≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Сеул, 2000 год
Хлоп. Грохот. Кто-то выкрутил музыку сильнее. Мужчина тридцати двух лет хлопнул рукой по новенькой маленькой камере, что показала помехи, и на экране появилась надпись в уголке «11/4/2000». Он рассмеялся и повернул линзу на себя, чтобы снять лицо. — Хей, я Ю Хюнсу, и сегодня я в Итэвоне! — он заснял клуб, и пускай его камера не могла выхватить всё изобилие цветов и ярких вспышек, он всё равно демонстрировал присущее месту веселье. — Сегодня особенный день. Хочу запечатлеть его на всю жизнь. Хангучки с длинными распущенными волосами в мини-юбках и милых кофточках; иностранцы из западной части континента, подкатывающие к ним — один из них, под ноль бритый и с небольшой щетиной, подошёл к камере, показал язык и рок-жест рукой, засмеявшись и дав «пять» Хюнсу; толпа людей дрыгалась под музыку и танцевала под самые лучшие хиты девяностых годов. У входных дверей внезапно начался скандал — какие-то вегугины нашли (или, что хуже, отобрали) чьи-то костыли и с громких хохотом дрались ими, словно дети. Некоторые девушки собрались поблизости, хихикая, другие же осуждающе протестовали. Хюнсу спрыгнул с барного стула и подошёл, обязательно проверяя, чтобы на его пестрящей белыми мушками камере всё было видно.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Мужчина почти сорока лет замерзал даже в такую огненную ночь. Ему казалось, что он весь таял, словно кубик льда на ложке, подогреваемой огнём. Из носа текло, слюни мочили уголки губ, в горле собирался хрип. Он в скором темпе бежал в горку, чтобы добраться до полупустого здания, сданного в аренду, и медицинский халат броско цеплял взгляды, а ещё отвратительно громко шумел, превращаясь в кучу складок. Сегодня был судный день. Пак Чону знал об этом. Он сбежал из больницы сразу, как получил сообщение, и прямо сейчас бежал в стремительно нарастающей темноте по злосчастному Итэвону в сторону улицы Бонджи. Ему нужно было здание с номерным знаком «102-29», и он во все глаза, игнорируя саднящую боль в трахее и горле, пытался бежать, едва переставляя ноги, уже больше механически двигаясь по горке вверх. «12… 14… 16…» — цеплялся он глазами за последние две цифры. Он бежал так, словно за ним гналась сама смерть, но на самом деле он знал, что он бежал ей навстречу. — Да где же… — просипел он, выразительно свистнув сквозь сжатые зубы, смотря мутными глазами на вывески закрывающихся зданий. Закрытое здание кофейни с тонкой надписью «c.holyn» на белом тканевом козырьке. Где-то он уже видел это. Мужчина приложился плечом к колонне между окнами и выдохнул с хрипом, заглянул внутрь, прислонившись лбом к толстому стеклу. Внутри опустошённого помещения лежали на пыльному полу брёвна и расколотые пополам длинные доски, валялись куски гипсокартона, квадраты пенопласта и красные мешки. Чону вытер первую слезу.Тогда.
— Что будете заказывать? — Гису, чаги, что ты будешь? Женщина пригладила свой большой твёрдый живот, укрытый тканью осеннего платья. В руках у её спутника был сложенный зонт, так как обещали дожди к вечеру. Она улыбнулась и задумалась, рассматривая красивые пирожные, смотря на напитки, и совсем не замечала заинтересованного взгляда бариста. Она уже привыкла к такому — кроме того, что она была в положении, она всегда была невозможно красивой. И родинка на её носу всегда притягивала необычностью мужчин. — Могу я задать вопрос, пока вы выбираете? — неловко спросил юный продавец, переведя взгляд с живота и рук молодой мамы на её лицо, а затем на лицо супруга, спрашивая разрешение у обоих. — Конечно. Хотите узнать, кто у нас? — хихикнув, догадалась женщина, приглаживая кокетливо тёмно-русые волосы и ловя наигранно возмущённый взгляд мужа. От этого она ещё больше рассмеялась. — Наверное, вас многие спрашивают об этом, да? — попытался сгладить неловкость парень за стойкой. — Можете не отвечать, это личный вопрос. — У нас мальчик, — со всей нежностью ответила женщина, приглаживая живот и опуская взор ниже. — Иду на опережение: его зовут Пак Сонхун. — Вы уже определили дату родов? Имя же дают только при… — выпалил мальчик, не подумав, и Чону хотел было возмутиться уже искренне, но Гису словила его за руку и нежно огладила, совершенно не смущаясь вопросам. — Мы собираемся делать кесарево, по правде говоря, врачи сделали вывод, что мне будет трудно родить самостоятельно. Так что да, мы уже выбрали число и нам подобрали имя. Оно значит «независимость», — она вновь погладила живот. Любые приятные слова или эмоции ей хотелось через прикосновения передать развивающемуся плоду внутри. — Но, я думаю, я определилась с напитком. Я бы хотела фраппе с зелёным чаем, но, если можно, то без сливок на верхушке, — и, ткнув коротким бежевым ноготочком в стеклянную витрину, она присмотрелась к булочкам. — И вот этот штрудель с сыром. Чону, помнишь, как мы в Венгрии такие брали? Она повернулась к мужу, пока бариста выполнял заказ, и рассмеялась, ластясь к мужчине в объятия. Только вот большой живот значительно их разделял.Сейчас
Сонхун уже родился. Только вот мог умереть из-за одного идиота. Если быть точнее, из-за собственного отца и его глупости. Чону тяжело вздохнул, ощущая, как его трахея словно расслаивалась на части. Больше года назад они были в этом процветающем кафе, а сейчас оно было заброшено, а владелец продавал помещение. Мужчина закрыл глаза и увидел перед собой младенца, укутанного тканью с мелкими цветами, и глаза у него искрились снежным покровом, ручки были холодными, а пальчики рассыпали хрусталь льдин. Чону улыбнулся и захотел его обнять, но это был лишь фантом. Открыв глаза, он снова увидел тёмную улицу, а сверху горки спускалось трое парней, громко гогоча, словно пытаясь перекричать друг друга. Чону смог совладать с дыханием и уткнулся в табличку с адресом. Протёр влажный от пота лоб и сглотнул накопившуюся слюну, пытаясь сбросить наваждение. «102-29 Bonji, Itaewon-dong» — значилось на корейском, и он выдохнул, толкнул стеклянную всегда открытую дверь и прошёл через узкий коридорчик, тоскливо бросив взгляд в сторону помещения, раньше отведённого под кафе. То самое, где он и познакомился с человеком, который разрушит его жизнь сегодня в восемь, если он не справится. Чону вышел через чёрный ход, поднялся по ступеням с заднего двора и встал перед многоэтажным зданием, похожим на обычный жилой дом времён правления Ли Сынмана. Тогда, когда их землёй вот-вот мог овладеть коммунизм. Но это был не просто дом. Мужчина вошёл внутрь и попал в открытый тёмный холл с регистратурой. Лестница на верхние этажи за ней была закрыта красной лентой из-за проводимого ремонта, но Чону перешагнул, медленно поднимаясь наверх. Четвёртый. Ему нужен четвёртый. Маленькие таблички посередине лестниц служили ему ориентиром. Ноги начинали трястись не только из-за нагрузки во время продолжительного бега, но и от страха. От университетской больницы Сунчжонхян, где он работал, досюда было тридцать пять минут пешком, и он буквально был готов упасть на землю и пролежать до того, пока этот подонок не явится сам. На четвёртом этаже было так же безлюдно, но значительно лучше: был виден ремонт, новая мебель, даже картины, но почти все из них оказались испорчены. Чону сглотнул через боль в горле и, пыхтя и пуская взгляд ненависти исподлобья, блуждал медленно и неторопливо, прислушиваясь. Его волосы посветлели, как и глаза, и теперь он не страшился скрывать этого — пусть знает, что не на того напал. Когда он окончательно убедился, что здесь было пусто, на телефон пришло новое сообщение. Дурачок Ю Осталось две минуты, мой-дорогой-лучший-друг 11 апреля, 19:58 • SMS • SK Telecom Дурачок Ю Ты готов? ;) 11 апреля, 19:58 • SMS • SK Telecom≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Хюнсу засмеялся с шутки нелепого иностранца, пытавшего произвести впечатление главного юмориста в этом клубе. Какая-то милая девушка села рядом с ним, стреляя глазами то на него, то на мини-бар за барменом, и Хюнсу прижался к ней, поведя ладонью по гладкому бледному предплечью, покрывшемуся мурашками, довёл до шеи и продемонстрировал кольцо на безымянном пальце, лукаво улыбнувшись. Девушка, позорно распахнув глаза, хлопнула себя по щёчкам и улыбнулась, приговаривая: «повезло же кому-то с красавчиком-мужем». — Сегодняшний вечер особенный, — снова повторил он на камеру и подмигнул. И эта запись тоже несла свой символический характер. Она будет его трофеем на будущие года. Без пяти восемь он покинул клуб, в котором отдохнул и выпил парочку коктейлей, а затем направился на Итэвон-ро 27-гиль. Его самый любимый район, в котором он вырос, прожил всю свою юность и детство, планировал прожить оставшиеся долгие года, а ещё купил на пару с лучшим другом офис в аренду, желая соорудить из него развивающийся благотворительный фонд «YP-plus» — соединение инициалов их фамилий и популярной ныне приставки в конце. Плюс ведь всегда выигрышно смотрится? — До восьми четыре минуты, — сказал он на камеру, улыбнувшись блаженно, и поднял взгляд на заднюю стену серого многоэтажного здания, в окне которого на секунду показалось слабое голубое свечение. — Нам пора встретиться с моим лучшим другом, — Хюнсу в предвкушении закусил губу, снова подняв взгляд наверх. Его сердце стучало, ладони потели, а мысли разбегались от неповторимого чувства азарта, смешанного с адреналином. «Как там говорил Чону? — спросил он себя в мыслях, толкая дверь чёрного хода, которая слегка ударила его током. — Адреналин образуется при возбуждении вегетативной нервной системы. При возбуждении, Чону, да? — он улыбнулся несдержанно шире, даже не скрывая своего восторга. — Чёрт, да я зверски возбуждён, мой друг». Он тоже перешагнул через ленту и поднялся наверх, не избавляясь от камеры, словно то, что он задумал, — просто пранк. Молодой мужчина поднимался наверх, пытаясь заглянуть дальше возможного, и с каждой ступенью в его брюшной полости тягуче тянулись нити холода, обвивая органы. Он был готов прямо сейчас обрести крылья, если они будут тёмными или дьявольскими, потому что яркий белый свет ему совсем не свойственен. Это удел друга. Поднявшись на четвёртый этаж, он осмотрел коридор и открытые двери. Чтобы запечатлеть всю красу долгожданного момента, Хюнсу положил крупную камеру на потрёпанный и задетый во время перестройки комод, после чего провернулся вокруг оси и раскинул руки в стороны, и из него вылетела зелёная сеть, будто рыболовная. Она охватила всё пространство, покрыла стены, потолки и пол, и Ю выхватил из всего обилия силуэт, на кого не подействовал выброс магии. Тёмное пятно с сияющими глазами было у окна. — Привет, Чону-я, — поздоровался первым он и скрестил руки на груди. — И что ты встал там? Даже не подойдёшь? Стены со стороны молчаливого врача засветились ярким светом, и комната стала покрываться льдом. Хюнсу безразлично осмотрел этот фокус, и его пространственная сетка, как паутина, быстро вернулась восвояси — проскочила по полу под ботинки своего мага. Комнату осветил блеск льда, отражающего уличные огни. — Знаешь, Хюнсу, осталась минута, — раздалось внезапное над ухом, и крупная дрожь пробралась до его костей. Мужчина резко обернулся, успел отразить удар, предназначенный ему в лицо, и отскочил в сторону, бросив короткий взгляд к первому силуэту. Ледяная фигура! Чёрт, он был уверен, что это его друг. — Ты очень пунктуальный, — решил не сдаваться Ю. К тому же он так долго шёл к своей цели. — Зачем? Просто скажи мне, зачем? — О, Чону, ты не поймёшь. Как такое может понять человек с золотой ложкой во рту, портящий другим жизни, — Хюнсу выпрямился и встал, отошёл на пару шагов назад, к стоящей тумбе, и достал из-за неё заранее спрятанную клюшку для гольфа. Пак стал напряжённее обычного. — Хюнсу, твою маму нельзя было спасти. На третьей стадии нельзя остановить рак! Лекарства от рака не существует, Хюнсу, ты понимаешь? — Пак решил идти по привычному пути — выявить эмоции. Надавить. Довести до сожаления. Он пытался достучаться до того Хюнсу, что был ему другом. — Ты не мог просто пересадить ей органы? Разве? О, мне казалось, что ты хирург, — прошипел Ю. Его настрой мгновенно сменился. — На третьей стадии происходит прорастание раковых клеток в другие органы и лимфу, Хюнсу. Даже если бы хирург взялся за пересадку, рак охватил бы трахею и горло, а затем поразил бы уже здоровые лёгкие. Понимаешь или нет? — пытаясь вразумить и доказать свою правоту, очистить свои руки, доказывал мужчина. — И я кардиохирург. Попроси меня прооперировать ногу — я не смогу. — Моя дочь своими глазами увидела смерть моей мамы. Она умерла у неё на глазах, — злился Хюнсу сильнее, и он замахнулся, ударив по вазе с цветком, который не вынесли и оставили здесь досыхать последние дни без солнца и воды. Ваза была хрупкой и некачественной, купленной на рынке; разбилась она с первого ударов. — Хюнсу, вспомни, как ты хотел, чтобы наши дети дружили так же, как и мы, — зацепившись за мысль о дочери, решил действовать Чону. — Мы были так друж… — Я буду молиться Будде о том, чтобы он никогда не соединил их пути воедино, слышишь меня, Чону? Никогда они не встретятся и не подружатся. Если я узнаю, что моя дочь общается с человеком по имени Пак… Как его? — Моего сына зовут Пак Сонхун, — фитиль гнева загорелся и у него внутри. — Ты угрожал. Ты писал мне, что ровно в восемь часов будет час расплаты. Судный день. Но уже восемь ноль три. Хюнсу выпрямился и улыбнулся. — Да. Потому что только так ты бы пришёл сюда. — То есть твои угрозы были фальшивыми? Хочешь сказать, что… — Чону сжал челюсти, и его взгляд заискрился. Он так боялся за свою семью, за Гису и сына, что бросил все свои дела в больнице и явился сюда ради их спасения. Он собирался выиграть время, заговорить, а сам написал получасом ранее жене, чтобы она срочно собирала все вещи. Он планировал бежать сразу же. — Ты мудак. Ты угрожал, что расщепишь моему сыну мозги! — Да, бывает. — Зачем? Хюнсу, мы же… мы же хотели создать свой фонд помощь таким же, как и мы! Мы ведь напарники, лучшие друзья. Мы знаем друг друга уже столько лет. Хюнсу… — Мы не напарники. И никогда ими не были. Ты кретин, Чону, и на этом наши пути расходятся. Это мой фонд, — Чону глупо смотрел на него, пару раз моргнув. — Я намекал тебе на то, чтобы ты ушёл добровольно. Но ты… Чону стоял возле кабинетного рабочего стола, который завезли днём ранее, смотрел на табличку директора, предназначенную лишь одному человеку, и сжимал кулаки. В кресле сидел, примеряя роль главного, Хюнсу. — Почему мы не можем разделить директорство? Хюнсу! Ты… это мошенничество чистой воды, ты просто воспользовался мной и моими связями! Я же создал фонд, распланировал его, создал концепт, так почему ты не можешь дать мне хотя бы десятую его часть? Почему ты директор, а не я? — последняя мысль была единственной максимально искренней и тревожащей его. — Я уже говорил об этом, Чону. Этим слова подействовали особенным способом: врача охватила вспышка ярости, и он скинул все вещи со стола на пол, заставив друга вздрогнуть. Хюнсу встал с кресла и наклонился к другу через стол, разделяющий их, словно дамба. — Почему не ты? Потому что ты ни черта не делаешь, друг мой. Я с утра до ночи ношусь с этими бумагами, убеждаю полчища безмозглых людей жертвовать нам деньги, постоянно вынужден разъезжать по встречам и говорить с настолько влиятельными людьми, что они меня не желают даже выслушать! А ведь это мог сделать ты хотя бы раз. У тебя есть связи, ты известен, «господин Пак Чону, молодой и гениальный кардиохирург, изобретший ускоренный метод…» чего там дальше? Да мне насрать, знаешь! — Это твоя работа, Хюнсу! Ты сам распределил обязанности. Я выделяю деньги, занимаюсь зданием и рабочими, планирую события и распоряжаюсь нашими финансами! Без этого ты бы не смог посещать ни единое мероприятие по сборам! Ю Хюнсу заливисто рассмеялся, откинув голову назад, словно кто-то рассказал ему достойный хороший анекдот, ранее никем не проговоренный. — А да, господин финансист. Только вот почему-то часть денег из фонда уходит в твой карман. У тебя новый дом? Летаешь в Венгрию? Хочешь отдать маленького сыночка в престижный детский сад и прикупил себе парочку горничных? Готов поспорить, они горячие, наверное, жена совсем устрашилась после родов, — его глаза потемнели. Чону не вытерпел, и это был первый раз, когда он заставил из носа друга течь кровь. Хюнсу выглядел, как безумец. Чону знал, что у того была нелёгкая судьба — безответственные родители, школа-интернат, травля, груз ответственности с самого детства, непринятие в обществе. И теперь предательство лучшего друга заставило кипеть и бурлить воду в чаше весов. Ю выбрал защитить себя и нанести удар первым, отомстить за то, что когда-то друг заставил его лежать на полу своего кабинета в унижении. — Давай всё обсудим нормально! Ты… зачем ты меня позвал сюда сегодня? — Чтобы ты посмотрел на то, как я разрушил твоё здание, как сжёг все твои деньги, а затем убил тебя. Так же, как ты убил мою мать. — Я не убивал её, сукин ты сын! Хюнсу прикоснулся рукой к стене, на этот раз меняя пространство, и теперь они оказались в кабинете, дорого обставленном, с окном, за которым прятался вид на лесную чащу и на внутренний двор частного дома, дорогую иностранную машину. Чону сжал кулаки, не ожидав такой подставы — они оказались в его домашнем кабинете, а в углу, как обычно, примостилась супруга с маленьким годовалым сыном, тихонечко с ним переговариваясь и указывая пальчиком в окно. Они рассматривали птиц. Губы Чону дрогнули в сожалении, а затем лицо исказилось оскалом, когда она увидел Хюнсу рядом с ними. — Ты всегда выбирал семью, Чону, — с ненавистью выплюнул он, смотря на не замечающую их женщину. — Я хочу, чтобы ты умер, пока смотришь на них. Чтобы ты знал, какой выбор ты должен был сделать. — Я не умру. Никто не умрёт, Хюнсу! — почти истерично ответил ему друг, совершенно не понимая этого рвения к убийству. Да и, если бы он желал в самом деле, наверняка бы уже прикончил. — Этот дом, — игнорировал Ю, словно пребывая в своих мыслях и только, — появился у тебя после фонда. Неужели ты так много захватил в свои карманы, м? Просто отвратительно. Всё ради семьи — ничего ради друга. Но час расплаты всегда приходит. Деньги не имеют ценности, пока ты относишься к людям подобающим образом, кретин. Ю вцепился в клюшку и стал надвигаться, но застыл, стоило Чону распахнуть глаза и шёпотом произнести: — Твоя дочь, Хюнсу. — Что? — Твоя дочь хотела бы, чтобы её папа стал убийцей? Она всю жизнь станет нести на себе клеймо дочери убийцы, ты навсегда испортишь ей жизнь. Ты этого хочешь? Да, я выбираю в угоду своей семьи, но почему этого не делаешь ты? Но он ошибся. Чону рассчитывал, что эти слова смогут дать трещину в эгоистичности и ненависти его друга, но нет — они только подкрепили это. Его глаза наполнились зелёным светом, а иллюзия кабинета вокруг разрушилась, картинка поплыла пикселями, и в итоге они остались в неизвестном чёрном пространстве без единого намёка на выход. Сила друга начала выходить из-под контроля, и Чону топнул, рассылая лёд, но даже его не было видно. Он не мог оценить масштаб комнаты, в которой они находились. Были ли они вообще где-то? Завязавшаяся драка больше не нуждалась в планировке. Чону всё ещё пытался решить это мирным способом, разговорами и компромиссами, под страхом смерти предлагал самые невообразимые вещи: продать всё, работать втрое больше, выплатить компенсацию или помочь со связями. Ничего не помогало. В слепой ярости его друг заблокировал все рычаги эмпатии и сочувствия. Несколько ударов пришлось в голову, Хюнсу схватился за халат и вытеснил его существование из мира, применив сложную механику своей силы. Чону знал, что его друг мог так же сделать и с человеком, поэтому опасался его. Особенно сейчас. — Я бы мог заставить тебя страдать, уничтожая твои органы один за одним, но я хочу сделать всё голыми руками! — выплюнул Хюнсу, толкая друга и ставя ему подножку, наваливаясь сверху. Они перестали кружить в бесконечных попытках избежать драки. Теперь он схватил Чону за горло, а клюшка валялась где-то поблизости. — Хюнсу… — просипел мужчина, чувствуя, как чужие пальцы неумело перещупывали все мышцы шеи и неприятно перекатывали их. — Почему? — Ты разрушил мне всю жизнь. И продолжаешь разрушать. Постоянно приходишь ко мне и всё портишь. Я ненавижу тебя! — он стал повторять слова ненависти, как мантру, шепча «ненавижу» каждые три секунды, пока пальцы впивались в кожу, а ногти оставляли дугообразные следы, сдирали кожу жгучими движениями. Чону воспользовался своими знаниями и надавил на болевую точку, затем на вторую, а когда тело над ним дёрнулось, он подключил ноги и скинул с себя без пяти минут убийцу. — Мне жаль… мне жаль… — прошептал, качая головой, Чону. Его голубые глаза налились слезами. Он думал о сыне. Думал о жене. Эти мысли заставили дрожь пройтись по телу, и он схватился за клюшку, за секунду оказался рядом и ударил, перехватил руки, успел вдавить своим весом в нечто чёрное под ними. Пол, наверное. Неважно. Чону прижал его голову к этой части иллюзии силой, и его слёзы одна за другой исчезали в зелёных волосах, опадая с ресниц. — Мне жаль… — он проигнорировал ругательства в свой адрес. Прижал ладонь сильнее, сидя на спине, рыдал и думал о семье, пока его внутренняя сила источала ледяные импульсы в чужой головной мозг. Он умертвлял все клетки, прося прощения у всех, кого знал, шептал извинения в пустоту, добиваясь лишь одной цели — своей безопасности. Но он не мог оставить его жить. Когда тело перестало сильно сопротивляться, он прижал ладонь к спине со стороны сердца. — Прости меня, Хюнсу… ты был лучшим другом… Ю закатил глаза от невозможности держать себя в сознании и в самую последнюю минуту своей жизни задумался о том, что всё это было зря. Что он готов простить. Готов найти компромисс. Готов… ради своей дочери. Маленькой и невинной Сохи, которая больше не сможет увидеть своего папу, но будет гордиться им до конца. Её огромное горячее сердце всегда будет его защищать, несмотря на все его действия и поступки. Потому что она его дочь. Единственная любимая дочь. Иллюзия вокруг рассосалась — они оказались в том же коридоре, где и были до этого. В здании, предназначенном для фонда. Чону понял, что это конец. Он посмотрел на повёрнутое боком лицо друга, и губы того шевельнулись в последний раз, что-то шепча. Пак прочёл это и зарыдал, наконец отдаваясь своим сильным эмоциям, отпуская момент, но всё ещё вжимая руками мёртвое тело в бетон. Красная кнопка записи моргнула и потухла. «Сохи… — прошептал Хюнсу. — Будда защитит тебя так, как этого не сделал я».