4
Гермиона раздумывала, чем бы позавтракать, но в конце концов снова остановилась на хлопьях. Она стояла у столешницы, уже наполовину очистив банан, чтобы нарезать его, когда услышала шаги на лестнице. Лёгкая дрожь возбуждения пробежала по телу, чему Гермиона отчаянно пыталась найти объяснение, пока Малфой не появился в поле зрения. Чего бы в своих мыслительных процессах она ни добилась, оно было немедленно уничтожено при виде него. Снова без рубашки, потому что это, видимо, теперь в порядке вещей, и в серых спортивных штанах. Она изо всех сил постаралась одарить его непринуждённой улыбкой. — Доброе утро. Приблизившись, он улыбнулся в ответ, и Гермиона опустила взгляд на фрукт в своих руках, пока Малфой проходил позади неё. Вот только он не прошёл мимо. Он остановился позади неё и опёрся ладонями на столешницу, заключив Гермиону в кольцо рук. Она затаила дыхание, а Малфой наклонился вперёд, вплотную прижимаясь к её спине. Жар обнажённой кожи окутал Гермиону, и она выронила банан. Малфой придвигался всё ближе и ближе, пока бёдрами с силой не впечатал её в гранитный край. — Доброе утро, сладкая, — прошептал он ей на ухо, кладя руку на живот. — Н-не называй меня так, — выдохнула она, ладони скользнули по прохладной поверхности. Малфой разочарованно хмыкнул и перекинул её волосы за спину. — Это уже пятый вариант, который ты отклоняешь, — он коснулся губами шеи. — У меня не осталось идей, как тебя называть. — Всегда есть моё имя, — напомнила она. — Гермиона? — шепнул он. Её веки дрогнули. — Другое. — Малфой? Можно запутаться. — Боже, ты… Бесишь — вот что она хотела сказать. Но получился скорее сдавленный вздох, когда его пальцы зацепили подол блузки и скользнули под ткань. Гермиона прильнула к Малфою, дразняще касающемуся пояса её джинсов, пупка, рёбер. — Не волнуйся, — он оставил поцелуй чуть ниже уха, — у меня есть ещё несколько попыток. А потом он ушёл. Так же быстро, как и пришёл, оставил её у столешницы с трясущимися руками и влажными трусами. Однако перед тем, как выйти из кухни, Малфой остановился у меловой доски, чтобы обновить подсчёт. Наблюдая за тем, как «4» меняется на «5», Гермиона не могла поверить, что дела идут так хорошо. Это должно было стать первым звоночком, что всё вот-вот рухнет.***
Примерно через десять минут после обеда Гермиона нашла лазейку. Та была спрятана в сноске, отсылающей к другой сноске, в которой имя автора оригинальной работы было написано с ошибкой. Одна лишняя буква не давала заклинаниям перекрёстных ссылок найти то, что они должны были найти ещё несколько дней назад. Следующие часы Гермиона провела изучая каждую деталь, каждый пункт, точно определяя, что именно нужно будет сделать. Она вернулась в своё привычное состояние — забылась в тонне информации, затмила все сбивающие с толку эмоции, готовые прорваться сразу после того, как она признается во всём Малфою. В глубине души Гермиона знала: он наверняка сам догадался, что что-то не так. Она уже давно не закрывалась в комнате так надолго, и даже не смогла заставить себя открыть дверь, когда он постучал позвать её на ужин. Ещё она знала, что Малфой не услышит звука трансгрессии из комнаты, но как только заметит Гермиону в саду, станет совершенно очевидно, как именно она добралась туда — не пересекаясь с ним. Но сейчас у неё не было сил переживать из-за этого. Гермионе нужно было время подумать. И такое пространство, которое могли ей дать только тёплый ночной воздух и безоблачное небо.***
Носком кроссовка Гермиона задела ямку под качелями, пока сидела там, пытаясь прийти к какому-то пониманию. Она хваталась за цепи, как за спасательный круг, а сомнения утаскивали её всё глубже, на самое дно. Она думала, что когда найдёт выход, то воспользуется им, несмотря ни на что. Гермиона сделала бы что угодно, заплатила бы любую цену, чтобы у неё был другой выбор, кроме того пути, по которому шла. Но… — Подтолкнуть? Она подняла взгляд и увидела Малфоя, прислонившегося к перилам на крыльце. Он был освещён ярким светом, отбрасывающим тень на лицо. Вероятно, это было главной причиной, по которой она ответила: — Конечно. Он пересёк двор, но её глаза уже успели опуститься, и Гермиона не отрывалась от земли, пока не почувствовала на себе его руки. Она подняла ноги и позволила Малфою подтолкнуть себя — ритмичный скрип цепей слился с симфонией цикад. — Почему они до сих пор стоят здесь? Она предположила, что он имел в виду качели, и невольная улыбка тронула её губы от воспоминаний. — Папа поставил их, когда я была маленькой, — тихо сказала Гермиона. — До того, как мы узнали, что я буду подолгу пропадать в школе. Старшая сестра Джеммы, Шеннон, была моей лучшей подругой в детстве, и она продолжала приходить сюда играть, пока меня не было. Гермиона провела пальцами по звеньям, слегка покрытым ржавчиной. — Родителям было тяжело отпускать меня. Думаю, маме очень помогло, что другие дети приходили. Своего рода политика открытых ворот для детей по соседству, а потом, когда появилась Джемма, она привела с собой целое новое поколение. Малфой молча слушал, стоя позади, руками ловя качели и снова отталкивая их. — Где твои родители? Гермиона сглотнула. Учитывая, как много он вынюхивал по дому, она была удивлена, что до сих пор Малфой не задал этот вопрос. — В Сиднее. В Австралии. — Что они там делают? Она могла бы сказать, что работают дантистами, как и в Англии, но он не об этом спрашивал. — Живут вдали от меня, — призналась она. — В безопасности от войны. Малфой подтолкнул её, наверное, ещё раз десять, прежде чем заговорил снова: — Война давно закончилась, Грейнджер. — Не для них. Она могла бы оставить всё как есть, и, судя по его молчанию, Малфоя, возможно, это устроило бы, но слова поднялись по горлу и вырвались так, будто неподвижный тёмный воздух нуждался в них. — Я знала, что они не оставят меня. И они не были бы в безопасности, если бы остались. Так что я стёрла себя из их памяти и придумала им новую жизнь на другом конце света. Гермиона оглянулась на дом, на мельтешение мотыльков перед фонарём. — Нужно много времени, чтобы восстановить воспоминания за семнадцать лет. Нельзя сделать это за одну ночь. Бóльшая часть обо мне вернулась, но… Голос сорвался, она стиснула зубы, борясь с жжением в глазах. — Папа недавно сказал мне, что я для них как сон. Хороший сон, но… всё равно как что-то отдельное от них. Когда я создавала им новые личности, я не хотела, чтобы они сожалели о том, что у них нет ребёнка, поэтому придумала причины, по которым они этого не сделали. Обоснования. Это была моя ошибка… Она разочарованно покачала головой. Гермиона хотела быть дотошной. Если бы с ней что-то случилось, она не желала, чтобы родители тосковали по тому, что так и не завели детей. Только сейчас, столкнувшись с перспективой стать родителем, она смогла понять, какое это было серьёзное решение. Как в корне оно изменило родителей. — Думаю, рано или поздно реальность вернётся, — произнесла она, не желая отпугивать эту мысль. — И, может, они тоже вернутся. Но сейчас, я знаю, им проще оставаться там — любить меня на физическом расстоянии, чтобы сохранять душевный покой. Гермиона не заметила, что Малфой перестал подталкивать её, пока снова не упёрлась в землю, копнув носком грязь. Его руки обвились вокруг её рук — там, где она всё ещё держалась за цепи. Подбородок дрожал от колеблющейся решимости. К тому времени, когда Малфой обошёл качели и повернулся к Гермионе лицом, по её щекам текли слёзы. Она почувствовала, как их размазали его большие пальцы, как он коснулся её кожи, как беспокойство затмила удивительная нежность его губ. Пальцы прижались к её затылку, Малфой приблизил её лицо к своему. А потом Гермиона встала с качелей и приподнялась на цыпочки, ища утешение в поцелуе. Он целовал её охотно, встречая прикосновение за прикосновением, пока Гермиона пробовала и забирала, и его губы на её губах ощущались как сама ночь: тёплые, тёмные и полные всего того, что можно сказать только тогда, когда кажется, что никто не слышит. Гермиона тяжело дышала, прижимаясь к нему; пальцы путались в его волосах, она снова и снова приникала губами к его губам. Малфой крепко сжал её челюсть, а когда отстранился посмотреть на Гермиону, ей уже некуда было деваться. Слова вырвались из неё, как только она увидела его лицо: — Я нашла выход. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы до него дошёл смысл её слов. Постепенно выражение лица Малфоя омрачалось. — Что? Она сглотнула, изо всех сил стараясь не смотреть на то, как сияли его глаза в проникающем из дома свете. Ей показалось, Малфой поцеловал её не потому, что им нужно было друг к другу привыкнуть, а потому, что ей так захотелось. Потому, что, может, он сам этого захотел. И внезапно Гермиона поняла, что не может затащить его с собой в ловушку. — Я нашла лазейку. Положение о расторжении брака. В этот момент его руки оторвались от её лица. — Цель закона — увеличить магическую фертильность, — торопливо сказала она. — Самые отвратительные, травмирующие преступления могут нанести ущерб магии жертвы и временно, если не навсегда, поставить под угрозу её фертильность. Кое-что жестокое может привести к аннулированию брачных уз. Малфой не шевелился с тех пор, как Гермиона начала говорить, но его глаза бегали по её лицу, как будто он не мог уследить за вырывающимися из неё словами. — Тебе нужно будет признать себя виновным в сексуальном насилии. Первой степени. Слова во рту были на вкус как пепел. Он понесёт наказание — минимальный срок в пять лет вместо двадцати и новое прозвище в послужной список. Насильник. Им обоим грозит годичный срок за лжесвидетельство, если их поймают на вранье, но, более того, Гермионе придётся всю жизнь провести с чувством вины за ложное показание об изнасиловании. О таком было страшно даже подумать, но правительство лишило своих граждан любой достойной альтернативы. Хотя почему-то в последние несколько дней необходимость в альтернативе вообще стала казаться всё более и более отдалённой. Вот почему Гермиона не была удивлена тем облегчением, которое испытала, когда Малфой наконец ответил: — Я не могу. — Хорошо, — сразу же сказала она, вновь потянувшись к нему. — Я понимаю. Он покачал головой — по-видимому, ему нужно было собраться с духом. — Грейнджер, я не могу тебя изнасиловать. — Я знаю, — она схватилась за его рубашку. — Прости, что решила, будто ты можешь позволить людям думать, что ты это сделал, я просто… я хотела, чтобы у тебя был выбор. Он потянулся к её рукам и отдёрнул их от себя, на мгновение зажмурившись. — Я не о морали говорю, — боль звучала в его голосе. — Я бы никогда не сделал этого, но даже если бы захотел, я физически не способен на такое, и есть люди, которые это знают. Люди, которые поймут, что мы лжём. Что-то ужасное растекалось по Гермионе. Скручивающее чувство страха, просачивающееся сквозь отдёрнутые руки. — О чём ты говоришь? Малфой отступил от неё на шаг и прижал ладони к глазам. — Чёрт, — прошептал он, а затем гораздо громче добавил: — Твою мать. — Что происходит? Он снова посмотрел на неё — казалось, его вот-вот стошнит. — Я никогда не думал, что ты и правда что-то найдёшь. — Не понимаю… — Я не могу серьёзно ранить тебя, не причинив вреда себе. Не знаю, что со мной будет, если я… нападу на тебя, но, даже если бы я смог, это было бы ужасно. — Почему? — требовательно спросила Гермиона. — Потому что, когда мы поженились, мы образовали магическую связь. Земля под её ногами превратилась в зыбучие пески. — Нет. Нет, нет, нет. Он застыл. Гермиона замотала головой. — Я не соглашалась на это. — Соглашалась. Пройдя брачный ритуал. — Нет, — твёрдо произнесла она. — В законе не было ничего о соединении магических сущностей, я бы никогда не… — Это не Министерство, — он выглядел измученным. — Это я. Это древняя магия Малфоев. Связывание магических сущностей долгое время было обычным делом. Мы не можем жениться без этого. — Но… это… это… навсегда, — Гермиона чувствовала себя на грани обморока. И у него ещё хватило наглости кивнуть. — Малфои выбирают пару на всю жизнь. — Я тебе не грёбаный лебедь, засранец ты такой! — закричала она. — Должен быть способ всё отменить. — Это можно исправить, — спокойно сказал он. — Перед завершением брака мы потеряем магию и, вероятно, умрём. После консумации мы точно умрём. Гермиона схватилась за грудь, желудок подскочил к горлу. Это неправда. Этого не может быть. Должно же что-то быть. Почему… — Почему ты согласился на это? — в отчаянии спросила она. — Навсегда? — У меня не было выбора. — Нет, он был! Двадцать лет… — Я не мог позволить тебе отправиться в Азкабан, Грейнджер. — Нет, ты мог! — она захлебнулась в рыданиях. — Не так уж и долго… — Нет, — он решительно качнул головой. — Для тебя там двадцать лет с таким же успехом могли стать сотней. Я не мог этого допустить. Я не мог представить тебя в таком месте… — Почему ты не рассказал мне до свадьбы? У меня должен был быть выбор. Малфой печально посмотрел на неё. — Ты бы сделала неправильный. — Пошёл ты, — всхлипнула она. — Это был мой выбор. Ты не имел права. Ты стоял там и смотрел, как меня принуждали к чему-то, о чём я даже не знала. Моя магия… — Мне жаль. — Не смей! Ты не жалеешь. Ты бы сделал то же самое снова. Он не отрицал этого. — Прошлая неделя, — прошептала она, её мысли спутались, — почему позволил мне заниматься исследованиями? Почему просто не сказал, что надежды нет? Малфой посмотрел вниз, на землю. — Я подумал, что будет лучше подождать, пока… — Пока я не стану доверять тебе ещё больше?! Он, казалось, сдался, и Гермиона не могла вынести этого зрелища. Она повернулась и побежала в дом, вверх по лестнице, в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Пока воздух не наполнился магией, она накладывала все возможные заклинания, какие только смогла вспомнить с тех дней, когда была в бегах. А затем Гермиона сделала то, что, как она думала, никогда не сделает. — Нилли.