Последний Человек

Вне всяких сомнений, его новый знакомый был наделен фантастической природной харизмой — Каллен, не долго думая, послушно пересел за стол к Дориану, прихватив свой стакан пива. Оставалось только удивляться, как так получилось. Манящий, как свет вечерней лампы для заблудших мотыльков, он сидел напротив и с интересом смотрел на Каллена, помешивая кофе ложкой. Даже в таких простых и обыденных движениях прослеживалась грация и раскрепощенность. От него веяло какой-то странной, будоражащей разум силой. Разглядывая Дориана (а мужчина явно был не против того, чтоб его как следует рассмотрели вблизи), Резерфорд подметил про себя, что тот чертовски красив: начиная с аккуратно уложенных волос и заканчивая белой выглаженной рубашкой под лацканами черного пальто. И каким ветром его сюда занесло? Нет, не в этот типичный для всех американских городков бар, утопающий в запахах сигаретного дыма, мужского пота и дешевого разливного пива, хотя даже на фоне этого места Дориан выглядел чужеродно и необычно. Что же он забыл в этом городке, да ещё и работает преподавателем… — Я вижу, у вас ко мне множество вопросов, — Дориан нарушил тишину первым, — Однако, я предпочту для начала представиться, Дориан Павус. Крепкое рукопожатие возбудило в нем новую волну мурашек по коже и странных ощущений: мужская ладонь была приятно мягкой на ощупь. Небритые щеки Резерфорда зарделись — то ли выпитое пиво на него так повлияло, то ли что-то другое. Касаясь ладони новоиспеченного знакомого, Каллен уловил нечто странное, но не придал этому особого значения — рука Дориана была холодна, как лед. Мало ли людей, что мерзнут даже в жаркую погоду? — Каллен Стентон Резерфорд, — выпалил мужчина, зачем-то назвав свое полное имя. Обычно при знакомстве он ограничивался лишь первым именем и фамилией, напрочь забывая о втором. — Католик? — темные глаза одарили его хитрым прищуром. — Очень хреновый и неправильный, — искренне улыбнулся Резерфорд, — В церковь по воскресеньям не хожу, да и крест не ношу. Скорее, меня крестили по родительской прихоти. На лице Дориана промелькнула странная ухмылка, даже немного зловещая — притупленное пивом и усталостью от дороги внимание Каллена давало сбои. — Не обязательно ходить в церковь и чтить святых, чтобы верить, — его ладонь накрыла ладонь Каллена. Казалось, что бар затих: звон стаканов, шум телевизора и разговоры засидевшихся посетителей звучали приглушенно, словно кто-то повернул невидимый тумблер, сделав фоновый звук гораздо тише; Отчетливо слышался лишь ровный и спокойный голос Дориана. В то же время он казался каким-то мистическим, тягучим, словно мед, и обволакивающим как лесной туман. От холода ладони на коже появились мурашки. Каллен дернулся, сопротивляясь странному наваждению. Наверное, это из-за пива. Сколько он не пил его? Месяц, два? Наверное, с тех пор, как его включили в команду полицейских расследовать дело о наркотиках — тогда он предпочитал снимать напряжение другим образом, не прибегая к алкоголю. В дни расследований, напряженных умственной и физической работы, когда разум по определению необходимо было держать чистым и незамутненным, алкоголь был лишним. — Если так, то, да, я верю, — кивнул он. Почему-то ему не хотелось убирать руку или скидывать со своей ладони ладонь Дориана, да и она уже не казалась ему такой холодной. — А вы… — Каллен выдержал паузу, — Мусульманин? Молчание собеседника натолкнуло Каллена на мысль, что он задал Павусу некорректный вопрос. — Извините, я сегодня целый день всё делаю не так, — пробормотал Каллен, приложил ладонь к лицу. Дориан криво улыбнулся. — О нет-нет-нет, я далек от этой религии, — он сложил пальцы домиком, откинувшись на спинку стула, однако в его расслабленной позе ощущалось легкое напряжение, — И предпочитаю думать, что мои родители просто решили сэкономить мне место в трусах. Очень оптимистично уже обрезать, не зная, до какого размера он вырастет. Каллен прыснул со смеху — неожиданная шутка про обрезание разрядила обстановку. Дориан и сам усмехнулся. — Видите, мы с вами похожи — неправильный католик и грешный мусульманин, хотя, я таковым себя уже очень давно не считаю, скорее уж, атеист. — Грешный мусульманин — звучит как название для хорошего вина, — улыбнулся Каллен, желая перевести разговор на другую тему. Павус улыбнулся уголками рта: — Очень интересная мысль, и каким бы оно было на вкус? Каллен задумался. Не таким уж он был сильным знатоком в винах, чтобы точно и в подробностях описать, каким бы ему представилось придуманное им только что вино. — Белое, — начал фантазировать он, — Полусладкое. С нотками муската. На этом его воображение иссякло, и Резерфорд, вздохнув, подытожил: — Я не сильно разбираюсь в вине, но почему-то представил его именно таким. Мужчина цокнул языком, вновь положив руки на стол. — А мне такое вино видится, — он мечтательно прикрыл глаза, явно воскрешая в памяти вкус чего-то, известного только ему, — Красным полусладким, в меру крепким, с терпким вкусом. Как «Кровь Дракона». Пивной стакан постепенно пустел, Резерфорд не вел счет времени, беседуя с Дорианом, но всё ещё помня, что ему завтра на работу. Мягкое опьянение прошло так же быстро, как и наступило, и теперь мужчина периодически поглядывал с тоской на плескавшиеся на дне капли. Гнетущие мысли об извинении перед Сэрой и воспоминания о Мередит перемешались в причудливый коктейль с волнением от первого рабочего дня. Он понадеялся, что его мрачные размышления растворятся во втором стакане пива. Почему бы и нет, если первая порция хмельного уже отпустила его? — Бармен, ещё пива! — в какой-то момент громко сказал Каллен, сам не ожидая от себя такого. *** — Теперь понимаю, почему вас не так сильно интересует вино, — Дориан отставил от себя пустую чашку из-под кофе. Каллен поблагодарил официанта, когда такой желанный стакан холодного пива оказался перед ним на столе. — Как давно я не пил пиво, — Каллен пригубил холодное светлое, — А сегодня прямо ощутил, что надо. Дориан усмехнулся: — Что же подтолкнуло вас на такое решение? Плохой день? И, поймав невеселый взгляд блондина, замолчал, поняв, что попал в точку. Каллену отчаянно хотелось выговориться мужчине. Признаться, он никогда не страдал от потребности изливать кому-то душу. Чего толку переливать из пустого в порожнее, если проблема от этого не решится? Кроме того, зачем подыскивать себе человека, чтобы выговориться, если всем плевать на твои эмоции? Собеседник вежливо покивает, послушает с сосредоточенным взглядом, может быть, расщедрится на бесполезный совет, но легче от этого не станет. Однажды он услышал ценную фразу, поставившую точку в его метаниях — травмирующее событие необходимо пропустить через себя и прожить столько раз заново, чтобы оно перестало тебя беспокоить — да уж, столько ушей на всём белом свете не сыщешь. То ли дело переживать всё внутри себя: и никому не надоешь с беспредметными разговорами, разве что сам от себя потом будешь плеваться (о, это волшебное «потом», отодвигающее всё на далекое расстояние), и никто не скажет, что ты — слюнтяй. Каллен довольно сдержанно разговаривал с Кассандрой, лишь иногда позволяя себе вздыхать с многоточием, хотя впору было бы разрыдаться и уткнуться ей в плечо. А она удивлялась, до чего же он хорошо и спокойно справляется с навалившимися на него жизненными трудностями, восхищённо называла его «стоиком». И Резерфорд смеялся — слишком он был далек от стоицизма. Он балансировал на грани, торгуясь с самим собой. Он был убежден, что необходимо «держать лицо» и ни в коем случае не поддаваться эмоциям, изгоняя все переживания во мглу бессознательного и лишь иногда позволяя себе опустошить свой ментальный чулан в разговоре с каким-нибудь случайным человеком. Ведение личных дневников — это для женщин, кроме того, Каллен считал, пока существуют записи, есть риск, что они могут оказаться в чужих руках, ведь по закону подлости кто-то обязательно возьмет да и прочитает все твои мысли, изложенные на бумаге. К чему множить в себе паранойю, если можно вести рассуждение с самим собой без слов на уровне сознания? И всё-таки, Каллена периодически так и тянуло открыться людям, однако быть со всеми откровенным он не мог. Каждый раз в разговорах Резерфорд будто бы натыкался на невидимую черту. Переступить её — тоже самое, что войти в глухую чащу ночью без фонарика — это шаг в неизвестность, движение по которой необходимо осуществлять на ощупь. Или открытое море во время шторма, в которое он выходит на хрупком маленьком плоту, впереди акулы, шквальные волны и утонуть — проще простого. Стоило разговору уйти в сторону чего-то личного, и Каллен разворачивался назад, понимая, что он ещё не готов. Не готов морально обнажить свою душу, снять с себя свой хитиновый панцирь. За своё отчуждение надо платить, однако цена не всегда соизмерима рискам — это он уже успел познать. В последнюю ночь перед отъездом из Детройта к нему заглянула его теперь уже бывшая коллега и по совместительству девушка. Он сидел спиной к дивану на полу опустевшей квартиры в окружении картонных коробок, набитых его личными вещами. Бросив взгляд на мебель, мужчина устало вздохнул: будь у него больше сил, он бы обязательно разобрал шкафы и выкрутил полки к приезду грузчиков. По оконному стеклу барабанил дождь, а сон всё никак не шёл. Паркетный пол обжигал холодом босые ступни, в который раз Резерфорд потер глаза, пытаясь настроить себя на нужный лад, но утомленный разум продолжал терзаться разного рода думами. Эвелина дала о себе знать внезапной трелью звонка и скользнула, словно вор, в квартиру, галантно прикрыв за собой дверь. Не включая свет, Тревельян разулась и скинула верхнюю одежду, оставшись лишь в одном платье. Увидев темную фигуру в дверях, он еле заметно вздрогнул. В голове на секунду промелькнула паническая мысль, что у него уже начались галлюцинации от недосыпа. Поднявшись на ноги, мужчина услышал аромат фиалковых духов. Каллен выдохнул, подумав про себя, что «не может же галлюцинация так приятно пахнуть». Влажная полупрозрачная ткань прилегала к её телу так плотно, что через темный шелк проступали очертания аккуратной груди, живота и изящных ног. Он заключил её в объятия, вдыхая запах духов и мокрых от дождя волос. — Я соскучилась, ты в последнее время так немногословен, — она зарыла свои пальцы в его волосы, — И напряжен. Рука скользнула по бедру под платье, и Каллен обнаружил, что на Эвелине не было нижнего белья. — Сумасшедшая, — в его шепоте слышалось восхищение с толикой укора, — Не замёрзла? Собственный вопрос показался издевкой, однако накатывающее возбуждение стирало из разума все интенции. Огладив внутреннюю сторону бедра, Резерфорд скользнул пальцами между половых губ. «Прошлась под дождем и намокла дважды, » — на его лице появилась легкая усмешка. Девушка томно простонала, когда его пальцы начали ласкать её клитор. От одной мысли, что она шла по дождливому ночному Детройту к нему без трусиков, в штанах стало тесно. — Согрей меня, — отрывисто прошелестела Эвелина, расстегивая его джинсы. Не думая ни о чем, Каллен стянул с нее платье через голову, легкая ткань плавно опустилась на паркет. Его футболка полетела на пол следом. Их последний секс был похож на сладкую конфету с горьким послевкусием. Лежа на диване в полном молчании, каждый думал о своем. Короткий момент удовольствия сначала показался Каллену вечностью, застывшей в покадровой съёмке: она седлает его бедра, оставляя на спине красные полосы от ногтей, он медленно входит на всю длину, ловя кайф от того, как внутри неё горячо и влажно. Однако всё хорошее имеет свойство заканчиваться очень быстро. Не успел он и глазом моргнуть, как они вдвоём лежат на диване, разгоряченные и обессиленные. — Пойду схожу в душ, — вздохнула Эвелина, — Не хочу замарать тебе диван. Приподнявшись, он увидел, как по внутренней стороне бедра девушки стекает его сперма. Резерфорд хотел было открыть рот, но Тревельян его перебила: — Я всё ещё пью противозачаточные. Резерфорд нахмурился. — Я не об этом, — он потянулся к пачке сигарет, лежащей на паркете рядом с изголовьем дивана, — Там осталось только мое полотенце, я уже упаковал все вещи. Она кинула на него взгляд, в котором читались обида и недовольство, и так же быстро отвернулась. Резерфорд ощутил укол совести, но промолчал, демонстративно проигнорировав испепеляющий взор девушки. Многотонный груз собственных ошибок непозволительно велик, чтобы совершить новую оплошность — поссориться с Тревельян громко и с размахом он ещё успеет. — Плевать, — Эвелина встала с дивана, прошлепала босыми по полу в сторону ванной и скрылась за дверью. Вскоре послышался шум воды, Резерфорд устало прикрыл глаза и вздохнул, откинув голову на подлокотник дивана. Легкий ночной сквозняк, тянущийся от входной двери, обдавал разгоряченное тело приятной волной прохлады. На вопросы Эвелины о собственном самочувствии он всегда отвечал коротко и туманно — «как-нибудь утрясется», «переживу», «пойдёт», стараясь справляться со своими проблемами самостоятельно. Но сейчас всё будто валилось из рук. Новость о том, что он переезжает в Мэн, Эвелина восприняла спокойно, холодно ответив, что «понимает, как ему сейчас непросто». Вся их группа так или иначе пострадала от намерений капитана Станнард, однако Эвелина никуда не торопилась уезжать, хотя ей тоже досаждали журналисты. В оставленной у входной двери сумочке Тревельян зазвонил телефон — и кому она могла понадобиться среди ночи? «Человеку, в отношениях с которым она не будет пить Мерсилон, » — от такой догадки его лицо скривилось. Из ванной донёсся голос Тревельян. Звук струящейся из душа воды заглушал её речь, и Каллен не мог разобрать то, что она говорит. Мужчина повернулся на бок, ощутив, как засаднила от царапин спина, и вгляделся в черноту квартиры. Скоро от его присутствия здесь не останется и следа. Открыв почти пустую пачку сигарет, он вытащил сначала зажигалку, а затем и сигарету. Щелчок, и из сопла вырывается высокий и тонкий огонек пламени, освещая пространство вокруг. Каллен затянулся и медленно перевернулся на спину, держа сигарету в зубах. Выпустив струйку светлого дыма в потолок, мужчина прислушался к звукам в коридоре. Телефон больше не звонил. Тревельян вышла из душа, когда он почти докурил сигарету. Девушка снова улеглась рядом с ним на диван, отвернувшись от него. Уткнувшись носом ей в макушку, Резерфорд вдохнул хвойный запах шампуня. — Дай мне тоже, — мягко потребовала она. Девушка поднялась на локтях, развернувшись к нему лицом, и уперлась спиной в подлокотник, подтянув согнутые ноги к себе. Она приняла из рук Каллена сигарету. Снова вспыхнул огонек зажигалки. Сделав большую затяжку, Эвелина вздохнула и, уставившись в потолок, спросила: — Скажи мне, что с тобой не так? Каллен промолчал. На душе сделалось совсем погано. Он взял в руки пепельницу и затушил в неё свой окурок. После сигареты легче ему ни капли не стало. — Знаешь, мы могли бы оба уехать в Вирджинию. Там тоже никому не было бы дела до тебя, как в Мэне. Ты же не просто так переезжаешь в Роут Фолл? Он понимал, на что, а точнее на кого намекает ему Эвелина. Конечно, речь шла о его подруге, Кассандре. — Это из-за неё, да? — Тревельян посмотрела ему в глаза. Каллен отрицательно помотал головой. В другой ситуации он бы ответил с раздражением и гневом, однако сейчас любое неверное выражение могло низвергнуть всё в пропасть. — Нет, я просто… — спокойно начал он. И понял, что внятным аргументам в его усталой голове появиться просто неоткуда. — Скажи честно, ты с ней спал? — она прищурилась, обхватив фильтр сигареты губами. — Нет, я никогда не занимался с ней сексом, честно. — тут он, конечно, слукавил. Перед глазами яркой картинкой пронеслось воспоминание о пьяном сексе на одной вечеринке, после которого молодой (а ведь ему тогда было всего лишь двадцать два года) Каллен долго рыдал в плечо Пентагаст и извинялся, сам уже не помнил, за что. Такой ответ Эвелину не устроил, и она продолжила буравить его пристальным взглядом, периодически стряхивая пепел. — Значит, у тебя есть к ней чувства? Господи, Каллен, почему ты дал себя так легко уговорить? — Просто решил, что хорошая идея, тем более, буду работать со старой подругой из полицейской академии. И городок тихий. Никто меня там не найдет. — Даже я? — с наигранным разочарованием произнесла она. — Как раз-таки, наоборот, — он положил пепельницу на матрас между ними, — Тебе я дам свой адрес. Она тяжело вздохнула. — Каллен, я всё понимаю, скандал с Мередит, эти папарацци и телевизионщики. И меня они достали, я даже один раз согласилась на интервью. Поймав вопросительный взгляд Каллена, Эвелина добавила: — Но я не пришла. Они ненадолго замолчали. Долго смотреть на пепельницу, разделяющую её и Каллена, девушка не смогла. Потушив окурок, Эвелина опустила пепельницу на пол и легла на матрас, прижавшись спиной к Резерфорду. Он уткнулся ей носом шею, положив руку на бедро. — Всем сейчас очень тяжело. Очень тяжело не тебе одному, поверь. Суд уже прошел, и о всей нашей группе скоро забудут. Жизнь продолжится как ни в чем ни бывало, а журналисты найдут себе новую жертву. — Может, я устал от этого города, — пробормотал Резерфорд, — Уже и сам не понимаю. — Так забей на Кассандру, если тебе так хочется уехать, давай сбежим вдвоём. В Чесапик, например, или чуть севернее… Она провела костяшками пальцев по его плечу. — Гулять по пляжу Вирджинии-Бич и мочить ноги в Атлантическом океане? — зевнул мужчина. — А почему нет? — Думаю, там и без меня копов хватает. — И в Роут Фолл наверняка тоже. — Наоборот, у них нехватка кадров, поэтому Кассандра и позвала меня. Услышав это имя, Эвелина передернула плечами. — И почему ты не предложил мне поехать? — ухмыльнулась девушка. Казалось, что она решила сменить гнев на милость. Каллен предположил, что она выбрала другую тактику допроса. — Я подумал, что тебе там будет скучно. Ты мне не раз говорила, что жить не можешь без цивилизации и стабильного интернета. — Ну, про интернет ты загнул, а в целом правда. — созналась она. — Я дитя большого города и с малых лет ненавижу все эти кемпинги и барбекю. — Это из-за той дурацкой детской истории? — Резерфорд решил увести разговор в другую сторону. Как-то раз Эвелина рассказала ему историю из детства. В ту ночь они точно так же делили его раскладной диван на двоих, только всё было цивильнее — свежие застеленные простыни, подушки и одно большое одеяло. Тоже на двоих. Пристроив голову на его груди, Тревельян поделилась с ним коротким, но грустным воспоминанием из младшей школы. Вместе со своей семьей она поехала за город. Почему-то воображение всегда рисовало ему Эвелину маленькой девочкой с огромными голубыми глазами под пушистыми ресницами, в лимонно-желтом платье и с двумя хвостиками темных волос. Маленькая Тревельян в своей привычной манере (уже тогда она отличалась недюжинным упрямством) требовала от родителей разрешить ей пожарить над огнем маршмеллоу на обед вместо хот дога — брала измором, задавая каждую минуту один и тот же вопрос. Обычно её техника работала безупречно: утомленные родители сначала переглядывались, кто-то из них кивал другому, а потом мама или папа, в зависимости от случая, позволяли ей делать то, что она хотела. Но в тот жаркий июльский выходной, как назло, её все же накормили хот догом. Девочка долго сопротивлялась, говоря, что у неё какой-то странный хот дог — то ли булка, то ли сосиска издавали еле уловимое и глухое жужжание. Однако никто слушать её не стал. И разбирать обед на части ей запретили. — Глупости, милая, хот доги не могут жужжать, — отмахнулась мать. Шмыгнув носом, девочка откусила приличный кусок под одобрительные возгласы отца и тут же разразилась плачем, ощутив, как её горло обожгло адским огнём. Между булкой и сосиской оказалась оса. — Потом я долго проторчала в больнице с опухшим языком. — грустно подытожила Тревельян, — Но дело не только в этом, я ещё терпеть ненавижу комаров, которые постоянно меня кусают, стоит мне выехать куда-нибудь летом. — Это потому, что ты очень сладкая, — ухмыльнулся он. Сначала он притворился, будто собирается укусить её как вампир, но потом просто чмокнул девушку в шею. — Прекрати. — хихикнула она, — Щекотно. Просто природа меня не любит, а я стараюсь не заходить на её территорию, поэтому торчу в бетонных джунглях. — Поэтому и не позвал, — резюмировал мужчина. — Ты точно что-то скрываешь от меня, — Эвелина тряхнула волосами, — Всегда молчишь, когда речь заходит о твоих чувствах. В последнее время сбрасываешь мои звонки и не отвечаешь на телефон. И ставишь меня перед фактом, что продаешь квартиру и уезжаешь. Он молча слушал её. — Хочешь-не хочешь, а задумаешься, есть ли у тебя кто-то на стороне. — Я не могу так… — он шумно выдохнул, — Свои проблемы я сам решу и никому в них влезать не позволю. Эвелина цокнула языком. Хоть он и видел её затылок, понял, что она закатила глаза. — Ты и не решаешь свои проблемы и не позволяешь никому себе помочь. — Почему? — Побег — не решение проблемы, когда ты уже это поймешь? — с обидой в голосе спросила она, — Черт возьми, чем ты вообще занимаешься после работы? Просто лежишь на диване и пялишься в потолок, выключив телефон? Резерфорд хотел было возразить, но осекся. Её слова и догадки били точно в цель. — Может, у тебя депрессия, Каллен? — она с шорохом повернула голову в его сторону, — Сходи к врачу в конце концов. Начни уже что-нибудь делать! — Не хочу идти к мозгоправу, — прошелестел он. — Один ты не справишься, — в глазах Тревельян не было сочувствия, только зарождающаяся ярость, — Честно, мне страшно отпускать тебя одного. Она скинула его руку со своего бедра и повернулась к нему лицом. — Если бы ты меня позвал, я бы поехала. Ради тебя. — сухо произнесла Тревельян, — Однако ты сам решил за меня, ехать мне или нет. -Не стоит жертвовать собой ради меня, — он сглотнул, ощутив, как тихой пульсацией в области лба медленно нарастает головная боль, — Я этого не заслужил. — Ты — неисправимый идиот, — Эвелина поднялась с кровати и начала одеваться. *** — Прошу прощения, с Вами всё хорошо? — ровный голос Дориана вырвал его из эмпиреев. Каллен облизнул губы и виновато взглянул на собеседника, чувствуя, как щёки покрываются румянцем — сколько он так просидел? — Простите… Всё так по-дурацки получилось. Со мной всё хорошо, просто я думал. У меня не только день плохой, но и весь месяц такой дерьмовый выдался. Во рту было сухо. Резерфорд сделал глоток пива. — Не желаете ли перейти на «ты»? — поинтересовался Каллен, — А то я чувствую себя как-то странно. Дориан странно ухмыльнулся. — Ещё бы, — тихо пробормотал он себе под нос, но потом быстро опомнился, — Я уж думал, ты не предложишь. Через пару глотков пива Резерфорд в красках начал рассказывать Дориану о своей жизни и работе в полиции, сначала опуская некоторые детали, но потом окончательно перестал стесняться. И каждый следующий рассказ давался ему легче предыдущего. Дориан сидел и с нескрываемым интересом слушал его. — А потом мы вышли с ней из участка и встретили на улице одного мексиканца, — раскрасневшийся от алкоголя Каллен активно жестикулировал руками, — С огро-о-омным мешком долларов. — Я уже предполагаю, кем он был, — Павус побарабанил пальцами по столу. — И тогда… Эвелина спросила у него, куда он направляется. Он говорит — «за хлебом». С такой кучей денег, конечно. — Резерфорд рассмеялся. — Такое ощущение, что ты мне пересказываешь историю с Реддита. — Дориан улыбнулся. — Подожди, дослушай. Я потом всё объясню. Ну вот, мы оба достали жетоны и сказали, что сопроводим его до ближайшей булочной. Чтобы он купил хлеба на всю сумму. Ещё никогда я не видел такого недовольного лица. А сержант Тревельян, к слову, и выложила эту историю в сеть. Смех Дориана пробудил в Каллене странное чувство теплоты в области солнечного сплетения, которое ему уже приходилось ощущать на первых порах знакомства с Тревельян, когда они только приглядывались друг к другу, ходили пить кофе и гулять в парк по воскресеньям. — А сегодня я нагрубил одной девушке, она работает кассиром в супермаркете, — устало вздохнул Каллен, — Чем я совершенно не горжусь, мне на самом деле стыдно… И я не знаю, как перед ней извиниться. И начал рассказывать о происшествии в магазине. Дориан прищурился, при этом очень забавно пошевелил завитыми усами. Каллен не спрашивал у него совета, однако тот, видимо, сам понял по растерянному лицу Резерфорда, что ему нужна помощь. — Хочешь совет? — с хитрецой в голосе и нарочито медленно произнес Дориан, выслушав Каллена. Резерфорд кивнул, ощутив легкое головокружение. — Извинись перед ней словами. Пригласи попить кофе, уверен, что она не откажется — очевидно, что она флиртовала с тобой сегодня вечером. К слову, красивый блондин, ты знаешь, как её зовут? Резерфорд еле заметно скривился — кассирша была совершенно не в его вкусе. — Сэра. Ещё у неё стрижка такая странная, как под горшок. Павус расхохотался. — «Под горшок» — очень забавно. Тут шутки, увы, кончаются. Сэра — не простой человек, сожалею, что заранее тебя никто не предупредил, что она… — мужчина выдержал паузу, — Очень любит пакостить тем, кто её обидел. Он снова сложил пальцы домиком, уперев локти в столешницу. — Конечно, есть шанс, что Сэра не станет тебе мстить — из снисхождения или же наведет справки относительно тебя, поймет, кто ты такой. Конечно, блондина привлекал второй вариант гораздо сильнее, чем первый. — Однако извинения лишними не будут. Я надеюсь, ты не обнаружишь поутру, что кто-то вылил пакет сливок на лобовое стекло твоей машины. Или проколол колеса. — по смуглому лицу вновь проползла усмешка. Резерфорд поморщился. — Тебе тоже от неё досталось? Дориан отрицательно покачал головой. — Нет, я предпочитаю оставаться со всеми в дипломатических отношениях. Тем не менее, я знаком с ней лично и наслышан о её выходках. Чаще всего у неё довольно безобидные шалости. — Я бы поговорил с ней. — серьезным тоном отозвался Каллен. Его желание будто шокировало Дориана своей неправильностью. — Ни в коем случае. Поверь мне, ты в городе недавно и ещё никого не знаешь. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Кроме того, если навести свой порядок жесткой рукой, никому от этого легче не станет… Кажется, Дориан собирался сказать что-то ещё. Но не успел — в ту же секунду со стороны парковки у бара оглушительно зазвучала сигнализация одной из машин. Резерфорд резко выскочил из-за стола, махнул рукой, доставая из кармана ключи от машины. Где-то совсем рядом послышался звон битого стекла, впрочем Каллен не стал смотреть себе под ноги. Воображение уже рисовало ему картины того, как Сэра в балаклаве с битой наперевес громит его машину. Вдохнув ночной уличный воздух полной грудью, мужчина почувствовал, как бешено у него колотится сердце. На парковке не было ни души. Мерцая неприятным желтым светом, фонарь освещал несколько занятых парковочных мест. Оказалось, что с его машиной всё в порядке, и сигнализация сработала у соседней Тойоты. Чертыхаясь, Каллен вернулся в бар к Дориану. — Не моя, — коротко ответил мужчина и перевел взгляд на пол, — Блять. Увидев битое стекло на полу, он понял, что, выбегая впопыхах на улицу, скинул со стола пивной стакан. Резерфорд огляделся: большинство столов опустели — люди закономерно возвращались домой, бармен быстро переключал каналы, оценивающе глядя в экран телевизора и порой хмурясь от белого шума. Будто никто не обратил внимания ни на сработавшую сигнализацию, ни на разбитый стакан. Мужчина взял со стола салфетку и наклонился, начав собирать в неё крупные осколки. Дориан скрипнул стулом и тоже наклонился, оказавшись с Калленом на одном уровне глаз. Павус неотрывно следил за тем, как Резерфорд медленно кладет на бумажный клочок битое стекло. — Давай я позову официанта? — поинтересовался Дориан. Каллен заглянул в его карие глаза и покачал головой, ухватив не глядя один из кусков. В ту же секунду его руку пронзила острая боль. Резерфорд перевел взгляд на ладонь и тихо ахнул: в кожу неглубоко, но ощутимо вонзилось стекло, по руке медленно начинала стекать тонкой струйкой выступившая кровь. — Вот дерьмо… Ему показалось, что глаза Павуса потемнели,став практически черными, однако Резерфорд списал это на игру освещения. Пошевелив ноздрями, будто принюхиваясь, мужчина встрепенулся. — Прошу прощения, нам нужна помощь! — громко сказал он, обращаясь к бармену.