toothbrush

Сквозь неплотную ткань штор проглядывают лучи утреннего солнца. Сокджин, как ранняя пташка и представитель главы большого семейства, не привык подолгу валяться в постели, даже в выходные от работы. Открывая глаза, он видит перед собой лицо ангела. Такое умиротворённое. Гладкая сияющая кожа, на которой пока ни одного признака старения, мягенькие с виду губки, которые он дует во сне, и красивые припухшие веки, как и румяные щёчки. Старший не может не умилиться этой картине, он ведь такой ребёнок. Такой милый малыш, которого хочется притянуть к себе и обнять, как можно быть таким в его-то возрасте? В полудреме здоровой левой он проводит по мягким волосам юноши, убирая те назад с красивого лба. Перебирая меж пальцев пряди, он невольно опять на него засматривается, а после, подушечками проводит по коже головы, слабо её массируя. «Какой же кайф» — подумал про себя Джин. Старший его всегда раньше гладил по голове и целовал в макушку, запах этого ребёнка был таким удивительным и приятным. Проморгавшись, он замечает горячую руку на своём боку. Мелкий засранец притянул к себе довольно близко, и теперь будет проблематично из-под него вылезти, однако, за что ему не придётся волноваться, так это за потревоженный сон младшего. Храп этого ангелочка совсем не небесный и разносится по всей комнате, кое-как не снося стены. Этот детёныш может издавать такие громкие неприятные звуки, что так и не скажешь, что он вокалист с тонким голосом, пленяющий слушателя высокими нотами. Джина в этом берут сомнения каждый раз. Отпихивая аккуратно от себя тушечку младшенького, он встаёт с кровати, потирая сонные глаза и хочет было уже спуститься за водой, без которой знойно сушит горло, но решает просто включить камеры, запись которых он прервал на время сна, и отснять пробуждение. А после, можно и заняться делами — решает для себя старший. Устроившись обратно под эпицентр храпа, он начинает мягко будить младшего, здоровой рукой проводя у груди. Да, такие мягкие прикосновения точно никогда не срабатывали. Сколько он помнит маннэ — всегда требовалась жёсткая артиллерия в виде подмоги из нескольких человек, которые усердно его расталкивали, или же, громкий голос его старшего хёна, что со своими возмущениями и пинками в бок мог вытолкнуть кого угодно из крепкого сна. Милого пробуждения уже и не выйдет, решил старший, и потянулся кулачком тыкать того в бок обнаженной кожи. Горячее тело младшего сразу отреагировало на прикосновение и подалось ближе к объекту, что его потревожил. Не открывая глаз, он на ощупь притягивает своей широкой ладонью тело старшего ближе к себе и потирается своим утренним возбуждением, находясь на границе сна и реальности. Ошеломлевший Сокджин зависает в таком непристойном положении и начинает заливаться краской, когда младший опять начинает тереться эрегированным органом о его промежность. Джин одной рукой прикрывает рот, а другой начинает отодвигать от себя возбужденного и до конца не проснувшегося, которому снится сейчас неизвестно что. Он кое-как выбирается из-под одеяла раскаленной до предела кровати и, прикрывая свой полувставший член в объёмной пижаме, идёт выключать камеры обратно. Милого контента с пробуждением для Арми не выйдет. Оборачиваясь, он натыкается на смотрящие в его глаза сонные бусинки парня, с потрёпанной макушкой, которая медленно приподнималась в постели. — Хеен? — охрипшим голосом от сна он зовёт старшего, что смотрит забеганным взглядом. — Ты куда пошёл? Давай ещё полежим вот так, — он поворачивается полубоком и промаргивается, всё ещё привыкая к дневному свету. — Чонгука… Я выйду, а ты реши свои утренние. проблемы, — машет в воздухе он рукой, деликатно говоря об утреннем стояке, который младший игнорирует. — Ах, хён! — тяжёлый измученный вздох и он зарывается руками в волосы, проводя ими затем по лицу. — Всё нормально, Чонгука. Я-я пой... — слова обрываются у старшего, когда он замечает спускающуюся руку маннэ по своему телу вниз. Гук прикрывает веки, а рукой начинает водить по органу, размазывая смазку с головки по всей длине. Его рука слабо двигается по стволу, что видно через тонкое одеяло. Загорелая юная кожа на белоснежных простынях смотрится так красиво, так завораживающе. Солнечные лучи попадают по неприкрытому тканью обнажённому телу и придают мышцам более статный вид. Так бы и хотелось дальше любоваться его красотой, его лицом, на котором подрагивают реснички, а губы раскрываются в неровном выдохе. Остолбеневший Джин, всё тело которого покрыто мурашками, уже с виднеющимся возбуждением сквозь ткань пижамы, вдруг приходит в себя, когда с пухлых губ срывается стонущее «Хеен». Вдруг, осознание всего происходящего на его глазах, накатывает и возбуждение полностью затмевает разум. Было ли в его действиях что-то рациональное, порядочное, разумное: скорее бесконтрольное, животное, поддающееся сиюминутному порыву, когда он с шумом в ушах на ватных ногах подошёл к постели и забравшись на бёдра младшего, стал перенимать инициативу, берясь здоровой рукой за стоявший колом член. Глаза младшего распахнулись в удивлении и мольбе о большем. Редкие слезинки в уголках красивых, как звёздная ночь, глаз и приоткрытые розовые губки. Сокджин уверен, что красивее картины в своей жизни он не видел, как такого младшего. Ничто не могло сравниться с рельефом тела на смуглой коже, его тонкими чертами лица и обаянием, очарованием, которыми он умело пользовался, завлекая в свои сети. И Сокджин поддался, попался в его сети. Зачарованный божеством, он плавно ведёт рукой по органу, ощущая его тепло и пульсацию. Такой твёрдый и большой. «Очень большой и такой красивый» — Джин не уверен, что не сказал этого вслух. Он уже ни в чём не уверен. Постанывающий под ним младший всё пытается совладать с реальностью и найти ей подтверждение, постоянно разглядывая наездника и трогая его за бока, и стройные бёдра. Чон плавится, ему так хорошо, он до конца не уверен, что это не сон, и его хён ведёт своей рукой по стволу, а затем опускается ниже, сжимая правой яички и плавно разрабатывая свою конечность. Стон, и ещё один стон ударяет, как наркотик, по клеткам старшего. «Он такой милый и невинный. Этот ребёнок выглядит чистым и непорочным, и я его растлеваю» — следом, мысли старшего сменяются на уже нечто поправдоподобнее о том, что мелкий сам напросился, прекрасно зная, что делая и как действуя на своего хёна. Это он всё устроил и так хотел ласки от своего хёна и его самого, ближе, насколько только это возможно. Тихий скулёж, когда подрагивающая рука ведёт по концу плоти и мягко подушечками её оглаживает, сверяясь с выражением лица Гука, что ему более, чем нравятся такие ласки. — Я сейчас кончу, хееен! — протяжный стон ласкает уши старшего. Как мёд, тягучий, сладкий, липкий, очень вкусный. — Ещё рано, малыш, — Джин, вошедший во вкус, не может оторваться от такого лакомого кусочка в виде раскрепощённого и покорного младшего. Кто бы мог подумать, что для того, чтобы иметь над ним власть, надо иметь его… Хотя, звучит логично. — Ах, Джин! — вопит младший, когда его любимый опускается своими губами на подтянутый живот с напрягающимися кубиками, и выцеловывает мокрую дорожку, поднимаясь к груди. — Я тебе хён, мелочь ты пузатая, — бурчит Ким и нарочно бьёт своей ладонью по члену. — Ахх, хён! — глубокий стон и Гук запрокидывает голову, полностью отдаваясь во власть этому приятному безумию и всему тому, что с ним делают. Он ведомый и ему это безумно нравится. Слабая рука всё ещё мнет в себе мошонку младшего, а левая оглаживает чувствительную кожу внутренней стороны бёдер. Поцелуи осыпают грудь младшего, а затем добираются до шеи, которая всегда была особенным местом для маннэ. Любой поцелуй или прикосновение к ней, сравнимо с оргазмом, поэтому, младший так любил, когда хён массировал его шею, проходясь своими нежными руками по бархатной коже, покрываемой после мурашками. — Хён, дай мне кончить, ааах! — Гук не сдерживается и стонет во всё горло, когда Джин пережимает его член и не даёт испуститься блаженному удовольствию. — Подожди немного, Гуки, — чмок в коленку, а затем вверх по бедру, прослеживая жадным взглядом за готовым перед ним на всё человеком. Мягкие губы опускаются на бархатную кожу шеи, нежно к ней прикасаясь, затем вбирая в себя и оставляя яркий след. Упиваясь этим безумством ещё некоторое время и попеременно терзая самое чувствительное, а затем лаская, он отрывается и находит глаза своего ангела. — Можешь кончить, малыш, — страстный поцелуй в искусанные губы, и стон заполняет рот его хёна. Сперма отстреливает из измученного органа и даёт столь желанное облегчение с удовлетворением, разносящееся венами, и заполняющее организм эндорфинами. Белёсая жидкость попадает на пижаму старшего и в будущем служит напоминанием о том, что он совершил, не давая забыть ни минуты из их страстного единения. Помалу отходящий Гук, своими руками тянется к любимому, чтобы провести по хрупкому телу широкими ладонями и почувствовать трепет в душе. — Хеен, — мягко улыбаясь и произнося нараспев такое обыденное обращение, он тянется к самому красивому лицу на свете, проводя кончиками стройных пальцев по щеке. — Мой хеен... — улыбка не сходит с этого детского лица и заполняет всё внутри теплом, когда на него смотрит нежным взглядом любимый. — Спасибо.