The Left Words

Невилл стоит — нет, он вынужден встать на колени с горящим вызовом во взгляде, пока его товарищи по оружию замирают вокруг него, едва сдерживая слёзы разочарования и боли — поставленный на колени женщиной, которая довела пытками его родителей до безумия, женщиной, которая разрушила его жизнь, женщиной, которая снова уйдёт безнаказанной. Невилл становится на колени и смотрит на человека, которого когда-то считал своим другом. Зелёные глаза на мгновение вспыхивают и тут же возвращаются к тому пугающему безжизненному взгляду, который у них был в начале, когда Невилл только познакомился с Гарри, этим маленьким мальчиком, который никогда ничего не говорил и никогда ничего не делал, но всегда, всегда наблюдал. Невилл был поражён тем, как много Гарри замечал. Он знал о ссоре между возлюбленными или ссоре друзей еще до того, как слухи об этом успевали доходить до Невилла, и мог довольно точно угадать, почему конфликт произошёл и когда. Иногда Невилл задавался вопросом, что Гарри увидел в нём. Что он увидел такого, что убедило его в том, что Невилл достоин протянутой руки помощи? Что он заметил, что заставило его обратиться к Невиллу именно так, как он это сделал? Что он такого увидел в нём, что дал Невиллу шанс, когда никто другой этого не сделал? Какие странные привычки он заметил у Невилла, о которых тот даже не подозревал? Какие из его секретов он уловил? Как скоро Гарри неизбежно заметит что-то, что оттолкнет его и забудет о Невилле, как это сделали все остальные? Подобные мысли не давали Невиллу уснуть до поздней ночи, превращая его в дрожащий клубок тревоги при одной только мысли о том, что его единственный друг покинет его. И когда он лежал в своей кровати, смертельно испуганный, он всё больше впадал в депрессию при мысли о гордом Льве Гриффиндора, страдающем от таких проблем. Дом Храбрых…! Только позже, когда Невилл преодолел эти страхи и получил признание в Гриффиндоре, он начал задаваться вопросом, что говорит о нем тот факт, что слизеринец увидел в нем какую-то ценность, которую никто другой не заметил. Больше Невилл не задавался вопросом, что сделало его настолько хорошим и исключительным, чтобы Гарри обратил на него внимание, вместо этого он задумался о том, что сделало его таким трусливым и слабым, ищущим утешения вне стен Башни Гриффиндора. Что ж, Невилл должен признать, что большая часть таких мыслей пришла к нему от Сьюзен. Вскоре после их сближения они стали бесконечно любопытны друг к другу. Невилл задавал всевозможные вопросы о друзьях Сьюзен, её доме, семье и тёте, а Сьюзен хотела знать всё о Гриффиндоре. К своему большому смущению, Невилл не смог ответить на многие ее вопросы. Тогда он заметил, насколько изолированным он был в своем Доме, который должен был быть его опорой и защитой. Каждая попытка общения с однокурсниками казалась ему сковывающими кандалами. Он не видел ничего смешного в резких комментариях, которыми обменивались Симус и Дин, не видел веселья в квиддиче или спорах о нём, которыми были увлечены Рон и Гермиона, и не особенно интересовался макияжем, мальчиками или прорицаниями, как Лаванда и Парвати. Он не совершал никаких смелых подвигов, которыми он мог бы похвастаться, за исключением того случая, когда Гарри и он сломали палочку его отца, но этот поступок был слишком подлым и хитрым, чтобы признаться в нём в присутствии мальчиков, которые предпочитали дерзкие и отчаянные поступки. Не задумываясь над всем этим, Невилл дистанцировался от Гриффиндора. И он был даже этому рад, доволен своими растениями и своим другом, пока Сьюзен не начала задавать свои невинные вопросы. Внезапно Невилл столкнулся со своей отчуждённостью и пришёл в ужас от этого. Как он мог не знать, что Фред пригласил Анджелину на Святочный Бал и получал бессердечные отказы до тех пор, пока не попросил должным образом, как настоящий джентльмен? Как он упустил из виду, что Джордж пытался обманом заставить Анджелину пойти с ним, притворяясь своим братом, а затем едва успевал уворачиваться от проклятий, которые она бросала ему в след? Как Симус и Джинни могли волновать всех, начиная отношения и расставаясь, снова сходясь и снова расставаясь до бесконечности без ведома Невилла? Как все, кроме Невилла, собирались по субботам, чтобы отдохнуть вместе, и только мальчики и девочки из года Невилла оставались, изредка спрашивая у Гермионы советы по домашнему заданию или приводя своих вторых половинок? В конце концов он начал сидеть в общей комнате, приводя в порядок свои записи, прислушиваясь к смеху и шепоту вокруг себя, как и учил его Гарри. Он официально представил Сьюзен своим однокурсникам, когда узнал, что это сделал шестикурсник, когда нашел свою вторую половинку. Он взял ее с собой на одну из тех субботних встреч, трясясь от волнения, потому что это было его первое появление на такой встрече и потому что он боялся, что Сьюзен не примут. Ему не стоило волноваться. Она прекрасно поладила с Парвати, довольно хорошо зная её сестру, Падму, так как ее родственная душа была старшекурсницей в Пуффендуе. Столь же мало заинтересованная в квиддиче, как и сам Невилл, она мало разговаривала с мальчиками, что оставило эту задачу Невиллу. Именно тогда он заметил, что они с Гарри много дискутировали о вопросах, в которых его новая группа друзей даже не сомневалась. Например, все единодушно придерживались твердого мнения, что у такого злого волшебника, как Сами-Знаете-Кто, нет родственной души. Это заставило Невилла задуматься. Если в этом уверен весь Волшебный Мир, может ли это быть ошибкой? Гарри не может знать всего, хотя часто и кажется всеведущим. Так, Невилл начал сомневаться в Гарри. Конечно, этот процесс занял больше времени, чем может показаться из этого парафраза. На самом деле он растянулся на три года. Естественно, всё это время Невилл продолжал видеться с Гарри. Когда он был со своими однокурсниками или даже со Сьюзен, ему иногда не хватало остроумного Гарри, который умудрялся разбираться даже в самой запутанной ситуации, заставляя самую большую проблему казаться совсем маленькой. Невилл помнил, как глаза его друга загорались весельем, когда он начинал рассказывать что-то забавное, как будто предупреждая Невилла, что вот-вот рассмешит его, как Гарри, кажется, обладал сверхчеловеческим чутьём, ясно понимая, когда нужно надавить, а когда сменить тему. Он никогда не доставлял Невиллу дискомфорта, в отличие от Рона, который не понимал, почему Невилл не хочет идти на следующий матч по квиддичу, когда тот уже десять раз отклонял его предложение. Он никогда не заставлял Невилла нервничать, как это делала Сьюзен, когда слишком быстро подходила к нему или внезапно касалась его. Он никогда не стыдил Невилла, как это делала Гермиона, рассказывая о том, что она знает и что, по её мнению, должен знать Невилл, выросший в Волшебном Мире. Никому не удавалось вызвать у Невилла такую гордость, какую он испытывал, когда смешил Гарри — почти невозможный подвиг — или когда Гарри хвалил его. Иногда он чувствовал себя дураком, когда Гарри подталкивал его к ответу, к которому он вскоре приходил, но он предпочитал это нежное указание склонности Гермионы давать ему прямой ответ и ругать его за то, что он вообще нуждался в помощи, или снисходительной манере Лаванды похлопывать его по щеке и называть его милым, когда он чего-то не мог понять. Но по мере того, как они становились старше, Невилл всё чаще пересматривал свои и Гарри взгляды на мир. Они всегда были противоположностями, с безграничным оптимизмом Невилла и столь же твёрдой верой Гарри в неискоренимую чудовищность всего мира. Гарри был склонен выискивать серебристую нить в ужасном настоящем вместо того, чтобы сосредотачиваться на ярком горизонте перед ним, в то время как Невилл маршировал вперёд, не сводя глаз со светлого будущего. Невилл планировал будущее, а Гарри обдумывал, что он мог бы сделать лучше в ситуации, давно минувшей и забытой в глазах Невилла. Он также заметил, что Гарри не был также открыт, как Невилл в общении с ним. Позже Невилл понял, что часть вины лежала на нём самом. Он был слишком поглощён Сьюзен и вытекающими из этого социальными обязанностями вроде встреч с её друзьями и узнавания новых тем для разговора с ней, чтобы проводить много времени с Гарри. О мире за пределами его родственной души и Гриффиндора он вспомнил только тогда, когда Гарри попытался покончить с собой. Произошедшее событие было принято близко к сердцу, но оно также показало Невиллу, как мало он знает о жизни Гарри, и как много Гарри знает о нём. Он даже не знал, есть ли у Гарри метка души. Тогда Невилл понял, что у Гарри было много проблем и забот, которые он не доверял Невиллу. Когда они снова встретились, Гарри сделал счастливое лицо и обманул Невилла, заставив его думать, что с ним всё в порядке, и скрыл свои страдания от друга, который хотел ему помочь. Так, Гарри оставил Невилла беспомощным сторонним наблюдателем, вечно сожалеющим о том, что ничего не сделал и ничего не замечал. То, что Гарри считал добротой, держа свои неразрешимые проблемы при себе, Невилл воспринял как оскорбление. Если бы они поговорили раньше, а не спустя годы после попытки самоубийства, когда один был уже бессилен помочь, а другой находился за надёжными решётками и стенами камеры Азкабана, они смогли бы справиться с этой ситуацией лучшим образом. Но как бы там ни было, Гарри считал, что его действия и, что более важно, его молчание к лучшему, в то время как Невилл начал отстраняться из-за своей неуверенности, не в силах начать игнорировать. Это было постепенное изменение. Невилл проводил больше времени со своими товарищами по Дому, находя с ними всё больше и больше точек соприкосновения. Их дружба никогда не будет такой близкой, как была между ним и Гарри, но с таким количеством времени, проведённым вместе, и достаточным количеством желания они все вскоре стали хорошими друзьями. Невилл и Сьюзен были идеальным дополнением к компании, как рассказала им однажды Лаванда. Сьюзен нравилось сплетничать с Лавандой и Парвати, при этом она могла поддерживать разговор и когда мальчики начинали говорить о защитных заклинаниях, необходимых для обучения на авроров. Невилл был тихим и добрым, хоть и немного застенчивым, что привлекало девушек. Каждый хотел похвастаться тем, что именно он сделал из Невилла уверенного в себе молодого человека, цель, которую поддержала Сьюзен, и которая привлекла даже Гермиону, которая до тех пор не нашла ничего, что связывало бы её с Лавандой и Парвати. Рон ценил Невилла за его познания в травологии и, приобретенные благодаря Гарри, в зельях. Симус и Невилл разделяли интерес к растениям и тому, что можно сделать с ними, даже если один из них был увлечён только теми процессами, которые приводили к созданию алкоголя. Во время одной из частых ссор Гермионы и Рона, Дин и Сьюзен оценили сухие и саркастические комментарии Невилла, которым он научился у Гарри. Когда всё это время, проведённое с его новыми друзьями, Сьюзен и друзьями Сьюзен, добавилось ко времени, проведённому за выполнением домашних заданий и подготовкой ко всё более сложным и всё более важным тестам и экзаменам, Невиллу едва удавалось провести минуту в одиночестве, не говоря уже о компании Гарри. Гарри, который создал свой собственный круг общения вдали от Невилла, даже если он состоял из младших и менее близких друзей, чем у Невилла, и таким образом уменьшил и без того небольшое время, которое они могли бы провести вместе. Итак, в течение многих лет они перешли от встреч почти каждый день до одной или двух в месяц. Подобное не является чем-то необычным для друзей детства, который часто вырастают и расходятся, но, отдалившись от Гарри и непреднамеренно заставив его прикусить язык из-за боязни спугнуть друга, Невилл перестал слышать другую точку зрения, отличную от версии Света. Когда Невилл рассказал Сьюзен о своих родителях, она не улыбнулась и не призналась, что чувствует такое же отчуждение от своих умерших родителей. Вместо этого она расплакалась. Она продолжала плакать, рассказывая о них, хотя знала их не больше, чем Невилл знал своих. Непреднамеренно Сьюзен заставила Невилла чувствовать, что его реакция была неправильной. Он рассказал о судьбе своих родителей своим друзьям-гриффиндорцам, и все они отреагировали одинаково. Рон разразился гневной тирадой о Пожирателях Смерти и Темных волшебниках. Гермиона пообещала посмотреть, можно ли каким-то образом обратить последствия пыточного заклинания вспять. Симус и Дин выразили соболезнования. Лаванда потеряла сознание. Парвати резко побледнела и начала рассказывать о своей кузине, которая тоже погибла на войне. Вскоре все они сели в круг, сравнивая вред, причинённый Пожирателями Смерти и Тёмной Магией их семьям, а Гермиона снабжала их неопровержимыми фактами и статистикой. Невилл начал воздвигать своих родителей на пьедестал, на котором все остальные, казалось, держали своих умерших родственников, чувствуя презрение к тому безразличию, которое он испытывал ранее. Невилл не обсуждал эту тему с Гарри. В противном случае он бы узнал обо всех смертях и ранениях, которые в этой войне принесла Светлая сторона. Так или иначе, он теоретически знал, что война — ужасная вещь, в которой страдают обе стороны, но постепенно убеждался, что другая сторона была намного хуже и опаснее. Столкнувшись с такой активной пропагандой, Невилл начал куда яростнее, чем раньше, отвергать всё, что связано с Тёмной магией. Он уже не останавливался, чтобы обдумать или подвергнуть сомнению убеждения своих друзей и свои. Не в его характере было останавливаться ради такого. Если бы даже он был не прав, то увидел бы это в конце пути, передумал и снова отправился бы в путь, а если бы был прав, то только бы зря потратил время. Его оптимизм не позволял ему признать, что в случае ошибки, всё исправить он бы уже не смог. И Гарри во время их редких встреч с Невиллом видел, как его друг отдаляется от него всё дальше, не в состоянии что-либо с этим поделать, как он позже скажет Невиллу, когда один из них будет на свободе, а другой за решёткой из-за своего решения не углубляться в размышления. Поэтому, конечно, когда перед Невиллом предстали убийцы его любимых родителей, и никто их не остановил, его охватила ярость. Когда он увидел, как Слизеринцы задрали свои изящные чистокровные носы с самодовольством и гордостью за своих родственников Пожирателей Смерти, Невилл убедился, что, как многие и говорили, все Слизеринцы тёмные и, следовательно, злые. У него не было Гарри, чтобы рассказать ему о магглорождённых студентах Слизерина, которые теперь боялись за свою жизнь, или о многих Пожирателях Смерти, которые, в отличие от всех членов Ордена, не участвовали в битвах, помогая лишь своими деньгами и связями, или о том, как много Пожирателей Смерти и Слизеринцев испытывали отвращение к чрезмерной жестокости Лестрейнджей. У него не было Гарри, чтобы напомнить ему, что плоские карикатуры на злых Пожирателей Смерти, которые Светлая сторона создавала в головах многих, столь же многогранны и разнообразны, как и каждый человек. Но у Невилла не было Гарри, поэтому он был убежден, что Пожиратели Смерти — чистое зло, а его родители и Орден — чистое добро. Невилл жаждал мести и справедливости. Ни то, ни другое ему не давало новое «правительство», поэтому он присоединился к Ордену. Его родители когда-то были его частью, а его бабушка была одним из самых яростных борцов этой организации. Кроме того, Орден сражался против Беллатрисы и Лестрейнджей, так что это казалось Невиллу логичным решением. Внезапный отказ Гарри принять участие в войне стал невыносимым. Разве он не хотел отомстить за своих родителей? Разве он не хотел отомстить за своего крёстного отца, который потерял десять лет из-за ложного обвинения? Разве он не хотел навсегда покончить с заразой Сами-Знаете-Кого? В то же время Невилл был напуган до смерти. Реальный риск смерти или, что ещё хуже, возможность закончить жизнь, как его родители, отличались от теоретического желания принять участие в войне. Гарри был намного смелее, умнее и лучше Невилла, и всё же он не выразил ни капли желания участвовать в войне. Конечно, он надеялся, что война закончится, но иногда Невиллу казалось, что ему уже всё равно, кто станет победителем. Он спокойно сидел, пока Орден проигрывал, а Пожиратели Смерти захватывали Хогвартс, не вмешиваясь даже тогда, когда конечности по велению Тёмного Лорда стали оставлять своих хозяев. Невилл был в самой гуще событий, пытаясь защитить младших студентов и помочь профессорам. Он чуть не погиб, когда из-за неосторожного заклинания лестница рухнула, и вынужден был смотреть на останки тринадцатилетней студентки и Пожирателя Смерти, которым не так повезло, как ему. Впоследствии он узнал, что Гарри спрятался со своими учениками в безопасном месте, пока Хогвартс горел вокруг них. Но, конечно же, Гарри теперь увидит, какую угрозу представляют Пожиратели Смерти, и перестанет быть таким трудным! А затем Гарри покинул безопасный Хогвартс, рискуя собой и, вероятно, последней надеждой на победу Света. И всё это только ради того, чтобы стать крёстным отцом! Невилл понимал тягу, он читал об узах крёстных родителей и знал, что Гарри жаждет подобной связи, но он не мог представить, почему это желание перевесило пользу Гарри от Волшебного мира. Он не мог совместить образ осторожного мальчика, который трижды оглянется, прежде чем даже подумать о том, чтобы что-то сделать, с дерзкой фигурой, которая бросилась сквозь огонь заклинаний за чем-то, что он мог получить без опасности, подождав несколько месяцев или лет до окончания войны. Затем всё вышло из-под контроля. Невилл сразу это понял. Как только он посмотрел в эти глаза — зелёные глаза его друга, такие знакомые, но лишённые всяких чувств. Он знал, что облажался. Он только не знал, насколько сильно он это сделал. Всё ещё наивно веря, что они с Гарри близки, хотя они и отдалились друг от друга, и что Гарри в конце концов восстанет против Сами-Знаете-Кого, как и было предначертано судьбой, он позволил ране гноиться и зажить, вместо того, чтобы попытаться объясниться с Гарри и попросить прощения за сказанные сгоряча слова. Они могли бы начать серьёзный разговор, и, возможно, Невилл бы усомнился в некоторых из тех новых идей, в которые он теперь верил. Может быть, Гарри убедил бы его вернуться к прежнему мировоззрению, которое было в оттенках серого, а не жёсткому антагонизму Света и Тьмы, который его друзья неосознанно внушили ему. Однако так случилось, что Невилл оставил Гарри остыть, пока Гарри оплакивал мальчика, когда-то бывшего его другом. А потом появилась куча забот, и Невиллу так не удалось поговорить с Гарри. Вместо этого он готовился к войне, частью которой он, несомненно, скоро станет — либо по собственной инициативе, либо по воле бабушки, либо из-за ожиданий друзей. Поэтому он потерял дар речи, когда услышал, что Гарри может быть родственной душой Сами-Знаете-Кого. И когда Гарри не начал смеяться над самой идеей этого, Невилл подумал: «А что, если?» Этой мыслью он перерезал последнюю нить, связывающую его с Гарри. Тот, кто когда-то был его ближайшим другом, теперь стал возможным врагом. Поддерживаемый убеждениями своих друзей, Невилл ушёл, перестал присматриваться и оставил Гарри позади. Конечно, он оплакивал дружбу, которая была у них когда-то, до того, как Гарри стал таким же мрачным и злым, как и все остальные Слизеринцы, но он так и не смог найти в себе силы совместить смеющегося мальчика из прошлого и холодного молодого человека из настоящего. Это всё, чем становится для него Гарри. Падший идол, испорченный бог, Люцифер волшебного мира. Время от времени, как сейчас, Невилл смотрел на своего бывшего друга и видел отблески мальчика, которым тот был когда-то, и задавался вопросом, в какой момент всё пошло не так. Этим же вопросом задавался и Гарри, но оба они не решались первыми начать разговор, чтобы наконец-то поспорить и помириться, каждый из них считал, что другой не согласится на это — что, скорее всего, было правдой. Со временем мысли Невилла стали заняты другими вещами, такими как беспокойство за бабушку, Гермиону и младших братьев и сестру Уизли. Он изо всех сил старался забыть о Гарри и сложной смеси чувств, которые одно лишь упоминание его имени вызывало в Невилле. Поэтому Невилл ничего не сказал, увидев Гарри на площади Гриммо, вместо этого изо всех сил стараясь избегать его. А когда он встретил Гермиону, Рона и Джинни, и они открыли ему секрет того, чем они занимались весь год, он даже не стал останавливаться, чтобы задуматься над принятием решения. Когда началась битва за площадь Гриммо, они ушли, чтобы выполнить свой долг: уничтожить всё, что связывает Сами-Знаете-Кого с жизнью. Во всяком случае, они пытались это сделать, пока Джинни раздражённо и в припадке неконтролируемой ярости не произнесла имя Сами-Знаете-Кого. Что и привело к той ситуации, в которой они сейчас находились: Невилл, Гермиона и Уизли стоят на коленях, окружённые членами Ордена, а вокруг них стоит множество Пожирателей Смерти, ожидающих решения от своего жестокого лорда. Остальные дрожат от страха и ярости, и Невилл тоже — пока все его мысли и чувства вдруг не кажутся такими холодными и очень, очень далёкими. Пока Гарри не подходит, чтобы заговорить с ним, останавливая свои взрослые и холодные глаза на нём и только на нём. Невилл слушает, как Гарри просит пощады. Слушает, как Гарри пытается изменить решение Сами-Знаете-Кого. Слушает, как Гарри заступается за своего бывшего друга. Потому что Невиллу не нужно предполагать, он знает, что Гарри делает всё это для него и только для него. Гарри наплевать на Орден, и он никогда не любил Гермиону или Рона. И Невилл видит преданность того, кого он когда-то называл другом, и то, как она мерцает для него даже сейчас. Гарри будет просить невозможного, но если ему откажут, он отведёт глаза и позволит новой власти проявить свою ужасную и смертоносную силу. Возможно, когда-то давно, когда Невилл и Гарри всё ещё были близки, или в альтернативной вселенной, где Невилл и Гарри никогда не разлучались, Гарри отдал бы всё, что имел, чтобы спасти своего друга, сражаясь за него с сердцем, страстью и сверкающей палочкой. Но тогда, если бы они были ещё так же близки, этой ситуации никогда бы не случилось. Либо Невилл никогда не присоединился бы к Ордену, либо Гарри пришлось бы встать на колени рядом с ним. Как бы то ни было, в реальности Гарри стоит на возвышении рядом с троном, на котором восседает самый могущественный человек в стране, и шепчет ему мольбу, скрытую за предложением логической альтернативы, а Невилл стоит на коленях в одиночестве. Объявляют их приговор, но Невилл смотрит только на Гарри, на того, кто не должен иметь такую власть над их врагом, на того, кто не должен был присоединяться к врагу, на того, кто не должен быть родственной душой врага, на того, кто не выглядит удивлённым, разочарованным или встревоженным, когда Сами-Знаете-Кто раскрывает этот факт, вгоняя проигравших в ещё большее отчаянье. Невилл чувствует, как ощущение предательства наполняет всё его тело, и думает, что это именно то, что чувствовал Гарри, когда Невилл сказал ему, что его нужно бросить в тюрьму только за то, что он такой, какой он есть.

***

Годы спустя, сидя в той же самой камере, в которой когда-то содержалась Беллатриса Лестрейндж, Невилл слушает пререкания Рона и Гермионы, и держится за руки через решётку со Сьюзен, которая теперь живёт там, где когда-то жил Рудольфус Лестрейндж. Невилл благодарит всех известных человечеству богов, что дементоров больше не было в Азкабане, удивляется, думает и вспоминает старые и не очень разговоры с Гарри, вспоминает о детских идеях, которые у него были, о глупых поступках, которые он совершал, о вечной дружбе, которую он отбросил ради убеждений, в которые, как он теперь знает, он никогда на самом деле не верил, и всё, что он чувствует, это сожаление.