Такасахи Рики. Детский дом «День и Ночь».
Прошли уже практически сутки с момента, как юношу поместили в общую палату под наблюдение невролога. Команда врачей, состоящая из кардиолога, аритмолога и эпилептолога, провела несколько тестов и анализов, благодаря которым пришла к следующему выводу: подросток потерял сознание из-за перенапряжения. Высокую температуру дела обусловили эти же фактором. Организм просто не справлялся. И дело оставили неврологу, который встретил троих гостей в зоне отдыха возле регистратуры на первом этаже. Принимающая гостей девушка за стойкой попросила подождать доктора Хо здесь или, что более желательно, на улице, чтобы не мешать другим пациентам и не занимать очередь, но Джей оказался крайне настойчив и из принципов пошёл наперекор. — Я разговаривал вчера с учителем из школы, — рассказывал уже по дороге в палату высокий мужчина в возрасте, немного старше Джея, идущего вслед за двумя подростками: девушкой и юношей. Он, как и обещал, привёз их в больницу и стал сопровождать, а дальше они поедут домой. Сегодня вечером у них будет совместный ужин, ведь когда-то давно Сохи настояла на этом, и теперь шанс выдавался как нельзя хороший. Док тем временем продолжал, иногда жестикулируя: — Когда в повседневной жизни люди говорят о депрессии, под этим словом может пониматься множество проблем. Словом «депрессия» могут обозначаться как эмоциональное состояние, так и расстройство психического здоровья. Причины депрессии, требующей лечения, могут быть различными. Обычно депрессия — сумма биологических, психологических и социальных факторов; редко когда к депрессии ведёт всего лишь одна конкретная причина. Наследственность, условия раннего развития и особенности жизни человека определяют степень его подверженности депрессии… — Что вы имеете в виду? — спросил Рики, хмурясь. Они уже подошли к палате и встали возле приоткрытой двери, откуда было видно несколько кроватей: и пустых, красиво заправленных, и занятых. Кто-то читал, кто-то слушал музыку, и лёгкий мотив был слышен даже отсюда. — Понимаете, — доктор повернулся к троим и сложил ладони палец к пальцу. — Учитель сообщил мне об изменениях поведения мальчика. Он замкнут, в последнее время стал слишком вялым и менее концентрированным, также была заметна заторможенность. Подростки его и вашего возраста подвержены многим трудностям, сопровождаемым изменениями собственного организма и гормонального всплеска, который увеличивает ощущения в несколько раз. Я не общался с юношей лично, но из рассказов учителя, а также показаний воспитателей из детского дома я могу сделать некоторые выводы. Самый главный из них — мальчику необходимо навестить психолога. — А почему он попал сюда? Почему потерял сознание? — пытался добиться ответов Ни-ки. Он выглядел встревоженным и озабоченным состоянием младшего друга. Невролог понимающе кивнул и посмотрел на Джея, обращаясь уже к нему, как к более зрелому и осознающему человеку. Сонхён скрестила руки. — Не могу определить точно, мне нужно поговорить с пациентом тет-а-тет. Но из анализов могу точно сказать, что состояние органов и кровоснабжение в его организме нормальное, намёков на гипоксию нет, никакого кислородного голодания или интоксикации. Кроме того, мне сообщили воспитатели, что у него есть аллергия на клейковину и казеин. Могу я узнать, кем вы являетесь для господина Такасахи? — Конечно. Они вдвоём его друзья, я — их дядя, — представил Джей сразу всех и был так уверен и краток, что невролог просто кивнул и открыл дверь палаты. — Проходите. Заранее прошу не шуметь. Я настоятельно рекомендую ему пройти хотя бы ознакомительный сеанс у психолога, мы можем предоставить нашего, — отпустив подростков к около спящему другу, доктор Хо жестом попросил Чонсона остаться у дверей на несколько слов. — Я говорил с воспитателями, но у меня сложилось впечатление, что мои слова для них, как ветер в уши. Психолог бесплатный для диагностики заболеваний и расстройств, связанных с психикой, за первичный осмотр не нужно платить. Это нам поможет определить, есть ли причина дальше беспокоиться о его психическом состоянии или стоит искать в другом месте. Вы меня понимаете? Джей коротко кивнул. Недавно Джейк говорил о том, что в этом приюте очень часто можно встретить детей, которых возвращали или просто не забирали, а также туда попадали дети из неблагополучных семей, терпящие жестокое насилие. Но учитывая всё услышанное, а также наблюдая состояние ребёнка, нельзя было сделать вывод, что в стенах приюта детям становилось легче. Возможно, даже наоборот. — Даю вам несколько минут посидеть с ним. В большем нет смысла, так как он слаб и сонлив, и ему нужен покой и меньше стресса. Если он увидит, что дорогие ему люди переживают и кусают локти, то состояние может ухудшиться. Нам нужно максимально сохранить его психическое состояние… — Но если мы уйдём, он не будет чувствовать себя брошенным? — Чонсон поднял бровь. Мужчина неловко улыбнулся, ещё раз порекомендовал лишь десяток минут и вышел из кабинета, направляясь по другим делам. Джей хмыкнул и медленно подошёл к двум подросткам, сидящим на небольших табуретках, задвинутых ранее под койку. Третьей не было, так что он решил постоять, приложившись плечом к стене, и закрыть глаза, потому что голова болела нещадно и спать хотелось так, словно он на ногах с неделю. — Как думаешь, у него и правда депрессия? — Рики забрал ноги под себя, тоскливо уставившись на спокойное и безмятежное лицо друга, чьё бледное тело было подключено к кардиографу и капельнице, насыщающей необходимыми витаминами. Сегодняшний день был невероятно солнечным, и лучи мягко спадали на его кожу, подсвечивая и делая ещё белее. Но эта теплота дня никак не скрашивала мрачное состояние гостей. — Не знаю. Я раньше не сталкивалась с таким… не думала о таком… он пойдёт к психологу? — хмыкнула Сонхён и захотела откинуться на спинку, но её не оказалось, и она едва не отправилась на пол, но благо и сидящий рядом юноша, и мужчина позади обладали быстрой реакцией. Неловко сев обратно, она передёрнула плечами, как от холода, и снова посмотрела на мирное тело. — Мне кажется, что друг моего брата учится на психиатрии. Что-то такое. Думаешь, это подойдёт? — Сону? — включился в разговор Джей, слушая со стороны. Девушка обернулась через плечо и кивнула. — Нет. Психиатрия и психология — абсолютно разные направления. Господин невролог сказал, что ему нужен психолог. Чонсон скривился и приложил два пальца к виску, пытаясь умерить головную боль. Это было просто отвратительно. Чем дольше он пребывал в бодрствующем состоянии, тем сильнее расходилась его мигрень и захватывала больше участков головы. Он практически физически чувствовал, что скоро снова польётся кровь из носа, так что нужно было заканчивать. — Поехали домой, — подойдя к подросткам, он положил руки на их плечи. Рики захотел возмутиться, использовать манипулятивные схемы на другом взрослом, но девушка пихнула его сразу, как услышала раздражённый вздох рядом. Ни-ки смирился и оставил пакет с гостинцами возле тумбочки, а письмо — на столе, чтобы Та-ки сразу же, как придёт в себя, смог открыть его и прочитать. Там слова только от самого одноклассника, который потратил целую ночь на идеальный текст с нужным посланием. Ему было не впервой: его друг никогда не понимал намёков, сарказма или других метаморфических вещей, поэтому ему приходилось даже в письменном виде сейчас писать все свои мысли лаконично и понятно, и чтобы этого достичь, нужно быть максимально откровенным. Письмо содержало в себе много дружеских чувств и страхов, которые он вряд ли смог бы сказать лично. Но написать — да.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Чонвон проверял в тканевом пакете — пока стоял перед дверьми больницы Кёнхи, покрытый лёгким слоем снега и мокрыми волосами, — всё ли взял с собой. Он прикупил с карманных денег немного фруктов для иммунитета и шоколад для поднятия серотонина и на случай, если будет снова гипогликемия. Он вошёл внутрь и тихонько потоптался у входа, стряхивая с ботинок снег. Чувствовал себя абсолютно спокойно и расслабленно, несмотря на то, что сегодня через час у него в этой же международной больнице будет проходить практика с другими студентами, добирающимися не своим ходом, а вместе с куратором. Он же лично приехал гораздо раньше всех, но ради одного. — Добрый день, могу я узнать, в какой палате лежит Шим Шихён? Она попала недавно в аварию… — дополнил сразу Чонвон, чтобы максимально упростить поиск работницы регистратуры. Девушка в изумрудной форме вбила имя в реестр и обнаружила кореянку, о которой твердил юноша. — Кем вы ей приходитесь? — Меня послала госпожа Шим с гостинцами, — в принципе, он вовсе и не врал, потому что бабушка в действительности месяц назад просила его явиться сюда. Девушка помолчала немного, нервно постукивая пальцами по столу. — Что-то не так? — Мы можем впускать только родственников и близкий круг общения, поэтому… — не успела она договорить, как Чонвон поднял свой пакет и показал купленные продукты, а также шоколад. — Я принёс то, о чём попросила меня её мама, я знаю, что она болеет гипогликемией. Впустите меня, прошу вас. Я всего на пять минуток, ничего не случится, если что, я беру всю ответственность на себя, — заболтал он, пытаясь смягчить скептицизм работницы, ведь не зря же он шёл по продуктовым и вырывал немного свободного времени из буднего дня? — Вся ответственность на вас. Я запомню. Она находится на втором этаже, пройдите через вон те двери, — она указала в сторону двух больших дверей, открывающихся в обе стороны, — и дальше по коридору. Там… — она сверилась с информацией о пациенте, — подниметесь по лестнице на второй этаж, двести семнадцатая палата. Одиночная. Обход должен быть через двадцать минут, так что у вас есть немного времени, скоро ей придётся заниматься. Чонвон не решился уточнять и просто кивнул, с благодарностями отходя от регистратуры и толкая тяжёлую дверь, которая от частых толчков и царапания покрылась резцами. Первая зона была красной — этому свидетельствовали полосы на пороге и потолке, а также большая надпись на английском «red zone» перед первой лампой. Немногие двери кабинетов были открыты, и Чонвон заглядывал туда из интереса лишь на миг: выцеплял кровати без простыней, пациентов с ампутированными конечностями, здесь находились изоляторы («Боксы», — сразу подумал Чонвон, увидев один такой через окошко) под конец коридора. Палата была оборудована совсем по-иному: множество защищающих плёнок, почти что камера вокруг кровати с пациентом. На двери он увидел табличку: «опасно, эбола». Округлил глаза и поскорее скрылся за следующими огромными дверями. Это была зона отдыха, нейтральное место для людей, которые ожидали своих врачей, бегающих по другим зонами или кабинетам. Тут стало поспокойнее. Чонвон боялся больниц на глубоком уровне, где-то с детства, но не мог точно определить причину своего необоснованного страха. Просто неприятно; медикаментозные запахи бинтов, бетадина и спирта смешивались в один, особенно сильный; он слышал сильный шум бегущих по полу колёсиков тележки, звучащих из-за щелей между половых плит, словно поезд; мельтешащие, словно призраки, врачи нагоняли страх не только своим видом, но и статусом. Чонвон обвёл несчастным взглядом сидящих с виду здоровых людей на диванах и вошёл в жёлтую зону. Такой же коридор, похожие кабинеты, страха стало чуть поменьше. Он быстро проскочил через все препятствия и решил не заглядывать больше внутрь помещений, чтобы не напрягать себя лишний раз, ведь, он уверен, позже с группой они обойдут здесь каждый закуток. Хоть это не больница Сеульского Университета, который они должны знать, как свои пять пальцев, это всё неважно. К тому же тут были некоторые моменты, которых в их больнице не хватало. Всё-таки международный план. В зелёной зоне всё было максимально комфортно и тихо, за кабинетами проводились УЗИ, коридоры перестали быть пустынными и наполнились людьми, ожидающими свою очередь. В этой части операционные были для таких маленьких травм, как воспаления лимфоузлов, и чаще всего тут проводились лапароскопия и профилактики. К маммологу, например, Чонвон увидел в очереди несколько женщин разных возрастов. Дверь вела к очередному пролёту и лестнице наверх, в палаточный взрослый хирургический отдел. Здесь он видел специализированные тренажёрные залы для реабилитаций, манипуляционные, перевязочные. Чонвон заглядывал в первые два помещения, а дальше стал высматривать номерной знак на закрытых палатах. Однако дверь под табличкой «127» оказалась открытой, а внутри не было нужного человека. Чонвон застыл, как потерявшийся ребёнок, с пакетом наперевес на пороге. Беременная женщина с перевязанной ногой лежала и листала ленту в соцсети. — Кого-то ищешь? — спросил дедушка семидесяти лет, вялыми движениями пытаясь сесть в своей кровати. У него из-под больничной рубашки выглядывали перебинтованные ключицы и плечо. Чонвон собрался и кивнул. — Мне нужна Шим Шихён, мне сказали, что она должна… — Чонвон ещё раз сверился с номерным знаком на двери, — быть здесь. — Верно, — дедушка кивнул. — Она на перевязке. Поищи её где-то там, — он махнул рукой в сторону стены, за которой прокладывался коридор. Ян только кивнул болванчиком и вышел, решая пройтись по всем помещениям. К сожалению, названий и никаких табличек не было, можно было рассчитывать только на редкие окошки и открытые двери. Везде было либо пусто, либо темно, либо не было той, что нужна. В конце концов, он подошёл к распахнутым дверям и залитой светом комнате, где располагались парочка коек, лампы, железные катушки и шкафчики с антибактериальными мазями и антисептиками. Очень сильно пахло повидом-йодом, и Чонвон увидел девушку на перевязке ноги, которой как раз обрабатывали швы. — Добрый день, вы Шим Шихён? — неловко спросил юноша, постучав совсем тихонько по двери. Сначала обернулась медсестра, затем — пациент. — Да, — ответила девушка примерно двадцати пяти лет с убранными крабиком каштановыми волосами, с румяной кожей благодаря хорошему содержанию и большому количеству витаминов. — А вы?.. — О, я Ян Чонвон, меня послала госпожа Шим с… — он потряс пакетиком. Шихён улыбнулась и кивнула. — Прошу вас подождать конца перевязки, — вежливо попросила медсестра и намекнула на выход из перевязочной. Чонвон остался в коридоре, лёг спиной на стену позади и стал думать пока о насущном. Его не отпускали мысли о том, что Сону в университете сегодня не было. Они просидели всё утро в общежитии, а потом хён признался, что будет отсутствовать на сегодняшних занятиях, и попросил предупредить старосту на первой паре, потому что она была совмещённой и можно было оповестить каждого. Чонвон, разумеется, согласился, однако чувство тревоги никуда не спешило уходить. Он представить себе не мог, каково было его другу; в своей жизни юноша ни разу не терял близкого человека по причине смерти. Он не знал, будут проводиться похороны или кремация, но если первое, то он мог бы передать цветы… Вряд ли на похороны известной актрисы впустят кого попало. Чонвон только сейчас задумался о том, насколько семья Сону влиятельная в обществе. Да, он знал, что его отец был владельцем благотворительного фонда — или департамента? — по помощи детским домам, но для него это не было чем-то невероятным. В конце концов, он же познакомился с работниками другого не менее известного фонда помощи, и люди там работали совершенно такие же, как и все, только вот босса он не видел, но уверен: она или он — такой же человек. Но вот с семьёй Сону всё немного по-другому, ведь в их чете могла появиться известная на всю Корею и не только актриса. А это уже совсем другой уровень. Чонвон всегда считал звёзд селебрити далёкими от обычных людей. А Сону был знаком с этим миром. Словно связующая нить между недоступным обычным людям и привычным. — Пойдём-ка, — услышал он приятный женский голос. Шихён вышла из перевязочной с одним костылём, её нога снова была перебинтована, и юноша только догадываться мог о степени перелома, раз девушка до сих пор восстанавливалась и находилась в больнице. Он помог ей добраться до палаты и усадил под присмотром медсестры. Когда та убедилась, что всё в порядке, то забрала на перевязку другого пациента. Шихён присела на кровать и медленно легла, отставив костыль к изголовью. — Я принёс вам фруктов и шоколад, — смущённо улыбнулся парниша и показал содержимое сумки. Вытащил маленький пакетик китайской хурмы и положил на столик, но вдруг услышал смешок. — М? — У меня аллергия на неё, — мягко, чтобы не задеть, призналась Шихён и прикоснулась к лежащим фруктам, трепетно и аккуратно, намекая на то, что не прогоняет его и его гостинцы. Чонвон вдохнул воздух, и его рёбра заболели. — Ох, простите… пожалуйста, простите, я не знал! — Всё в порядке, — она кивнула. — Я угощу моих соседей. — Ох… — сокрушённо юноша достал последнее содержимое — шоколад в обёртке. — И… вот. — Спасибо, он мне пригодится, — его девушка приняла более радостно. — Ты присаживайся, расскажи чего-нибудь, пока время есть. — Ну, чего рассказывать… — Чонвон смущённо сложил тканевую сумку и присел на раскладной стул, поджав под себя ноги и опустив взгляд. Шихён накрылась до груди лёгкой простынёй, не позволяющей перегреться, и открыла шоколад, чтобы попробовать небольшой кусочек. — Где учишься? Ты школьник? — Я… нет, я учусь в СНУ на торакального хирурга. Третий курс вот, готовлюсь к экзаменам. Приехал сюда на практику, жду мою группу, возможно, мы ещё увидимся сегодня. — Врачебное дело — это хорошо… Знаю, что многие начинают с хирургии, но потом переходят в семейное. Это так? — Да… у нас много из группы ушло и перевелось ещё в прошлом году. И в этом парочка не выдержала. Но я пока держусь, хоть сложно. Друг поддерживает и помогает, — Чонвон улыбнулся, пускай и стало немного холодно от своих же слов. Шихён кивнула и вздохнула, больше ничего не произнеся, так что Чонвон попробовал сам поддержать диалог. — Бабушка Шим сказала, что вы попали в аварию. Почему? Шихён какое-то время молчала, и юноша подумал, что это был крайне бестактный вопрос и кто его вообще за язык тянул, но в момент, когда он уже хотел подняться, проститься и уйти, девушка кивнула и ответила: — Знаешь, перед тем, как я собиралась ехать, у меня помутнело в глазах… не хочу казаться дурочкой или суеверной, или какой-то ещё, но рассказываю и не надеюсь на понимание. Просто надо кому-то сказать, — она покосилась на спящего дедушку, а также на отвлечённых другими делами соседей и пригнулась в своему собеседнику. — Я видела эту аварию ещё до того, как села. Ночью видела, во сне. Утром хотела поехать к ортодонту, дочку мою хотела взять с собой, потому что обещала прикупить подарок, но вспомнила про сон и побоялась. Мало ли что, знаешь? И… вот. Всё в точности до детали. Вот думаю, может, Господь шлёт мне сигналы? Чонвон скептически отреагировал, но что-то в рассказе девушки его зацепило, словно она в действительности правду говорила. Перебивать он не стал и просто слушал дальше, временами отстраняя взгляд в сторону, чтобы пораздумывать над сказанным. — И вот… мне уже как неделю говорят, что можно выписываться, но… — она замолчала и некоторое время раздумывала, стоило ли рассказывать такие подробности. — Мне снова приснился сон, уже здесь. Мне приснилось, что я уже дома, но… мне приснилась моя смерть. Из-за того, что сахар упал слишком низко. Во сне… во сне я полностью осталась без сознания, уровень сильно упал, и сердце просто остановилось. И я подумала, что если мне всё равно суждено умереть, лучше я сделаю это здесь, а не на глазах моей дочери. Верно? — А ваш муж?.. — завороженно спросил Ян. — С дочкой. Отводит в детский сад и забирает, на нём весь дом, приезжает ко мне на выходных только, но мне большего и не надо, я знаю, как он старается… — с любовью произнесла девушка, потянулась вдруг за телефоном и открыла галерею. Через несколько секунд показала своему гостю фотографию пятилетней девочки в кигуруми динозавра на фоне двух больших шаров с цифрами ноль и пять. Ян умилительно улыбнулся. — Недавно был день рождения? Красавица… Чонвон любит детей. Любит и всегда любил. И даже любил своего младшего брата, хотел бы дать ему больше, но их взаимоотношения были просто отвратительными. Чонвон считал, что каждый ребёнок в мире достоин любви и хорошей семьи. Он не хотел думать о том, что мир не идеален; ему безумно хотелось этой идеальности во всём. Хотелось надеть розовые очки и жить, ни о чём не задумываясь и везде видя сплошь позитив. — Да, она у меня зимняя принцесса, — с нескрываемой, сочащейся любовью произнесла девушка, ещё раз взглянув на фотографию. — Хочу подарить ей весь мир… Чонвон опустил взгляд в пол от внезапной невероятной тоски, обрушившейся на него. Ему бы тоже хотелось услышать такие слова от своей матери, но вдруг он осознал, что его реально выгнали из родного дома. То есть… он больше не придёт обратно, не заберёт по дороге яблоки, не поздоровается привычно с госпожой Шим, не будет опаздывать в университет по утрам и не будет писать длинные сообщения Сонхуну о том, что с самого утра у него много проблем и неурядиц, что нечего надеть, что хочется спать и есть. Все по-настоящему беззаботные дни, пускай и со своими препятствиями, канули в Лету. Если выбирать между жизнью в общежитии и жизнью дома, он выбрал бы… — Я пойду, — улыбнулся Чонвон и засунул тканевую сумку в карман, вставая. — Надеюсь, вы сможете вернуться домой в здравии и порадуете дочку.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Рики пришёл в себя ближе к вечеру, когда жар полностью спал и показатели нормализовались. Он чувствовал облегчение во всём теле, чувствовал себя невероятно отдохнувшим и полным сил, но пока что вставать не решался. Едва приоткрыв глаза, борясь с раздражителем в виде яркого освещения ламп, Та-ки осмотрел место, где находился, и не сразу осознал, что это больничная палата. В таких он часто бывал в раннем детстве, когда ещё даже от горшка не отучился, и вот снова. Ему казалось, что ему снились чьи-то голоса, но не мог вспомнить, чьи и что они говорили. Помимо него, ещё лежали двое подростков, возможно, чуть постарше, чем он сам. Те спали. Такасахи совсем немного поднялся, чтобы принять полусидящее положение, и заметил рядом небольшой пакет на стульчике. Он испугался, боясь прикасаться к чужой вещи, но вдруг заметил выписанное его имя на лицевой стороне перманентным маркером. А рядом на тумбочке лежало письмо, тоже подписанное. Всё было от Рики-хёна. Подросток достал сначала содержимое пакета, где были разные сладости из японского магазина, а затем вытащил полноценный обед, приготовленный в каком-то ресторане, наверное; это были курица в соусе, рис с карри и мексиканская смесь овощей. Но аппетита у него не было, только интерес к небольшому конвертику с крохотным нарисованным сердечком в самом уголке. Такасахи молчаливо взял его и осторожно, стараясь ничего не помять и не порвать, раскрыл письмо. Еду всю убрал на место и пакет выровнял, беспокоясь о неряшливости. Внутри конверта находилось послание, написанное вручную: «Привет, Та-ки. Мне сказали, что у тебя переутомление. Мне очень жаль. Я не знаю, есть ли среди всех восьми миллиардов людей на планете хотя бы один-единственный человек, который бы понимал меня на сто процентов и знал, что я сейчас чувствую и с каким настроением я проснусь завтра. Я строю из себя очень счастливого, но по факту ничего из этого просто нет. Во мне человеческие эмоции переживают второе рождение и гибель одновременно; одни вещи перестают меня трогать, другие же — вызывают такие сильные переживания, что волю я им могу дать только наедине с тобой. Такого не было раньше. Та-ки, ты тот человек, которому я могу открыться полностью и не бояться, что ты осудишь. Ты можешь меня не понять, но ты же не специально, верно? Я знаю это. Сейчас мне очень тяжело, и тебе тяжело вдвойне. Я испытываю сотни оттенков настроения за день: ненависть, эйфория, усталость, раздражение, энергичность. Только с тобой мне спокойно и весело, проблемы уходят на второй, третий план, понимаешь? Я забываю о них, о том, что я хочу домой и скучаю по родителям. Здесь, в Корее, очень много хороших людей, здесь красиво, мне здесь нравится… но я хочу к родителям. Хочу познакомить их с тобой. Та-ки… мы обязаны сделать это. Помнишь, ты обещал мне, что мы отправимся вместе в Японию и найдём наши дома? Сдержи обещание, мой вечный чингу. Или лучше томо?Жду тебя в школе. Ни-ки Ри-шимура».
Та-ки долго смотрел на письмо и вчитывался в строки, которые не мог понять в силу своего нескладного мозга, но всё это было неважно. Главное, что он увидел — его ждали. Действительно ждали. Крепче сжав в руках письмо, он вдруг переметнулся во времени пространстве, оказываясь в тёмной комнате, где горел лишь один ночник, и увидел своего старшего друга, склонённого над листом бумаги, уже девятым на очереди. Вернувшись в реальность из видения, Такасахи всхлипнул. Даже аппетит проснулся. Даже яркий свет ламп перестал раздражать. Вместо тревоги появилось спокойствие.≪━─━─━─━─◈─━─━─━─━≫
Хисын приехал своим ходом и по просьбе троицы зашёл через магазин, потому что догадывался, что весь день его друг-американец потратил на необходимый сон, а дети… он уверен, они нашли чем заняться. Для Рики он сразу набрал привычные низкокалорийные полезные продукты, которые брал всегда, находясь в супермаркетах; это уже как рефлекс. Совсем недавно счёт на рабочей карте заметно пополнился, так что он решил позволить себе чуть больше, чем обычно, и прикупил заграничных фруктов. Взял почти килограмм зизифуса, белых грибов, бекона. Захотелось сделать что-то некорейское, хотя он не был уверен в своих способностях европейской кухни и в том, что молодая хангучка решится есть нечто подобное. Но сейчас молодёжь тянулась всеми руками к Западу, верно? Хисын зашёл в интернет и спустя несколько минут поисков, временами двигаясь туда-сюда из-за снующих покупателей, решил остановиться на жюльене. Для привередливых вроде Сонхён — он не стал забывать о том, что старший ребёнок семейства ненавидел вегугинскую кухню — Хисын взял пачку рамёна и палочку сулугуни. Не в его интересах сильно раскошеливаться, тем более перед этой особой, но это будет всяко лучше, если заставлять есть ненавистные сочетания. Если бы так поступили с Рики, он бы свернул мучителю шею и не подумал бы о последствиях. Когда он позвонил в дверь, держа в руках два пакета, его побежал встречать первым делом Рики. Выглядел он… с уложенными завитыми волосами, похожими на вермишель, с заколкой в чёлке и определённо чужой оверсайз-футболке, которая села точно по размеру. Подняв брови, Ли оценил видок и тяжело вздохнул, напоминая себе, что они всё ещё дети и дурачатся. — Хён, я скучал! Что ты купил? — Подожди, дай мне зайти хотя бы, — Хисын подтолкнул младшего внутрь и зашёл следом, отправляя оба пакета в его шкодливые руки, кивнул появившейся в поле зрения Сонхён в качестве приветствия и стал снимать куртку, разуваться. — Джей спит? — Да, но он просил разбудить к восьми вечера. Хисын сверился с временем на своём запястье. — Пусть спит ещё двадцать минут, как раз успею начать готовку. Ты ешь грибы и?.. — О, это рамён? — глаза девушки загорелись, она сорвалась с места и проскользила в носках по полу прямиком на кухню, сталкивая с пути пискнувшего Рики. Внезапно на глазах Хисына развернулась борьба за распаковку пакетов. — Эй, тише, тише… — его громкий голос постепенно стих. Мужчина встал столбом с курткой в руках, уставившись на то, как его милый и вечно тихий Рики с улыбкой и смехом шутливо дрался с сестрой Пака, отпуская какие-то шуточки и несерьёзные угрозы. Отцовское сердце мгновенно затеплилось, а симпатия к этой девушке стала медленно подниматься. Плюсом ко всему стала её любовь к рамёнам, и Ли принял это за плюс, потому что сам он большой поклонник. Хотя, возможно, это всё-таки минус — в следующий раз ему придётся брать два, если вдруг где-то рядом с ним будет ошиваться она. Его ведь просто оберут. — Хён, что ты будешь готовить?! — вырвало мужчину из мыслей. — Жюльен. — О, я люблю его! Сонхён, ты попробуй, это реально вкусно! — Йа, я твоя нуна, общайся подобающе, ребёнок! — она вырвала из его рук палку сыра и убежала в другой конец кухни, и возобновилась беготня, которой они занимались до прихода старшего. Когда они пробежали мимо, Ли хотел сказать что-то вроде «не разбудите Джея», но подумал, что тот в последнее время слишком много ему огрызался и приказывал, так что будет другу ценным уроком. В конце концов, Хисын не такой святой ангелочек, чтобы не мстить. Да и дела у него есть: надо же накормить двух снующих бесов, громящих чужую квартиру. Главное, что не его.