверг раздался звонок — тот самый, который он ожидал. Он посмотрел на имя на экране своего телефона, прежде чем ответить, надеясь, что это была та новость, которую он желал услышать, а не звонок из серии «просто потому что». Это не было звонком из серии «просто потому что». Это было той новостью, что он желал услышать. — Я заполучила его, Монстр, — раздался из динамиков голос Элисон. — Только ты, психопат, и, наверное, еще несколько мужиков с пушками. У тебя будет полчаса, и с вами постоянно будут находиться двое копов. Бззз. — Когда? Пропусти обсуждение, пропусти всю херню. — Ты должен позвонить и назначить дату, я не твой ассистент. — Она казалась раздраженной.