crede tenebrae

      Тихий стук в дверь согнал с Дайнслейфа зыбкую дрему. Веки дрогнули, руки лениво зашевелились по простыням, и Дайн попытался было перевернуться на другой бок, чтобы досмотреть свой утренний сон, но от неосторожного движения бок пронзило смутной болью. Юноша распахнул глаза, поморщился и покосился на чистый бинт. Несколько засохших пятен крови пропитали его в тех местах, где зияла вчерашняя рана, — и это было хорошо. Это означало, что самое страшное уже позади. Потом Дайнслейф перевел взгляд на незнакомый потолок.       Он просто лежал и смотрел на темные пятна древесины, сгнившей от дождей, на трещины и выбоины. Прислушивался к звукам давным-давно проснувшегося леса и размышлял о событиях вчерашнего дня. Воспоминание о Герольде, гнусном ублюдке, оставившем Сумеречному Клинку лукавую рану проклятым мечом, вызывало прилив гнева. Дайнслейф, нахмурившись, тихо выдохнул и продолжил бездумно пялиться в потолок. Дайн не знал, как долго времени вот так провел, прислушиваясь, но потом счел, что недавний стук в дверь ему просто приснился. Осторожно ощупав поврежденный бок сквозь плотный слой бинтов, рыцарь перевел взгляд к небольшому окошку в стене, пожмурился от слепящего солнца, бьющего в глаза, и решил поспать еще немного. Тогда-то стук в дверь, уже более настойчивый, повторился.       — Сэр Дайнслейф, — позвал с той стороны приглушенный девичий голос. — Уже полдень.       Дайн дернул бровью и сел в кровати. Сел слишком резко, потому что мышцы у него неприятно заныли, а жаром обдало внутренности. Удостоверившись, что рана не открылась, он обвел глазами комнату и увидел в углу маленький стул со сложенной на сиденье рубашкой. Затем с изумлением Сумеречный Клинок обнаружил, что привычных одежд на нем нет.       — Ах, кстати, — словно прочитав его мысли, девушка за дверью с улыбкой в голосе заговорила снова. — Я постирала вашу одежду от крови. Вы так сильно вымотались, что спали, как убитый. На стуле в углу комнаты есть чистая рубаха. Переодевайтесь и давайте завтракать.       Дайн нахмурился и услышал мягкие шаги. В другой комнате Люмин принялась чем-то греметь, намеренно напевая себе под нос какой-то малознакомый мотивчик. Сумеречный Клинок глубоко вздохнул, свесил с кровати ноги и застыл, пытаясь примириться со всем происходящим. Много времени на это ему, однако, не понадобилось. И, выскользнув из постели, Дайн набросил на себя простецкую, растянутую от долгого ношения рубаху, влез в сапоги и вышел за дверь.       В нос ударил аромат настолько аппетитный, что у юноши свело судорогой пустой желудок. Он почувствовал, как во рту собирается слюна, тяжело сглотнул и подумал, что никогда еще не был так же голоден, как сейчас. Люмин, повернувшись к Сумеречному Клинку спиной, над чем-то хлопотала, однако это время Дайн улучил для того, чтобы как следует рассмотреть спасшую его ведьму. На ней было простенькое платье в пол, с не слишком пышной юбкой и прямыми рукавами, заслоняющими предплечья. Белый застиранный передник опоясывал талию небрежным узлом, сапожки, пыльные и видавшие виды, тихо постукивали по дощатому полу, стоило Люмин только сдвинуться с места. Ее волосы цвета спелой пшеницы — или драгоценного золота, как про себя решил Дайнслейф — струились по плечам, но сзади были коротко и немного небрежно подстрижены, будто она торопилась. Солнечный свет, заливающий комнату, яркими бликами играл на ее локонах, озерами заливал пол под ногами у Люмин и блестел на медовой радужке ее глаз, как глянец. Дайнслейф вдруг поймал себя на мысли, что не может отвести от ведьмы взгляд уже какое-то время, что в груди у него замер напряженный вздох, а пальцы заныли от желания вплести их в эти пшеничные локоны. Какое-то необъяснимое смущение обуяло рыцарем, и, когда два больших глаза ведьмы сместились к нему, сердце у Дайна неприятно екнуло, и он поспешил отвернуться.       Люмин улыбнулась и лукаво сощурилась, впрочем, ненадолго. Она протянула к Сумеречному Клинку руку, в которой держала деревянную миску, и позвала:       — Дайнслейф.       Он вздрогнул, услышав свое имя, переместил глаза обратно к Люмин, а немного погодя опустил взгляд к миске. В ней плавало темное варево зеленого цвета — в цвет лекарственных трав, как догадался Дайн — и несколько крупных розовых ягод. Взяв миску обеими ладонями, юноша поднес ее к лицу, взял глубокий вдох и скривился. Запах был настолько неприятным, что внутренности скрутило легким рвотным спазмом.       — Что это? — Дайн направил на Люмин тяжелый взгляд исподлобья, закрывая рукавом нос и отодвигая от себя подозрительное зелье. — Ты пытаешься меня отравить? Я с самого начала знал, что к ведьмам доверия нет.       Люмин вздохнула, громко и обреченно, подперла кулаком подбородок и ответила:       — Я пытаюсь тебя вылечить.       А потом, после недолгой паузы, твердо скомандовала:       — Пей.       Дайнслейф, почему-то, повиновался. Он скептически взглянул на мутную жидкость, на поверхности которой расплывалось его собственное отражение, задержал дыхание и отпил. Рот заполнил терпкий, горько-сладкий привкус, с удивлением рыцарь обнаружил, что на вкус снадобье не так же ужасно. Он опрокинул в себя всю миску, вытер рубахой губы и вернул посуду Люмин. С удовлетворенной улыбкой девушка поставила миску к маленькой куче другой грязной посуды и развернулась к остывающей печи.       — Садись, — обмотав руки чистым тряпьем, Люмин отодвинула заслон и принялась осторожно вынимать чугунный котелок. Дайн взглянул на стол, сервированный двумя плошками, и опустился на стул.       Люмин водрузила пышущий жаром котелок на стол. Юноша ощутил, как воздух сделался горячим, но все равно потянул носом, чтобы снова ощутить аппетитный запах свежего блюда.       — Я накормила вашу лошадь, — Дайн дернул плечом, — но идти на выгул он отказался. Слишком, кажется, беспокоился за своего хозяина, едва не расставшегося с жизнью. Так и бродит вокруг дома, ожидая тебя.       Чугунная крышка сдвинулась, струя пара заклубилась над котелком, и Сумеречный Клинок обнаружил, что это обыкновенное рагу. Люмин разложила еду по тарелкам, одну из них протянула Дайнслейфу. Он колебался, глядя на деревянную плошку, а желудок все сильнее затягивался в узел. Покуда наконец Люмин, закатив глаза и с раздражением щелкнув языком, не впихнула рагу в руки рыцаря и не произнесла:       — Ох, да хватит. Как часто люди, желающие своему врагу смерти, поступают совсем наоборот и вытаскивают его из костлявых лап?       — Ведьмы…       — Ешь, — Люмин грубо оборвала его тоном, не терпящим возражений, и Дайнслейф осекся.       Со вздохом — Люмин снова закатила глаза от того, как часто этот несносный мальчишка вздыхает — он взял ложку, зачерпнул немного рагу и отправил в рот. Весь скептицизм рассеялся в ту же минуту и, не говоря больше ни слова, Дайнслейф принялся уплетать за обе щеки. Его прервал только хохот ведьмы: Люмин, внимательно наблюдающая за юношей, вдруг рассмеялась, и Сумеречный Клинок смущенно, будто провинившийся кот, поднял к ней взгляд.       — Ничего вкуснее я раньше не ел, — оправдался рыцарь, а девушка усмехнулась и вернулась к собственной трапезе.       — Ты говоришь так просто потому, — Люмин отправила в рот ложку, полную овощей, как следует прожевала, — что вчера едва не погиб. После такого любая еда покажется райским фруктом.       Дайну захотелось было возразить, однако он не стал этого делать. Вместо этого они продолжили молча уничтожать рагу.       Через четверть часа обе тарелки опустели. Люмин убрала со стола, перед этим несколько раз повторив Дайнслейфу, что ей не нужна никакая помощь, велела ему отправиться в спальню и снять рубашку, чтобы сменить бинты.       Люмин аккуратно, стараясь не причинить много боли, оторвала ткань от засохшей раны. Дайн зашипел, поджал губы, но постарался стерпеть боль, причиняемую ею. Он опустил глаза, чтобы взглянуть на унизительное ранение, да так и застыл. В месте, которого коснулся прокаженный клинок, кожа сделалась лиловой, с яркими синими прожилками. Они пульсировали в ритм дыханию рыцаря, и при виде этой нелицеприятной картины у Дайнслейфа спину обдало холодом.       — Что это? — сиплым голосом произнес юноша, не сводя напуганных глаз с живой опухоли на своем боку.       — Оскверненное желание, — Люмин как следует отжала тряпицу в теплой воде и потянулась, чтобы протереть рану, но Дайнслейф от нее испуганно отпрянул. Ведьма поравнялась глазами с юношеским лицом и ободряющим голосом продолжила: — Все в порядке. Проклятие действует, только если пронзить этим мечом сердце. Тебе больше нечего бояться, я остановила заражение, а мои снадобья помогут тебе избавиться от последствий.       Дайн острым взглядом уставился на Люмин.       — Откуда тебе это известно?       — Орден Бездны и мой враг тоже. Наше с вами отличие лишь в том, что я знаю врага немного лучше.       Она вновь потянулась к пораженному участку кожи, но Сумеречный Клинок остановил девушку за тонкое запястье.       — Расскажи мне, — напряженным голосом попросил Дайнслейф, взгляд его, казалось, искрился от гнева. — О том, что тебе известно.       Люмин молчала. Она мягко высвободила руку и неосторожно приложила тряпицу к ране. Боль, пронзившая все тело, немного отрезвила Сумеречного Клинка. Юноша дернулся с болезненным стоном, зашипел; выражение на его лице переменилось на укоризненное.       — Никак не возьму в толк, почему рыцарями становятся такие глупцы, как ты, — ведьма принялась протирать нездоровый отек. — Жить надоело? Я не настолько тебе доверяю, чтобы делиться важной информацией.       Дайн открыл рот, чтобы возразить, но Люмин снова неаккуратно провела по ране, живот скрутило новым спазмом боли — к счастью, не самой сильной, — и этот жест многое говорил без слов. Сумеречный Клинок не стал продолжать этот разговор, по крайней мере пока, и между ними воцарилась удушающая тишина. С улицы доносился щебет птиц, где-то в чаще стучал дятел. Ветер нашептывал лесу какие-то нежности, и последний трепетно шелестел листьями в ответ. Дайнслейф смотрел на две солнечные полосы, протянувшиеся от окна на всю комнату, наблюдал за пылью, кружащей в воздухе. Люмин тем временем обрабатывала его ранение сильно пахнущим лекарством. В какой-то миг Дайну наскучило смотреть на свет и он медленно сместил глаза на девичью макушку. Вблизи ее волосы казались еще мягче, от каждого движения локоны заманчиво струились по плечам и спине и спадали на лицо Люмин. Прежде, чем Сумеречный Клинок успел тщательно обдумать свое следующее действие, его рука потянулась к ведьме, пальцы с осторожностью смахнули прядь с ее щеки и заправили за ухо. Люмин, обматывающая юношу уже третьим слоем бинтов, оцепенела, затем как-то странно взглянула на рыцаря. Под этим взглядом, лукавым и одновременно пристальным, Дайн стушевался, почувствовал то, как теплая кровь хлынула к лицу. Кашлянув, он незамедлительно отвернулся и буркнул:       — Прошу прощения.       — Надеюсь на это, — весело, с явным поддразниванием ответила Люмин и продолжила свою работу.       Сменив повязки, она поднялась, отряхнула платье и унесла миску с водой. Дайн, продолжая думать об увиденном, неохотно влез в рубаху, затем поднялся и вышел следом.       — Что дальше?       — У меня есть кое-какие дела, — Люмин поставила на стол откуда ни возьмись появившуюся корзинку. Старую, с растрепавшимися и кое-где торчащими прутьями. — Но можешь присоединиться. Я не возражаю против компании.       Дайн задумчиво хмыкнул, потер пальцами подбородок и кивнул:       — Хорошо.       Люмин собрала для них корзинку: несколько яблок для перекуса, флягу с питьевой водой и пустую склянку. Дайнслейф хотел спросить, для чего она ей нужна, но быстро пришел к выводу, что, вероятнее всего, для собирания трав. Она также сложила туда портновские ножницы, а Сумеречному Клинку сделалось невдомек, в каком конкретно месте Люмин хранит такое множество вещей. Когда они покидали дом, Дайнслейф вдруг спохватился и предложил понести корзину, однако в ответ на его порывы рыцарства ведьма лишь закатила глаза.       Конь, завидев на пороге Дайна, разразился ржанием, принялся рыть копытом землю и обмахивать себя хвостом. Юноша не сдержал улыбки: сбежав по ступеням, он торопливо прошел под навес, куда Люмин привязала его скакуна, обнял его за шею и прислонился ко лбу. Постоял так немного, а потом заглянул за спину. В тени угла он увидел седло и ножны со вложенным в них мечом, приставленные к дощатой стене. Поводья Люмин оставила, чтобы привязать рысака к деревянному столбу.       — Как его зовут? — поинтересовалась ведьма, приблизившись к Дайнслейфу.       — Росинант, — ответил Дайн, и конь в ответ одобрительно фыркнул.       Люмин склонила голову, глядя прямо во влажные черные глаза скакуна, затем запустила руку в корзинку и вытащила яблоко. Конь встряхнул головой и принялся обнюхивать угощение, протянутое ему ведьмой, затем шумно вздохнул. Шершавый язык коснулся ладони, и девушка нервно вздрогнула, но руку не отдернула. Росинант обхватил фрукт губами и стал с аппетитным хрустом его жевать.       — Ладно, — задумчиво сказала Люмин, глядя на влажную ладонь. — Пойдем. Ты провалялся в кровати до полудня.       Дайнслейф отвязал коня от столба и намотал поводья на свою руку. Втроем они направились по тропинке, уводящей в лес: впереди Люмин, а позади нее Сумеречный Клинок со своей ездовой лошадью. Внутри леса было прохладней, чем на опушке, где стоял ведьмин дом. Косые солнечные лучи пробивались сквозь кроны высоких сосен, лужами света заливали настил из желтых игл и прелых листьев. В вышине по-прежнему монотонно стучал дятел и пели птицы. Кое-где на кустарниках, растущих по обочинам тропинки, Дайн разглядел пятна засохшей крови.       Шли они долго — примерно десять минут — и все это время не перебросились и словом. На половине пути тропинка раздвоилась, и Люмин, странно взглянув в ту сторону, с которой вечером пришел Сумеречный Клинок, свернула в противоположную. Они вышли к узкой реке. Солнце ударило в глаза; Дайнслейф, приставив ко лбу ладонь, прищурился и взглянул на яркое синее небо и плывущие по нему облака. Воздух здесь был горячий и влажный, пахло лилиями, а также тиною, что только-только, в самом рассвете лета, начинала зацветать. Люмин подвела их ближе к воде: там за зарослями травы скрывалась тропка, ползущая далеко вперед. Дайн шел следом, смотрел на отражения в воде и переливы рыбьей чешуи, когда стайка мальков, подплывших слишком близко, испуганно давала деру при звуке шагов. На другом берегу виднелся густой лес, темный и угрюмый, но при одном взгляде на него, почему-то, делалось не по себе. Дайнслейф замедлился, напряг глаза, попытавшись детальнее разглядеть чащу, однако ничего не вышло — мрак и деревья надежно скрывали свои тайны. Вздохнув, Дайн припустил за ушедшей вперед Люмин.       Присев на берегу, она осторожно срезала лилии ножницами и складывала цветы в букет во второй руке. Юноша приблизился к ней, послабил поводья, позволяя Росинанту напиться.       — Для кого цветы? — спросил рыцарь, гладя коня по шее.       — Для кого-то очень важного, — уклончиво ответила Люмин, срезала еще один бутон и поднялась. Она вытерла ножницы о передник, спрятала их в корзинке и, подождав, пока рысак вдоволь напьется, повела их дальше по тропинке.       С тихим жужжанием стрекозы вились над водой, юркали в заросли осоки, сиротливыми островками растущие у линии берега. Они взобрались на холм — там Люмин сделала еще один небольшой привал, чтобы набрать в букет ветряных астр, — осторожно обогнули его при спуске, и там наконец им открылся широкий луг, укрытый белыми цветами. У Дайнслейфа захватило дух при виде этого поля, он замер, жадно вдохнул сладкий свежий запах. Его глаза забегали то к одному краю луга, то к другому, и юноша, вероятно, простоял бы на месте всю жизнь, если бы Росинант мягко не толкнул его в спину мордой. Едва не споткнувшись, Дайн охнул и продолжил путь.       Он оставил коня пастись у кромки леса, где трава была особенно зеленой, а сам направился к Люмин. Она сидела среди моря цветов, едва покачивающих бутоны на ветру, и бережливо вырывала вокруг покосившегося камня сорняки.       — Эти цветы… — начал Дайнслейф.       — Все верно. Это интейваты. — Люмин отложила охапку сорной травы в сторону, взглянула на юношу и как-то грустно улыбнулась. Уголки ее губ мелко вздрогнули, приподнялись, затем тотчас же опустились. Не придав этому значения, Дайн перевел взгляд на одинокий камень в земле и спросил:       — Что это?       — Могила.       — Чья?       Люмин не ответила. Девушка сдвинула брови так, будто ей не нравился этот разговор, и принялась дергать траву из земли еще усерднее. Дайнслейф не унимался:       — Ты знала того, кто здесь похоронен?       У ведьмы вырвался обреченный вздох. Кажется, этот рыцарь был не только глуп, но еще и редкостный тугодум.       Девушка положила букет цветов на небольшой холмик земли и, опустившись на колени, потянулась к надгробию. С какой-то нежностью Люмин погладила шероховатый камень, радужка ее глаз влажно заблестела — так, словно по щекам в любой миг заструятся слезы.       — Мой брат, — вполголоса сказала Люмин, и ее горло перехватила напряженная судорога. — Это он похоронен здесь. Интейваты давно не разводят в Каэнри'ах, но нам повезло наткнуться на этот луг. Мы были сиротами и с детства не видели ничего красивее, чем это поле цветов, поэтому, когда брат погиб, я решила, что ему стоит спать здесь и уложила его в море интейватов.       Сумеречный Клинок ощутил, как у него вдруг сжалось сердце. С сожалением он взглянул на Люмин, на могильный камень и вдаль, куда простирался луг. Он думал, какие слова бы мог произнести в эту секунду, но правда заключалась в том, что правильного ответа сейчас не было. Дайнслейф неловко почесал ладонью щеку и пробормотал:       — Мне жаль.       Люмин мягко покачала головой:       — Не стоит. Невозможно сочувствовать утрате человека, с которым ты даже незнаком.       Дайнслейф вздохнул и отвел глаза. Люмин еще какое-то время сидела рядом с могилой в полной тишине. Порывы ветра волнами прокатывались по цветам, шелест деревьев и журчание реки долетали до слуха. Здесь было умиротворяюще — даже слишком, — и Дайнслейф позволил себе отвлечься от непрерывных мыслей, подставив теплому солнцу глаза.       Щелчок ножниц вывел его из оцепенения. Люмин, придерживая бутоны ладонью, срезала интейваты и складывала цветы рядом с собой, стебель к стеблю. Срезав пять цветов, она обтерла ножницы и снова спрятала их в корзинку, сгребла в охапку небольшой букет и медленно, покачнувшись, поднялась на ноги. Интейваты покачнулись в ее руках в последний раз, когда налетел очередной порыв ветра, а затем на глаза у Сумеречного Клинка их нежные лепестки перестали шевелиться и затвердели. Люмин протянула цветы Дайнслейфу.       — Зачем? — после непродолжительной паузы поинтересовался юноша. Ведьма беспечно пожала плечами.       — Они чудесные — всегда такими были и будут. И по какой-то необъяснимой причине я хочу, чтобы ты взял их с собой. Но у меня есть просьба…       Дайн взял букет интейватов из девичьей ладони и поднял вопросительный взгляд. Люмин внимательно заглянула в юношеское лицо.       — Держи в секрете это поле, — медленно продолжила она. — Позволь моему брату хотя бы в посмертии спать спокойно. Мы… он… этого заслужил.       Голос ее на последней фразе дрогнул, и сердце Дайнслейфа снова сжалось. Он помолчал, переведя глаза на удивительные цветы, облизнул неожиданно пересохшие губы и без тени сомнения согласился:       — Хорошо.       У Люмин, кажется, отлегло от сердца, потому что в следующий же миг она улыбнулась. Отряхнула платье, удобнее перевесила корзинку на локте и протиснулась мимо Дайна. Юноша чуть посторонился, давая ей дорогу, постоял в одиночестве минуту, а может быть две, и не оборачиваясь на безмолвную могилу двинулся следом.       Ведьма ждала его в начале тропинки, пальцами расчесывая гриву рысака. Солнце к тому времени уже немного опустилось за лес, небо сделалось не таким ярким. С удивлением для себя Дайнслейф вдруг обнаружил, что они шли сюда больше часа. Люмин обернулась к рыцарю.       — В последние два года я его не навещала. Слишком уж тяжело примириться с мыслью, что я здесь, а он — лежит под землей. Но сейчас все неожиданно переменилось.       Дайнслейф понимающе склонил голову и спросил:       — Как его звали?       — Итэр.       — А как зовут тебя?       Люмин рассеянно моргнула. Только сейчас ей пришла в голову мысль о том, что она так и не представилась. Сконфузившись, девушка по-смешному фыркнула, взъерошила себе волосы и принялась сетовать:       — О, архонты, и ты только сейчас об этом вспомнил? Какой же из тебя рыцарь, если ты даже к женщине не можешь уважительно отнестись и создаешь такие неловкие ситуации?       Дайнслейф тоже моргнул и потупил взгляд в землю.       — Я… прошу прощения.       Ведьма, взглянув на потерянное выражение на лице у Сумеречного Клинка, вдруг беззлобно рассмеялась. Приступ ее смеха, впрочем, продолжался недолго. И едва горло перестало щекотать его обрывками, она издевательски присела в реверансе, придерживая юбку, и чинно произнесла:       — Люмин. Встретить вас — удовольствие для меня, сэр Дайнслейф Сумеречный Клинок.       Они отошли от луга к реке, в тень холма. Долго уговаривать Дайна задержаться здесь еще немного и посмотреть на закат не пришлось: слишком уж быстро он повелся на слова о том, что за стенами дворца ему такого никогда не увидеть. Присев на траве, Люмин вложила в руки юноше круглое яблоко, позволила утолить жажду и с хрустом и аппетитом принялась уплетать свое. Росинант, шумно вздохнув над волосами девушки, попытался урвать для себя кусок, однако, громко возмутившись, Люмин ему этого не позволила и отодвинулась подальше. Дайнслейф наблюдал за их борьбой молча, но потом не смог сдержать смеха. Оба — и конь, и ведьма — повернули головы на звук его голоса, а девушка даже ехидно усмехнулась.       — Надо же, — елейным голосом сообщила Люмин. — Оказывается, ты и смеяться умеешь.       Росинант, улучив момент, выхватил из ее ладони яблоко и с хрустом надкусил. Выражение девичьего лица переменилось с довольного на оскорбленное, с громким «ах!» она повернулась к скакуну. Не выдержав, Дайнслейф расхохотался во весь голос и смеялся еще долго, пока Люмин отчитывала его коня.       Весь следующий час они провели в разговорах. Люмин интересовалась дворцовой жизнью, залитыми светом роскошными залами и дамами в неуклюжих платьях, а Сумеречный Клинок охотно делился с ней рассказами о придворной жизни. Почему бы и нет, счел Дайн, у него давно была охота пожаловаться хоть кому-нибудь на однообразие этой жизни. Он рассказывал ей о балах, проводимых чуть ли не каждую неделю, о своей службе. С какой-то гордостью поведал о принце, Кэйе Альберихе, и его слишком близком друге — придворном алхимике по имени Альбедо. При этом лицо его сделалось немного пасмурным, и Люмин подумала, что, вероятно, он не слишком уж одобряет дружбу принца с этим Альбедо.       Потом краски на небе принялись сгущаться. Солнце, раскаленный красный шар, закатилось за лес, в отражении воды появилась розовая полоса. Замолчав, они оба принялись смотреть на закат, на то, как полоса в небе темнеет, сначала став охряной, а потом синей. Люмин перекинула корзинку через локоть, поднялась, поправила юбку и протянула руку Дайну.       — Пора возвращаться. Ночью лес становится очень небезопасным местом.       Дайнслейф, с нечитаемым лицом взглянув на предложенную ладонь, встряхнул головой и, пыхтя, чуть погодя встал на ноги сам.       — Я смогу тебя защитить, если придется драться, — на полном серьезе произнес юноша. — Не просто так я капитан королевской стражи.       — Ох, — Люмин убрала руку и улыбнулась. — Боюсь, что мой рыцарь в неподходящем для сражений состоянии.       Дайн осекся, покосился на бок, где под рубахой находилась рана. А потом до него вдруг дошел смысл слов, произнесенных девушкой.       — Твой рыцарь?       Люмин дернула плечами, как от озноба, и почувствовала, что лицо у нее теплеет от румянца. Она понадеялась, что в сумерках румянец незаметно, кашлянула в кулак и уклончиво скомандовала:       — Пойдем.       А у Дайнслейфа на губах, почему-то, появилась улыбка.       Они возвращались той же дорогой. Погружающийся в ночную темноту лес постепенно менялся: теперь на смену птицам пришли сверчки, стрекочущие в траве и на стволах деревьев, над кустами, лукаво подмигивая, закружили светлячки. На подходе к жилищу Люмин уже совсем стемнело, но она, тем не менее, попросила Дайна об одной странной услуге — помочь ей наловить светлячков.       — Я покажу тебе настоящее волшебство, — продолжала убеждать ведьма. — Это всего лишь небольшая услуга.       Он быстро сдался. Люмин, словно светясь от внутреннего восторга, спрятала банку в корзину и вприпрыжку направилась дальше. Выйдя на опушку, где стоял дом, Сумеречный Клинок вскинул голову к небу и издал завороженный вздох. Девственный холст черного неба оказался усеян звездами; одни из них холодно блестели высоко над головой, другие ссыпались, в полете подмигивая длинным хвостом. В столице, вечно залитой огнями, не было такой ночи, когда ему довелось бы увидеть на небосводе столько созвездий одновременно.       — Дайнслейф.       Он повернулся на голос и увидел Люмин, которая уже стояла с зажженной свечой в дверях. Пламя теплыми пятнами скользило по ее лицу, обрамляя волосы.       — Пойдем скорее, мне не терпится тебе показать.       Дайнслейф завел Росинанта к столбу, но привязывать не стал — все равно на много миль вокруг больше не было ни души, а лошадьми Орден Бездны не интересовался. Юноша погладил своего скакуна по шее, пожелал ему доброй ночи и вошел за Люмин, уже скрывшейся внутри. Затворив за собою дверь, он прошел в тесную комнату, в которой сегодня провел ночь, и остановился. Люмин стояла у одной из кроватей с одеялом в руках и улыбалась как-то уж слишком довольно.       — В детстве мы с Итэром любили часто так делать, — пояснила девушка. — Давай, забирайся быстрее на кровать.       Дайн, постояв в нерешительности еще какое-то время, подчинился, сбросил сапоги и с ногами залез на постель.       — Теперь закрой глаза, — снова скомандовала Люмин, и он сделал так, как ей хотелось.       Люмин села напротив Сумеречного Клинка — это он ощутил по прогнувшемуся под девичьим весом матрасу. Она придвинулась близко, перебросила через его голову одеяло и водрузила между ними какой-то предмет. Волнение охватило грудную клетку Дайнслейфа, что-то неприятно заскребло в затылке, но когда ведьма велела ему открыть глаза и он повиновался, вся нервозность вдруг улетучилась.       Под одеялом, в полнейшей темноте, множеством мерцающих огоньков переливалась баночка в четверть литра, точно повисшая в воздухе. Светлячки горели, умирали, снова горели и снова умирали. Тайком Дайнслейф взглянул на Люмин, в восхищении застывшую перед банкой. Пара десятков переменчивых зеленых огоньков вспыхивали и гасли в ее влажных, больших глазах. Она все смотрела и смотрела, темные ресницы дрожали, локоны шевелились от любого движения. И Дайн вдруг обнаружил, что не в силах отвести взгляд. Что Люмин в тысячу раз красивее всех женщин, которых он уже успел встретить. Сердце в груди забилось чаще, теплое, волнительное чувство разлилось в низу живота. Дайнслейф осторожным движением вынул из-за пояса интейват, разломил стебель напополам и, держа бутон пальцами, потянулся к Люмин. Совсем не отдавая себе отчета в действиях, юноша нежно вплел цветок в пшеничные волосы, отбросил пряди за хрупкое девичье плечо и невесомо коснулся бледной скулы. Люмин вздрогнула, немного испуганно подняла глаза на сидящего напротив Дайнслейфа, а он наконец пришел в себя. Сумеречный Клинок отдернул руку, щеки и уши у него вспыхнули огнем. Он попытался оправдаться:       — Я… Я не…       И тут же, глубоко вздохнув, сдался:       — Ты просто очень красивая.       Лицо Люмин осветила улыбка. Девичьи пальцы коснулись твердых листьев интейвата, смахнули со лба пряди.       — Спасибо за откровенность, — лукаво сказала ведьма. — Ты тоже весьма привлекательный.       После ее слов Дайнслейф, вроде бы, зарделся пуще прежнего. Воздуха ему стало не хватать, трепет в левой части груди сделался чуть ли не болезненным. Люмин откинула одеяло, и мерцание светлячков сделалось тусклым. Девушка соскользнула с постели, обеими руками прижимая к животу банку, сделала несколько шагов и вполоборота повернулась к Дайну. Переминаясь в нерешительности, она все-таки нашла в себе смелости спросить:       — Тебе понравилось?       Дайнслейф, не зная, что именно Люмин имеет в виду — светлячков, сегодняшний день или свой собственный облик, — сомкнул веки и честно ответил на все одновременно:       — Да.       Со стороны Люмин послышался сдавленный смешок. Она прошла к двери, затем снова остановилась в проеме.       — Думаю, пора спать, — задумчиво сказала ведьма. — Я выпущу этих малышей в лесу и вернусь. Доброй ночи, Дайнслейф.       Сумеречный Клинок кивнул и отозвался, прежде чем Люмин покинула комнату:       — Доброй ночи, Люмин.