***
Япония не могла так быстро наступить. Минхо вернулся к своей привычной рутине: вставать по утрам, идти на работу, (страдать) и возвращаться домой. Единственная разница заключалась в том, что теперь у него было кое-что, что могло скрасить его дни: короткие сообщения от Чана, небольшие голосовые от Чана, случайные фотографии Чана. Конечно, присутствие Джисона на работе тоже всегда радовало, но Минхо долгое время чувствовал себя переутомленным и опустошенным, и, как бы ему не было ненавистно это признавать, он хотел, чтобы на кого-то можно было опереться, чтобы кто-то поддержал его, зажег его, потому что Минхо целую вечность не чувствовал себя подобным образом. Работа была обыденной, и Минхо ненавидел корпорации. Все было слишком серьёзно, и люди относились к самым банальным вещам, как к операции головного мозга. Но опять же, ему нужны деньги. В один день, примерно через неделю после начала работы, Минхо сидел в одиночестве в столовой, разглядывая пейзаж внизу через большие французские окна. По крайней мере, вид с десятого этажа был хорош. Погода была немного пасмурной, и небо выглядело так, будто вот-вот начнётся гроза. Больше всего Минхо нравилось то, как все казалось таким спокойным, таким подавленным, как будто сама земля и сама жизнь подчинялись природе. — Иисус Христос, ты похож на голодающую мать из 14-го века, которая задается вопросом, как она собирается прокормить всех своих восьмерых детей, — Минхо потревожил (как обычно) очень громкий Джисон, держащий кружку кофе, проскальзывая на место напротив Минхо, — Что, чёрт возьми, с тобой происходит? Минхо трясёт головой, и лицо Джисона мрачнеет. — О, нет, — его голос понижается, — О, нет. Вы же планировали целую поездку в Японию, что случилось? Что? — Ты там на чём-то сидишь? — Да подожди ты, у вас с Чаном всё хорошо? — Э, да, у меня с Чаном всё хорошо. Почему ты вдруг решил, что что-то произошло? — Да потому что ты полная херня в отношениях. — Отъебись, а. — Хэй, как твой друг, я должен быть честен с тобой. Ты не особо хорош в коммуникации. — У нас с Чаном всё хорошо, — повторяет Минхо. Джисон хмурится, уставившись на Минхо, который продолжал пялиться в чертовы французские окна. — Так что же тогда произошло, Минхо? — спрашивает Джисон на этот раз уже более мягко. Минхо пожимает плечами. — Я чувствовал себя таким живым в этой поездке, Джи, — говорит он, — Более живым, чем когда-либо. Более живым, чем в последние годы. Он поворачивается, чтобы посмотреть на него. — Знаю, что в двадцать лет трудности и суета, так что в тридцать тебе будет комфортно, но, черт возьми, Джи, я просто чертовски уставший всё время. Он вздыхает. — И не только физически. Джисон смотрит на него с сочувствием, его поведение стало более мягким. Он кладет свою руку на руку Минхо, слегка сжимая её: — Я понимаю, Мин. — Это то, как и будет дальше? — спрашивает, — Проводить большую часть жизни в офисе, а годы будут проходить мимо меня? Периодические выходные, когда я действительно счастлив от разнообразия, а потом всё становится... Вновь серым? Минхо чувствует, что ком не только в горле, но и в груди. — Так будет всегда? Это был не первый раз, когда Джисон слышит подобное. Он слышал это, когда Минхо учился в колледже. Слышал, когда Минхо учился в школе. Слышал на первой работе Минхо и много раз в жизни. Время от времени у Минхо бывали периоды эйфории, когда он был самым уверенным и счастливым ублюдком на многие мили. Но затем он падает и попадет в одну из этих фаз. — Мин, — мягко говорит Джисон, готовый уже предложить что-то, когда телефон Минхо начинает звонить. Это Чан. Джисон просто улыбается. — Посмотри, как твои щёки покраснели, черт возьми, у Чана должен быть самый волшебный гребаный член, что заставил тебя повеселеть ещё до того, как ты ответил на звонок. — Ой, да отъебись, Джисон, — но в словах нет яда, Минхо слишком отвлечён тем, что ждёт его на той стороне провода. — Приветик тебе, — слышится голос Чана, — Как поживает мой маленький дилдо-наездник? Минхо фыркает. — Когда ты уже забудешь об этом? — Забыть о чудесном устройстве, что свело нас вместе? — Чан драматично вздыхает, — С чего бы, никогда! Минхо хихикает, и кажется, что зелень на всех деревьях снаружи становится немного ярче. — Я скучаю по тебе, — он запинается и затем прикусывает язык. Чёрт, нет, для этого ещё рано. Прошла всего неделя с момента поездки, они ещё не на стадии «я скучаю по тебе». Но блять, Минхо правда скучал по нему. — Да неужели? — голос Чана становится кокетливым, но в то же время искренним, — Знаешь, я могу это исправить. Где ты сейчас? Закончил уже работать? Минхо кивает, но вспоминает, что Чан не может видеть его. — Ага, около получаса назад. — Голоден? — Я бы поел. — Будь готов через пятнадцать минут.***
15 минут спустя Чан уже возле офиса Минхо, ожидает, когда тот спустится вниз. В его аудиосистеме играет летняя, легкая песня, и он делает её чуть погромче, когда видит подходящего к парадным дверям здания Минхо. Он вспоминает, что написал ему Джисон вскоре после их разговора с Минхо. Он сказал Чану, что Минхо проходит через что-то — через то, что сам не знает, но ему нужно много внимания. Сейчас же для Чана это вообще не было никакой проблемой. Он в любом случае планировал устроить для Минхо приятный вечерок. Тот выходит из здания, и Чан не может сдержать улыбки. Минхо одет в чёрные брюки и белую рубашку с закатанными рукавами и расстегнутой парой верхних пуговиц. Чан видит, как тот улыбается и желает портье спокойной ночи, и это крайне искренне. Призрачная улыбка остается на его лице даже после того, как он выходит из дверей. Он ещё не заметил машину Чана и переводил взгляд с одной стороны дороги на другую, и Чан не мог удержаться от легкого смешка над тем, что просто... Минхо такой Минхо. Возможно, это то, что люди чувствуют в начале отношений — всё, что делает другой человек, слегка опьяняет. Наконец Минхо замечает его и ухмыляется ему с другой стороны улицы. Он подбегает к машине и открывает дверь, запрыгивая внутрь, а затем замечает, что Чан всё ещё просто... Смотрит на него. — Чего? Чан только улыбается и качает головой. — Ничего, — затем он наклоняется к Минхо и ласково приветствует его поцелуем. Песня из плейлиста Чана меняется на другую, которая начинается самой великолепной, самой неземной гитарной партией, и Минхо мгновенно чувствует себя расслабленным. Он ощущает себя так, словно попал в сцену из фильма. Он чувствует себя волшебно. Это прекрасно. Он подносит руку к лицу Чана, притягивая ближе, целуя его с большим чувством. Волосы Чана сегодня растрепанны, и на нём никакого макияжа, и чёрт возьми, он выглядит невероятно великолепно в этой джинсовой куртке. — Детка, — выдыхает Чан в поцелуй, слегка отстраняясь, всё ещё находясь нос к носу, — Мы вроде как посреди улицы, — усмехается он. Затем он дарит Минхо ещё один легкий поцелуй, прежде чем пристегнуть его ремень безопасности. — И опять же, ты эксгибиционист. — О, заткнись. Чан ухмыляется, устраиваясь на сиденье и увеличивая громкость, и он улыбается про себя, когда видит, как Минхо молча покачивает головой в такт, наблюдая за улицами, пока Чан ведёт машину. Чан не против отсутствия разговора в поездке, важна лишь компания, атмосфера. Он снимает одну руку с руля и кладёт ее на бедро Минхо открытой ладонью вверх, будто прося руки Минхо. Минхо смотрит на него и улыбается, вкладывая свою руку в чанову, и тот переплетает их пальцы и медленно ведёт большим пальцем по тыльной стороне ладони Минхо. — Что ты имел в виду, говоря, что скучаешь по мне? — Чан поддразнивает, сжимая Минхо и оглядываясь, чтобы увидеть, каким застенчивым он вдруг стал. Он немного молчит, всё ещё улыбаясь, но в его улыбке было нечто тоскливое. — Мне очень понравилась поездка, и я действительно наслаждался, ну... — Моим членом? Минхо фыркает. — Нет же, дурень! — он смеётся, а затем говорит более искренне, — Мне нравилось просто быть с тобой. Чан улыбается, поднося руку Минхо к своим губам, чтобы быстро поцеловать. — Даже после всего, что было в прошлые выходные, невероятно, насколько ты иногда стесняешься меня. — Я просто привыкаю к тому, что у меня есть... — Минхо быстро затыкается, и если бы Чан посмотрел в этот момент, он бы увидел, как заметно сжалась челюсть Минхо. Чан удивленно поднимает брови, и к счастью, они только что остановились на светофоре. Он опирается локтем на выступ дверцы машины и поворачивается к Минхо с дразнящей ухмылкой на лице. — Что ты сейчас испытываешь? Минхо поджимает губы и предпочитает хранить молчание. — О боже мой, ты что, говорил людям, что я твой папик? — Подожди, чт... — Я имею в виду, что знаю, что чертовски сексуален для своих двадцати восьми лет, но, Минхо, таким ли ты меня видишь? — Нет, я хотел сказать, что... — И подумать только, — он драматично уставился вдаль, — Мой парень считает меня бумером, — он вытирает воображаемую слезу, — Дети в наше время... Минхо фыркает, но затем до него доходит, что только что сказал Чан — «мой парень». В любых отношениях всегда есть тот немного странный период, когда вы не совсем понимаете, встречаетесь вы или просто «тусуетесь», потому что люди часто с опаской относятся к обязательствам. Но Чан, ну, он, казалось, был готов рискнуть. Возможно, в этом смысле он был немного более старомоден и немного более открыто уязвим, чем Минхо. В течение всей поездки Минхо совершенно забыл спросить Чана, куда тот его везет. Только когда они добрались до жилого дома, Минхо понял, что Чан привез его к себе домой, в дом, который Минхо видел впервые. Они вместе поднялись на лифте в квартиру Чана, и черт возьми, это просто шикарно. Шикарно в том смысле, что это так хаотично. На стенах висели фрески и гобелены, всевозможные старинные украшения, разбросанные по полкам, столешницам и практически любым плоским поверхностям. В шкафах стояло бесчисленное количество книг, на стенах приклеены маленькие сувениры с мест раскопок и фотографии экспедиций разных форм и размеров, а также нацарапанные заметки, в которых подробно описывалась история, стоящая за каждой фотографией. Минхо стоял посреди квартиры Чана, восхищаясь его имуществом и множеством украшений. Честно говоря, это больше похоже на мини-музей. — Очарован, не так ли? — спрашивает Чан, подходя к Минхо с бокалом белого вина. Он чокнулся своим бокалом о бокал Минхо, не в силах устоять перед желанием обнять свободной рукой Минхо сзади за талию, уткнувшись подбородком в изгиб его шеи, пока его парень восхищался всеми этими драгоценными произведениями искусства. — Это иероглифика, не так ли? — Минхо указывает на гобелен, и Чан утвердительно мычит. — Дешевая копия предмета, найденного в гробнице Рамсеса II. Это не совсем точно, но всё же приятное украшение для гостиной. — Что оно значит? — спрашивает Мин. — Это его имя. Здесь написано: «Сильный бык, возлюбленный Ра». — Бог Солнца, верно? Чан, сияя, вглядывается в лицо Минхо. При виде широкой улыбки с ямочками на лице Чана и того, как он, казалось, полностью осветился, как будто в его глазах были сказочные огоньки, по венам Минхо проплывает волна тёплого мёда. Может быть, это просто теплое освещение чановой квартиры, или непреодолимое головокружение, которое Минхо чувствует рядом с ним, или, может быть, это просто факт того, что Чан счастлив, что Минхо знал некие крошечные факты из работы, которой он посвятил всего себя, и его радость была прекрасным зрелищем. Поэтому Минхо и решил побаловать его. — Можешь ещё рассказать что-нибудь о богах? И если раньше Минхо щелкал выключателем внутри Чана, то сейчас осветил целый город тем, что восхитил Чана своей просьбой. Он позволил поспешно подтащить себя к дивану за запястье, когда Чан повернулся к нему лицом, поставив бокал на кофейный столик, и серьезно выпрямился, начиная излагать древнеегипетский пантеон богов. Он рассказал ему, что все они были либо чьими-то женами, либо матерями, либо и тем и другим (Минхо никогда не понимал, почему это было закономерностью во всей мифологии, какую бы ни слушал), и провел его сквозь истории, и хотя Минхо в самом начале решил просто потакать Чану, теперь он полностью увлечён. У Чана талант к рассказу историй, и то, как он говорил, создавало образ нечто большего, чем просто басни. Чан говорил так, будто это его собственные воспоминания, и это вещи, которые он видел собственными глазами. Он говорил с таким волнением, как будто это действительно ранее живущие, реальные люди, а не миф или же магия. — Этот Сет, по всей видимости, тот ещё мудак, — комментирует Минхо, и Чан закатывает глаза, как будто древний бог Хаоса лично пренебрег им во время рассказа обо всех дерьмовых вещах, которые он сделал остальным богам. — Вот так Осирис и стал богом Подземного мира, — оживленно продолжает он, прежде чем сделать паузу и посмотреть на Минхо, — Блять, мне действительно стоит заткнуться, не так ли? Минхо опирается локтем о спинку дивана, его голова прижата к раскрытой ладони, и он наблюдает за Чаном со смесью благоговения и нежности, когда Чан останавливается. — И почему же ты хочешь это сделать? — Не хочу тебе надоедать. — Как будто ты вообще можешь, — улыбается Минхо, — Я не просто потакаю тебе, ты ведь понимаешь. Ты очаровываешь меня, — он тянется, чтобы медленно взять руку Чана в свою, — Помимо прочего, — продолжает он, — Это лучшее, что я ощущал за всю неделю. Чан открывает рот, чтобы спросить его о чем-то, но затем, кажется, колеблется, сжимая руку Минхо, когда всё-таки передумывает. — Эй, я обещал тебе милое маленькое свидание, — он тянет Минхо вверх, направляя его к гладкой столешнице из черного мрамора, которая выходила на открытую кухню. Минхо скользит на табурет, наблюдая, как Чан заканчивает готовить пару блюд на плите. Он замечает, что Чан уже приготовил некоторую часть от их ужина, а сейчас еда уже лежала на тарелках и сковородках рядом с ним, пока он добавлял последние штрихи к гарниру. Заинтригованный, Минхо решает присоединиться к нему на кухне, его манили восхитительные запахи и цвета. Это вид, к которому Минхо мог бы привыкнуть: Чан готовит для него, а его мышцы перекатываются, пока он помешивает соус на сковородке, часто останавливаясь, чтобы взять немного на пробу. Он издает приглушенный звук одобрения, его глаза загораются и морщатся в довольные маленькие полумесяцы, он берет еще немного и протягивает ложку Минхо, держа другую руку под его подбородком на случай, если что-нибудь накапает. — Вот, — говорит он, давая ему попробовать, затем опускает ложку и отступает назад, — Тебе это нравится? Если то, как Минхо облизнул губы и громко воскликнул: «Ебанный свет!», не говорит ему, что вполне понравилось, то ничто уже не скажет. Чан хихикает, а затем тянется к бутылке с белым вином, вновь пополняя свой и Минхо бокалы, на секунду замирая, когда удивленно смотрит на Минхо и на то, каким счастливым тот выглядит в этот самый момент. Он заставляет себя оторваться и вернуться на место, чтобы наложить еды в две тарелки, с размаху ставя их перед Минхо. — А вот это, Сэр, — заявляет он с преувеличенным британским акцентом (который звучал немного странно в сочетании с его настоящим австралийским), — Обжаренный на сковороде морской окунь с лимонно-сливочным травяным соусом и чесночным рисом. Они еще раз осушили свои бокалы, и Чан резко поднимает бутылку. — Могу ли я предложить Вам еще вина, Ваше Превосходительство? Минхо фыркает, наклоняясь к Чану. — Вы можете заинтересовать меня поцелуем. Он дразнится, смеясь над тем, как Чан шлепает его по груди и застенчиво растягивает: — Честное слово, Сэр, какой скандал! Еда божественна, Минхо снова и снова кладет ложку на язык, в то время как его рот уже совершенно набит. Он чувствует себя так, словно ужинает в ресторане высшего класса, в котором подают изысканные блюда в сочетании с восхитительным вином и элегантной атмосферой квартиры Чана. Вроде обычная ночь, но она значит многое для Минхо. Изысканный десерт — шоколадный торт, который Чан купил по дороге, пока ехал за Минхо с работы, в пекарне, которая находилась не слишком далеко от его же офиса, в той, в которую Чан довольно часто забегал. — Джисон познакомил меня с этим местом, — начинает рассказ он с набитым тортом ртом, — Боже, он, блять, донимает меня свозить его туда каждый день. Минхо усмехается, скрещивая ноги на диване и отламывая себе второй кусок. — С чего бы? — Он по уши влюблен во владельца. — Чего? Он никогда не рассказывал мне об этом! — На самом деле, владелец — милый парень, довольно молодой, с мягким голосом, да и кафе тоже довольно со вкусом оформлено, — он фыркает, — Думаю, я поговорил с Хёнджином больше, чем Джисон, он просто заходит и заикается около пяти минут, прежде чем выкрикнуть что-то абсолютно глупое и выбежать в панике. — Например, что? — Ну, в первый раз он смотрел на Хёнджина так долго, что пискнул и выбежал, когда тот наконец спросил его, чего бы он хотел, запнувшись о собственные ноги и врезавшись лицом в дверь по дороге. Во второй раз он громко воскликнул: «Я хочу попробовать твои огромные булки». В третий раз он присмотрелся к тесту с сосисками и сказал: «Держу пари, твоя сосиска вкусная и сочная». В четвертый раз он попробовал пончик и хотел сделать ему комплимент, но вместо этого сказал: «Мне нравится твой крем в этой дырочке». Минхо плюется, чуть не подавившись своим тортом. — Он сказал что?! — Поверь мне, это еще не так плохо, как в тот раз, когда он попытался представиться и выдал: «Привет, я Джисон. Я прихожу сюда каждый день, чтобы увидеть тебя. Иногда я наблюдаю за тобой с другой стороны улицы». — О боже, он скоро подаст в суд на запрет о приближении. — Честно? Я думаю, он уже это сделал. Вечер завершился приятно, и Минхо почувствовал себя счастливее, чем когда-либо за всю неделю. Даже когда он знал, что уже поздно, и ему скоро ехать домой, он не чувствовал себя уж очень дерьмово из-за этого. Все так, словно пребывание рядом с Чаном заряжает его энергией и дарит ему предостаточно большое количество счастья, чтобы прожить следующие пару дней. Помимо всего прочего, завтра пятница, и приближаются выходные, так что у него будет чуть больше времени на себя. И на расспросы у Джисона об этой пекарне, которую тот продолжал атаковать. Чан настоял на том, чтобы подбросить его до дома, по-видимому, придя в ужас от мысли, что Минхо придется ловить такси. Когда они подъехали к дому, который он делил с Джисоном, Чан настоял на том, чтобы проводить Минхо до двери, держа его за руку, как будто ветерок смог бы унести его за эти семь коротких шагов между машиной Чана и крыльцом. — Спокойной ночи, Мин, — его голос почти поет, пока он стоит на крыльце рядом с ним, держа лицо Минхо в своих руках и целуя его мягко, глубоко и с чувством. Когда он отстраняется, Минхо чувствует себя на седьмом небе от счастья, мечтательно глядя на Чана, когда тот подмигивает, еще раз целуя в лоб, а затем идет обратно к машине, помахав рукой. Все еще находясь в оцепенении, как девочка-подросток из фильмов 1980-х, впервые влюбившаяся в школьного сердцееда, Минхо ошеломленно машет в ответ, отпирая дверь и заходя внутрь. Он оказывается перед Джисоном, который развалился на диване с пакетом картофельных чипсов, задрав ногу кверху, пока по телевизору громко крутили боевик. И Джисон наблюдает за ним, улыбаясь, замечая каждый маленький признак того, как сильно Минхо влюбился в Чана, искренне радуясь за него. — Итак, я могу предположить, что сегодня вечером кого-то хорошенько так оттрахали! С другой же стороны, это все еще Джисон.