Осень — три года после войны
Послания, свитки и просьбы об аудиенции у Хозяина Огня громоздятся на столе Зуко, когда он возвращается в столицу, несмотря на все усилия его дяди справиться с ними. После недели пребывания на посту регента Айро выглядит истощенным и измученным. Зуко едва ли не чувствует себя виноватым за то, что оставил его разбираться со всем этим, но тут же вспоминает, что все это изначально было идеей дяди. Им не удается провести много времени вместе — Айро не терпится сбежать от политики и вернуться к Жасминовому Дракону. Зуко правда не может винить его. Большая часть их взаимодействий сосредоточена на том, чтобы вернуть Зуко к тому, что он пропустил. Подозрительное отсутствие вмешательства и назойливости почти заставляет Зуко поверить, что он все-таки недооценил своего дядю: возможно, все остальные действительно были приглашены провести неделю на Угольном острове, но просто оказались слишком заняты, чтобы приехать. Он начинает думать, что, возможно, ему наконец-то повезло, и это просто судьба, что он и Катара оказались там вдвоем. Но утром в день отъезда дядя просит выпить с ним чаю. Все начинается достаточно хорошо. Оба мужчины чувствуют себя комфортно в тишине и не испытывают особой потребности в светской беседе. Поэтому, когда дядя ерзает на стуле и откашливается, Зуко чувствует, какое направление примет этот разговор. — Итак, племянник… тебе понравился отпуск? Воспоминания об улыбке Катары, когда он рассказывал ей легенды Народа Огня, и звуке ее смеха, когда он кружил ее на танцполе, вспыхивают в его сознании. Зуко изо всех сил старается сохранить невозмутимое выражение лица и потягивает чай. — Можно сказать и так. Секунды ползут незаметно, Зуко знает, что дядя ждет подробностей, но хранит молчание. Айро пытается снова: — Что ж, приятно это слышать. Ты случайно не спускался к берегу? Чтобы провести какое-то время с водой? — его голос невинен, но ударение на последнем слове делает намек очевидным. Воспоминания всплывают на поверхность его разума: песок под его спиной и длинные каштановые волосы, обрамляющие их лица, освещенные звездным светом. Зуко ерзает на стуле. — Что ты имеешь в виду, дядя? Морщинки вокруг рта Айро дергаются, очевидно, он изо всех сил старается сохранить невозмутимый вид. — Только вода может быть настолько успокаивающей. Я очень надеюсь, что ты использовал свое время в пляжном домике с умом и провел некоторое время с другими элементами. Зуко бросает на мужчину многозначительный взгляд. — Забавно, что ты это сказал. Огонь и вода присутствовали в изобилии, но наблюдалось странное отсутствие других элементов. Дядя небрежно разглядывает свою чашку. — О? Какая досада. Но огонь и вода могут обеспечить такой прекрасный баланс друг с другом даже без всех остальных, ты так не думаешь? Желание вызвать дядю на дуэль вертится на кончике его языка. Но, несмотря на все это, Зуко не может заставить себя злиться. Совсем наоборот — дядя сделал ему необыкновенный подарок, настояв на том, чтобы он отправился в это путешествие, и что бы ни случилось в будущем, он всегда будет благодарен ему за предоставленную возможность углубить их отношения с Катарой. Однако это не означает, что он обязан делиться какими-либо деталями. Его месть за обман будет выражаться в молчании. Тем не менее, кое-что все же должно быть сказано. Зуко вздыхает. — Я согласен. И ты был прав: отпуск — это как раз то, что мне было нужно. Айро искренне улыбается. — Ты это заслужил. Ты упорно трудился последние три года, — он наклоняется вперед, опираясь локтями о колени. — Как Хозяин Огня, ты должен помнить, что баланс — это ключ. Это справедливо не только в отношении стихий, но и в личной жизни. Ты несешь тяжелое бремя и должен научиться время от времени откладывать его в сторону и отдыхать. Зуко кивает. — Постараюсь запомнить. Улыбка дяди становится игривой, он подмигивает. — Или ты должен найти кого-нибудь, кто поможет тебе нести его… Зуко закатывает глаза. — И я уверен, у тебя уже есть на примете человек, который подойдет на эту роль. Айро изображает шок. — У меня? Я бы никогда не осмелился на такое. Зуко сохраняет строгий голос, но глаза выдают его. — Вам не обмануть меня, Генерал. Айро отмахивается от него. — Я давно отказался от этого титула. Теперь я просто скромный торговец чаем. — Торговец чаем со знаменитыми тактическими навыками. — Чепуха. Единственное, для чего мне теперь нужна стратегия, — это доска пай-шо, — Айро допивает чай и ставит чашку, прежде чем подняться. — Я бы пригласил тебя сыграть, но, боюсь, мой дирижабль должен вылететь в течение часа. Ты собираешься посетить Ба Синг Се? Зуко встает, чтобы проводить его. — Весной. Ежегодный саммит потребует моего присутствия. — Великолепно. Я с нетерпением буду ждать встречи. Айро протягивает руку и притягивает племянника к себе, заключая в крепкие объятия. Он твердый и сильный, и когда Зуко прислоняется к нему, все притворства отпадают. — Спасибо, дядя. За все. Руки Айро сжимаются вокруг него, сила воина все еще очевидна под всеми причудливыми одеждами. — Ты многого добился. Я горжусь тобой, сын мой, — сердце Зуко сжимается. Айро отстраняется, и его руки находят плечи Зуко. — Независимо от того, что ждет тебя в будущем, не позволяй своему бремени быть слишком тяжелым. Помни: человеку нужен отдых. — Я знаю, дядя. Счастливой дороги, пришли ястреба, когда доберешься. И с этими словами Зуко снова остается один во дворце. Он чувствует себя иначе, чем до того, как взял отпуск. С новой силой он погружается в работу и встречает каждый день, чувствуя себя отдохнувшим и полным надежд. Он всегда с нетерпением ждет вечеров, когда его помощник сообщает ему расписание на следующий день и доставляет личную корреспонденцию. Недели проходят без каких-либо вестей от Племен Воды, но это не ослабляет его надежды. Он получает письмо из Ба Синг Се: записку с благодарностью от своего дяди за ящик женьшеня, который он нашел по возвращении в чайную лавку. Лето сменяется осенью в череде встреч с членами совета и министрами и бесконечных кип бумажной работы. С течением времени его мысли все больше поглощаются ценами на рис и протестами колонистов, в них остается все меньше места голубыми глазами и неспокойными морями. Большинство дней Зуко расписаны строго, но предсказуемо. Он тренируется по утрам, обсуждает расписание дня со своим старшим помощником за завтраком, проводит суд до полудня, получает брифинги о своих дневных встречах во время обеда и встречается с различными советниками и членами совета до вечера. Его обеды обычно доставляются в кабинет, где он проводит несколько часов в блаженной тишине, просматривая указы и предложения. Час перед сном принадлежит только ему, им Зуко может распоряжаться, как ему заблагорассудится. Иногда, по вечерам он в одиночестве практикует декоративные формы магии огня в садах дворца перед аудиторией из утокочерепах. Хотя они не выглядят особо впечатленными, Зуко знает по крайней мере одного человека, который мог бы оценить его старания. После этого он готовится ко сну, только для того, чтобы проснуться на рассвете и начать круг заново. Временами все это однообразно, но предсказуемость — то, от чего он зависит. Планирование на долгосрочную перспективу и продумывание вещей не были навыками, которые он ценил в юности, но как взрослый, которому поручено управлять страной, Зуко понимает, что они необходимы. Теперь резкие изменения в расписании или отклонения от привычного распорядка дня встречаются им с раздражением. Церемониальные аспекты его положения вызывают особое раздражение по той же причине. Когда возникает необходимость, его график сдвигается, чтобы он мог покинуть дворец и открыть мемориал, посетить публичное празднование назначения нового мэра или выступить на какой-нибудь политической конференции. Дело не в том, что ему не нравится покидать дворец, проблема в том, что все это имеет волновой эффект, который может длиться несколько дней, оставляя у него ощущение, что он никогда не наверстает упущенное. Вот что стало причиной его плохого настроения в день, когда он садится на дирижабль и летит в Шу Цзин — маленькую деревню, расположенную на одном из соседних островов. День и без того начался неудачно: его спарринг-партнер заболел, поэтому он был вынужден тренироваться в одиночку, за завтраком он пролил чай на свою мантию, а затем просители поставили перед ним особенно сложные задачи. Зуко должен был встретиться со своим министром финансов, чтобы доработать бюджет на следующий квартал, но теперь это придется отложить. Когда он готовится к полету, помощник информирует его о предстоящем мероприятии, кратко излагая цель и называя имена ключевых представителей высшего общества, которые будут присутствовать. Зуко почти не слушает. Тупая боль поселилась за его глазами, он сжимает переносицу. Зуко отпускает своего сопровождающего, как только они оказываются в воздухе, и закрывает дверь в свою каюту. Он садится за стол и подпирает подбородок рукой, в то время как его затуманенные глаза пытаются сосредоточиться на подготовленной для него речи. Дирижабль приземляется с содроганием, заставляя его проснуться. Зуко чувствует слабость, тонкие нити сна все еще цепляются за его память. Он пытается расставить по местам элементы сна, но все, что остается, — это фрагменты синего, переходящего в красный, вспышка шелковой ткани, аромат чая и специй и всепроникающее чувство одиночества. Сопровождающие выводят его с дирижабля в ожидающий паланкин, они извиняются и объясняют, что ветер был против них, так что они немного отстают от графика. Зуко чувствует себя выведенным из равновесия, когда паланкин стремительно приближается к обширному комплексу, расположенному на скале с видом на море. Он слышит далекий крик чаек над головой, одиночество удваивается, когда он вспоминает недавние дни, проведенные на берегу в пляжном домике. Он прогоняет эти воспоминания прочь и роется в рукаве в поисках речи, которую должен произнести, но прежде чем он успевает ее прочитать, паланкин замедляет ход и останавливается. Слуги ждут его у ворот. Они приветствуют его и сообщают, что церемония уже началась. Его ведут по ухоженным садовым дорожкам мимо прудов и каменных скамеек, которые прячутся в уютной тени свежесаженных вишневых деревьев. Зуко слышит, как кто-то произносит свою речь, пока они приближаются к большому павильону с задней стороны. Он отмечает, что здесь возведена временная сцена, но баннеры, служащие фоном, не дают ему рассмотреть размер аудитории или личность выступающего. Его ведут к месту за сценой, где несколько других ораторов ждут своей очереди. Зуко не узнает никого из них, но они узнают его и низко кланяются в знак уважения. Раздаются аплодисменты и скрип дерева, когда человек уходит со сцены. Его поза напряжена, а шаги размеренны, он спускается по деревянной лестнице и поворачивается. Зуко сразу же узнает его и пытается скрыть удивление на своем лице, когда мужчина кланяется и обращается к нему. — Лорд Огня Зуко, мы польщены вашим присутствием и глубоко признательны вам за поддержку, оказанную нашему проекту. Зуко кланяется в ответ, хотя и не так низко. — Мастер Пиандао, это всегда большая честь для меня. Мастер меча прячет руки в рукава. — Я надеюсь, что после мероприятия мне удастся насладиться вашей компанией за чашкой чая. Или, возможно, устроить вам экскурсию по территории. Однако прямо сейчас все с нетерпением ждут вашего выступления. Зуко слышит, как другой мужчина представляет его, а затем раздаются аплодисменты. Он быстро поправляет свою корону и достает из рукава речь. Когда он шагает к сцене, то замечает, что Пиандао одаривает его странной, едва уловимой улыбкой, такой же, какой иногда одаривал его дядя, когда замышлял что-то нехорошее. Зуко решает, что овладение этим приводящим в бешенство взглядом должно быть частью посвящения в Общество Белого Лотоса. Аплодисменты продолжаются, пока Зуко поднимается по лестнице, и стихают, когда он выходит на трибуну. Он раскладывает перед собой свою речь и на мгновение оглядывает толпу. Только по цветам он может сказать, что этот проект, каким бы он ни был, получил серьезную международную поддержку. Красный и зеленый цвета в равной степени представлены в одеждах посетителей, обмахивающихся веерами в мягкий осенний полдень, среди них есть даже оттенки синего. Все они выжидающе смотрят на него. Когда он стоит здесь, чувства измотанности и сонливости после дремоты исчезают. Зуко встречается взглядами с присутствующими, он ощущает спокойствие и контроль. Он никогда не чувствовал себя неловко, выступая перед большой толпой. Ему и в голову не приходит нервничать, однако он хотел бы быть более подготовленным. Он проклинает свой непроизвольный сон на дирижабле, даже если он помог ему спастись от головной боли. Зуко прочищает горло и опускает глаза на пергамент. Он собирается начать, когда вспышка света привлекает его внимание. Она исходит слева, из первого ряда. Его взгляд останавливается на девушке в дорогой темно-синей мантии. Значок Нации Огня на ее плече ловит солничный луч и снова сверкает. Ее голубые глаза улыбаются ему. На мгновение он забывает, где находится. Она здесь. В Стране Огня. Не более чем в тридцати футах от него. Их разделяет всего несколько шагов и его первым побуждением является сойти со сцены и сократить это расстояние. За эти недели Зуко почти убедил себя, что его интерес к Катаре был просто случайностью. Его чувства, возможно, и были сильными во время их совместной жизни, но они были хрупкими и новыми, отбросить их было легко. Зуко вспомнил желание, которое послал духам в облачке дыма, и тут же почувствовал себя глупым и юным, он отмахнулся от своих действий как от вынужденных обстоятельствами. Смотреть на нее сейчас — это удар под дых. Учащенный стук его сердца совсем не случаен. Кто-то кашляет, и Зуко вспоминает про толпу, которая терпеливо ждет, когда он заговорит. Его губы кривятся в едва заметной улыбке, прежде чем он переключает свое внимание на лежащий перед ним пергамент. Несмотря на неподготовленность и шок от ее присутствия, речь, которую он произносит, красноречива и безупречна. На самом деле вся заслуга принадлежит его спичрайтерам. Они знают, что ему не всегда предоставляется роскошь читать и практиковать каждую речь, поэтому включают примечания, которые сообщают ему, на каких словах нужно сделать ударение или когда сделать паузу для усиления эффекта. В то время как аудитория аплодирует его усилиям, Зуко обнаруживает, что не помнит ничего из того, что только что сказал. Речь — бестелесная вещь. Он слышит свой голос, но мысленно находится за тысячу миль отсюда, задаваясь вопросом, что она здесь делает и почему не потрудилась упомянуть, что посетит его страну. Зуко покидает сцену и перечитывает пергамент, в нем становится немного больше смысла. Это будет место комплексного исцеления, учреждение, посвященное реабилитации ветеранов войны всех наций. Они собирались обеспечить место отдыха и комфорта тем, кто физически и морально пострадал от разрушительных последствий войны, подарить им ощущение покоя. Это была действительно замечательная идея, но она не спонсировалась правительством Нации Огня, и, следовательно, ради нее министры не стали бы сдвигать его график. Оглядывая сады, Зуко замечает детали, которые в спешке упустил из виду: гравюры с лотосами на скамейках и кованые лотосы, украшающие ворота. Он чует очередную ловушку, но на этот раз он ей рад. В заключение произносятся речи, призывающие меценатов щедро пожертвовать на это самое достойное дело и приглашающие гостей осмотреть территорию и насладиться освежающими напитками. Представители высшего общества уже начинают роиться вокруг него, но его глаза непроизвольно ищут в толпе цвета ее одежды. Она окружена вниманием небольшой группы серьезных на вид людей, которые, кажется, ловят каждое ее слово. Некоторые даже делают заметки. По ее восторженным жестам Зуко может сказать, что она увлечена предметом обсуждения. Время от времени Катара ловит его взгляд с другого конца площадки, когда он ведет светскую беседу с гостями. Она не подходит к нему, пока он не начинает собираться вернуться в столицу. Ее поклон формален, но глаза сверкают. — Приятно встретить вас здесь, Лорд Огня Зуко. Его поклон неглубокий, но искренний. — Могу сказать то же самое, мастер Катара. Еще одна скрытая атака? — Скрытые не в счет, и ты это знаешь, — она выпрямляется и улыбается. — Прогуляешься со мной? Зуко предлагает ей руку, и они идут по одной из тропинок, вьющихся по саду. Толпа редеет и в конце концов исчезает, оставляя их беседовать наедине. — Кстати, это была очень хорошая речь. Хотя на минуту ты выглядел немного потерянным. Мое присутствие взъерошило твои королевские перья? — Ни единого шанса, — он поворачивает голову и изображает интерес к пейзажу, надеясь скрыть румянец. — Хотя ты могла бы предупредить меня, что будешь здесь. — Я не знала, что ты будешь здесь, так что я не думала, что предупреждение будет необходимо. На этот раз я не пыталась хитрить, честно. — Но ты знала, что будешь здесь. Ты могла бы сказать, что собираешься посетить Страну Огня. Катара останавливается, чтобы рассмотреть цветущую вишню на низко свисающей ветке, проводя пальцами по нежным бледным лепесткам. — На самом деле это не визит, скорее деловая поездка. Мастер Пиандао связался со мной, чтобы узнать, не хочу ли я провести несколько недель с местными врачами до официального открытия клиники, чтобы передать некоторые из передовых методов лечения, которым я научилась. Он нанимает целителей из всех стран, включая магов воды. Есть надежда, что мы все сможем чему-то научиться друг у друга, — она пожимает плечами. — Кроме того, ты занятой человек. Я не думала, что у тебя найдется свободное время для такого маленького частного проекта. — Если бы ты сказала мне, что будешь здесь, я бы нашел время, — осторожно отвечает Зуко. Пришла ее очередь краснеть. — Правда? Что ж, тогда я рада, что все так получилось. Один из ассистентов доктора сказал мне, что банкет сегодня вечером будет потрясающим, — Катара встречается с ним взглядом. — Может быть, у нас будет время наверстать упущенное. Возможно, Зуко упускал некоторые тонкости, когда был моложе, но годы общения с политиками сделали его немного более сообразительным. Его мысли крутятся от возможных вариантов, пока она изучает его, ожидая ответа. Но потом он вспоминает и его плечи опускаются. — Вообще-то, мне пора возвращаться. Мои секретари взбунтуются, если им придется изменять мой график два дня подряд. Не говоря уже о членах моего Совета. Катара кивает. — Я понимаю, — разочарование искажает ее черты, но затем она улыбается. — Ну, я уверена, что это не займет много времени, прежде чем я вернусь в Страну Огня. Здешний персонал уже намекнул, что они хотели бы, чтобы я вернулась через несколько месяцев для консультации. Может быть, тогда я смогу выкроить немного времени, чтобы навестить тебя. Неизвестное внутреннее чувство подсказывает ему, что он не может упустить эту возможность. — Или, может быть, ты могла бы заехать в столицу по дороге домой, — выпаливает он. Катара с любопытством смотрит на него. Зуко продвигается вперед: — Я имею в виду, это ведь по пути. К тому же в городе есть много мест, которые ты не успела увидеть, когда была там в последний раз. Столица действительно очаровательна, когда ей не правит диктатор, страдающий манией величия. Катара снова делает вид, что увлечена цветами, избегая зрительного контакта. Но улыбка, тронувшая уголки рта, выдает ее. — Я не могу. У тебя так много дел и наверняка нет времени показывать мне окрестности, очаровательную атмосферу или что-то там еще, — Зуко видит, что она хочет согласиться. Ему просто нужно быть немного более убедительным. — Катара, ты героиня войны и дочь вождя Южного племени воды. Это делает тебя высокопоставленным лицом. А часть моей работы состоит в том, чтобы удовлетворять прихоти высокопоставленных лиц, — он не упоминает, что при любых других обстоятельствах это та часть работы, которую он ненавидит больше всего. — Все в интересах хороших международных отношений, ты же знаешь. Зуко видит, как ее нерешительность тает. — Я понимаю. Что ж, как Хозяин Огня, не могли бы вы порекомендовать какое-нибудь доступное жилье? Это высокопоставленное лицо живет на крестьянский бюджет. Он смеется. — Не смеши. Ты поживешь со мной, — его встречает тишина. Сознание догоняет сказанное и все снова возвращается к Угольному Острову. Зуко изо всех сил пытается отступить: — Во дворце, я имел в виду. В гостевом крыле. Там останавливаются все приезжающие высокопоставленные лица. Ты ведь помнишь гостевое крыло, правда? Ее лицо омрачается. — Не в той комнате, в которой я исцеляла тебя, когда… — Нет, не там. Буря в ее глазах отступает. — Хорошо, — Катара смотрит на него искренне. — Серьезно, Зуко, ты уверен, что это хорошая идея? Я не хочу навязываться. Он берет ее за руку. — Для меня будет честью принять тебя. Катара улыбается и нежно сжимает его пальцы. — Тебе не следует шутить об этом. Я слышала, граждане Страны Огня очень серьезно относятся к своей чести. — Действительно, — Зуко неохотно отпускает ее и снова предлагает свою руку, ведя их обратно тем же путем, которым они пришли. В поле зрения появляется остальная часть вечеринки. — Что ж? Когда мне тебя ждать? Катара смеется. — Ты никогда не сдаешься, не так ли? — Не без боя. — Хорошо, но дай мне хотя бы подумать. Я пришлю ястреба через несколько недель, когда закончу здесь. — Ты не пожалеешь об этом, — молодость в собственном голосе удивляет его, Зуко вспоминает свое волнение, когда он стоял на разбитой каменной террасе древнего храма воздуха, думая, что судьба наконец-то настигла его. Она ударяется плечом о его плечо. — Не забегайте вперед, Ваше Величество. Я еще ни на что не соглашалась. Зуко улыбается ей в ответ. Он замечает ожидающий его паланкин у входа в клинику, отпускает Катару и поворачивается к ней лицом. — Мне нужно идти. Увидимся через пару недель? Катара закатывает глаза. — Посмотрим. Счастливого пути, Зуко. Он может сказать, что она хочет обнять его, но сдерживается — это слишком публично, здесь слишком много глаз. Вместо этого она кланяется. Он отвечает тем же. — И тебе. Ястреб прилетает менее чем через неделю. Она приедет. Каждый день кажется слишком долгим, пока он ждет ее появления, и каждый день его наполняет подкрадывающееся чувство страха, что, возможно, она передумает и вместо корабля прибудет письмо, в котором ему будет сказано, что все это было просто ошибкой, глупой летней интрижкой. Что это не могло длиться долго и вообще им не стоило этого делать. Эти беспокойства нарастают до тех пор, пока он не понимает, что забегает слишком далеко — она приезжает, чтобы провести неделю во дворце, ничего более. В этом нет ничего особенного. За исключением того, что кое-что все же есть. Когда Зуко видит, как она сходит с корабля две недели спустя, его лицо остается бесстрастным, но сердце воспаряет. Он приветствует ее легким поклоном и старается не ухмыляться слишком глупо, когда она берет его под руку и они вместе направляются к ожидающему их паланкину. Конечно, все очень правильно. Катара останавливается в комнате в крыле, предназначенном для размещения гостей, как и было обещано. Хотя он поручил нескольким из своих лучших и самых надежных помощников показать ей достопримечательности, пока он занимается своими обязанностями, Катара настаивает на том, чтобы проводить свои дни за работой: она посещает местные клиники и дает уроки по исцелению всем заинтересованным. Ни для кого не секрет, что она здесь, и членам его Совета требуется немного времени, чтобы разгадать, кто она такая и кем, по их мнению, является для их Хозяина Огня. Если у них и есть какие-то подозрения или опасения, они их не озвучивают. А он слушает. Очень внимательно. Вот почему Зуко осторожен. За время, прошедшее между их встречей и ее приездом, у него была возможность обдумать последствия своего приглашения. Он знает, что во дворце и за его стенами повсюду есть глаза и уши. Зуко знает, что независимо от того, как сильно его пальцы чешутся прикоснуться к ее ладони, пока они прогуливаются по магазинам вдоль гавани, или как сильно ему хочется сесть чуть ближе, пока они едят, ему стоит воздержаться. Он довольствуется тем, что украдкой целует ее у пруда с уткочерепахами и проводит пальцами по кончикам ее волос, желая спокойной ночи. Возможно, когда-нибудь все будет по-другому, но сейчас он не торопится, делая все возможное, чтобы уберечь ее от пристального внимания и сплетен. Пока что он благоразумен. Ровно до той ночи, когда она вызывает его на игру в пай-шо. Ее взрослую версию. Катара устраивает игру с выпивкой — за каждую захваченную плитку игрок должен выпить. Сначала Зуко отказывается, думая, что его дядя будет в ужасе, если он даже подумает об этом. Затем он понимает, что его дядя, вероятно, просто никогда не знакомил его с этой версией правил, считая его слишком ханжой, чтобы когда-либо захотеть участвовать в подобном. Что ж, он покажет им обоим. Он может веселиться. И он может победить. Не то чтобы Зуко был хорош в игре или она ему вообще нравилось. Он провел долгие дни на палубе своего корабля с дядей, пытаясь обдумать стратегию и защиту, и все это время дядя каждый раз уверенно побеждал его. Но Айро был мастером. О чем ему вообще беспокоиться, когда он играет против Катары? Что она вообще могла знать об этой игре? Возможно, было бы более романтично устроить игру на лужайке королевских садов, у основания каменного моста, перекинутого через пруд с уткочерепахами. Но сезон дождей объявил о своем приходе непрерывным ливнем, который закрыл звезды и оставил все вокруг влажным. Так что они установили доску и бутылку рисового вина на крытой веранде, играя при свете факелов, окруженные ровным стуком воды по крыше и булыжникам. Все начинается достаточно хорошо. Его наступление работает, и Катара, кажется, попадает в расставленные им ловушки. Самодовольная улыбка появляется на его лице, когда он берет еще одну ее плитку, а она, не сводя с него глаз, медленно потягивает вино. Этот взгляд слишком знакомый — обычно он появлялся прямо перед тем, как она собиралась атаковать его в спарринге. Он недооценил ее. Снова. Выпив второй бокал вина, Зуко чувствует, как в животе разливается тепло. К третьему он наблюдает за Катарой больше, чем за фишками на доске, очарованный румянцем на ее щеках и тем, как свет камина отражается в ее глазах. Отсутствие концентрации дорого ему обходится, но к четвертому бокалу он уже даже не заинтересован в победе. Зуко придвигается ближе к девушке, не в силах и не желая сопротивляться желанию попробовать пульс на ее шее. Она реагирует мгновенно и игра быстро забывается. Звук шагов, разносящихся по коридору — забыл о ночном патруле, не так ли, Зузу? — отрезвляет его достаточно, чтобы понять, что Катара нависает над ним, ее волосы растрепаны, а мантия распахнута, обнажая белье. Она садится, и выражение ее лица отражает его собственное: им нужно сменить место. Прямо сейчас. Зуко поднимает свою корону и мантию в нескольких футах от них — как они там оказались? – и поднимает Катару на ноги. У него много воспоминаний, мимолетных и захватывающих дух, с первой ночи, которую они провели вместе. Зуко помнит гул предвкушения в собственной крови, тот, который заставлял его давиться головокружительными взрывами смеха, когда они пробирались по коридорам дворца, переплетя пальцы, — еще одна хитрая секретная миссия, которая на этот раз не предполагала черной одежды, но все равно требовала скрытности. Он помнит, как успокаивал ее с улыбкой, когда она чуть не споткнулась, когда они затормозили перед его дверью. Он помнит движения ее рук, вкус вина на ее губах, ощущение шелка под спиной, когда она мягко толкнула его назад. Он помнит ощущение падения, когда она поднималась навстречу ему снова и снова, и звук его имени на ее губах — призрачный отпечаток на влажной коже. Но что он помнит лучше всего, так это последствия: изысканное сочетание ее темной кожи с его бордовыми простынями, ее мягкие конечности, запутавшиеся в гладкой ткани, ее волосы, развевающиеся веером под ней, пока затуманенные голубые глаза удовлетворенно моргали, глядя на балдахин над головой, а ее дыхание было похоже на толчки волнующегося моря после шторма. Долгое время ни один из них не произносит ни слова. Ее пальцы рассеянно водят линии на его ладони, прежде чем ненадолго переплестись с его, слегка сжимая, прежде чем отпустить. Зуко наблюдает, как она потягивается и скользит по кровати, мышцы на ее спине плавно изгибаются, когда она хватает с пола его сброшенную мантию и просовывает руки в рукава. Она вывернута наизнанку, Зуко замечает неровные края швов. И ему все равно. Впервые у нее есть возможность исследовать комнату. За то короткое время, что Катара здесь, он ни разу не пригласил ее в свою комнату. Она и не просила. Зуко с каким-то незаслуженным чувством гордости наблюдает, как она проводит пальцами по гладкому блеску красного дерева и поднимает глаза к высоким сводчатым потолкам. Тщеславная, эгоистичная часть его надеется, что она впечатлена. Другая часть хочет отдать это ей. Все это. Возможно, именно поэтому он наблюдает без комментариев или беспокойства, когда она возится с кистями, аккуратно лежащими на его столе, когда она берет бесценную вазу, чтобы осмотреть ее. Катара неторопливо расхаживает по периметру его комнаты, замедляя шаг и останавливаясь перед гобеленом, изображающим острова Народа Огня. Ее лицо непроницаемо, когда она изучает его, а рука держит красную ткань его мантии на груди, чтобы та оставалась закрытой. Внутри него нарастает напряжение, когда он понимает, что хочет, чтобы она прикоснулась к гобелену, как и ко всему остальному, потревожила древние шелковые нити, на которые никто другой не обращал внимания десятилетиями. Зуко обнаруживает, что хочет, чтобы она оставила свой след на всем, чем он владеет, заявила на это свои права, даже если все, что она оставит после себя, — это сувениры, столь же невидимые и эфемерные, как отпечатки пальцев. Оно все уже принадлежит ей, если бы она только попросила. Но даже Зуко знает, что это была бы незначительная жертва и еще более незначительное подношение. По правде говоря, Катара никогда не была впечатлена величием предметов, и он тоже, хотя и по совершенно другим причинам. Почти все в этой комнате было здесь еще до его рождения и, вероятно, останется еще долго после его смерти. Это были не те предметы, по которым он скучал в изгнании, и даже не статус или богатство, о которых он мечтал, разливая чай в нижнем кольце Ба Синг Се. Отчаяние убедило его, что собственность, власть и честь заполнят пустоту, которая зияла в его груди, когда он вычищал грязь из-под ногтей во время и с дядей путешествия. Но даже когда его приветствовали во дворце как законного наследника, пропасть только рассыпалась по краям и становилась шире. Он тосковал по дому — не по месту или вещам, а по чувству, которое поселилось в его костях и позволило ему ослабить бдительность, хотя бы на мгновение. За редкими мимолетными исключениями, Зуко не чувствовал этого с тех пор, как умер его дед. По крайней мере, до этого момента, в котором он наблюдает, как эта властная девушка протягивает свои невероятно тонкие пальцы, чтобы провести ими по вышитым краям побережья, проводя линию вдоль границы между его страной и морем. Это совсем не про вещи. Именно это чувство он хочет одновременно удержать и отдать. Он хочет предложить и получить его взамен. Зуко задается вопросом, так ли чувствуется любовь. Он надеется, что да. Удовлетворенная своей короткой экскурсией, Катара возвращается к кровати и забирается на свою сторону. Зуко лениво жестикулирует одним запястьем, приглашая ее подойти ближе. Кажется, она вот-вот подползет к нему, но вдруг она замечает последний неисследованный предмет мебели: маленький прикроватный столик с одним выдвижным ящиком. Легкость, которую Зуко чувствовал, тает, как только он вспоминает, что внутри. Некоторые вещи — это просто вещи, но другие — нет. Она тянется к латунной ручке… — Остановись! Катара вопросительно смотрит на него, и Зуко мгновенно чувствует себя нелепо. — Я имею в виду, что там нет ничего, что могло бы тебя заинтересовать. Ее взгляд скептичен. — Действительно. Должно быть, поэтому ты так его оберегаешь. — Как я уже сказал, там нет ничего важного. Тебя это не заинтересует. — О, ну, если ты так говоришь… — она пожимает плечами, и Зуко думает, что он в безопасности, но внезапно она поворачивается к ящику и открывает его прежде, чем он успевает отреагировать, не говоря уже о том, чтобы остановить ее. Ее пальцы сжимаются вокруг единственного обитателя ящика. Она поднимает его и машет им в воздухе, ее глаза сияют весельем. — Что это? Теперь он стоит на коленях, ползет к ней, простыни запутываются вокруг его ног. Зуко протягивает руку, чтобы забрать предмет у нее из рук, но она отдергивает его. — Дай сюда! Она смеется, дразня его. — Это твой дневник, Лорд Огня Зуко? Ты хранишь здесь все свои мрачные секреты? — Я не веду дневник! — он рычит. — А теперь отдай его мне! Зуко мог бы одолеть ее, забрать силой. Он знает. Но он этого не сделает. Ее смех в сто крат сильнее его. Он принимает поражение. В конце концов, это ведь не может быть хуже, чем Любовь Среди Драконов. — Хорошо, — ворчит Зуко, ослабляя хватку и откидываясь назад. — Просто будь аккуратна. В ее руках простая книга в черном кожаном переплете с потертыми и облупившимися краями. Катара бросает на него последний взгляд, молча спрашивая разрешения. Он глубоко вздыхает и покорно кивает в ответ. Книга раскрывается в ее руках, переплет податлив от частого использования. Зуко замечает едва уловимый голодный взгляд, когда она открывает случайную страницу, жадно поглощая слова, но затем ее лицо омрачается в замешательстве. Она читает вслух. — Чтобы узнать дорогу впереди, спросите тех, кто возвращается, — она делает паузу и переворачивает две страницы вперед. — Когда луна полная, она начинает убывать, — Катара приподнимает бровь, глядя на парня. — Пословицы? Зуко знает, что его лицо, скорее всего, соответствует цвету его простыней. — От моего дяди. Она изучает чернильные мазки на странице. — Но это твой почерк. Зуко потирает затылок. — Да. Я начал записывать их, когда был в изгнании. Казалось, он находил в них какое-то утешение, поэтому я подумал… Я не знаю, о чем я думал. Неважно. Просто положи его обратно. — Ты составил сборник цитат своего дяди за все эти годы? — Вроде того. Оригинал был уничтожен, когда пираты взорвали мой корабль. Но я записал столько, сколько смог вспомнить, когда вернулся во дворец. Они, эм… Помогали, когда дядя не разговаривал со мной. Катара выглядит сбитой с толку. — Он знает об этом? Зуко отводит взгляд. — Нет. И я бы предпочел, чтобы так оно и оставалось. Она осторожно закрывает книгу и проводит ладонью по обложке. — Ты действительно любишь его. Когда она произносит это, ее голос звучит недоверчиво, как будто она удивлена, что он опустился до чего-то столь сентиментального. Как будто она удивлена, что он способен. Зуко почти обижается, но когда поднимает взгляд, то замечает, что ее глаза блестят от навернувшихся слез. Он приближается к ней сзади, осторожно забирает книгу из ее рук и кладет обратно в ящик. Его руки обнимают ее за талию, а подбородок касается плеча. — Конечно, люблю, — он говорит это просто, но в этом нет ничего простого. После этого они становятся более беспечными. Оставаясь с ней наедине, легко забыть, что являешься суверенным правителем нации, что у тебя есть обязанности и ответственность не только за самого себя. И как он может не забываться, когда она единственный человек в радиусе ста миль, который осмеливается бросать ему вызов, называть его по имени, обращаться с ним как с равным? Катара знает, как вести себя подобающим образом, когда они находятся на публике, оказывая ему должное почтение, играя роль аристократки, но будь то на публике или наедине, она никогда не будет пресмыкаться перед ним. Он бы никогда этого не захотел. Дни с ней ощущаются, как большие глотки воздуха после долгих лет, проведенных в ловушке под ледяной поверхностью озера. Неделя превращается в две, а недели — в месяцы. Хотя официально Катара живет в гостевом крыле, она не часто проводит там свои ночи. Она посылает письма домой, чтобы проверить своих учеников, но не упоминает, когда вернется. Она продолжает свои экскурсии по местным клиникам и каждые несколько недель садится на дирижабль, чтобы проконсультироваться с врачами клиники в Шу Цзине. Зуко не говорит ничего, когда с Южного полюса на корабле доставляют сундук с ее одеждой и другими личными вещами. Он просто понимает, что еще никогда не был так счастлив. Сладкое время, проведенное с ней, не может не сказываться на его работе. Проходит совсем немного времени, прежде чем до него начинают доходить слухи, и еще совсем немного времени, прежде чем он слышит все своими ушами. Груды бумаг на столе начинают расти по мере того, как он проводит все меньше времени в своем кабинете и все больше времени в саду. Как бы они не пытались скрываться, Зуко достаточно ловок, чтобы поймать неодобрительные взгляды своего Совета, когда он в очередной раз опаздывает на утреннее заседание и изо всех сил старается держать свои затуманенные глаза открытыми. Он заставляет замолчать голос в своей голове, который кричит ему, насколько это безответственно. Ему просто нужно найти правильный баланс, компромисс. Это должно сработать. И он старается. Они стараются. Но это не могло всегда быть так же, как в те дни на Угольном острове, где они танцевали и смеялись под звездами. В детстве Зуко верил, что быть Хозяином Огня означает делать все, что захочешь. Каким наивным он был. Быть Хозяином Огня — все равно что быть родителем миллиона нуждающихся детей, у каждого из которых свои желания, потребности и требовательные голоса. И если не его граждане нуждаются во внимании, то всегда есть еще граждане других стран. Каждый день его время и энергия расходуются в сотне разных направлений, хотя его мысли по-прежнему сосредоточены на голубых глазах, гладкой коже и музыке ее смеха. Они смогут это преодолеть. Ему просто нужно больше концентрироваться и более эффективно распоряжаться своим временем. В конце концов его побеждают не клеветнические комментарии, не бессонные ночи, не горы бумажной работы и даже не чувство долга. Это что-то безымянное, что-то гораздо более коварное, оно появляется, когда он наблюдает, как синий цвет из ее гардероба медленно превращается в красный, как она легко приспосабливается к придворной жизни, а идиомы Нации Огня начинают все чаще встречаться в ее речи. И это именно то, чего он должен желать — чтобы она преуспела в этом, чтобы она принадлежала этому месту. Намеки на предложение со стороны его более либеральных и доверенных советников становятся менее тонкими с каждой неделей. Но ее трансформация вызывает у него раздражение по причинам, которые он не может объяснить. Тревога начинает закипать в груди, когда Зуко представляет, как она теряется в этом месте. Дворец был величественным и красивым, но чем дольше в нем находишься, тем меньше он кажется. Она не говорит об этом, даже не намекает, но Зуко не может перестать думать, что привязать Катару к дворцу или даже к Нации Огня в целом — все равно, что посадить в клетку редкое и дикое существо: вы можете восхищаться его красотой, нахождение рядом с ним может доставлять вам удовольствие, но поймать его в ловушку — в корне неверно. И пусть она родилась и выросла на крошечном кусочке льда, по сути своей Катара была женщиной мира. Это было несправедливо. Он родился со всем этим. Но она нет. Поэтому Зуко делает единственное, что в его силах: он освобождает ее. Он усвоил прошлый урок и рассказывает ей все лично, а не через письмо. У него были разные ожидания относительно того, как может пройти этот разговор: он ожидал эмоций, гнева и неповиновения. Он ожидал ярости и запущенных в него ледяных дротиков. Он ожидал мольбы и уговоров, почти надеялся на них. Ему нужна была ее помощь, чтобы запихнуть слова обратно в горло, как только он их произнесет, просто чтобы удержать ее здесь, удержать ее дома. Но Катара удивляет его таким холодным молчанием, что даже в ее малиновых одеждах никогда не было так очевидно и ощутимо, что она родом из ледяной южной тундры. Она выслушивает его, не отводя взгляда, и когда он заканчивает, — уходит. Тяжелая дверь его спальни захлопывается за ней навсегда. К тому времени, как Зуко заканчивает свои дневные встречи, ее уже нет. Она не оставляет ни записки, ни каких-либо улик в своей комнате, указывающих на то, что она вообще когда-либо была там. Остается только призрак ее запаха. И он пытается запомнить его, прежде чем тихо закрыть за собой дверь, зная, как быстро он исчезнет. Зуко надеется, что она свяжется с ним. Он роется в свитках, которые получает каждый день, в надежде найти один с голубой лентой, но каждый раз его ждет разочарование. Он чувствует, что не имеет права обращаться к ней после того, что сделал, поэтому просто ждет. Через две недели он начинает беспокоиться. Где она сейчас? В безопасности ли? Через месяц он начинает злиться. После двух впадает в отчаяние. В тишине своей спальни он вспоминает ночи, которые они провели вместе, особенно первую. Он может до малейших деталей представить себе круг, который она сделала по его комнате, и то, как его мантия соскользнула с ее плеча, как подол шуршал по ее ногам. Зуко помнит ее бесстрастную реакцию на дорогие и редкие предметы, за исключением одного: простого дневника в кожаном переплете. В отчаянии Зуко вытаскивает его. Прямо сейчас ему просто необходима мудрость его дяди. Книга открывается на случайной странице, и он читает: «Мудрый человек принимает свои собственные решения, невежественный человек следует за общественным мнением». Не помогает. Он читает другую: «Вы никогда не отличите своих друзей от врагов, пока лед не треснет». Еще хуже. Он перелистывает страницу назад, надеясь найти хотя бы один совет, что-то, что убедило бы его в том, что он поступил правильно. Вместо этого он сталкивается с надписью, которая ему не принадлежит. Иероглифы на странице написаны аккуратно и элегантно, хотя случайные пятна чернил и неровные линии выдают эмоции руки, которая их написала. В ее почерке он находит дополнение к своей книге, черные штрихи выделяются на фоне белой страницы: «Обугленный кол легко воспламеняется». Зуко опускает голову. Ему не нужно быть гением, чтобы понять, что она имела в виду: он снова обжег ее, возможно, в последний раз. Он воспринимает это как четкое предупреждение держаться подальше. Гора бумаг на его столе становится все меньше, пока в конечном итоге не исчезает. Члены Совета скрывают свое удивление, когда в первый раз обнаруживают, что он уже ждет их по прибытии. Торговые соглашения с востоком, цены на рис и рост стоимости образования полностью занимают его внимание, его решения в этих вопросах тверды и непреклонны. Только когда Зуко остается один, он позволяет себе задаться вопросом, где она может быть и как сильно его ненавидит. И хотя Катара может появляться в его снах, она никогда не материализуется во дворце. Несколько месяцев спустя его дядя посещает столицу. За чаем Зуко небрежно спрашивает его о пословице, написанной дрожащей рукой. Айро хмурит брови, и выражение его лица становится настороженным. — С чем это связано, племянник? По ряду причин Зуко отказывается предоставить полный контекст. Он говорит только то, что может. — Это было сообщение от Катары. В тот день, когда она покинула дворец. Что-то похожее на понимание загорается в глазах старика, но он по-прежнему не отвечает на первоначальный вопрос. — Ты никогда не был откровенен в деталях того дня. Почему она ушла тогда? Глаза Зуко обводят замысловатые узоры на ковре. — Потому что я никогда не смог бы попросить ее остаться. — Нет? Но почему? Зуко откидывается на спинку стула, проводит рукой по волосам. — Она была бы несчастлива здесь. — Она казалась несчастной? Она так сказала? — Нет, — его дядя сохраняет невозмутимый, пристальный взгляд. Он ждет объяснений. Зуко ерзает на месте. — Я просто… Я не мог позволить ей так пожертвовать собой. Не ради меня. Это было бы неправильно. Айро откидывается на спинку стула и вздыхает, вертя в руках чашку с чаем. Он смотрит в дальнюю стену комнаты. — Это мой собственный снег. Каким он кажется легким на плетеной шляпе моей. Зуко хмурится. — Больше загадок мне сейчас не помогут, дядя. — Это не загадка, это хайку, — он отхлебывает чай. — Добровольное бремя — это не бремя. То, что ты считал самопожертвованием, могло быть чем-то совершенно другим. Если бы Зуко был магом воды, его чай застыл бы в чашке вместе с кровью в его венах. Если это было правдой, то он проявил к ней большое неуважение. Пытаясь защитить ее, он непреднамеренно отверг и осудил ее усилия. Эти перемены были не для него, они были для них, а также для нее. Она приспосабливалась не из-за ожиданий или социального давления, она делала это, потому что это было то, чего она хотела. Ни одно из этих поверхностных различий не изменило того, кем она была. Хуже было то, что он должен был знать: ее ценности были глубоки и ничто не могло их разрушить. Она была доброй и сострадательной, но она также была воином. Она не пресмыкалась и не сидела молча. Это было то, что он любил в ней больше всего, — ее страсть и бесстрашие. Он так боялся, что Нация Огня погасит эту искру, что не доверил ей оставаться сильной перед лицом трудностей. Катара — девушка, которая много лет назад проявила сострадание к своим врагам, просто потому, что это было правильно. Девушка, которая упрямо поддерживала надежду, когда ее уже было не найти. Девушка, которая угрожала ему и простила его с такой же яростью, с которой победила его сестру и спасла ему жизнь. Девушка, которая все еще могла одолеть его, как силой своей магии, так и изгибом своей улыбки. Как будто у Нации Огня был хоть малейший шанс против нее. Стыд и отвращение переполняли его. Он совершил огромную ошибку. Зуко стонет и сжимает переносицу. — Я идиот. Неудивительно, что она теперь меня ненавидит. Снова. — Возможно, нет. Зуко смотрит на своего дядю, пытаясь погасить яркий уголек надежды, вспыхивающий в груди. — Что? — Она оставила ту пословицу. Возможно, она не имела в виду прошлые обиды. Возможно, она имела в виду легкость разжигания новых чувств. Возможно, это было предупреждение, но его также можно было истолковать как предложение, — Айро бросил на него многозначительный взгляд. Он и правда был идиотом. Зуко проводит дни, сочиняя надлежащие извинения, пытаясь в равной мере передать свою глупость и ее величие. Мусорное ведро в его кабинете переполнено скомканными пергаментами с недостаточно подходящими словами. Он проводит неделю, читая и перечитывая готовый текст, убеждая себя, что хочет удостовериться, что он идеален, не желая признавать, что просто тянет время. Следующий месяц в ожидании ответа он проводит, вырезая ожерелье. В конце концов, Зуко ждет слишком долго. К тому времени, как она получает его сообщение, на ее шее уже висит другое ожерелье. Ответ, который он получает, вовсе не является ответом. Это приглашение на свадьбу. Он посещает церемонию шесть месяцев спустя. Присутствие рядом его возлюбленной детства облегчает задачу, по крайней мере, постепенно. За последние несколько недель Мэй многое упростила для него. Он осмелился снова быть счастливым, по-своему осторожно. Тем не менее, с тех пор, как Зуко получил того ястреба, он не может избавиться от ощущения, что живет в тумане. Это похоже на наблюдение за закатом, стоя лицом к востоку: отраженные цвета — насмешка над оригиналом, и он может видеть, как свет постепенно угасает, все время зная, что позади него происходит что-то невероятное. Если бы только он мог обернуться. Он бесстрастно наблюдает за клятвами и ритуалами. Ее свадебный наряд, выполненный в оттенках синего, белого и серого, сводит с ума своей простотой. Если присмотреться повнимательнее, можно заметить более сложные узоры воды и воздуха, которые парят у ее лодыжек светлыми нитями на юбках. Вокруг ее головы выглядящее до смешного неуместно кольцо из ярко-желтых и оранжевых цветов. Собравшаяся толпа ликует, когда они скрепляют свои обещания поцелуем. Зуко заставляет себя улыбаться и аплодировать. Он может только надеяться, что Аватар будет уважать и любить ее именно такой, какая она есть, каждую сводящую с ума, сострадательную, жестокую, замечательную ее часть. Она не заслуживает меньшего. Катара и ее новый муж подходят к ним на приеме, все четверо обмениваются теплыми, но поверхностными приветствиями. Кулон тяжело свисает с ее ключицы, изгибы ветерка на нем подчеркнуты шелком лимонного цвета. Тяжесть последнего письма, которое он отправил, гнетуще висит между ними, оттягивая уголки его рта и его настроение, когда он коротко обнимает ее в знак поздравления. Зуко ненавидит себя за маленький триумф, который испытывает, когда замечает, что цветы в ее волосах уже начали увядать, края их лепестков сморщились и загнулись внутрь. Аанг и Катара не задерживаются надолго, у них есть другие гости, которые заслуживают их внимания. Но прежде чем они уходят, Катара удивляет его последним объятием, которое длится слишком долго, чтобы считаться правильным. Зуко пользуется случаем, чтобы прошептать что-то ей в волосы. Когда он говорит, что желает ей счастья, он говорит искренне. Когда он говорит ей, что она выглядит красиво, он лжет.***
К тому времени, как Зуко вернулся домой, на улице уже стемнело. Он чувствует себя неуютно, но пытается продолжать свой обычный вечерний распорядок. Вечер оказывается слишком холодным, чтобы расположиться на веранде, поэтому он предпочитает выпить чаю и отправиться в гостиную. Он выбрал самый безобидный и скучный свиток, который только мог, в попытке отвлечься от пустоты, которая разрасталась у него под ребрами с тех пор, как он покинул прием. На какое-то время это срабатывает, но довольно скоро он обнаруживает, что читает одно и то же предложение третий раз, не понимая его смысла. Вместо этого его мысли постоянно возвращаются к цветку на лацкане пиджака его помощника и довольной улыбке невесты. Прежде чем успевает осознать, Зуко кладет свиток, ноги сами ведут его к задней части дома. Он надевает тонкое пальто и тапочки, прежде чем выйти на улицу. Понижение температуры превратило листья за пределами двора в золотые и оставило зияющие дыры в обычно густом навесе. Ветер легко пронизывает его пальто, он дрожит, следуя вдоль мелкого ручья. Опавшие листья хрустят под его ногами, и когда он достигает поляны, то видит, что они покрыли ее камень. С отвращением скривив губы, он посылает контролируемую струю пламени на листья, сжигая их. Они чернеют и рассыпаются, оставляя только пепел, который кружится на холодном ветру. Зуко опускается на колени и вытирает плиту дрожащими пальцами. — Ты никогда не нравилась мне в желтом.