Dangerous territory

Это был май 1944 года. Европа была изранена годами войны. Многим казалось, что война никогда не закончится. Четыре года Германия контролировала Францию. Некоторые французы приняли это изменение, и новое правительство было создано в Виши, а не в Париже. Однако не все. В последнее время французское Сопротивление становилось все смелее, и время от времени требовались военные действия, чтобы остановить этих антифашистов, сражавшихся с новым правительством. Эрен признавал гордость за этих людей — он, конечно, присоединился бы к движению, если бы Франция вторглась в Германию, — но у него был долг, и он должен был восстановить порядок. Немцы были методичны, и такого хаоса они не потерпят. Кроме того, он надеялся, что через четыре года эти люди примут то, что он считал довольно щедрыми условиями, которые Германия предоставила Франции в своем перемирии. Под командованием капитана Китца Верманна рота немцев захватила небольшую деревню на севере Франции, где собрались повстанцы Сопротивления. Это было всего три взвода, чуть ли не сотня человек, но Берлин послал капитана наблюдать за допросом любых лидеров Сопротивления, которых они могли захватить живыми. Эрен Йегер командовал одним взводом. Ему было всего девятнадцать, но многие считали его военным вундеркиндом. Он храбро вел свой взвод через жестокую бомбардировку в Италии, где погибло больше половины людей, меньше людей, меньше оружия. Тем не менее, благодаря его ожесточенным боям и непоколебимому командованию, они не были полностью уничтожены и удерживали плацдарм в течение четырех месяцев. Франция должна была отступить после адских непрекращающихся боев, а они здесь, с оружием в руках и кровью на ботинках. Правой рукой Эрена был Жан Кирштейн, имевший звание унтер-офицера. Он был долговязым солдатом, у которого, как думал Эрен, было лошадиное лицо, надежный, с врожденными лидерскими качествами и шестым чувством, которое спасало их много раз. Армин Арлерт был маленьким, тощим, но пошел добровольцем в армию, а не призван, как многие молодые солдаты. Он был стратегом в их взводе и компенсировал мозгами то, чего ему не хватало на мускулы. Его блестящая тактика в Италии помогла ему подняться до звания оберфрайтера всего через несколько месяцев службы. Конни Спрингер был молодым, маленьким и всегда саркастичным, когда нужно было драться. Он был одним из лучших снайперов, с которыми когда-либо работал Эрен. Томас Вагнер происходил из семьи, владевшей рестораном в Берлине. С его любовью к кулинарии и способностью приготовить что-нибудь вкусненькое из скудного пайка, он стал в группе кем-то вроде матери. Франц Кефка был новичком в их взводе, надежным солдатом, родившимся в Чехословакии, которую Германия аннексировала еще в 1938 году. Его семья были немцами по происхождению и с радостью приняла гитлеровские войска. Франц вспомнил, что в его доме, когда он был ребенком, жили солдаты. По настоянию отца он вступил в вермахт, оставив возлюбленную в Судетской области. Это была его первая должность, и его дружелюбие привело к тому, что его сразу же приняли среди ветеранов, которые вместе сражались в Италии. После двухнедельного отдыха в Париже и новых солдат взамен потерянных в Италии их отправили в эту маленькую деревенскую деревушку. После пяти дней бомбардировок и трех дней, чтобы тщательно зачистить деревню и осмотреть руины в поисках улик или выживших, им было приказано оставаться там, чтобы предотвратить дальнейшее восстание. Солдаты были счастливы поселиться среди такой деревенской красоты, приятной передышки после бесконечных путешествий и душераздирающей усталости. Эрену удалось реквизировать двухэтажный дом с полноценной кухней и небольшими повреждениями от бомбежек. В одной стене наверху была дыра, а внизу была цела. Было приятно укрыться от солнца и поспать на настоящей кровати. Остальная часть его взвода находилась либо в других заброшенных домах, либо в замке, превращенном в казарму. Эрен патрулировал дом, проверяя своих людей. Группа новобранцев пришла поиграть в карты. Конни шутил. Томас возился на кухне, готовя тушеное мясо, радостно напевая, что ему представилась возможность использовать настоящие специи. Армин сидел за столом, изучая карту (казалось, у него всегда были карты), а Жан со сдержанным интересом оглядывался, полируя свое ружье. Франц жевал ручку, когда писал письмо. Эрен остановился рядом с солдатом, и Франц быстро спрятал записку. — Кто она? — спросил он с понимающей улыбкой. Когда солдат так быстро прятал письмо, это не было посланием друзьям или семье домой. — Моя девушка, Ханна, — ответил он. — Красивое имя. Ты собираешься жениться на ней? Франц покраснел почти до бордового цвета. — Мы… Мы тайно поженились после того, как я вступил в Вермахт. Сейчас она беременна и, наконец, должна была рассказать родителям о свадьбе. — Ты вернешься домой к сильному и здоровому ребенку, — пообещал Эрен, хлопая его по спине. Томас посмотрел из кухни. — Ты собираешься стать отцом, Франц? — А, д-да, — застенчиво сказал он. — Мы должны отпраздновать, — заявил Жан. Эрен усмехнулся и покачал головой. — Ты используешь любой предлог, чтобы напиться французским вином. Жан вряд ли мог с этим не согласиться. — Конечно, но я бы предпочел француженку. Конни громко рассмеялся знак согласия. — Я бы даже взял еврейскую женщину в этот момент. Жан оскалился. — Это не нормально. — А вы, герр лейтенант? — спросил Франц. — У тебя дома есть девушка? — У меня? — весело спросил Эрен. — Ну вот, опять, — со смешком пробормотал Армин. Эрен с гордостью заявил: — Германия — моя мать, моя жена и мой любовник. Мне не нужна другая женщина. Жан рассказал Францу: — Он говорил это всем парижским девушкам, которые флиртовали с ним, когда мы там служили. И не пытайся сказать ему, что Германия — это Отечество, а не Родина. Он придерживается этого, как идиот. На этот раз Эрен позволил им быть немного непослушными. — Некоторые мужчины посвящают себя воспитанию следующего поколения. Это высокая честь и долг любого хорошего арийца. Некоторые предпочитают посвятить себя борьбе, чтобы следующему поколению не приходилось этого делать. Я лучше откажусь от комфорта жены и семьи, если это даст победу Германии. — А после войны? — спросил Франц. — Вы могли бы вырастить семью, миниатюрную армию маленьких йегерей. Жан расхохотался. — Куча крошечных Эрен Йегерей, пищащих «Хайль Гитлер»! Это ужасающая мысль. Одного достаточно. Эрен покачал головой. — Всегда будет борьба. Когда Германия завоюет всю Европу, сопротивление все равно будет, как этот город. С партизанами нужно бороться быстро и эффективно. — Он похлопал Франца по плечу. — Но никогда не знаешь, верно? Возможно, когда-нибудь я влюблюсь, но в последнее время возможностей не так много. Жан откинулся назад с мечтательными глазами. — Мне нужна хорошая женщина. Конни пошутил: — Твоей руки недостаточно? Группа разразилась смехом. Эрен был счастлив видеть, что их маленький взвод так хорошо ладит. Они все прошли через многое, видели смерть, хоронили товарищей в массовых окопах и шли вместе, дни маршей по заснеженным холмам и в летней жаре. Они были ближе из-за всего этого. Эрен надеялся, что ничего не изменится, это товарищество продлится и после войны, и однажды они будут похожи на тех стариков, которые сидят без дела, куря трубки и свободно размышляя о былых днях. Это был хороший сон, но он знал, что шансы на то, что все они выживут, невелики. Он похоронил достаточно своего взвода, чтобы больше не думать, что они находятся на волоске от Смерти. Инстинкты Жана заставили его выглянуть в окно. — Ваффен-СС, — предупредил он. — Что они здесь делают? Армин пробормотал: — Я слышал, что сегодня утром прибыли два отряда. Франц фыркнул и покачал головой. — Немного поздно для боя. Двое мужчин в черной форме подошли к двери и постучали тяжелой рукой. Эрен открыл ее и расплылся в улыбке. — Райнер! Прошло много времени. Вошел высокий блондин. — Со времен Наполы. Все могли видеть, что он был идеальным арийцем, от его светлых волос до квадратного подбородка и проницательных голубых глаз. Молниеносные двойные руны S на его воротнике свидетельствовали о том, что он был членом Schutzstaffel, СС, вооруженного крыла нацистской партии, расово чистым и преданным Гитлеру и нацистским идеалам. — Ребята, — позвал он. — Унтерштурмфюрер Райнер Браун, мой бывший одноклассник. Они вежливо кивнули и отдали ему честь. Райнер оглядел группу. — Рад видеть, что у тебя есть собственный батальон. Похоже, вам не хватает нескольких. Эрен напрягся. — В Италии было тяжело, но мы усердно боролись. — То же самое. Восточный фронт. В меня выстрелили трижды, но чтобы остановить меня, потребуется нечто большее. Все-таки мне повезло. Половина моего взвода была уничтожена в первую же неделю, остальные были отправлены домой, у некоторых не хватало одной или двух конечностей. Только Бертольд смог выбраться из этой адской дыры целым и невредимым. Вошел другой мужчина с Райнером, и Эрену пришлось поднять голову, чтобы посмотреть на него. — Ну, он высокий, — пробормотал Эрен. — Бертольд Гувер, — представился мужчина, пожимая руку Эрена. — Унтерштурмфюрер Браун высоко ценит вашу преданность фюреру. — Это лучший комплимент, который может получить немец, — покорно сказал Эрен. — Я не думал, что ты даже вспомнишь меня, Райнер. — Кто может забыть такого идиота-самоубийцу, как ты? Я до сих пор помню, что ты делал на последнем экзамене. Эрен закатил глаза. — Сработало и хорошо! — И тебя чуть не убили. Жан рассмеялся. — Похоже на него. Я хочу услышать эту историю. — Нет, — строго сказал Эрен. Райнер сильно похлопал Эрена по плечу. — История в другой раз. Тебе следовало вступить в Ваффен-СС, Эрен. Ты был одним из лучших учеников Наполы. Лицо Эрена стало задумчивым. — Ты же знаешь, что мне не разрешили. — А… ты имеешь в виду ту штуку с твоей матерью? Эрен резко отвернулся от этого вопроса. — Вы хотите немного тушеного мяса? Томас, у нас достаточно? — Хорошо пахнет, но нет, спасибо. — Затем его веселое лицо приняло торжественное выражение. — Я здесь не для того, чтобы освежить память. Гауптман Верман хочет поговорить с вами о евреях. Жан усмехнулся и снова сосредоточился на полировке пистолета. — Зачем ты спас их? Что мы будем делать с такими людьми? — Я должен согласиться, — заявил Райнер. — Бессмысленно защищать существование еврея. Бертольд пробормотал: — Они должны быть расстреляны на месте. — Вам не обязательно стрелять в них, — возразил Жан. — Есть лагеря, где они могут работать. Я говорю, что мы отправим их туда, чтобы они пригодились Германии. Армин пробормотал себе под нос: — В этих лагерях их загоняют до смерти. Франц добавил: — Лучше работать, чем быть расстреляным. Эрен оглядел группу. — Их заставляют работать. Вы бы предпочли быть теми, кто чистит туалеты и моет горшки? Мы должны быть благодарны Томасу за то, что он хорошая мать и может оживить рацион. Томас рассмеялся с кухни. — Я планирую взять большую часть этих трав и специй, прежде чем мы двинемся дальше. Конни застонал и прислонился к дивану. — Я не хочу идти дальше. Я хочу жить здесь. Франция не так уж и плоха. Райнер стоически ответил: — Франция может падать в океан, мне все равно. Германия — единственное место, которое можно назвать домом. — Согласен! — гордо сказал Эрен. — Но Германия станет намного больше, когда война закончится. — Совершенно верно, — сказал Бертольд. — Перемирие временное. Как только мы разберемся с Англией, мы просто упраздним режим Виши. Что они собираются делать, сражаться с нами? — спросил он со смехом. — Франция тогда уже будет Германией. Никакой этой французской государственной глупости. Дайте им еще несколько лет, и идея Сопротивления угаснет, их всех заставят учить немецкий, и они подчинятся. — Было бы неплохо, — мечтательно сказал Жан. — Я бы хотел поговорить с девушками, с которыми сплю. Остальные согласно засмеялись. — Лично, — сказал Армин более мягким голосом, — я был бы не против жить в такой деревне. Берлин был слишком переполнен. Французские холмы прекрасны весной. Эрен покачал головой. — Всегда мечтаешь, Армин. Что ж, лучше не заставлять капитана ждать. Райнер, мы действительно должны наверстать упущенное за выпивкой. — Если найдешь пиво, дай мне знать. Французское вино что-то делает со мной. Я провожу вас туда, где мы установили командный пункт. Мужчины, — сказал он остальным, — вам повезло, что этот человек — ваш лейтенант. Ему везет от самого дьявола. — Затем он добавил с ухмылкой: — Мне почти жаль вас всех. Эрен последовал за двумя солдатами Ваффен-СС по улицам маленькой французской коммуны. Повозки, запряженные лошадьми, полные припасов, и военные грузовики прокладывали глубокие колеи на грязных улицах. Те немного машин, что были в их взводе, нуждались в ремонте. Механики будут заняты в следующие дни. Эрен шел дальше, приветствуя одних, другие приветствовали его, пока не подошел к маленькому замку, немного большему, чем деревенский замок, построенный рядом со средневековой сторожевой башней. Они определили здание как штаб-квартиру компании. Были сады, которые рыскали в поисках еды, а конюшни теперь были заполнены лошадьми, на которых ехала большая часть пехоты. Даже поврежденное во время войны, здание производило впечатление: богатство владельца было показано в сверкающей люстре и картинах в стиле барокко, висящих на стенах. Внутри он увидел большой стол с массивной картой, на которую Армин пускал слюни. Эрен взглянул и увидел маркеры армий: немецкая, британская, американская, итальянская, русская. Он видел передвижение немецких войск, их агрессивное продвижение по Европе. По невербальному предупреждению Райнера Эрен отошел от стола и направился к двум охранникам перед большими дверями. Райнер открыл двери и отсалютовал мужчине внутри. — Я привел его. — Хорошая работа, унтерштурмфюрер Браун. Эрен вошел, увидел Китца Верманна и тут же отсалютовал. — Господин Гауптман! — Йегер, спасибо, что пришли. Эрен в тайне не любил этого человека. С его запавшими, дикими глазами он постоянно выглядел параноиком, а Китц Верманн был известен своей охотой на спусковой крючок. Ходили слухи, что он даже убил офицера на последнем посту. В его изможденных глазах был человек, который слишком долго был на войне, и если он выживет, его душа навсегда останется в шрамах от увиденных ужасов и совершенных плохими поступками. Эрен задавался вопросом, будет ли он когда-нибудь выглядеть так. — Вы упомянули об использовании этой штуки в качестве переводчика, — сказал Китц, отведя большой палец в сторону, — но это бесполезно. Только тогда Эрен увидел маленького еврея. Его глаза были противоположны глазам капитана: узкие и расчетливые, но столь же подозрительные ко всему окружающему. Леви сделал вид, что ему наплевать, тогда как Китц Верманн выглядел готовым взорваться от одного неверного слова. Эрен объяснил: — Он говорит по-английски, герр Гауптман. Я тоже. Я могу попросить его перевести для нас. — Английский! — Китц прогремел, и его глаза выглядели безумными. — Почему я должен верить английским словам? Как узнать, правильно ли он говорит? — Даже если бы это было напрямую с немецкого на французский, мы должны полагаться на его честность в его переводах. Мы можем использовать только книгу Гюнтера с немецко-французским переводом. Китц так сильно ударил пальцем по листу бумаги, что Эрен был искренне шокирован тем, что тот чуть не сломал сустав. — Это! Скажи крысе, чтобы он перевел это. — Wie Sie wollen, герр гауптман. «Как пожелаете, капитан». Эрен подошел и посмотрел на бумагу, лежащую на столе. Затем он посмотрел на Леви и по-английски спросил: — Ты можешь это прочитать? Леви высокомерно ответил: — Да, я умею читать, большое спасибо. Я уверен, что мои учителя были бы горды тем, что научили читать такого глупого еврея, как я. Иди к черту, нацистский кусок дерьма. Рука Эрена метнулась вперед и схватила мужчину за воротник, поднимая его на ноги, пока его лицо не скривилось. Он строго приказал: — Прочитай это и скажи мне по-английски. Китц усмехнулся этой грубости, а Райнер и Бертольд тихонько захихикали. Леви посмотрел на них, затем на Эрена. — Не заставляй меня грубить, — крикнул молодой офицер. — Сделай это, или он действительно убьет тебя. Докажи, что ты стоишь того, чтобы остаться в живых. Хотя он кричал, Леви видел, что в глазах Эрена не было злобы. Он предупреждал его, но делал это так, чтобы это соответствовало его роли. Леви с неохотой кивнул. Эрен отпустил его, и маленький человек поднял бумагу. — Это стихотворение. Осенний шансон, Осенняя песня Поля Верлена. Он довольно известен во Франции. — Прочти, — приказал Эрен. Глубоким звучным голосом, богатым словесной эротикой французского языка, Леви пропел стихотворение, почти не глядя на написанное. Это было стихотворение, которое он выучил наизусть еще мальчиком в школе. Les sanglots longs Des violons De l'automne Blessent mon cœur D'une langueur Monotone. Tout suffocant Et blême, quand Sonne l'heure, Je me souviens Des jours anciens Et je pleure; Et je m'en vais Au vent mauvais Qui m'emporte Deçà, delà, Pareil à la Feuille morte. — Я мог бы перевести это, но, вероятно, это код. Сопротивление использует известные цитаты и стихи для общения. Единственный человек, который знает, что это значит, — это тот, у кого есть ключ, чтобы разгадать код. Эрен сунул Леви лист бумаги. — Напиши это по-английски, слово в слово, насколько это возможно. — Код, скорее всего, уникален для французского языка, а не для смысла самого стихотворения. Замена буквы на другую, что-то в этом роде. — Просто сделай это, — рявкнул Эрен. Нахмурившись, Леви взял ручку и согнулся, чтобы написать. — Кресло было бы неплохо, — проворчал он. Эрен вытащил свой Люгер и направил его на голову Леви. — Я не думаю, что комфорт должен быть твоей заботой. — Тахшет, — усмехнулся Леви на идиш и продолжил писать. После долгих и напряженных нескольких минут он закончил. — Вот. Лучшее, что я смог сделать. Эрен перечитал страницу. Затем он прочитал его по-немецки капитану. — Стихотворение, да? Это правда то, что там написано? — спросил Китц. — Чтобы ответить на этот вопрос, вам понадобится лояльный немец, свободно владеющий французским, — признал Эрен, — однако я не понимаю, почему у этого еврея есть причины лгать. Код, вероятно, уникален для французского языка. Перевод этого может быть бессмысленным, я бы предпочел быть точным. Китц гордо улыбнулся. — Вот почему ты офицер, Йегер. — Что касается точности перевода, — продолжил молодой солдат, — слова, кажется, совпадают. Я знаю, что эти слова, mon cœur, то же самое, что и наше mein Herz. Мое сердце, по-английски, вот что он написал. Это кажется правильным. Китц посмотрел на Леви. — Я полагаю, эта штука все-таки полезна. Убедитесь, что он накормлен. Есть еще бумаги для перевода. У нас также есть шпион для допроса, и нам нужен кто-то, кто говорит по-французски. Йегер! — Есть! — Когда нам понадобится эта штука, нам также понадобишься ты. Насколько хорош твой английский? — Это как второй язык, так как многие из их слов произошли от нашего собственного. — Да, язык дворняг, наполовину немецкий, наполовину французский, — с усмешкой сказал капитан. — Я доверяю вам, чтобы эта штука могла переводить быстро и точно. — Он улыбнулся, и это было похоже на крокодила, готового съесть ребенка. — Я читал отчеты о вас в Наполе. У вас не должно возникнуть проблем с тем, чтобы заставить эту штуку сотрудничать. Эрен горько сглотнул. — Так точно, герр Гауптман, — сказал он, но на этот раз мягче, и на его лице появилось отвращение к себе. — Сопроводите еврея обратно в клетку. В этом жалком замке действительно есть подземелье, и мы держим их там. Подходящее место для некоторых крыс. Убедитесь, что они понимают, что должны работать без жалоб, или что у офицеров есть разрешение стрелять в них, или найдите другие способы развлечься, если они того пожелают. Ах, либо, не говорите им об этом, — добавил он со смешком. — Было бы забавно привязать их одного за другим. Двое других присоединились к нему с тихим смешком, но лицо Эрена оставалось невозмутимым. — Я донесу до них то, что им нужно знать для повиновения. — Эрен повернулся к Леви и жестом пригласил его следовать за ним. Они шли молча, ботинки Эрена цокали по деревянному полу, а изношенные подошвы Леви шаркали. Как только они оказались дальше в коридоре, Леви спросил: — О чем там было? Эрен перешел на английский. — Испытание, и ты едва его прошел. Вы будете работать переводчиком. Наш последний погиб. Леви ухмыльнулся. — Значит, меня призвали? — Тебе не повезло, — стоически сказал Эрен. — С вашей группой, скорее всего, будут обращаться как с рабами. — К черту это! Эрен взглянул на Леви, нахмурив брови. — Это не безупречно, но вы должны жить. Ради себя и своих товарищей, впредь ты должен без промедления подчиняться приказам. — Я не солдат, — мягко сказал Леви. — По крайней мере, уже нет. Эрен удивленно поднял бровь. — Ты был солдатом? Леви коротко кивнул. — Французский Камерун, 1928 год. Какой-то религиозный пророк восстал, напал на торговцев и французские посты. Франция воевала в Конго-Вара три года. Им нужен был кто-то, кто быстро и эффективно подавил бы восстание. Они послали меня. Эрен тихо усмехнулся. — Ты хочешь сказать, что был сильным бойцом? — Люди так думали, — сказал Леви, и в его глазах блеснули старые воспоминания. — Я все еще могу драться. — В вашем ударе ножом ранее была сила, но вы колебались. — Я понял, что в комнате двое, а не один, — тихим, недоверчивым голосом объяснил Леви, оглядывая солдат, мимо которых они проходили. — Если бы ты был один, я бы перерезал тебе горло до того, как ты закричишь. С двумя меня бы расстреляли, и моих товарищей тоже. Я не смог вовремя остановить забастовку, поэтому тебе удалось меня разоружить. Вот и все. — Это так? — засмеялся Эрен. — Ты говоришь так, как будто думаешь, что сможешь победить меня в бою. Леви поднял взгляд, и его глаза убийственно заблестели. — Если бы это были ты и я, тахшет, и у нас были бы только ножи или собственные кулаки, ты был бы мертв. Я лучше обращаюсь с лезвием, чем с ружьем. Эрен подсознательно провел пальцами по своему Люгеру и по спусковому крючку пистолета. — Ну, тебе лучше не думать о битве здесь. Вся немецкая компания вокруг тебя. — Я не дурак, тахшет. Брови Эрена нахмурились. Что означало это слово? Это не звучало по-французски. Идиш? Это прозвучало как оскорбление. — Я сделаю, как ты прикажешь, — сказал Леви, — но взамен прошу о двух вещах. Эрен осторожно спросил: — Что? — Верни мне мою книгу и дай кое-какие моющие средства. Эта тюремная камера грязная. Эрен едва мог сдержать смех. Чистящие средства? Действительно! — Я посмотрю, что можно сделать с мылом и щеткой, но со мной твоя книга в большей безопасности, чем с тобой. — Ты бы, наверное, сжег ее, — проворчал Леви. — Если бы она была в твоей камере, ее наверняка сжег бы кто-то другой. Пока никто не знает, что она у меня есть. Я могу оставить ее на дне рюкзака. — На сколько долго? Если тебя поймают с этим… — Я скажу им, что держу это как для угрозы, чтобы удержать тебя, чтобы добиться твоего послушания. Глаза Леви сузились. — Это почти правда. — О? Это так ценно? — Она принадлежала моей матери, и это последнее, что у меня есть от нее. Так что да, это ценно, дороже всего, что у меня осталось в этой жизни. Эрен удивленно оглянулся. Священная книга его матери! — Я понимаю. Тогда я позабочусь об этом. Леви усмехнулся, но также выглядел любопытным. — Зачем тебе это? — Потому что ты захочешь вернуть ее, поэтому будешь делать, что я скажу, — он продолжал смотреть вперед. — Кроме того, я знаю, каково это — цепляться за то, что принадлежит твоей матери, только для того, чтобы потом все это отняли. Леви оглянулся, увидев отдаленную печаль в глазах Эрена. Он усмехнулся и пробормотал: — Наверное, у нацистов тоже есть матери. — Не у всех из нас, — торжественно сказал Эрен. Леви нахмурил брови. Нет матери? Этот молодой человек, должно быть, прошел через многое, прежде чем эта война вытолкнула его на чужую землю. Эрен провел Леви через крыло замка и спустился по лестнице в сырую комнату. Увидев черную плесень на стенах и прикрыв нос от вони гнили и человеческих отходов, Эрен подумал, что если Леви хочет очистить это место, ему понадобится больше, чем просто ведро мыльной воды. — Может, немного Боракса, — пробормотал он про себя. — Если найдешь, будет еще лучше. — Леви сморщил нос, глядя на полуразрушенные тюремные камеры. — Я бывал и в худших дырах, но эта… dégoûtant! Отвратительно. Как грязно! Никогда больше не хотел оказаться в таком месте. Взгляд Эрена осторожно переместился на маленького человека. — Очередной раз? Эти темные узкие глаза скользнули и встретились с ним. — Не думай, что ты первый немецкий солдат, поймавший меня. Вероятно, ты тоже не будешь последним. — Ты так говоришь, как будто знаешь, что убежишь, — заметил Эрен, и его рука снова потянулась к Люгеру. Леви издал недовольный смех. — Я знаю, как выживать. Если я смогу прожить достаточно долго, я найду способ выбраться из любой дерьмовой дыры. — Ты знаешь интересный английский сленг. — Я знаю, как трахнуть твою уродливую сестру. Это заставило Эрена усмехнуться. — Жаль вас разочаровывать, но у меня ее нет, и даже уродливой нет. Эрен снял с крючка на стене древнее тяжелое кольцо для ключей и открыл дверь в одну из камер. Внутри была крошечная раскладушка вместо кровати, ведро вместо туалета и больше ничего. Усмехнувшись, и не имея другого выбора, кроме как подчиниться, Леви вошел в камеру, обернулся и протянул руку. — Моя книга. — У меня ее нет с собой, и ее конфискуют, — сказал Эрен. — Эта книга дорога мне. Я не доверяю тебе это. Эрен закрыл перед ним дверь камеры и повернул неуклюжий железный ключ. — Я могу вернуться за ней, но если оставлю ее в этой комнате, особенно учитывая, что это такое, ее точно заберут. — Я хочу ее в субботу. — Тогда я принесу ее в воскресенье. — Идиот. Суббота — это суббота, шестой день, а не воскресенье. — Значит, в субботу. Мы пробудем в этом городе по крайней мере две недели, чтобы уничтожить последних представителей Сопротивления. Я могу принести книгу по субботам. Леви удовлетворенно кивнул. — Из всех нацистов, которых я встречал, ты — один из наименее дерьмовых, тахшет. — Что означает это слово? — выпалил Эрен. Леви весело ухмыльнулся. — Это означает сопляк. А теперь дай мне уединение, чтобы я мог посрать. Эрен закатил глаза на угрюмое отношение и ушел вверх по лестнице. — Ты точно овладел английской ненормативной лексикой. — Чтобы я мог говорить дерьмо с такими гребаными немцами, как ты, ублюдок! — крикнул он уходящему солдату. Он смотрел, как Эрен просто небрежно махнул рукой на прощание. Затем Леви рухнул на койку и сгорбился. — Merde! — выругался он себе под нос. «Мразь!» Он посмотрел на свою руку и проследил, где когда-то кольцо оставило вмятину, все еще видимую как бледная линия на его коже. — Tu m'as dit de vivre. Je t'ai juré sur ma vie que je le ferais. Veille sur moi encore une fois, — он сложил руки и опустил голову, чтобы помолиться. — Veille sur moi, Petra. Ты сказала мне жить. Я обещал твоей душе, что выживу. Присмотри за мной еще раз. Присмотри за мной, Петра.