Омрачи свои ангельские руки

      К ночи снег перестал, но мороз всё ещё сковывал движение и пробирал кости, поэтому прижатый к земле снег медленно начинал затвердевать. Полноликая луна едва выглядывала через гущи облаков, и, возможно, в скором времени могло снова замести, и тогда придётся поочерёдно очищать двор жителям монастырского дома. Сухие кусты оделись в белёсые шапочки, вся живность попряталась в щелях или норах, на улице слышался только далёкий гул ярких баннеров и изредка доносящийся рёв автомобилей, разгоняющихся на трассе. Временами и на узкой улице между рядами домов проезжал некто заплутавший.       Джеюн сидел на корточках перед открытыми воротами двора, выйдя с территории, и докуривал вторую сигарету с ярко выраженным табачным вкусом и запахом. Подперев подбородок рукой, он смотрел куда-то в землю перед собой, меланхолично отставив ладонь с тлеющей сигаретой, и думал о всяком, что приходило в одиночные часы. Думал прямо сейчас именно о том, почему же несколько лет назад он всё-таки решился на смену имени и почему до сих пор, несмотря на это, его звали на разный лад. Свой австралийский паспорт он давно куда-то закинул, однако не сжёг, и это могло быть удивительным, но только здравая его часть всё же твердила: «ты гражданин Австралии». Без паспорта здесь он был бы просто никем. Для гражданства Кореи требовалось проделать слишком многое для того мальчишки, что сбежал из родной страны.       Когда мне стукнуло девятнадцать лет и я наконец-то вышел из колонии, то сразу собрал все свои вещи, забрал деньги отца и сбежал из ада. Я тогда считал, что в колонию попал из-за отца, так считаю и до сих пор. Он создал меня и сделал из меня того, кем я являюсь сейчас, и только из-за него моя жизнь вот такая: никчёмная, жалкая, под прессом жизненных обстоятельств. Это подобие жизни. Но устраивает ли меня это?       Джеюн затянулся в последний раз и потушил бычок о камни, выложенные полукругом возле куста.       Абсолютно.       Где-то со стороны послышались торопливые шаги, и Джеюн не обратил бы на них внимания, если бы силуэт неизвестной не остановился бы рядом с ним и не окликнул по имени. Он уже собирался зайти в дом, как обернулся и увидел её — Гаыль. Она была в спортивном костюме с меховой подкладкой, в кроссовках и с высоким хвостом, покрасневшая и покрытая пятнами от мороза. В одной руке была вода, в другой — телефон, и она вынула из одного уха наушник, повесив на проводе, огибающем шею.       — Не ожидала встретить. Курить плохо, знаете?       — А ты, я вижу, спортсменка, — Джеюн убрал руки в карманы и нащупал там спрятанную пачку, сжал её в пальцах, но несильно, чтобы не помять сигареты. Плечом прижался к кирпичному столбу, куда была привинчена дверца ворот. Гаыль дышала с трудом, но ещё могла поглощать воздух через нос.       — Бег помогает мне очистить голову.       — Мы похожи, — он кивнул и ухмыльнулся. — Я тоже занимаюсь лёгкой атлетикой. Правда, бегаю на стадионе с другом. И в зал хожу.       — Хвастаетесь?       — Говорю факты о своей жизни. А что, завидуешь?       Гаыль закатила глаза и усмехнулась, скрещивая руки на груди и перенаправляя весь вес на одну ногу, вторую важно отставляя вбок. Джеюн уловил уверенность в её позе и поднял бровь, ожидая продолжения. Эта дама была младше его ненамного, а значит — глупее, по его опыту. Обычно он с такими и вязался. С ними ему было легко-тяжело, но никогда не скучно, правда, почему-то все его отношения обрывались после больших скандалов и даже одной поножовщины. Начал свой счётчик женщин он с тринадцати лет, вёл весьма разгульный образ жизни и был известным смельчаком по части женского пола, и, несмотря на все слухи о нём и предостережения более умных девиц, он всё равно был популярен. И гнил всё больше.       Из-за последней он в колонию и попал.       — Господин Шим? — Гаыль подняла бровь и сделала шаг ближе. Кажется, она что-то говорила до этого. — Земля вызывает орбиту. Меня хорошо слышно?       — Не дерзи давай, — отмахнулся он и вынул пачку, чтобы достать ещё одну сигарету и закурить, отогнать неприятные воспоминания из другой страны, тянущиеся балластом за ним уже много лет. — Чего смелая такая? Не боишься взрослого дядьку?       — Вам двадцать пять, а мне — двадцать. Не сильная разница в возрасте, тем более я люблю постарше, — такая напористость заставила Джеюна промолчать и задумчиво зажечь край сигареты, а затем затянуться, внимательно рассматривая девушку. Звучало заманчиво. Такие намёки он умело считывал и никогда не был против. — Да и вы монах. Чего я должна стыдиться или бояться? Разве что того, что крестик не ношу. Только вот на вас я его тоже не видела.       — Какая смелая, а недавно затирала мне, что я тридцатилетний старпёр, — усмехнулся Джейк. — И что ещё предложишь?       — Для начала перейти на ты. А затем… говорят, что ночь раскрепощает людей, поэтому я воспользуюсь чудесной возможностью и приглашу тебя на свидание, скажем, в среду вечером после шести. И я не потерплю отказа, потому что я девушка, — без капли стеснения заявила она, но Джеюн обратил внимание на то, как она пыталась спрятать и напрячь трясущиеся руки. Он некоторое время смотрел на её пальцы, обхватившие бутылку, а потом посмотрел в глаза и снова приложил кончик сигареты в губам. — Девушки не приглашают на свидания. Но у тебя просто кишка тонка…       — Да? — Шим сжал в зубах сигарету до боли.       — У тебя кишка тонка, Шим Джейк? — голос из прошлого заведённым буром приложился к его черепу, разрывая старые раны.       Образ кореянки с тёмными кератиновыми волосами в спортивном костюме сменился на низкорослую упрямую австралийку, которая любила носить норковые безрукавки и джинсы-скини. Он снова увидел огонь ненависти в глазах, увидел её сделанный ноготь, колющий после каждой претензии середину грудной клетки. Его рот наполнился дымом так же, как и разум — злостью. Он смотрел не мигая на свою бывшую, самую последнюю девушку, способную выесть его мозг игольным ушком. Зимняя дорога на фоне вдруг сменилась его съёмной квартирой в Брисбене, с обшарпанными стенами в «стиле лофт» и кучей банок от дешёвого пива на фоне. Работал телевизор с новостями, австралийская речь била по ушам, но крики девушки, похожие на лай гиены, порождали звон в его ушах и сеяли семена ярости. Он почувствовал силу в своих руках, которую его существо желало направить на девушку, лишь бы она заткнулась.       Его волосы потемнели, глаза блеснули и стали беспорядочно двигаться, как при…       — У тебя нистагм? — Гаыль удивлённо хмыкнула, и Джеюн закрыл глаза, помассировав висок, и снова пришёл в себя.       Он снова на улице. В его руке сигарета, опаляющая пальцы. Перед ним Гаыль. Не Роксана. Гаыль.       — Есть временами. Ты вроде бежала? Беги, у меня есть другие дела, — и сунул обжигающую сигарету в губы, заканчивая их диалог на запутанной ноте.       — Я жду в среду, — Гаыль улыбнулась, отсалютовала двумя пальцами и сунула обратно наушник, снова принимаясь бежать.       А в Джеюне катализатор памяти врубился бесповоротно, и как бы он ни пытался заглушить вернувшиеся заблокированные временем воспоминания, теперь он не мог: в голове всплывало всё больше. Весь список его табу, насчитанный и отточенный годами, стал постепенно всплывать в голове. Со своими самыми первыми он ещё не умел общаться, прогибался и шёл на уступки, носил вещи и терпел унижение, пока не стал следить за своим отцом — единственным мужчиной, чей пример перед ним был. И тогда он понял, как нужно действовать, и в пятнадцать лет впервые ударил свою уже третью девушку по лицу за её слишком настойчивое желание проверить его телефон. Его быстро бросили, но ему было всё равно. Следующие требовали от него местоположение, капризничали, и каждую ждала одна участь.       — Нет значит нет, Стелла. Сиди дома сама, а я сказал, что мне нужно на встречу с друзьями. С ними, в отличие от тебя, я знаком больше двух месяцев.       — Джейк! Я больше так не могу, — девушка с кудрявыми чёрными волосами швырнула полотенце на пол, когда вскочила из-за обеденного стола. На нём бережно были выставлены тарелки и главное горячее блюдо — фаршированная индейка с томатами. — Мы расстаёмся. Сейчас же.       — Да? — он растянул губы в ухмылке и рассмеялся, прекращая обуваться. Выпрямился, оставив лишь одну ногу в ботинке. — И куда ты пойдёшь, дорогая моя Стелла? Кому ты нужна, такая конченная истеричка? Да кроме меня, на тебя всем плевать. Твои родители алкоголики, и если бы не я, ты стала бы такой же, как и они. Никому не нужна такая ошибка природы. У тебя в генах заложен алкоголизм. Думаешь, узнай кто, станет тебя любить? Пхах, да ни за что, сука тупая.       — Джейк, прекрати… — Стелла внезапно растеряла всю свою бойкость, потому что парень прошёлся по всем её слабым местам.       — Хочешь сказать, что я не прав? Попробуй убедить меня в этом, Стелла.       Они простояли минуту в тишине, без преувеличений. Джейк смотрел на неё долго и неотрывно, пока время на микроволновке не сменилось, пока не прошло целых шестьдесят секунд непрерывной психологической давки. Тогда он победно улыбнулся и развёл руками в стороны.       — Об этом я и говорю. Хочешь есть — ешь, я не заставлял готовить для меня, если ты не знала, — сменив интерес, Джейк снова уделил внимание обуви и быстро нацепил ботинок, надел куртку и исчез в подъезде, даже не попрощавшись.       И когда он уставал, они расставались, и девушки умоляли его сохранить отношения. Все, кроме Роксаны. Джеюн достал телефон из кармана, слегка поборовшись с застёжкой и маленьким пространством, а затем набрал Хисына. Гудки были долгими. Он уже успел проклясть всех посетителей, которых он мог обслуживать, как трубку сняли и в динамике раздался голос мужчины на фоне музыки.       — Ты на смене? Отлично. Я приду.

≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫

      Джейк лежал на потёртом диване, принесённом со свалки, и сжимал в руке банку пива, пялясь в электронный ящик старого производства на комоде. В комнате не горел свет — его не было во всей квартире, — и тишина наполняла помещение, потому что звук был вырублен. По нэшнл джеографик показывали передачу про жизнь гепардов и про то, как они питались и добывали себе пропитание. Прямо сейчас семнадцатилетний Джейк следил за развивающим огромную скорость гепардом, преследовавшим газель. Он набросился на добычу, и оператор приблизил камеру, показывая то, как травоядное животное беспощадно терзали в разные стороны.       Заворожённого зрелищем Джейка вывела из состояния Роксана. Она просто выключила телик и заставила посмотреть на себя. Точнее, хотела заставить, но Джейк закатил глаза и опрокинул голову, накрывая её подушкой, чтобы изолироваться от душной компании своей возлюбленной.       — Ты опять сегодня шлялся с той девчонкой? Джейк, ответь! — она разозлилась от его игнорирования и схватила телефон, набирая пароль, который запомнила тайком, наблюдая множество раз за парнем. Она открыла чат с той самой девчонкой и нашла компрометирующие сообщения. — «Увидимся сегодня, Шейки-Джейки?» — имитация женского писклявого голоса. — «Я буду с другом, так что прихвати подружку», — попыталась передразнить интонацию флиртующего Джейка, но злость так вскипела, что нашла выход прямо сейчас.       Роксана обернулась на бойфренда и увидела, как он сидел на диване и буравил её взглядом.       — Кто разрешил тебе лезть в мой телефон, сука? — он встал и вырвал из её ладоней старый избитый временем гаджет, швырнул его назад, куда-то в щель дивана. Девушка отступила назад и злобно скрестила руки, расставила ноги, пытаясь захватить больше пространства в комнате для своей уверенности.       — А кто тебе разрешил изменять мне?       — Этих девуль не было бы, если бы ты давала мне достаточно внимания, Рокси, — он ухмыльнулся привычно кровожадно, той ухмылкой, что будет принадлежать ему ещё очень много лет вперёд. Его двинутый мозг проводил параллель между ними двумя и гепардом с газелью. Ножки у Роксаны были точно что надо.       — Да это ты конченный псих, причём здесь я? Я думала, что смогу помочь тебе, смогу помочь встать на ноги, приведу в себя, но тебя исправит только могила, мудак ты недоделанный, — ядовито выплюнула она и толкнула Джейка в грудь, заставив юношу повалиться на стол, заваленный окурками от сигарет и пеплом. Он столкнул стеклянную пепельницу на пол со звоном, но та не разбилась.       — Ты… — Джейк вдохнул с возмущением и поднял чёрные глаза на девушку. — Мразь…       Он вскочил и заехал кулаком по её тонкому аккуратному носу, повалил на пол. В его кровь брызнули отцовские сила и ненависть, необходимое чувство власти заставило его дрожать от страха быть контролируемым женщиной, и он занёс ногу для того, чтобы ударить. И ударил. По животу, по рёбрам, по ногам и рукам. Нагнулся и схватил за волосы, зашептал несвязный бред на ухо, ударил лбом о деревянный пол. Его разум затуманился, он перестал понимать происходящее, впереди мелькало лишь одно желание: месть. Ему хотелось убить её. Задушить. Избить до смерти. Он видел в её глазах чёрные корейские глаза своего отца, и ему хотелось выколоть их и заставить истекать кровью, хотелось, чтобы она проглотила её всю. Он видел и самого себя, каким он был, когда отец прибегал к насилию.       Но перед глазами вспышками проходили воспоминания. Он не понял, когда его схватили. Когда уличный воздух и промозглый ветер ударили в лицо. Он пришёл в себя только в допросной. И понял, что влип.       И всё из-за отца. И той суки.

≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫

      В баре сегодня работал Хисын, а также молодой парнишка-приезжий по имени Ким Даниэль: смазливая мордашка, харизма и молодёжные шутки. Привлекало молодых и не очень дам, они покупали больше, если их обслуживающим официантом был этот проныра, так что его американскую жизнерадостность хвалил не только Минсок, но и Хисын, правда, бармену ещё приходилось успевать выполнять все эти заказы. В зале сидела и барвумен, которая будет заменять Хисына на перерыве. Менялись каждые два часа, потому что выходные, понедельник и пятница — самые напряжённые дни недели в этом баре. «Бедлам» — верное название.       Джеюн же сидел в клиентской части ночного бара и допивал уже шестую стопку соджу, по счёту вторую бутылку, и к нему подсела Джимин, закинув ногу на ногу. Принесла с собой третье соджу, по глазам мужчины видя, что тот сегодня будет расходиться, словно завтрашнего дня не будет. Резанув взглядом по фигуре работницы, он только взял зелёную бутылку и откупорил, снова наливая себе и выпивая залпом. Затем приложил к носу рукав толстовки, вдохнул поглубже и встал, заходя на склад через дверь, расположенную за барной стойкой. Пошёл на задний двор. Курить.       Сурён, барвумен, сидящая за стойкой и заполняющая документы о закупках, проследила за этим и перевела взгляд на работающего Хисына, на долю которого обрушилась несчастная судьба слушателя потрясающе трагичной истории клиентки, нашедшей свободные уши. Напарница Хисына была тридцатичетырёхлетней незамужней женщиной с длинными каштановыми волосами, которая зарабатывала больше всех в зале и любила носить официальные костюмы. А ещё она ненавидела выкрутасничать фокусами с бутылками, как Хисын, и считала, что это неоправданное зрелище, потому что разбитые бутылки приходились на его карман.       — Хисын, иди на перекур, я подменю, — сказала она, даже не пытаясь перекричать музыку, но мужчина всё равно её услышал и с радостью сбежал от настойчивой клиентки у бара. Он подошёл к напарнице и поднял бровь, опираясь руками на стойку. Сурён только подняла голову и кивнула в сторону опустевшего столика, где стояли одна открытая бутылка и одинокая стопка, по стенке которой скатывалась капелька.       — Понял.       Джеюн стоял на улице и курил. Время перевалило за двенадцать ночи, начался мокрый снег, который, ещё не долетая до земли, становился каплями дождя. Спрятавшись под навесом, австралиец душил себя сигаретным дымом и смотрел вдаль, туда, где раскрывались мегаполисы с яркими огнями, где башня Намсан показывала настоящее шоу с лучами в небо. Хисын встал рядом, достал зажигалку и свои эссе прессо, тонкие и элегантные, совсем как его пальцы. В отличие от сигарет Джеюна, его источали слабый шоколадно-кофейный аромат. Если так вообще можно описать такой губительный наркотик.       — Ты опять вспоминал об отце, Джеюн?       — Нет, — отрезал он, не отводя взгляда от башни. — Сегодня не он. Роксана. Вспомнил, из-за чего попал в малолетку.       — И с чего вдруг вспомнил?       Джеюн промолчал и вместо ответа ещё раз затянулся, потушил окурок о мокрую стену здания и достал ещё одну сигарету. Хисын, курящий неспешно и со вкусом, проследил за нервным действом и хмыкнул, выпуская дым.       — Это в прошлом, Джеюн. Забудь всё, что было до монастыря. Ты стал другим человеком. Ты теперь монах и член фонда «ENhypen». Понимаешь? Ты помнишь об этом, Шим?       — Помню.       Дальше они стояли в тишине. Где-то рядом шумела труба, в которую стекала тихонько влага. Хисын докурил и ушёл, похлопав друга по плечу, исчез за дверьми кладовой и отправился к своему бару, чтобы посидеть и сделать дела, начатые Сурён, раз уж они поменялись. Ещё он поработает на самом складе и пороется в ящиках, чтобы закинуть заканчивающуюся продукцию. Джеюн присел на выступ и снова задумался о своей жизни. Задумался о Хисыне.       Хисын любит Рики. Чертовски любит. Совсем как в той песне Эминема, в «Пересмешнике». Приютил его, воспитал, заботился, и, твою мать, Хисын, ты ему даже не папаша и даже не брат, даже не дядя, чтобы так ебаться с этим ребёнком. «У Рики сегодня плохой день в школе», «Рики хочет начать зарабатывать и нашёл вакансию в супермаркете», «Для Рики необходимо специальное питание». Да чёрт бы побрал его, этого японца! И всё было бы замечательно и я был бы рад, если бы родные отцы так пеклись о своих детях, как это делает этот чокнутый старик, помешанный на заботе. У него проклятые аддикции папочки.       Джеюн злился на Хисына. Злился. Потому что хотел, чтобы и его собственный отец проявлял хоть толику того же, что и сонбэ по отношению к своему подопечному. Вместо того, чтобы забыть, Джеюн стал вспоминать и подогревать свой очаг ненависти. Он вернулся в зал и стал напиваться усерднее. Так, что спустя семь бутылок его просто вырубило.

≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫

      Один из детей на площадке разошёлся и слетел с катушек до такой степени, что следящим мамочкам пришлось отводить своих детей в сторону, чтобы мальчик не навредил им. Ребёнок пинал ногами построенные замки и фигуры, ломал чужие игрушки о бортики песочницы, нападал на других помладше и даже постарше, кричал на взрослых и пинался, кусался, вёл себя, словно дикая собачонка. Виной этому были зудящие кровоподтёки и раны на спине, животе, ногах; огромное чувство зависти и жажда внимания. Неизвестные мужчины в форме отвели его домой, он и сам не помнил, как перед ним вместо кучки испуганных детей оказалась злая мать, вытирающая слёзы.       Она была расстроена и огорчена не меньше, чем он — зол, но и сегодня его ждало наказание за нарушение дисциплины. Его оставили на несколько минут, а он устроил драку на детской площадке и заслуживал отцовского армейского ремня. Уже тогда, в пять лет, ему хотелось сбежать и спрятаться где-то на улице, под скамейкой или в кустах, чтобы его не нашла ни одна душа. Хотелось жить на мусорке, чтобы подбирать там выброшенную еду и жить с животными — более милостивыми и добрыми существами, чем люди.       Но Джейк плохо помнил своё детство. Кроме двух случаев. И если первый произошёл в пять лет, то второй — в двенадцать. После утомительного дня в школе, где он получил много замечаний по части дисциплины, он пришёл пораньше, сбежав с последних двух уроков. Жили они тогда уже в другом районе, в частном доме, и открытая входная дверь его несказанно удивила и напугала. Джейк ненавидел приходить домой тогда, когда там кто-то был, но по календарю сегодня было двадцать третье марта, будний день, значит, родители на работе. К тому же сегодня четверг — мама работала в две смены, а отец — допоздна. Кто тогда дома?       Джейк походил по дому и услышал в отдалении, словно где-то в глубине стен, голоса. И, случайно пройдя во время поисков мимо двери в гараж, услышал голоса чуть ближе. И среди них был голос его отца. Страх и интерес закрутились вихрем, спускаясь от бедного стучащего сердца вниз, к кишечнику. Он медленно скользнул в гараж и увидел пустое помещение с автомобилем, только багажник был открыт, а в него загружены какие-то инструменты. Голос всё ещё были слышны, но не так отчётливо, чтобы разобрать слова, и ребёнок заметил приоткрытую дверь, что вела на цокольный этаж.       У Джейка перехватило дыхание.       Ему всегда запрещалось туда идти, всегда строго наказывалось и угрожалось. Но сейчас… если он посмотрит одним глазком, ничего не будет? Джейк тихой поступью добрался до двери и отворил её без скрипа, протиснулся в щель и опустился на корточки. Огромное помещение с потолком под четыре метра выглядело масштабно. Здесь было очень холодно, почти как в холодильнике, и Джейк потёр сразу замёрзшие ноги. Спустился по лестнице и спрятался за деревянными ящиками, которые оставили на площадке между ступенями. Там он сел и аккуратно выглянул.       — Знаешь, он похож на людей из телика, которые рекламируют таблетки от эректильной дисфункции, — незнакомый мужчина протирал руки от какой-то жидкой грязи, похожей на машинное масло. Его густая борода и очки выглядели странно в таком помещении. Своего отца Джейк заметил не сразу, но он подошёл к столу, на котором стояли какие-то несвязанные между собой вещи: щипцы, лом, бензин. Рядом стоял стул с металлическими вставками и странная штуковина с экраном.       — Нет, чувак, ты так не говори. Он мой друг. И баб у него больше, чем… — третий мужик, в голубом поло, поднял руки вверх, воображая что-то неясное и пытаясь продемонстрировать остальным, — ну, чем вообще у всех вместе взятых мужиков.       — Охрененно сказано, надо бы запомнить, — ответил Чунхо. Его отец. Джейк прислонился ближе к ящикам и всмотрелся внимательнее. Его папа был коротко стриженным корейцем, носил такую же футболку-поло, как и остальные здесь, но на одной руке были бинты. Недавно порезал её техникой на работе и едва не лишился конечности до локтя. Чунхо подошёл к первому мужику, что взял сигарету и закурил прямо здесь, и ткнул его в плечо. — Где мы с тобой встречались?       — Нигде, дружище.       — Нет, встречались, — настоял кореец.       — Ты лучше посмотри сюда.       Пока они переговаривались, третий мужик отошёл в кладовку и вывел оттуда связанного по рукам топлес мужчину, загорелого и избитого, с грязью, прилипшей к телу. Джейк распахнул глаза и внимательнее стал следить за всем. Мужчину этого проволокли через всё помещение и усадили на стул, сняли повязку с рук и приковали теми самыми металлическими держателями к стулу. На его груди висел большой христианский крест.       — Привет, Джош, — поприветствовал его тот, что курил сигарету. — А у меня здесь новые друзья. Это Чунхо, наш азиатишка, славный пацан, а это — Фредерик.       — Нет… — закачал головой названный Джош, пока его ноги изолентой приматывали к ножкам стула.       — В общем, — единственный неизвестный в комнате обратился к Чунхо. — Наш друг говорит, что ничего не знает.       — Я… я ничего не знаю! Правда! — с жалостливым выражением лица крикнула жертва, подняв убитый взгляд на своих мучеников. Джейк нахмурился и сжал губы, боясь выдать себя. Он по правде боялся того, что могло произойти дальше, но просто не мог уйти; шансов наделать шума у него было слишком много. — Не знаю я… я уже всё рассказал…       — Ты знаешь про азербайджанцев.       — А? — его брови внезапно разгладились. Джош не совсем понял суть предложения.       — Азербайджанцы.       — Нет… нет! Я просто делаю аудиовизуальные записи. Хай-вай. Он там главный, цена хорошая, VIP — понимаете? — жертва пыталась достучаться, пока главный прикуривал и выпускал кольцами дым, явно наслаждаясь.       — Ты сраный шпион, — выдал Чунхо, взяв с пола канистру бензина и продемонстрировал заложнику, что она полная. — И мудакам из управления это известно, — после он взял плоскогубцы с подключёнными к ним проводами и разжал, тоже демонстрируя. Испуганный мужчина завертел отчаянно головой. — И мы хотим знать, что же ты им наговорил. И что они тебе сказали.       — Я… я говорил им… говорил то же… то же, что и вам.       — Ага, — Чунхо подошёл к нему и подключил кардиограф к телу Джоша.       — Ничего такого! Дом в Уотер-стрит! Его владелец работает в консульстве! Это всё, что я знаю… — он поражённо опустил голову, когда Чунхо наклонился над ним, скалой навис, угрожающе цокнув языком.       — И это всё? — жалобным голосом произнёс он, издеваясь.       — Всё…       — Всё?       — Всё.       — Мы разговорим его, — принял решение Шим-старший.       Жертва начала кричать и молить о прощении, клясться. Джейк с ужасом застыл, покрылся холодным потом. Его отец взял в руки те самые плоскогубцы и обоими сжал в тисках соски мужчины, отчего его мигом стало пробивать током. Раз за разом. Прошло секунд пять, прежде чем его избавили от такой муки, но и после этого Джош не «заговорил». Этот метод пытки использовали трижды, после чего Джейк увидел, как в руках отца появился лом.       Он замахнулся и… Джейк распахнул глаза и зажал уши от пронзительного крика мужчины, увидел, как всё окропилось кровью, как штаны заложника побагровели, как в паху теперь была вмятина. У Джоша отказало сердце, его снова пробили током и «воскресили», и пока Фредерик смеялся и шутил о том, что их «другу» не нужна способность деторождения, Джейк спрятался за ящики, не в силах унять дрожь. Он больше не смотрел. Он сидел и слушал крики и вопли, больше не закрывая уши, потому что увиденное раз и навсегда убило его психику. Окончательно и бесповоротно.

≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫

      Джеюн вскочил и попытался отдышаться, как после двухчасового бега. Он с запозданием понял, что находился у себя в квартире, у себя в спальне. Его широко распахнутые глаза осмотрели всё вокруг и наткнулись на сидящего за рабочим столом Сонхуном. Он сидел, повёрнутый к кровати, и обеспокоенно смотрел на мужчину, которого буквально час назад привёз таксист, оплаченный Хисыном.       — Кошмар? — попробовал Сонхун, заранее зная ответ.       — Иди на хуй.